Где небо горит

После завтрака в зале стало тише. Снаружи уже поднимался слабый ветер, сгоняя остатки ночного холода и раздувая в окнах серое предутреннее небо. Люк сидел у стены и смотрел в чашу с недопитым отваром — травяным, горьковатым, с тёплым паром. Мысли зашевелились в голове, как медленные звери, просыпающиеся после зимней спячки. Он чувствовал это: что-то подталкивало его изнутри — чужое, но не враждебное. Назначение. Как будто судьба выдернула его из огня не зря. Он жив. Он здесь. И он не просто должен существовать в этом странном мире, где омеги — мужчины, где война — дело благородное, а женщины едва заметны в общей системе. Нет. Если его сюда выдернули, если его не просто спасли, а вернули обратно — то это за дело. А лучше всего он знал войну. Знал её так, как знает шрам свою плоть. Он дышал в её ритме, знал, как действует наступление, где поставить засаду, как грамотно организовать отступление, знал оружие — и как оно говорит смертью. Он поднялся, выдохнул и подошёл к старику Кигу, который всё ещё что-то точил у очага. — Есть у тебя… резинка? — спросил Люк. Киг приподнял бровь. — Что? — Ну… что-то, чтобы волосы собрать, — пояснил он, тряхнув шевелюрой. Старик долго молчал, затем ушёл и вернулся с грубой кожаной лентой. Люк привычно откинул голову, собрал волосы в высокий пучок, закрепил. Туго. Чтобы ни одной пряди в лицо. Покой перед бурей. Киг хмыкнул. — Только мастера так волосы убирают, — бросил он. — У омег — если две косы, то значит замужем. Если распущены — свободен. А у слуг — низкий хвост, как у Зуки, у Милы. Люк скосил на него глаз, губы дёрнулись в усмешке. — Тогда считай меня мастером. Старик, не отрываясь от деревянной заготовки, прищурился. — И мастер чего же ты? — Увидишь, — отозвался Люк и уже разворачивался. — Веди меня в казарму. Покажи, с чем вы тут воюете. Киг, немного сбитый с толку, всё же встал. Повёл его через задний проход, через длинный коридор, в котором пахло сталью, потом и чем-то копчёным. Там, в тёмном помещении, под низким потолком висели доспехи — тяжёлые, кованные, с кожаными накладками. На деревянных стойках стояли мечи — длинные, широкие, с прямым лезвием, местами затупленные от времени. Были там и топоры — широкие, с коротким черенком. Булавы. Молоты. Щиты. Луки — простые, длинные, из ясеня. Копья с узкими остриями. — У нас тут все обычно, — пояснил Киг, — Рука, сталь, броня — всё, что надо. Люк медленно прошёл вдоль оружейной, взгляд цеплялся за формы, металл, баланс. — У вас… нет пороха? — осторожно спросил он. Киг скривился. — Пороха? — Ну… взрывчатки. Пушки, огнестрел… — Что это такое?— недоуменно спросил старик. Люк задумался. Его пальцы прошлись по рукоятке меча — тяжёлой, плохо сбалансированной. Всё это выглядело примитивно. Варварски. Прямо, как в книгах. Или как в детских фантазиях, где он, мелкий пацан, мечтал быть рыцарем. Он помнил, как часами рисовал катапульты, читал про баллисты, крепостные стены, осадные башни. Тогда это было детской игрой. А теперь — может стать реальностью. Идея проросла в его голове, как первый росток сквозь пепел. Катапульта. Да. Простейшая конструкция. Он знал, как она работает. Против укреплений, против отрядов, против живой силы — дёшево, мощно, и в этом мире никто не знает, что такое баллистическая траектория. Он бы мог. Он мог бы стать кем-то в этом мире. Кем-то нужным. Кем-то большим, чем просто омега. Он обернулся к Кигу. — А если бы я тебе сказал, что знаю, как построить машину, которая швыряет огромные камни дальше, чем добросит сильнейший из ваших альф? Киг фыркнул, но взгляд его стал цепким. — Ты либо безумец, либо колдун. А может, и то, и другое. Люк усмехнулся. — А может, просто мастер. И глаза его в этот момент были не омеги — они были глазами солдата, прошедшего через смерть и выброшенного в мир, где всё не так, как прежде, но где война всё равно остаётся войной. И он знал, как её вести. После разговора в казарме Люк вышел во двор. Было пасмурно, небо будто подёрнуто пеплом, воздух стоял тихий, густой, предгрозовой. Каменные плиты двора были неровны, в щелях между ними росли травы — жухлые, низкие, цепкие, как пальцы крестьянской судьбы. Он нашёл свободный стол у стены, грубый, тяжёлый, весь испещрённый ножевыми зарубками и обломанными краями. Молчаливо присел, прислонился локтем, на секунду прикрыл глаза, а потом поднял голову и глухо сказал Кигу, проходящему мимо: — Мне нужна бумага. И чем писать. Старик прищурился, но принёс ему куски плотной, грубой пергаментной бумаги и черный обугленный брусок — обычный уголёк из очага. — Только не сожги тут ничего своей алхимией, — пробурчал он, но без злобы. Люк кивнул и остался один. Тяжело выдохнул. Уголёк в пальцах оставлял грязные следы, но ему было плевать. Пальцы сами начали чертить: сперва квадратную основу катапульты, потом боковой профиль с балкой — ось натяжения. Затем — детальнее: толстый рычаг, фиксируемый внизу, изогнутый немного, чтобы угол броска был выше. Упор. Контргруз. Он сощурился, когда начал рисовать пружинный механизм — понимая, что тут пружины не будет. Значит, верёвка. Жила. Скрученный конский волос или грубая тетива из сухожилий. Он вытер лоб. Ветер тянул его волосы, собранные в пучок, будто пытался развязать. Голова гудела. Азарт. Настоящий, почти детский, но в нём чувствовалась кровь. Он почти не заметил, как к нему подошёл Зуки. Тот остановился, глядя через плечо. — Что ты делаешь? — спросил он тихо. Люк поднял глаза. Улыбнулся — мрачно, коротко. — Машину. Катапульту. Силовую осадную машину. Метает камни, как рука — нож. Только мощнее. Гораздо мощнее. Зуки недоверчиво хмыкнул. — И зачем она? Люк поднял один из листов и развернул его перед ним, показывая. — Вот здесь… — указал он пальцем, — натягивается тетива или ставится противовес. Камень кладётся в чашу на конце рычага. Освобождаешь — и он летит. Летит далеко. Врагу на головы. Или в стены. Зуки нахмурился, всмотрелся. Молча. Потом кивнул. — А крепится она как? — Колышками. В землю. Или на деревянную платформу. Можно колёса. Но для точности лучше стационарно. Он говорил — и сам не понимал, как быстро перешёл на чёткий, точный язык. Будто снова на учениях. Снова в кабине штаба. Снова среди тех, кто понимал. И вдруг понял — Зуки его слушает. Понимает. А главное — может помочь. — Ты умеешь резать дерево? — спросил он. — Конечно! Я же мастер - плотник, — пожал плечами Зуки. — Мне нужна модель. Маленькая. Примерно с локоть. Чтобы я увидел, как она держит баланс. Сделаешь? Глаза Зуки засветились. Сначала осторожно, потом — с увлечением. — Сделаю. Но мне надо будет… м-м, ветки гнутые, сухожилия или крепкая нить, и… много мелких деталей. И ещё — резцы. Люк кивнул. Они заговорили оживлённо. Люк показывал: вот тут должна быть ось, вот так должно фиксироваться, вот тут натяг — не слишком тугой, иначе сорвёт. Снова рисовал. Схемы становились всё сложнее. Стрелки, подписи, даже вычисления. На лице Люка — выражение абсолютной концентрации, суровой, военной. Всё лицо стало жёстче, почти как в бою. Его внутренний фронт снова ожил. Он даже не услышал шагов — пока кто-то не наклонился слишком близко. Голос — низкий, бархатистый, с резкой тенью интереса — прозвучал у самого уха: — И что это ты делаешь? Люк вздрогнул — не телом, а внутренне, как будто его резко выдернули из сна. Повернул голову — и увидел генерала. Дэйт. Смотрел прямо на чертёж. Очень внимательно. — Катапульта, — коротко ответил Люк. — Боевая маш… техника? Кароче штука которая метает тяжести. Используется при осаде. — Осада? Люк медленно развернул перед ним весь лист. — Смотри. Здесь — основа. Вот ось. Рычаг. Тут — груз, тут фиксатор. Всё держится на натяжении. Когда отпускаешь — мощный бросок. Камень, бочка с горящей смолой… что угодно. Враг — разбит. Стена — проломлена. Наступление — легче. Дэйт молчал. В его глазах что-то зашевелилось — не просто интерес, но и военная мысль. — А ты уверен, что это сработает? — спросил он. Люк медленно кивнул. — В моём мире такие штуковины рушили целые крепости. А у вас нет даже пушек.. Дэйт провёл рукой по краю бумаги. Словно хотел ощутить вес слова “будущее”. — А ты можешь это построить? — Если будут материалы. Помощь. Люди. — Люк на секунду взглянул на Зуки. — И время. Зуки подхватил: — Надо дерево. Много. Плотное. Желательно сухое, но крепкое. И кожа — толстая, ремни, тетивы. И — железо, гвозди, прокладки. — И резцы. — добавил Люк. — И чертёж надо перенести на дерево. Я помогу, но ты, — он посмотрел на Зуки, — руки у тебя ловкие. Ты — руки, я — знание и мозг. Дэйт выпрямился. Что-то в его лице поменялось. Улыбки не было, но появился блеск. Взгляд тяжёлый, изучающий. Как у охотника, увидевшего новый, доселе неизвестный вид зверя. — Сделайте. Если получится — я отведу вас в инженерный корпус. Тогда собираете уже полностью «штуку». Если и она получиться… То посмотрим. И ушёл. Словно молча приняв вызов. Люк выдохнул. Медленно. Потом посмотрел на Зуки. — Делаем? — Делаем, — ответил тот, уже оценивая глазами, сколько уйдёт дерева и где это всё можно достать. Люк снова уставился в чертёж. Ветер чуть потрепал его волосы. Он улыбнулся — почти незаметно. Так начиналась новая война. Но теперь — он сам решал, как её вести.