«А что ты сделала для меня?»

— Оказывается, думая, что твоя квартира — это типичная холостятская берлога, я была права, — коротко оценила девушка, с интересом заглядывая в мою спальню. Я недовольно цокнула и, не спеша обходя Еву, потянула её за собой за плечо. — Неприлично вот так разглядывать чужую спальню с такими-то комментариями, и не такая уж она холостятская, пока в этой квартире больше одного человека. Оставив девушку чуть позади, я поспешила найти что-нибудь из одежды для неё в шкафу; как назло, под руку не попадалось ничего «годного», и я всучила ей одну из своих рабочих белых рубашек и чёрные спортивные шорты, купленные мной недавно для занятия спортом или, скорее, создания видимости, что я им занимаюсь. В отличие от Евы или «нормальных» людей, например, у меня почти ничего домашнего. На лице Евы теперь вдвойне больше замешательства, а она сама, кажется, совсем не оценила шутку, исказившись лицом в неприязни. — Это ты так намекаешь, что совершенно любой человек может избавить твой дом от холостятства? Сдержав ласковую улыбку таким забавным, но бесспорно уместным вопросом, я чмокнула Еву в щеку и развернула её за плечи спиной к себе. — Я говорила о тебе… как о «на человека больше», но мне льстит твоя ревность. Ванную сама найдёшь; если ты голодна, я могу что-нибудь заказать… Видимо, не капризничая только под «весом» моего доброжелательного расположения духа, Ева тихо прыснула и несильно пихнула меня в плечо прежде чем отойти. — Никакой ревности, только рациональные рассуждения. И я не голодна, но не откажусь, например, от чая, — не отпуская смеха, объяснила она прежде чем удалиться. И всё же было что-то особо выбивающее её из поведения. Разумеется, смена эмоций как по щелчку пальцев. Вполне вероятно, она так стресс переживает; у всех разная реакция на неудобные им положения. Но неужели рядом со мной ей тоже некомфортно, и она не может расслабиться? Пока моя половина по несчастью и радостям принимала душ, я привела постель в более располагающий вид. Всё же, зная, что вот так всё сложится, я бы сделала даже генеральную уборку заранее, а то сейчас вдоволь накорячилась, меняя постельное бельё на новый комплект и разгребая кучи бумажек по работе, коими были усыпаны как постель, так и столик подле кровати. Бардаком это, конечно, не назвать; мусора как такового нет, но всё равно глаза режет. Предполагая, что ушло на это минут десять, я вдруг опомнилась о чае, который технически должен был уже остыть, если бы я благополучно не забыла о нём. Судя по резко затихшей воде в ванной, придётся ускорить темп. Это мелочь, казалось бы, совсем не важная, но интуиция подсказывала, что под действием своих эмоциональных качелей Еву до слёз даже отсутствие чая доведёт. Уже на кухне меня скривило недовольным осознанием: чая с гулькин хуй, да и тот крепкий, как ебаная жуть. Я-то кофе люблю. Понадеявшись быть помилованной, а не казнённой, я всё же заварила его и добавила аж три с половиной чайные ложки сахара, надеясь так компенсировать горечь. Раздавшееся со спины: «Тебе чем-то помочь?» машинально развернуло меня лицом к девушке, и от чувства тупого удивления я чуть ложку из рук не выронила. Ева стояла, облокотившись на раму дверного проёма в моём белом халате. Сказать, что выглядела она невероятно, всё равно что промолчать. Влажные волосы цвета вороньего крыла аккуратно убраны назад и рассыпаются по плечам редкими прядями. Мой халат ей заметно велик, но всё равно красиво описывает фигуру, открывая плечи и декольте. Если Ева специально надела его так, чтобы я опешила от такого вида, у неё это отлично получилось. Вровень с несказанной красотой она выглядит очень уютно и по-домашнему, так, словно я каждый день застаю её в таком образе в своём же халате. — О чём ты думаешь, когда смотришь на меня «так»? — не сдерживая ухмылку, почти промурлыкала Ева, подходя ко мне в упор. Это без сомнения намёк на моё очередное отупение при виде, как кажется, самой очаровательной девушки в моей жизни. Иронично, что мой мозг не всегда понимает, как правильно трактовать мои мысли в такие моменты. Я снова не в силах ничего выдумать, ответила простым, наверное, привычным для Евы: — О том, что ты выглядишь обворожительно… Плещущиеся искры ехидства во взгляде подтвердили мысль — она специально явилась ко мне в таком виде, чтобы вновь услышать комплимент в свой адрес. Зная, как сбить с толку Евину внутреннюю химеру, жаждущую внимания и питающуюся одобрением, я ухмыльнулась и, наклонившись к уху девушки, прошептала: — Хотя стократно лучше выглядишь без халата. Румянец на лице девушки не заставил себя ждать, но вместо того чтобы улизнуть от моих аллюзий, Ева вдруг с напором коснулась моих губ, влажно и очень резво, заставляя меня несколько секунд бессильно уступать инициативе и не давая мне толком распробовать зарождающееся желание сорвать с неё халат и «разложить» её прямо на кухонном столе, она вдруг отстранилась и тихо зашептала себе под нос: — Я пойду… Переоденусь… Не сказать, что я сильно расстроилась, но точно знала: однажды я отомщу ей за эти дразнения. — Я могу простить тебе мои мокрые брюки от твоих выкрутасов на работе, но этого точно не прощу. — Не смея больше задерживать ту, я лишь коротко чмокнула кончик её носа и, забрав кружку, пошла следом; только мы разминулись: Ева в ванную, я в спальню.

***

— У тебя правда нет ничего другого? — смущённо от собственного вида сетовала та, зайдя ко мне в моей рубахе и шортах через пару минут. На ней эти вещи выглядят неожиданно мило, а не забавно. — Если тебе не нравится, можешь спать нагишом, — с улыбкой во все тридцать два зуба наблюдая, как Еву мучает новая волна смущения от моих шуток. — Но да ладно, я перестану тебя терроризировать, если объяснишь, что с тобой сегодня не так, и раскроешь тайны своей «работы». — Уже более серьёзным тоном заявила я, приглашая жестом руки сесть на кровать рядом со мной, что девушка сделала без замедлений. — Со мной всё в порядке, просто у меня… Красная луна, — старательно жестикулируя руками, намекнула она, добавив: — От этого, может, я и правда чуть импульсивнее и быстрее меняюсь в настроении, но со мной всё хорошо, а вот насчёт моей работы… — Взяв в руки кружку с чаем, Ева приняла позу лотоса и задумчиво постучала по керамической ручке кончиками пальцев, позволяя мне пронаблюдать всю гамму волнений на её лице. Мыслей я, увы, читать не умею, так что точных выводов по её то приподнимающимся, то хмурящимся бровям сделать не могу. Одно ясно сразу: она, вероятно, думает, как объяснить мне то, что объяснять не хочется. — Про эскорт ты и сама знаешь, — с тяжёлым вздохом, как от гильотины над головой, начала она свой монолог, без стеснения знакомя меня со всеми «прикрасами» доверия о чём-то личном. Я бы даже могла загибать пальцы параллельно каждому новому шагу, но это как минимум неприлично, как максимум оскорбительно. Но ведь мысленно никто не запрещает оценивать. Первое: неуверенность — сомнения в том, стоит ли вообще открываться, будет ли это воспринято правильно. — В смысле, о том что вообще существует такое понятие, а не о том, что я в нём как-то замешана или… Ну… Второе: страх осуждения — опасения, что другой человек будет критиковать, судить или призирать. Я не нашла решения лучше, чем просто сместиться по постели поближе к Еве и уложить голову ей на ногу. Не то чтобы я могла сболтнуть лишнего, но меня не покидало стойкое ощущение необходимости просто быть ближе, чтобы поддержать её. После небольшой паузы Ева зарылась пальцами свободной руки в мои волосы и отставив кружку на столик уже более уверенно продолжила: — По некоторым причинам с него всё началось, то есть… Ни о каком содержании и речи быть не могло… Третье: вина — ощущение ответственности за произошедшее, даже если человек не виноват напрямую. — То есть… Я действительно выполняла «услуги», поначалу посещая разные выставки и рабочие совещания, иногда открытия разных небольших компаний. Мне даже нравилось, некоторые мужчины доплачивали за то, что я должна была не только посвятить лицом, но и порадовать клиентов или посетителей информацией, которую успею зазубрить перед важной встречей. Четвёртое: напряжение — физическое и эмоциональное напряжение, связанное с освобождением сдерживаемых чувств. — Потом… В моей жизни, скажем, случился переломный момент, и я погрязла в этом с головой. Я не могла уйти, потому что спонсоры щедро поощряли мои «заслуги» на публику. К тому же… В кругах лиц, часто «нуждающихся» в таких, как я, у меня резко поднялась популярность… Пятое: стыд — чувство неловкости, особенно если личная информация связана с ошибками из прошлого или травмами. — А когда негативные события совсем заставили поджать хвост и распрощаться с личной жизнью, я забыла, что существует другая работа, и начала привыкать продавать себя, упираясь лишь в одно условие — никакой близости и грязи. Хотя, разумеется… Попытки надругаться происходили, но всегда безуспешно. Я притворялась глупой и слабой, но никогда не позволила бы навредить себе, и, скорее всего, из-за этого до сих пор боюсь лишний раз поймать на себе слишком пристальный взгляд незнакомого мужчины — это может быть шестёрка обиженного «господина»… Я постаралась не вмешиваться и осторожно начала гладить Еву по спине ладонью. Пусть она и держалась молодцом, не выдавая лицом ничего особого, я всё равно чувствовала, в какой узел её собственное «я» завязывается от эмоций. — И ты будешь права, если скажешь, что я должна была прекратить свою деятельность ещё на её зачатках, но я просто не могла остановиться. Я получила всё, что хотела, не получив действительно необходимого, и попала в замкнутый круг, в привычку, в нужду быть той, какой я сама себя слепила… Шестое: раскаяние — не редко после откровения человек может чувствовать, что совершил ошибку, а от того и раскаяние. — Пётр… пожалуй, мой самый «стабильный» клиент. Вначале он был гораздо мягче и казался более добродушным, пока окончательно не отрезал мне общение чуть ли не совсем миром, нарекая своей собственностью. Он же и подослал своих парней в тот вечер, чтобы те… популярно объяснили мне, чем может закончиться наша с тобой «дружба». Они и раньше за нами приглядывали, только я об этом не знала, и, разумеется, первое, о чём услышала после: «Ходить на свиданки, да ещё и с бабами? Очень сильно, сильнее, видимо, купленных мною для тебя квартиры и почти всего, что ты имеешь?»… Блять… — последним словом голос Евы предательски дрогнул, она же шумно выдохнула и попыталась унять, видимо, пробивающиеся сквозь маску нейтральности слёзы, уперевшись взглядом в стену, чтобы не показывать мне своего лица. Седьмое: уязвимость — чувство обнажённости и беззащитности, словно человек снял броню и показал самое сердце. — Надеюсь, теперь ты довольна и понимаешь, почему я так тщательно избегала возможных обсуждений на этот счёт, — сквозь зубы цедила Ева, стараясь не разреветься ещё больше. На этом моменте уже нельзя было не вмешаться. Да, она дала мне неполную картину и так и не объяснила, какие события привели её к этому образу, но я не изверг, чтобы заставлять её до последнего оголять для меня душу, переживая, по видимости, не один год менее чем за час разговора. Побыстрее поднявшись на руках, а затем сев в аналогичное девушке положение, я почти без сопротивления смогла заставить её сесть ко мне на ноги, чтобы покрепче обнять. Мне нужно было больше времени, чтобы проанализировать сказанное, но я решила высказать не головой, а тем, что льёт задушевное. — Я очень ценю твоё доверие и понимаю, как тяжело было об этом рассказать, но… Я не осуждаю тебя. Быть может, не понимаю, потому что не была в таких ситуациях, но не осуждаю. Я уважаю твоё доверие и не прошу рассказать больше сейчас, если ты не готова. Просто знай, что я рядом, и со мной тебе нечего бояться. Восьмое: облегчение — снятие бремени секретность. Пусть и частично. Мне не удалось избежать совсем разбушевавшейся истерики, но кажется, эти слёзы были не от горечи и опасений, а от облегчения.