Где небо горит

На следующее утро Люк проснулся, как обычно, рано — с ощущением лёгкой настороженности и голода. Он машинально протёр лицо, огляделся: за окном ещё только-только занимался рассвет. Было тихо, как будто весь дом замер. Натянув рубашку и штаны, он прошёл в столовую, рассчитывая на привычную кашу или хотя бы кусок хлеба. В животе урчало. Он уже собрался съесть похлебку, как в дверях возник Киг. — Сегодня тебе нельзя есть, — серьёзно произнёс старик. — В смысле? — нахмурился Люк, недоверчиво глядя на него. — Это ещё почему? — Указ Дэйта, — буркнул Киг, понизив голос, будто боялся, что его услышит сам генерал. Люк замер, чувствуя, как внутри поднимается раздражение. — И с чего это вдруг он мне указывает, когда мне жрать, а когда нет? — тихо прорычал он, откладывая ложку. Он уже поднялся со скамьи, явно намереваясь пойти искать того самого «указующего», как дверь в столовую с глухим скрипом отворилась, и вошёл сам Дэйт. Генерал, как обычно, невозмутимый, с лицом, из которого нельзя было вытянуть ни грамма эмоций. Он молча подошёл, сел напротив Люка притянул к себе тарелку Люка и начал спокойно есть похлёбку. Люк смерил его раздражённым взглядом: — И с какого фига мне нельзя есть? — с нажимом спросил Люк, не садясь. — Таков указ Геру, — отрезал Дэйт, не поднимая глаз. — На просвещение ты должен быть голоден. — А поговорить сначала не судьба? — Ты уже говоришь. А теперь заткнись и собирайся. Просвещение? Он и сам не знал, чего боится больше — быть голодным или того, что его ждёт. Само слово «просвещение» звучало слишком… ритуально. Зловеще. Люк зло выдохнул и, не сказав больше ни слова, ушёл. В комнате схватил нож, засовывая в пояс — ощущение стали под пальцами его чуть успокаивало. Он был зол, да, но уже начинал нервничать. Что это за «просвещение» вообще? Что они хотят от него? Спустя минут двадцать он уже стоял во дворе. Дэйт выводил свою ездовую тварь — огромную полу-ящерицу, полу-лошадь. Глянцевая, тёмно-серая чешуя поблёскивала в лучах утреннего солнца. Мощные ноги, длинный хвост, и всё в нём выглядело чуждо и опасно. Существо испустило низкое гортанное рычание, когда заметило Люка. — Ты поедешь со мной, — спокойно сказал генерал. Люк метнул на него взгляд: — На одной твари? Да ни за что. Я на седле нормально держусь, не маленький. Дэйт приподнял бровь, потом лениво ухмыльнулся: — Посмотрим, как ты обрадуешься, когда этот зверь тебя опрокинет. — Лучше уж упасть, чем с тобой сидеть, — буркнул Люк. — Киг, — обратился генерал, — выведи для него ещё одного иррана. Киг что-то пробурчал себе под нос, но пошёл. Через несколько минут из стойла вывели второго — светло-пепельного, с гладкой зелёной чешуёй и вытянутой мордой. Ирран фыркнул, поёжился, когда его потянули за повод, но шёл послушно. — Только не бойся, — отозвался Дэйт. — веди себя не как добыча. — Спасибо за совет, — фыркнул Люк — И что это вообще за… крокодилы на копытах? Генерал уже тронул своего зверя, но, услышав вопрос, обернулся. — Ирраны. Порода ездовых хищников. С древних времён служат армии, только альфы и монахи способны их укротить. Люк подошёл и без колебаний взялся за седло. Ирран дёрнул головой, прищурился… но не отшатнулся. Люк легко и уверенно закинул ногу и сел, будто всю жизнь на этих зверях ездил. В этот момент Дэйт чуть напрягся. Почти незаметно — но Люк уловил, как тот слегка приподнял голову и задержал взгляд. Ни слова не сказал, но Люк заметил мелькнувшее удивление. Слишком хорошо он уже читал этого каменного мужика. — Что? — бросил Люк, устроившись в седле. — Может, я всё-таки альфа, а не омега? — Или просто везучий, — холодно отозвался Дэйт, разворачивая своего иррана. — А может, твоя классификация дырявая, — фыркнул Люк, сжимая поводья. — Держись крепче, — усмехнулся генерал. Люк лишь скривился, но в седле сидел крепко. Они ехали в тишине. Ирраны двигались плавно, без рывков, но быстро. Люк старался держаться ближе к Дэйту, хотя понятия не имел, куда их ведут. Он попал рукоятку ножа которая была на поясе, нервно поджимал губы. Вскоре перед ними выросли стены, обвитые плющом, и массивные ворота, за которыми слышались отдалённые выкрики, удары и лязг металла. Когда они вошли внутрь, перед Люком предстала арена — круглая, врытая в землю, с песчаным дном. Вокруг — сидения, балки, высокие деревянные стены с символами, выгравированными в древнем стиле. — Это что ещё за Колизей? — пробормотал Люк, оглядываясь. — Место просвещения, — спокойно ответил Дэйт, спрыгивая с иррана. — И что мне делать нужно? — Люк не слезал, глядя на центр арены. — Понятие не имею, — равнодушно бросил генерал, но Люк заметил как тот напрягся. Люк стоял рядом с Дэйтом у ворот арены. Сердце било в груди глухо и тяжело, как шаги обречённого по каменному полу. Воздух был вязким и густым от пыли и жаркого солнца, уже начавшего выжигать землю. И когда из-за угла, бесшумно как тени, появились монахи — шестеро, в белых тканях, с закрытыми лицами и канделябрами в руках — Люк ощутил, как внутри будто что-то провалилось. — Сюда, — один из них протянул руку, не глядя прямо на Люка. Люк хотел что-то сказать, но Дэйт положил ему руку на плечо, сжал. — Делай, что они говорят, — глухо произнёс генерал, но в голосе его было напряжение. — Ты это называешь «просвещением»? — стиснув зубы, прошипел Люк. — Я не знаю Люк... Когда монахи повели Люка прочь, Дэйт едва заметно шагнул вперёд — будто хотел остановить — но замер. Лицо его ничего не выражало. Но Люк, уже отходя, уловил, как в его пальцах побелели костяшки. Он знал: если бы генерал сделал хоть шаг — это был бы мятеж. И он не мог. Он лишь остался на месте, смотря, как Люка уводят под арку, внутрь чрева арены. Тьма коридора пахла свечами, благовониями и чем-то прелым, как в подвалах. Монахи молчали. Люк тоже. Только слышались шаги по камню. В комнате, где его остановили, всё было белым. Гладкие стены. Кувшин с водой. Чистая ткань. Ему не приказывали — просто смотрели. И он молча позволил стянуть с себя рубаху. Потом — штаны. Вместо этого на него надели тонкие, льняные белые штаны, почти прозрачные. Торс оставили оголённым. Один из монахов подошёл и без слов подал ему нож — его армейский нож. Люк сжал его в ладони, как якорь. Тем временем над ареной вител шум. Толпа гудела, бурлила. Люди пришли со всех концов — ремесленники, купцы, воины, омеги с детьми. Все ждали. В центре зрительной полосы, под навесом из красного бархата, возвышалась ложа. На ней сидел Геру — в белом одеянии с золотыми вставками, чёрные волосы распущены по плечам, глаза чуть прищурены. Рядом стояли его супруг Нору — высокий, строгий альфа в тёмном, и их сын — наследник в возрасте около двадцати, с мягким лицом и золотой брошей на груди. Чуть в стороне встал Дэйт, как каменное изваяние, не сводя взгляда с ворот. Толпа замерла, когда Геру поднялся. — Народ! — громко, внятно проговорил он, и голос его пронёсся по арене. — Сегодня день, которого мы ждали многие годы. День, когда сбывается пророчество. День, когда на землю вернулся тот, кого касались боги. Рождённый в иной плоти, но отмеченный знаком древних. И ныне, чтобы утвердить истину — он пройдёт просвещение. Суд богов. Очищение. Геру протянул руку к арене: — Пусть он выйдет. Двери перед Люком открылись. Свет ударил в глаза. Он шагнул наружу, ослеплённый, сжимая нож. Толпа взорвалась воплями — как буря. Крики, гул, свист — кто-то кричал «убить», кто-то — «боги с ним». Кто-то смеялся. Кто-то плакал. Люк вышел в центр круга. Песок хрустел под босыми ногами. Он стоял посреди гигантского кольца, один. В белых штанах, весь на виду. По телу стекал пот. Он огляделся: из ложи Геру смотрел на него, почти нежно. А Дэйт, неожиданно для Люка — с тревогой. Толпа ревела. И тут за его спиной скрипнули другие ворота. Сначала — гул. Потом тяжёлые шаги. Стук когтей. Тишина. Из тьмы вышел первый. Это не был «дракон» в сказочном смысле. Он был чудовищем: четыре ноги с чешуйчатыми лапами, выпуклый мускулистый торс, покрытый наростами. Морда — как у изуродованной змеи, с рядами чёрных глаз. Пасть — рассечена до ушей, с капающей кислотой. Второй следовал за ним — меньше ростом, но с крыльями, изорванными и полупрозрачными, как старые шрамы. Они не рычали. Они шипели. Дышали. Зубы клацали. Пахло гарью. Один из них внезапно выгнул шею, распахнул пасть — и из него вырвался столб огня. Люк едва не закричал, но инстинкт выдернул его в сторону. Пламя лизнуло песок, обжёг волосы на руке. Он упал, перекатился, вскочил, сжав нож. Драконы надвигались. Без страха. Без эмоций. Только смерть в глазах. Он не знал, что делать. Он был солдат, но не против чудовищ. Первый дракон прыгнул, и Люк еле увернулся, нож только чиркнул по шее. Второй метнулся с фланга — когти прошли в сантиметрах от его лица. Люк скатился по песку, перекатился, снова на ноги. Толпа вопила. Первый дракон двинулся на него, как сдвинутая скала — низко прижавшись к земле, с распахнутой пастью. Его дыхание шло клубами пара, а огромные когтистые лапы оставляли борозды в песке. Пасть чудовища раскрылась в гнилой бездне, оттуда потекла липкая тягучая слюна — черная, как мазут. Люк сделал два шага в сторону, отпрыгнул — и почти споткнулся. Слишком близко. Слишком быстро. Тварь взмахнула хвостом — камни разлетелись в разные стороны. Люк едва успел закрыть лицо рукой. На коже остались царапины, песок скрипел на зубах. Дракон прыгнул. Люк отбежал вправо, резко — и внезапно понял, что если будет только бегать, его сожгут. Или разорвут. В глазах — пыль, в ушах — рев толпы и свист воздуха, разрезаемого когтями. Он резко развернулся, перехватил нож в руке. Надо было перехватить инициативу. Он присел — выждал. И когда тварь двинулась на него в очередной раз, Люк резко рванулся вперёд. Почувствовал, как пятки скользят в песке, как напрягаются бедра. Он прыгнул. Почти неуклюже, почти вслепую — на спину чудовищу, ухватившись левой рукой за один из костяных наростов на загривке. Его чуть не сдёрнуло назад — тварь заревела и выгнулась, начала крутиться, дёргаться, метаться по арене. Люк ударился грудью, сбил дыхание, но не отпустил. Его правая рука уже была с ножом. И он начал бить. Первый удар — в шею. Чешуя там была толстая, лезвие скользнуло. Второй — выше, под угол, между сочленениями. Противная вязкая кровь брызнула в лицо. Тварь взревела, сбрасывая его с плеча — Люк держался из последних сил, пальцы немели. Каждый рывок отдавался болью в позвоночнике, по ребрам будто били. Он заорал — и всадил нож третьим ударом в основание черепа. Глубоко. Почти до конца. Дракон задрожал, зарычал и резко дёрнулся — Люка отбросило вниз. Он грохнулся в песок, ударившись плечом, перевернулся, встал на колено. Тварь качнулась, пошатнулась — и с глухим звуком рухнула набок, поднимая волну пыли. Люк стоял, тяжело дыша. Весь в чёрной, густой крови. На ладонях — рваная кожа, руки дрожат, плечо от падения ныло. Нож был у него в руке — и вся его правая рука была по локоть в чьей-то крови. В толпе кто-то заорал. Кто-то выдохнул. Кто-то захлопал. Но второй дракон уже шёл на него — и времени радоваться не было. Люк даже не дал себе времени отдышаться. Второй дракон ринулся вперёд, расправляя кожистые крылья — как два погребальных флага, натянутых на длинных, мёртвых костях. Он был крупнее первого, с уродливо вытянутой пастью, из которой капала кровь — не его, чья-то старая, свернувшаяся, с прожилками. Глаза зверя светились тускло-жёлтым, и взгляд вонзился в Люка, как копьё. Но Люк — вместо того чтобы бежать — побежал сам. Босые ступни скользили по горячему песку арены, сердце колотилось в горле. Он понимал, что это безумие. Но тварь замешкалась. Она ожидала страха, бегства, воплей — но не нападения. Несколько шагов, и Люк оказался под самым брюхом дракона. Противная вонь ударила в нос — смесь серы, крови и какой-то гнили. Он нырнул вниз — буквально бросился в подкат, как на тренировке в армии. Песок заполнил уши и рот. Он оказался под массивным телом, огромные когтистые лапы вздрогнули, пытаясь нащупать, где он. Люк ударил ножом вверх. Раз. Второй. Третий. Но чешуя на брюхе оказалась в разы толще, чем на горле у первого. Лезвие скользило, царапало, но не прорезало глубоко. Нож тупился. Он сжал зубы — и вдавил лезвие изо всех сил, почти наваливаясь на него корпусом. Одна из задних лап с глухим хлопком обрушилась рядом, песок взметнулся. Другая едва не ударила по ребрам. Люк перекатился, ударил снова. На этот раз — между пластинами, туда, где мягче. Наконец кожа поддалась. Потекла мерзкая, обжигающая кровь. Но этого было мало. Он извернулся, ухватился обеими руками за рукоять ножа и, рыча от напряжения, повёл его вдоль живота, вспарывая шкуру. Тварь завыла, забилась, задние лапы начали бить по воздуху, выискивая, где он. Одна задела Люка — он почувствовал, как что-то хрустнуло в плече. От боли потемнело в глазах, но он не отпустил нож. Он вгрызался в брюхо чудовища, как раненый зверь. Кровь лилась на него сверху, вязкая, горячая, липкая. Он почти не видел, куда бьёт, но не останавливался. Ещё, ещё, ещё. Вдруг дракон издал хриплый, рвущий уши рёв — и начал оседать. Люк вывернулся вбок в последний момент, выскальзывая из-под туши. Его плечо пульсировало болью, спину и волосы залепила тьма. Но он встал. На дрожащих ногах. Сжимая в руках нож. Тишина. Арена молчала одну долгую секунду — прежде чем взорваться. Но Люк уже не слышал. Он стоял, уставший, с бешено колотящимся сердцем. Штаны были изорваны, тело покрывали ссадины, кровь драконов заливала грудь и руки. А сам он — цел. Жив. Он убил двух драконов. Один. Без брони. Почти без оружия. Оглушающий, рвущий крик пронёсся по арене. Он не был похож на одобрение — это был настоящий вопль древнего восторга, неистовой веры. Толпа ревела, вскакивала с мест, люди рвали на себе одежду, хлопали, плакали, бросали вверх венки, скандировали имя, которое Люк так и не расслышал — его имя, вплетённое в безумный хоровой вой. Кто-то упал на колени, кто-то забрался на перила. Люди в первых рядах схватились за головы, будто не верили глазам. Они не могли поверить, что кто-то выжил, убив двоих древних хищников голыми руками. Даже монахи дрожали в своих белых одеждах, словно зрелище оказалось выше их религиозной подготовки. И тогда — с медлительностью, почти театральной, но полной какого-то странного, плотного ужаса — встал Геру. Его чёрные волосы волной скатились по плечам, он выпрямился во весь рост и вскинул руки. На мгновение шум начал стихать — настолько, насколько может стихнуть тысячи безумных голосов. — Преклонитесь… перед избранным богами! — разнёсся его голос, звучный, высокий, будто неестественно чистый. И толпа… опустилась. Всё, что было криком — стало шумом шуршащей ткани. Тысячи людей опустились на колени, склоняя головы к песку. Они больше не кричали. Они молились. Люка затрясло. Он стоял посреди арены, покрытый кровью, со слипшимися волосами, с прилипшими к телу окровавленными белыми штанами, и смотрел по сторонам. — Сумасшедшие, — прошептал он. — Вы все ебанутые… И в этот момент он поймал взгляд. Дэйт. На зрительной полосе, рядом с королевской ложей, тот стоял, выпрямившись, с застывшим лицом. Но его руки дрожали. Пальцы сжаты в кулаки так сильно, что побелели костяшки. Генерал был в панике. Он, чёртов альфа с холодным взглядом, с этой своей бронёй без эмоций — он смотрел на Люка, будто не верил, что тот жив. Лицо его было искажено, в глазах — страх, отчаяние, почти мольба. Дэйта трясло. Казалось, ещё секунда — и он сорвётся, выпрыгнет на арену. Но он стоял. А Люк не понимал. Он видел эту панику — но не знал, чем вызвана. Ведь он же жив… правда? Из этого транса его вырвало движение: высокий мужчина в золотисто-белой одежде, монах, вышел на арену. Склонился перед Люком, прямо в кровь, прижал лоб к песку. А затем медленно встал… и поднял окровавленную руку Люка вверх. Толпа взорвалась вновь. Истерика, восторг, вопли, плач, смех, удары в барабаны, звон колокольчиков и удар в огромный гонг, будто само небо заколыхалось. А Люк… повернулся и пошёл прочь. Из этого дурдома. Из-под взглядов. Он вышел за пределы арены, где толпа уже расступалась перед ним, будто он был какой-то огненный идол. Женщины закрывали рты руками, мужчины склоняли головы. Кто-то кланялся. Кто-то шептал. «Он. Это он. Тот самый. Избранный. Один. Один убил их…» Люк их не слушал. Гудело в ушах. Всё тело болело, но всё было неважно. Он шёл по дорожке, пока не увидел — фонтан. Белый, каменный, с изваянием какого-то мифического зверя, изо рта которого лилась прохладная вода. Он подошёл… залез прямо внутрь. Легко. Сел на край чаши, потом осел в воду с ногами, с голым торсом, с ножом в руке. Обхватил плечи. Потом провёл ладонью по лицу, соскребая кровь, размазывая её по щекам. Опустил лицо под струю воды, позволив ей стекать по голове, по волосам, по шее. Он сидел в фонтане. Один. Весь в крови. И вдруг… Заснул. Тело медленно сползло к бортику. Он привалился к камню, положив руку с ножом на колено, и вырубился. Сон был тревожный, дёрганый. Сквозь него Люк всё слышал — шёпоты, далёкие шаги, пение птиц. Но не мог проснуться. Он был в безопасности. И всё же — он не чувствовал себя живым. Не сейчас. Люк проснулся от влажного, тёплого ощущения на щиколотке. Он нахмурился, не открывая глаз, и почти машинально выставил нож из-под согнутой руки. Лезвие дрогнуло в воздухе — но тут же чья-то рука мягко, но уверенно, перехватила запястье. — Тише, — сказал знакомый голос. — Это всего лишь Ирран. Люк приоткрыл глаза. Жеребец. Массивная морда, огромные умные глаза, почти кошачьи. Ирран. Его язык продолжал облизать Люку ногу, слизывая засохшую кровь, пока лоснящееся чёрное тело животного не двинулось ближе, дыша на него горячо и влажно. А чуть поодаль стоял Дэйт. Руки скрещены на груди, тёмный взгляд чуть прищурен. Спокойный, собранный. Но всё ещё… настороженный. Присматривающий. — Ты? — хрипло выдохнул Люк, щурясь на свет. — Как… как ты меня нашёл? Альфа усмехнулся краем рта, кивнув на жеребца: — Понравился ты ему. Вот по запаху и привёл. — Он протянул руку, сильную, сухую. — Вставай. Пошли домой. Люк повозился, стряхивая с волос воду, как мокрый пёс, и всё же ухватился за предложенную ладонь. Резкая, тёплая. И слишком уверенная. Слишком настоящая. Он поднялся, но Дэйт не отпустил руку. Люк чуть поморщился и дернул рукой. — Зачем ты за мной пришёл? — спросил он, глядя прямо в глаза альфе. Дэйт будто и сам только сейчас заметил, что всё ещё держит его ладонь. Чуть вздрогнул, но вместо того, чтобы тут же отстраниться, просто помедлил долю секунды… и всё же отпустил. Смутился? Люк уловил это мгновение. Почти неуловимое. А потом всё как всегда — ледяной взгляд, насмешка на губах. — Ты мне ещё катапульту не сделал, — хмыкнул Дэйт. И, не давая времени на ответ, подошёл ближе, крепко взял Люка за талию, будто тот ничего не весил, и легко — почти игриво — усадил его на Иррана. Люк даже не успел выдохнуть. Он оказался на широкой спине тёплого животного, удерживаясь за гриву, чувствуя, как под ним двигаются мускулы. — Ты странный, — буркнул он, глядя вниз на Дэйта. Тот поднял голову, чуть щурясь от солнца: — Я? Нет! Это ты странный! И они тронулись с места — Ирран мягко зашагал по пыльной дороге, а в голове у Люка звенела тишина, в которой странно откликалась чужая забота.