Где небо горит

Рассвет над лагерем был тусклым и тяжёлым, как похмелье после затяжной войны. Небо цвета грязного свинца, ветер, пропитанный гарью далёких пожаров, и скрежет пил по сырому дереву. К моменту, когда первая роса испарилась с травы, работы уже кипели. Альфы скинули верхнюю одежду, оголив потные спины, и водили пилы по стволам, строили каркасы под новые катапульты — должно было выйти ещё десять. Люк, лениво жуя травинку, проверял натяжку тетивы на собранных конструкциях. Всё держалось. Всё работало. И, наконец, он позволил себе нечто, что в его положении казалось почти преступлением — немного отдохнуть. Он курил, не касаясь сигареты руками — та угрюмо висела на губах, дым лез в левый глаз, от чего Люк то и дело прищуривался, будто готов был выдать очередную колкость. Где-то рядом на тренировочном поле звенела сталь. Оставшиеся 50 Войнов из 100, что сейчас делали катапульты. разошлись по группам, тренировались — отрабатывали удары, финты, защиту. Мечи с глухим звоном встречались в воздухе, раздавались выкрики. Грубый, потный, живой ритм — и всё в этом казалось Люку одновременно чужим и… знакомым. Напоминало его собственный отряд — те тоже тренировались на усталости, на изнеможении, на голом упрямстве. Только без мечей. — Люк! — вдруг окликнул один из солдат, обернувшись, заметив омегу. Он махнул рукой, лицо разошлось в широкой улыбке. — Иди к нам! Присоединись! Люк мотнул головой, вытаскивая сигарету изо рта двумя пальцами. Движение было плавным, почти театральным — и настолько грациозным, что позвавший его альфа замер, забыв, что собирался сказать дальше. — А я не умею, — крикнул в ответ Люк, но всё-таки подошёл ближе, щурясь от дыма. — Как это не умеешь? — удивился воин. — а как же ты сражался? Ну у себя… там. — В моём мире мечами давно не пользуются, — хмыкнул Люк, стряхивая пепел. — мы использовали кое что пожёстче… — Жестче? — альфа уставился с искренним интересом. — А чем вы там пользуетесь? — Может, покажу как-нибудь, если материалы найдутся, — уклончиво отозвался Люк и сделал затяжку, глядя, как другие взмахивают мечами. Его взгляд был ленивый, отстранённый, будто он решал, стоит ли вообще в это ввязываться. Но воины, зараза, были настойчивыми. — Давай я тебя научу, — предложил тот же альфа. — А ты нас потом научишь драться. Только так же, как ты нас тогда в лесу уложил — у Жака даже шрам на лбу остался! — Он ткнул пальцем на сослуживца. Тот только пожал плечами и действительно указал на тонкую полосу на лбу. — Ну, нечего было на меня кидаться, — хмыкнул Люк. — На меня вообще нападать не стоит — я ж, если срываюсь, то зверею. Сигарета докурилась до фильтра, Люк выкинул её, раздавив носком берцев. Потом снял рубаху, бросив её на бревно, оставшись в одной майке, пятнистого цвета, и встал напротив воина. Альфа тут же жадно прошелся взглядом по оголенным, сухим — накаченным плечам и зацепился взглядом за ключицы, которые красиво выпирали. — Ну, давай, учи. Только если мне отрубят руку, я тебя найду и заставлю пришивать её обратно, — угрюмо сказал он. И началось. Сначала было всё неуклюже: Люк держал меч слишком крепко, руки будто вспоминали, как работают не с клинком, а с пистолетом. Его движения были быстрыми, но резкими, без нужной пластики. Он ловил равновесие, как новичок на катке, и хмурился, когда у него что-то не выходило. Но вот что поражало — реакция. Он ловил удары. Уворачивался. Не сразу, не всегда — но когда уклонялся, это было быстро, остро, почти хищно. Тело словно вспоминало сотни боёв в бетонных развалинах и тесных коридорах. Альфы смеялись, но добродушно. Помогали. Кто-то подсказывал, как распределить вес, кто-то — как скользить по шагу, кто-то — как держать лезвие. Люк слушал, не перечил, кивал, пробовал снова. Потом — снова. И ещё. Спустя полчаса он уже вёл бой на деревянных мечах против двоих сразу — потный, злой, сосредоточенный. Его ладони болели от непривычной тяжести, мышцы ныли от нестандартных нагрузок, а грудь ходила тяжело от напряжения. Он ловил удар, перехватывал, вёл клинок в сторону, и в следующий миг сам шёл в атаку. — Ха! — выкрикнул он вдруг, когда выбил меч из рук соперника. — Вот так! Учитесь, салаги! И засмеялся. Громко, широко, искренне — до боли в животе. Солдаты захохотали вместе с ним. Кто-то хлопнул его по плечу. Кто-то — приобнял. А Люк вдруг поймал себя на мысли, что это, чёрт возьми, чертовски похоже на то, как было когда-то. В его мире. В его отряде. Это тепло. Это братство. Это боевой дух. Он был омегой. Но сейчас — в этот момент — он был просто солдатом. А может, даже — их. И чёрт бы с ним, с мечом. Дэйт наблюдал за происходящим из тени у кромки лагеря, сжав руки за спиной и с холодной отстранённостью, которой не доверял сам себе. Его взгляд был прикован к фигуре Люка, и в груди кипел коктейль из двух несовместимых эмоций — ревности и восхищения. Омега сбросил свою рубашку, обнажив плечи, ключицы и часть груди, на которую тут же впились взгляды половины отряда. Он смеялся, тяжело дыша, с лёгкой испариной на висках, двигаясь легко и стремительно, словно дикий зверь. Кошка, подумал Дэйт. С грацией и опасностью кошки. Изворачивался от деревянных мечей, парировал неуклюжие удары с такой природной реакцией, что альфы не успевали за ним. В глазах Люка искрилась дерзость, а в теле была мощь, о которой никто не решался говорить вслух. Именно это сводило генерала с ума. Особенно — взгляды. Голодные, жадные взгляды его же воинов на Люка. Их полузадушенные смешки, почти влюблённые взгляды, с которыми те поправляли захваченные захваты, поправляли стойки. Он знал, чувствовал, что никто из них не просто тренируется — все они обвивали Люка вниманием, как лианы, липкие, навязчивые. И всё это он должен был стерпеть. Потому что дал себе слово — не подавать вида. Ни шага в сторону. Ни единой ошибки. Он — генерал. И его Люк пока что, только мысленно — его. Но терпение его всё же имело границы. — Смотрю, слишком расслабились, — глухо и строго произнёс Дэйт, ступая в круг тренировок, как буря надвигается на спокойное поле. Его голос, как всегда, был спокоен, но от этого лишь страшнее. — Завтра выдвигаемся, а снаряды ещё не собраны. Люк, запыхавшийся, растрёпанный, с мечом в руке, обернулся. Глаза его блеснули — смесь наглости и веселья, как у подростка, готового в очередной раз бросить вызов взрослому миру. — Да ладно тебе, а! — с дерзкой усмешкой бросил он, подбоченившись. — Чё ты такой обломщик? Твоим воякам бы не помешало научиться драться! — Он лениво прищурился, склонив голову набок. — А вообще, тебе бы и самому не помешало подтянуть навыки. А то если генерал не умеет, то что говорить о воинах? Это был выстрел в упор. Люк точно знал, куда бить. Для Дэйта это стало спусковым крючком. Мышцы на его челюсти вздрогнули, но взгляд оставался каменным. Люк же… Люк ловил реакцию. Он добивался этого. Внутри что-то ворочалось — тревога, которой он не хотел давать имени. Он вспоминал, как генерал назвал его “малышом” в таверне. Вспоминал те странные взгляды, что видел на себе — будто сквозь лёд. И в его голове зарождалась нелепая, почти параноидальная мысль — а вдруг Дэйт, как и Тайго… Влюблён? Сама идея показалась ему настолько абсурдной, что Люк чуть не рассмеялся вслух. Он представил, как Дэйт ночью сидит у окна, смотрит в темноту, рыдает в подушку и ведёт тайный дневник, в котором записывает: «День 143. Он опять улыбнулся не мне». Как Киг, старик с сухими руками и вечно раздражённым голосом, вытирает ему слёзы и бубнит: «Все омеги — козлы, генерал. Терпи». Люк фыркнул. Нет. Всё это — бред. Слишком бред. И чтобы не дать этим мыслям прорасти, он решил сделать единственно верное: вернуть всё на круги своя. Сделать так, чтобы генерал снова его ненавидел. По-настоящему. И для начала — проверить, действительно ли тот всё ещё безразличен. — Со своими воинами я сам разберусь, — отрезал Дэйт. В голосе не дрогнуло ни одного мускула. — А тебе бы лучше проверить катапульты. Ещё меня омега будет учить драться… Вот он. Лёд. Люк мысленно поставил галочку. Всё хорошо. Всё на месте. Генерал холоден. Генерал презирает. Генерал всё ещё не даёт ни малейшей трещины. И всё бы ничего… но слова про «омегу» задели. Он не омега. Он солдат. Он воин. И даже если внутри него бушует всё то, что должно быть чуждо этому миру — это не значит, что он не может сражаться на равных. Нет, он не позволит ни одному альфе — даже этому громиле — думать иначе. — Ну так давай проверим, — сказал он, хмыкнув и отбрасывая деревянный меч в сторону. — Сможет ли «омега» тебя положить на лопатки? Молчание вокруг сгустилось. Кто-то, присевший на корточки, застыл с мечом в руках. Кто-то поднял брови. Кто-то сдержал нервный смешок. Дэйт смотрел на Люка. Не моргая. Как зверь, которому под нос кинули вызов. — Ты этого хочешь? — наконец спросил он, голосом, в котором не было ни капли шутки. — Ага, — улыбнулся Люк, вызывающе, нагло, — Очень даже хочу. Только не обделайся, генерал. — Ты только не разревись потом, — тихо ответил Дэйт. — Я не поддаюсь. — Тем интереснее, — бросил Люк и шагнул в центр круга, куда уже нетерпеливо разбежались воины, собираясь в плотную стену по краям, чтобы не пропустить ни удара. Игра началась. Но для кого-то — это была вовсе не игра. Стоило им встать друг напротив друга, как пространство между ними будто замкнулось. Секунда — и воздух стал другим: плотным, напряжённым, будто наэлектризованным. Люк откинул с лица прядь, майка прилипла к телу от пота. Она была тонкая, старая, больше похожа на обрезанную футболку, через которую легко читались очертания мускулатуры. Пот стекал по шее, скользил вдоль ключицы, исчезал где-то под тканью, прямо по центру груди. Дэйт заметил. Он не просто заметил — он уставился. Грудь Люка вздымалась часто, сбивчиво, от дыхания после тренировки. Горло ритмично двигалось, подрагивала жилка на шее. Это было… невыносимо. Он выглядел, чёрт возьми, как вызов. Как дикая кошка, разгорячённая боем, и при этом — вся суть омеги: запах пота, наглость, тело, светящееся на солнце. Глаза с прищуром. Улыбка дерзкая. Губы — приоткрыты. И этот головокружительный запах... Его запах — запах его омеги. Генерал отвёл взгляд, сделал шаг вперёд, будто для того, чтобы вернуть себе контроль. — Начни, — коротко бросил он. Люк хмыкнул. — Как скажешь, генерал. Только не обижайся, если я тебя опрокину. Он рванулся первым. Без предупреждения, резкий рывок — ушёл влево, резко сместился за спину, попытался обхватить за торс. Дэйт мгновенно среагировал: сделал захват за запястье, провернул руку, выставил бедро, пытаясь сбить равновесие. Люк вскрикнул сквозь смех и, перекрутившись в воздухе, увернулся. — Быстро, — отметил Дэйт вслух. — Не зря на турниках висел, — фыркнул Люк. Они вновь сошлись. Без слов. Близко. Телами. Это не был бой кулаками — это был танец тел, заломы, манёвры, контроль веса. Люк пытался зайти сбоку, запрыгивал почти на плечо, но Дэйт перехватывал, прижимал к себе, закручивал корпус, бросал вниз — но тот вырывался. Дважды Люк оказывался на земле — и дважды вставал, смеясь, с выбившимся дыханием и яростью в глазах. Потом настал момент. Люк попытался зайти сзади, обхватить шею генерала рукой — Дэйт резко согнулся, поддел его под бедро и повалил на землю. Омега с глухим стоном упал на спину. Не успел и глазом моргнуть, как вес генерала навалился сверху. Он оказался прижат. Плотно. Жёстко. Дэйт коленом прижал его ноги, рукой удерживал кисть, а другой — уткнулся в землю рядом с его головой. Он был над ним. Близко. Так близко, что чувствовал жар тела, аромат пота, свежый, сладкий, непонятный — живой запах кожи. Тот запах, что сносил крышу. Хотелось прижаться и вдыхать. И Дэйт вдыхал, жадно вдыхал. Смотрел в лицо Люка и чувствовал, как рассудок уходит. Он хотел его. До боли в челюсти. Невыносимо. Пульс стучал в висках. Где-то внизу живота — тугая, растущая тяжесть. Он смотрел, как у Люка сжимаются губы, как дрожит грудь, как от пота влага блестит на ключице. Чуть-чуть — и он сорвётся. Он чувствовал, как его тело уже ответило на этот жар, на вид омеги под ним. Но Люк — он не заметил. Он лишь усмехнулся, прищурился и — использовал замешательство. Резко напряг корпус, упёрся коленом в бок Дэйта, провернул себя и, будто скользкая рысь, вывернулся. Рывок — и вот уже сам сидит сверху, грудью к груди генерала, вжимает его в землю. Дэйт не сопротивлялся. На секунду — он просто не мог. Люк поднялся, встал, и, словно в кино, медленно опустил ногу прямо на грудь генералу, придавив его. Воины вокруг застыли. Кто-то выдохнул сквозь зубы. Кто-то ахнул. — Ну что, генерал, — ухмыльнулся Люк, глядя на него сверху вниз, — омега тебя положил на лопатки. Хочешь, дам индивидуальные уроки? И в этот момент солнце ударило по нему сзади. Тёплый свет обрамил его фигуру. Пот поблёскивал на ключице, на лице. Глаза — светились. Он выглядел… нет, не омегой. Не солдатом даже. Он выглядел — как огонь. Как ангел с дьявольским огоньком во взгляде. И Дэйт смотрел. Молча. Заворожённо. А Люк протянул руку. Помочь. — Ну? — подтолкнул он, — или ты уже всё? И это вывело Дэйта из транса. Он резко оттолкнул его ладонь, поднялся сам, без слов. Пыль стряхнул со штанов, не глядя ни на кого, и, будто ничего не произошло, бросил: — Все. Заняться делом. И ушёл. Шаг за шагом. Спина напряжённая. Шея — будто каменная. Он шёл и знал, что если кто-то сейчас заглянет ему в лицо — увидит слишком многое. Люк стоял, нахмурившись. Сначала удивился такой реакции, а потом вдруг повеселел, приняв это за факт того, что генерал все таки не влюблен. От этого он только расплыться в улыбке. Он выиграл ни только этот бой, он выиграл для себя куда больше. Он развернулся к воинам, которые всё ещё не могли оторвать глаз. — Ну, слышали?! К работе, лапочки! Гул голосов, восхищённые взгляды, кто-то кивнул, кто-то улыбнулся. Один даже — в полном восторге — попытался повторить движение Люка, но упал. Люк засмеялся, хлопнул того по плечу. А Дэйт, скрывшись за первым же шатром, остановился. Прислонился к столбу. Закрыл глаза. И выдохнул медленно, очень медленно, словно бы только сейчас начал дышать. Чёртов омега. Чёрт.