Где небо горит

Когда в миске осталась последняя ложка супа, а тепло от еды медленно разливалось по телу, Люк с удовольствием втянул в себя остатки бульона и шумно облизал ложку. Он откинулся на спинку стула, прикрыв глаза, позволяя себе на мгновение забыть обо всём — о драконах, выгорании, чужих голосах и чьих-то приказах. Казалось, ещё чуть-чуть — и он задремлет прямо здесь, с ложкой в руке. Но не успел он вздохнуть, как дверь столовой с глухим скрипом распахнулась. На пороге показался Дэйт — угрюмый, как осеннее небо перед бурей. Его плечи были напряжены, челюсть сжата, взгляд тяжёлый, как будто он нес на себе весь этот замок. За ним шагал Геру, будто и не замечая мрачности генерала — с широкой, самодовольной улыбкой, словно уже получил, чего хотел. За их спинами тянулись трое монахов в длинных светлых одеждах, шагавшие синхронно, будто тени одного целого. Люк замер. Он не ожидал увидеть их так скоро. И не хотел. Он инстинктивно отодвинул пустую тарелку, словно защищаясь. Геру, не замедляя шаг, распахнул объятия и обнял Люка, как старого друга или — как приз, который только что вырвал у судьбы. — Ты что, обиделся на меня? — с почти шутливой интонацией спросил он, чуть покачивая омегу в своих объятиях. Люк не ответил сразу. Он медленно облизал ложку, словно давая себе время, и, не глядя на Геру, бросил с откровенным сарказмом: — Нет, что ты. Как можно обидеться на то, что меня чуть не поджарили драконы? Бред какой-то. Геру рассмеялся, но в его глазах промелькнула тень — короткая, почти незаметная. Он похлопал Люка по плечу и ответил: — Зато ты подтвердил своё положение. Ты жив! А значит — избран. Чего дуться-то? Люк угрюмо пробурчал что-то нечленораздельное и отвёл взгляд. Его пальцы сжались на краю стола. Молчание повисло между ними, напряжённое, как перед грозой. Геру уселся рядом, улыбаясь всё тем же мягким, но слишком уверенным выражением, от которого у Люка начинала чесаться спина. Монахи тем временем выстроились чуть поодаль, наблюдая за разговором с благоговением. — Монахи хотят, чтобы ты переехал к нам в монастырь. — внезапно сказал Геру. — Это важно. Ты же избранный богами. Там тебе самое место. Слова повисли в воздухе, как острые крючья. Люк замер. Его плечи чуть дрогнули. Он поднял глаза и сначала посмотрел на Кига, который стоял у стены, явно встревоженный. Его брови были сведены, будто он хотел сказать что-то, но не решался. Затем взгляд Люка перешёл к Дэйту. Генерал стоял, скрестив руки, и смотрел на Люка с явным раздражением. Его челюсть подёргивалась, губы сжаты в тонкую линию. Он был зол. Очень. Но за что? Люк не понимал. — Я… Я не уверен, — произнёс он, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Что мне там делать? — Ты должен отдаться богу. Отдаться молитвам! — с неожиданным жаром проговорил Геру. Его голос стал звонче, твёрже, в нём прорезалась та нота, что есть у сектантов — фанатичная и неоспоримая. — Ты — сосуд. Инструмент воли небес. Люк чуть отпрянул назад, нахмурившись. — Но будет ли от этого толк? — осторожно возразил он. — Разве молитвы помогут больше, чем мои знания? Я умею думать. Строить. Я полезен не только как… икона. На лице Геру проступило недовольство. Оно скользнуло, как тень — не кричащее, но ясно различимое. Монахи переглянулись. Атмосфера сделалась вязкой. Люк это почувствовал. И, словно пытаясь сгладить неловкость, быстро заговорил: — То есть… этой ночью мне приснился сон. — Он посмотрел прямо на Геру. — Я сидел верхом на драконе. Он парил в небе — высоко, над горами, над лесами. Ветер бил в лицо, а чешуя подо мной сияла, как жидкое золото. Дракон заговорил. Его голос был… голосом моей матери. Она сказала, что я был рождён в этом мире, но унесён в другой, чтобы выжить. Что теперь я вернулся, и время пришло. Что я последний из рода, предназначенного богами. И что… жизнь этого мира в моих руках. Геру встал. Не резко — наоборот, как будто сам не понял, зачем. Он был в замешательстве. Монахи за его спиной начали перешёптываться, словно дрожащие листья. И почти одновременно — опустились на колени, склонив головы. Даже Люк растерялся: даже монахи кланялись не богам, а Геру. Это многое объясняло. Тишину прервал Дэйт. Он шагнул вперёд, его голос был ровным и холодным: — Это правда. Люк не только избранный. Он инженер. Он придумал конструкцию, которая может изменить войну. Катапульту. Он что-то тихо сказал Миле, и она, кивнув, бесшумно вышла из столовой. Через несколько минут, дверь снова отворилась, и на пороге появился Зуки — с взъерошенными волосами, в рабочем фартуке, испачканном жиром и пеплом. Он держал в руках модель катапульты, аккуратно вырезанную из дерева, с канатами и металлическими штифтами. — Как ты просил, Люк. — хрипло сказал он и поставил модель на стол. Глаза Люка вспыхнули. Он вскочил, отодвинув стул, и подошёл к модели. Казалось, весь его облик изменился — из упрямого, мрачного омеги он превратился в уверенного, целеустремлённого конструктора. — Смотрите. — Он провёл пальцем по раме. — Вот основа — укреплённое основание. Тут — рычажный механизм. Мы используем противовес — большой, тяжелый камень или мешок с песком. Когда его отпускают, энергия передаётся ковшу. Заряд — в виде камня, бочки с огнём или даже острых шипов — выстреливается на огромную дальность. Он нажал на маленький рычаг. Модель дёрнулась, канат натянулся — и ковш резко метнул кусочек ткани через стол. Он ударился о стену и плавно опустился на пол. — Представьте это в десять раз больше. — продолжал Люк, загоревшись. — Железные крепления. Колёса для мобильности. Мы ставим их на повозки, тащим за лошадьми. Подкатили — стреляем — уходим. Удары точечные. Сюрприз для врага. Мгновенное разрушение. Геру молчал. Его глаза следили за моделью, но выражение лица стало задумчивым, даже настороженным. — Если мы сделаем хотя бы двадцать, — говорил Люк, глядя прямо в глаза королю, — мы сможем удерживать границы. Даже прорвать осаду. Даже напугать драконов. Киг улыбался. Его гордость за Люка светилась на лице. Монахи — молчали. А Дэйт — стоял, скрестив руки, и не сводил взгляда с Люка. Его лицо всё ещё было мрачным, но в глазах блеснуло что-то новое. Интерес. И тревога. Геру стоял чуть поодаль от стола, склонившись в разговоре с монахами. Они говорили быстро, шепотом, но всё было ясно: спорили. Некоторые из монахов выглядели расстроенными, кто-то — подавленными. Но Геру, как всегда, сохранял внешнюю невозмутимость. Наконец, он поднял руку, прерывая перешёптывания, и обернулся к присутствующим: — Хорошо. — проговорил он громко и уверенно, — Если во благо войску, если его знания действительно принесут победу — омега останется здесь. В доме генерала. Он сделал паузу и добавил, глядя прямо на Люка: — Но двери монастыря всегда будут для тебя открыты. Ты избранный, и в какой-то день ты вернёшься туда, где ждут тебя не только люди, но и боги. С этими словами Геру развернулся, коротко кивнул Дэйту и направился к выходу. Монахи последовали за ним, не оборачиваясь. Только один из них — молодой, с настороженным взглядом — задержался у порога, будто хотел что-то сказать Люку, но промолчал. Когда дверь закрылась, в помещении разом спало напряжение, как с плеч сбросили мокрое покрывало. Киг шумно выдохнул, а Зуки с Милой почти одновременно бросились к Люку, крепко его обняв. — Ты остаёшься! — радостно воскликнула Мила, хлопая Люка по спине. — Я уж думал, заберут тебя в секту и побреют наголо, — усмехнулся Зуки. — Будешь варить травы и пить мёд. — А теперь, раз уж ты не ушёл в монахи, — хмыкнул Дэйт с лёгкой усмешкой, — катапульту в руки. Пора строить настоящую. День 1. Заготовка и планировка Утром Зуки пришёл с пергаментом, на котором были приблизительные расчёты: — Понадобится: дубовая древесина — минимум двадцать толстых брусьев, стальные скобы, шкивы, канаты, гвозди, смола. — И бочки. Много. Дэйт кивнул и отдал распоряжение. Уже к полудню на плацу сгрузили первую партию древесины. Люк и Зуки весь день провели за уточнением чертежей и маркировкой деталей. Киг бегал с подносами еды, заставляя их делать хоть какие-то перерывы. День 2. Распил и сбор каркаса На рассвете в инженерный корпус притащили пилы и кузнецы. Зуки командовал рабочими, Люк — лично вымерял каждую опору. В полдень собрали нижнюю раму катапульты. Зуки надел кожаные перчатки и оттирался от стружки. Киг притащил пироги с мясом, ворча, что «инженеры скоро сами станут дровами». День 3. Механизм натяжения Сборка сложнейшей части — рычага и оси. Люк сам напильником обрабатывал шестерни. Один из кузнецов чуть не прожёг рубаху углями. Мила помогала шлифовать древесину. Половина вечера ушла на проверку углов и балансировки. Киг кормил супом прямо в мастерской. День 4–5. Лак и пропитка Люк уже знал, как варить защитный лак из смолы, золы и масла. Но теперь требовался объём — почти 50 литров. Он провёл весь четвёртый день в кухонной пристройке, с дымящимися котлами, как ведьмак. Зуки в это время пропитывал балки. На пятый день — всё покрыли тёплым лаком, оставили сохнуть. День 6. Колёса и тяговая платформа Зуки собрал 4 больших колеса, взяв чертежи у старого кузнеца. Катапульту сделали мобильной. Пришлось усилить раму железными скобами. Люк чуть не придавил себе палец, но отказался от отдыха. День 7. Канаты и ковш Из кожаных лент, стальных пружин и верёвок они собрали натяжную систему. Ковш сделали из обожжённой керамики с железным ободом. Мила предложила окрасить его символами защиты. Люк согласился. День 8. Первая проба Киг приволок глиняный шар с краской вместо ядра. Катапульту вывезли на тренировочное поле. Зуки натянул рычаг, Люк дал команду. БАХ! Шар улетел на сорок метров и разнёс деревянную мишень. Все заорали от радости. Даже Дэйт, наблюдавший со стены, удовлетворённо кивнул. День 9–10. Доработки и второй экземпляр Люк, не останавливаясь, начал делать второй образец — на случай поломки. Первую катапульту усилили дополнительным слоем лака и добавили шипы на раме. Киг заставлял их есть каждый час. В какой-то момент он просто сел с ними на пол и кормил Люка с руки, пока тот чертил. К концу десятого дня, в мастерской стояла боевая катапульта. С тёмной древесиной, железными зубами, натянутыми канатами — она выглядела как чудовище на колёсах. Люк стоял в дверях, в обгорелой рубахе, испачканный с головы до пят, но с сияющим взглядом. Он не просто остался. Он сделал это. Двор был погружён в золотистое сияние заката. Воздух пах свежей древесиной, маслом и лаком. На фоне аккуратно подстриженной травы и выгоревших от солнца досок возвышалась она — катапульта. Первая. Рабочая. Живая. — Она прекрасна, как я сам, — выдал Зуки, поглаживая деревянную раму с видом влюблённого отца. — Сейчас бы генерала — и всё, можно умирать. — Ты не умрёшь, пока я не скажу, — улыбнулся Люк, одёргивая воротник. Он был не просто доволен — он сиял. Все дни, недели работы, бесконечные чертежи, лакировка, споры, пиление, подтаскивание брёвен, ругань и разлитый по утрам чай — всё окупилось. Катапульта была огромной. Натянутая как струна, пропитанная маслом и лаком, сверкавшая под солнцем. На ней даже герб вырезали — грубый, но узнаваемый. Они уже провели пару пробных выстрелов с воинами — стреляли по деревянному макету в форме вражеской башни. Каменные ядра взлетали, грохотали и разносили мишени в щепки. Один солдат даже заорал «Да здравствует омега!» — правда, тут же потупился под взглядом Кига. Люк ждал. Он выпрямился, поправил рукава, смахнул воображаемую пыль с пояса. Он был почти взволнован — как ученик перед учителем. И вот — ворота со скрипом распахнулись. Дэйт. Только не тот Дэйт, которого ждали. Он шагал, пошатываясь, как пьяный медведь. Полукафтан распахнут, рубашка смята, сапоги в пыли. В одной руке фляга, а в глазах — отсутствие. Безразличие, усталость, что-то дикое и затяжное. Он даже не посмотрел на катапульту. Не взглянул на Люка. — Генерал! — Люк махнул рукой. — Генерал, смотри! Всё готово! Тот не ответил. Просто прошёл мимо, как сквозь него, словно Люк был воздухом. Толкнул плечом дверь и исчез в доме. Омега застыл. Сначала не поверил. Потом — пошёл за ним. — Мы сделали катапульту! — он говорил быстро, запыхавшись, поднимаясь за Дэйтом по лестнице. — Ну! Ту самую! Ты же говорил — это важно! Ты ж сам… — И? — буркнул альфа, не оглядываясь. — …Ты ахуел?! — выдохнул Люк, вскипев мгновенно и ударил не сильно кулаком по широкой спине альфы. — В смысле «И»?!Ты же, блядь, ждал её, как святой воды! Ответа не было. Был лишь внезапный поворот. Дэйт резко обернулся, и прежде чем Люк успел понять, что произошло, его руку перехватили и вдавили в стену. Грубая, горячая ладонь прижала запястье к камню так, что в пальцах мгновенно запульсировало. Генерал навис. Он казался чудовищем — на голову выше, плечи шире, дыхание горячее. Тело от него пахло алкоголем, пылью, дымом, потом… и чем-то другим — чужим, опасным. Омега дернулся, но не отшатнулся. — Я ж не сильно… — пробормотал он, вглядываясь в чужие глаза. Глаза, в которых не было ни злобы, ни печали — только что-то надломленное, невыносимо пустое. Он не боялся. Он злился. Он не понимал. Он хотел… чтобы его услышали. Но вместо слов, Дэйт наклонился ближе. Вторая рука легла на горло, нежно, но удерживающе. Он навалился всем телом, вжимая Люка в стену. И затем — вдохнул. Глубоко. Голодно. Прямо в шею. Как будто пытался вынюхать правду. Или слабость. Люк застыл. Он ощущал, как дрожит воздух между ними. Как подрагивают пальцы генерала. Как молчит человек, от которого он столько ждал. — Сука, — вырвалось у Дэйта так глухо, что это было больше выдохом, чем словом. Он отпустил. А затем ударил кулаком в стену — всего в паре сантиметров от головы Люка. Камень дрогнул, посыпалась пыль. Люк даже не вздрогнул. Дэйт развернулся, пошатываясь, и скрылся за дверью своей комнаты, захлопнув её с грохотом. Тишина. Омега остался стоять в полумраке, опираясь спиной о прохладный камень, чувствуя, как горит шея и пульсирует ладонь. Он провёл пальцами по горлу. Всё было на месте. Но что-то сдвинулось. Не в теле. В голове. — Ну и пошёл ты… — пробормотал он, глядя в темноту, — чо к чему, мать твою… И, вздохнув, спустился вниз. Катапульта ждала. Работа была сделана. Но почему-то казалось, что самое сложное — ещё впереди.