Волк и его металлист

Сириус не помнил, как они с Ксено волокли Ремуса домой. В памяти смялся Гарет, взволнованно снующий вокруг них до самого крыльца, растворилась Элис, взгляд которой преследовал их до закрывшейся двери. Перед глазами всё ещё висела жуткая картина: распластанный на земле Фенрир, лужа крови у виска и падающий, падающий, падающий Рем. Как Сириус там оказался? Он просто не мог не прийти. Им сказали не лезть. Ему, Лили, Джеймсу. В словах Фенрира было много лжи, но насчёт одного он не ошибался: стаи предпочитали друг с другом не пересекаться, и даже сейчас, когда случилась катастрофа и оборотень убил другого оборотня человеческим оружием, лишние люди были ни к чему. Но Сириус пошёл. Он не мог позволить себе снова сбежать. Это было плохой идеей, конечно же. Джеймс сказал ему об этом. Лили сказала ему об этом. Да и сам Сириус понимал, насколько бесполезен будет в волчьих разборках. Он не сможет драться с полчищами оборотней, вряд ли справится даже с одним, зато его самого в целях шантажа смогут использовать запросто. И всё-таки, он пошёл. Так странно: весь месяц он прострадал от разбитого о взрослую жизнь всемогущества, которое в школе им с Джеймсом казалось вечным, а теперь это не имело значения. Он шёл не драться — просто сделать всё, чтобы Ремус оказался в безопасности. Если будет нужно отдать свою жизнь — он самолично вырвет сердце из груди. Полезть на полчища волков — сцепится с ними в мёртвой хватке с боевым кличем. А что будет дальше, останется ли он в живых и захочет ли Ремус остаться с ним вообще, значения не имело. Никто не заметил его, притаившегося за большими мусорками — запах Фенрира в кои-веки сыграл на пользу — зато он видел всё. Он видел, что Ремус вёл себя совершенно не как Ремус: его голос стал ниже, глаза подёрнулись дымкой, а походка босых ног была настолько неестественной, словно он только научился держать равновесие. Фенрир, этот чёртов псих, снова грозил пушкой — кажется, американцев вообще не парит существование смертельного оружия на поясе каждого второго мужика. А ещё там был Ксено. Стоял как ни в чём не бывало, будто на него наставили не дуло пистолета, а одуванчик. И его, главного предателя, без которого никакого Нью-Йорка бы не произошло, Ремус защищал. По-странному, это обнадёживало. А потом случилось то, что случилось. Сириус зажмурился и зажал уши во время взрыва — когда разлепил ресницы, тело Фенрира уже было на земле. Ремус падал рядом с ним. Сириус его подхватил. Вот всё, что ему надо было сделать. Он был непривычно прохладным — температура тела стала почти человеческой. Заметно ослабевшим — не как в то время, когда заморыш Рем весил чуть больше дворового щенка, и всё же ещё неделю назад Сириус не смог бы его так легко удержать без чьей-то помощи. На шее виднелся красный след — в глазах темнело при мысли, от чего он был. И он был белым. Чудовищно, фарфорово белым. Ксено-белым. Сколько Сириус помнил его в худшие годы, Ремус никогда не был такого оттенка. — Что с ним? — Джеймс принял их на пороге, перехватывая погрузившегося в бессознание Ремуса так спокойно, будто каждый день только и делал, что принимал раненных оборотней в свои объятия. — Всё нормально, — выдохнул Сириус. — Он провёл полтора суток в заточении у психа, а так всё нормально. — В кровать его, — распорядился Джеймс. — Лили! — Ау! — Лили с очень сонно облапившим её за шею Гарри высунулась с кухни. — Кажется, придётся организовать набег за едой. Здесь магазины после полуночи работают? — Это Нью-Йорк, Джеймс, — Лили уставилась на своего мужа, как на неизлечимого лоботряса. — Здесь работает всё. Из-за её спины выскочила Луна: судя по кошачьим усам на щеках и чёрному носу (у Гарри был такой же), часы с Регом были проведены не зря. Она прыгнула Ксено на руки, и только тогда все вспомнили, что здесь был и он. В тесной квартирке повисло облако неловкости — и все поспешно переключились обратно на Рема. Дела с ним были плохи. Его переложили на кровать, накрыли тонким одеялом. Незаметно появилась кружка чая с надколотым краем — Сириус велел топчущемуся поблизости Регулусу заменить её на нормальную, не хватало добавить кровавых страданий к уже случившимся. Гарри сидел у кровати и водил ладошкой по запотевшему пыльному лбу. — Дядя Луни уми’ает? — с любопытством спросил он, и реакция взрослых была настолько бурной, что Гарри на всякий случай полез под кровать и выдавал советы уже оттуда — что надо Ремусу положить в носки лук, чтобы он быстрее поправился, и напоить лекарством от семейного доктора Поттеров мистера Билла. Когда он захотел вместе с Сириусом встряхнуть ртутный градусник, чаша терпения Лили переполнилась и она отправила сына на кухню — собирать пазл вместе с Луной. Убедившись, что мальчик послушался, Сириус негромко сказал: — Фенрир умер. Застрелил себя. Джеймс застыл с кружкой чая в руках, Регулус предпочёл скрыться к детям. Лили вытаращила глаза. — Осуществил твою давнюю мечту у тебя на глазах?! Вот нахал. Сириус от неожиданности фыркнул. За ним рассмеялся Джеймс — негромко, но повисший в воздухе туман отчаяния растаял, открывая солнце. Фенрир умер — но Ремус был жив. И они все тоже. — Я так рад, что вы приехали, — прошептал Сириус, и Лили с Джеймсом его крепко обняли. Впервые за весь приезд они могли по-настоящему выдохнуть. Они договорились, что Поттеры снимут гостиничный номер поблизости: Гарри уже клевал носом, да и Джеймс страдал от джетлага. Нагонять проведённый порознь месяц договорились завтра — и Сириус остался с Ремусом наедине. Вернее, почти наедине. Их комната всегда была сплошным проходным двором, на что было бы странно жаловаться, учитывая, что они даже не платили аренду, а истинный владелец квартиры вообще спал в ванной — поэтому, в очередной раз услышав скрип несмазанных петель двери, Сириус только с нетерпением обернулся. Это был Рег. — Что с ним было? — тихо спросил он. Сириус провёл пальцем по бледной щеке Ремуса. — Подозреваю, ничего хорошего. Но он дышал. Глубоко и размеренно, что говорило о стараниях волка залечить всё разрушенное. Вряд ли у него на это были ресурсы — чтобы получить их, надо было проснуться. А Рем не просыпался. — Что, если он не проснётся никогда? — пробормотал Сириус. Он взял расслабленно повисшую руку Ремуса и прижал пальцы к своему лицу. От них пахло землёй, ржавчиной и спёкшейся по краям обломанных ногтей кровью. — Не надейся, — Регулус сказал грубовато, но с отчётливой тревогой. — Он ещё успеет не один раз рассказать тебе, какой ты придурок. Сириус слабо усмехнулся: этот вариант его устраивал больше всего. Набравшись смелости, оглянулся на брата. В сумбурщине вечера они не то, что не смогли обсудить сказанное — Сириусу казалось, он даже не успел осознать те слова. Слишком взрослый. — Поговорим? — Сириус еле слышно шевельнул губами. Регулус опустил глаза в пол.

***

Молчание. — Сколько… сколько это длилось? — Не помню. Было три визита. На четвёртый я его укусил — он ударил меня и велел вымётываться. Потом уехал на несколько месяцев, не знаю, помнишь ли ты, но я помню каждый его визит. Когда вернулся, больше не подходил. — Рег… — Нет. Не надо. Это было давно. — Почему ты мне не рассказал сразу? — А ты бы смог? Рассказать мне? — Я… — Ты не рассказал бы. Потому что это дерьмо, Сириус. Потому что после такого ты думаешь не о том, что с тобой сделали что-то больное, а о том, что больной в этой ситуации ты. Ты вляпался в грязь. С другими такого бы не случилось. И меньше всего ты хочешь, чтобы об этом узнали окружающие. Молчание. — Я злился на тебя, знаешь ли. Я так злился на тебя. За то, что ты всё время был с Джеймсом. Конечно, тебе было интереснее с ним, чем с малолеткой. Я понимаю это сейчас — но тогда я злился. И я боялся, может… может, ты так отдалился, потому что почувствовал. Потому что понял, что со мной случилось. Снова молчание. — Иногда я думал… не знаю. Думал, может, смогу быть частью вас. А потом вспоминал, что со мной случилось, и мне наоборот, хотелось отдалиться. — Боже, Рег. Прости меня. — Разве есть за что? — Не знаю. Всё равно прости. Они сидели друг напротив друга в полутёмной комнате на кровати Рега, и это так до боли напоминало Сириусу детские годы, когда в выходные ночи они могли часами болтать о всевозможной ерунде и им не надоедало, что щипало в глазах. Он тогда мог десять раз повторить одну и ту же шутку, и Регулус смеялся каждый раз всё сильнее — сегодня десять раз повторилось одно и то же ужасное слово. Изнасилование. Оно звучало между строк. Десятки разных обтекаемых слов, которые говорил Регулус — лишь бы не сказать вслух именно его. Он рассказывал обо всём очень ровным тоном, могло показаться, его действительно больше не беспокоят те дни — но на этом слове он спотыкался каждый раз. — Кто ещё знает? — тихо спросил Сириус, стараясь не дать проскользнуть дрожи в голос. — Ремус, — Регулус дёрнул плечом, механически прищипывая пальцами серый плед. — Я недавно ему рассказал. Джеймс. Он рассказал мне первый о том… что случилось с ним. До него я вообще думал, такое может произойти только со мной. Что только я… Он снова сбился, и Сириус снова удержал себя от порыва прямо сейчас сорваться к Сигнусу, который продолжал жить как ни в чём не бывало — в последний раз он видел его лет в пятнадцать, столкновение на улице, и этот мерзавец спокойно приподнял перед ним шляпу. Всё, что происходило в доме Блэков, оставалось в пределах его стен. Должно было оставаться. Но стены были разрушены уже давно. Ещё в тот день обвала заброшенной церкви на Хилл-стрит эти стены рухнули окончательно. Родители не сумели удержать ни одного из них. — Это было давно, — Регулус сдержанно усмехнулся, старательно избегая пристальный взгляд брата. — Я научился с этим жить. Я взял то, что они пытались заставить меня ненавидеть, и превратил это в дело своей жизни. Матушку хватил бы удар, если бы она увидела, во что я превратил её классическое образование. — Ты всё ещё не любишь музыку? — тихо спросил Сириус. Регулус пожал плечами. — Я не могу без неё. Это другое чувство. — Не понимаю. — Ремус понимает, — Регулус со вздохом встал и отвернулся к окну. Глядя на него, Сириус понимал, как же безрезультатно он бился об лёд столько лет — думал, что Регулус презирает его за ориентацию, за его панк, да и просто… за него. Это всегда было о нём. Ни разу он даже не задумывался, что кровоточащая рана была связана не с ним. Наверное, именно поэтому даже тогда, когда всё наладилось, эта ледяная глыба осталась. — Тебя можно обнять? — полушёпотом спросил Сириус. Не глядя, Регулус кивнул. Им было двадцать пять и двадцать три — и это было первое объятие за десять лет. Казалось, уже поздно для извинений, попыток собрать разрушенное и исправить необратимое — и тем не менее, лёд таял. Пусть Регулус почти не шевелился, Сириус чувствовал: он прощён. Их прервало копошение из соседней комнаты — Ремус проснулся. Регулус мгновенно отпрянул от брата. — Пойду найду твоему вшивому поесть. Он направился в сторону кухни. Первым инстинктом Сириуса было сразу помчаться к Ремусу, но у самой двери он внезапно остановился. Взглянув на Регусула, выпалил: — О чём вы вдвоём говорили? Регулус обернулся. — Вы с Ремусом, — чуть тише сказал Сириус. — Я так понимаю… я так понимаю, у вас случилось много интересных разговоров за моей спиной. — О тебе, конечно же, — Регулус не удержался от довольной ухмылки, увидев, как лицо Сириуса вытягивается в ужасе. — Не обольщайся. Нет. Мы просто обсуждали музыкальные приколы. Он врал — они оба знали об этом. Но Сириус подозревал, что те разговоры останутся спрятаны от него навсегда.

***

Ремус был в сознании — и он не изменял своим упрямым привычкам, пытаясь сесть несмотря на явную измождённость тела. После третьей попытки, поняв, что в глазах темнеет, всё же сдался. Не хотелось, чтобы вернувшийся Сириус распереживался ещё сильнее. А тот уже был здесь. — Рем, — прошептал он, стремительно опускаясь возле изголовья кровати. Ремус посмотрел на него слегка мутноватым взглядом — будто не узнавал. Когда устало улыбнулся, Сириус облегчённо выдохнул. — Давно не виделись, — прошептал Ремус. — Как ты? — Сириус затараторил. — У тебя что-то болит? Хочешь пить? Есть? Вопросы были совершенно идиотские — конечно, Ремус хотел всего, конечно, у него всё болело. Но на другие Сириуса сейчас не хватало, а Ремус терпеливо сносил и эти. — Умираю с голоду, — он шевельнул губами, и Сириус улыбнулся. — Рег сейчас принесёт. Они замолчали — Сириус смотрел на Ремуса, а тот на него. Тоже общение, просто взглядами. Беспокойные серые глаза и задумчивые карие. Почти грустные. — Извини, — вдруг мягко прошептал Ремус. Дрожащая ладонь коснулась острого подбородка Сириуса. — За что? — растерянно спросил тот. Ремус не ответил: обхватив его лицо уже обеими руками, внимательно всмотрелся в лихорадочно мечущиеся зрачки. Притянул ближе, касаясь носа своим. — Рем, — Сириус вздохнул. Пальцы обволокли запястья Ремуса и замерли — он не решался оторвать их от лица. Дрожащие, трепещущие как сердце новорождённого птенца прикосновения Ремуса были такими приятными. Когда он закрался кончиками пальцев за уши, внутри что-то волнующе ёкнуло. И всё-таки, это было неправильно. — Рем, не надо, — Сириус отвёл взгляд. — Я не хочу… не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным делать это. — Что «это»? Сириус не столько услышал этот шёпот, сколько почувствовал его дыхание на своём лице. И зажмурился. — Быть со мной. — Сириус… — Нет, серьёзно, — сделав усилие, Сириус всё-таки отвёл приглаживающие его ладони от лица. — Я не хочу, чтобы это было просто… просто… Он был заткнут поцелуем врасплох — Ремусу пришлось свеситься с кровати, чтобы дотянуться до губ, и теперь его корпус удерживался только за счёт Сириуса. А тот продолжал его держать. — Думаешь, я бы стал делать это семь лет, если бы не хотел? — он хрипло спросил, и всё тело застыло, обмерло от этих слов: только сердце резко участилось в груди. — Мы обо всём поговорим, Сириус, — Ремус прошептал. — Но ты можешь сегодня просто побыть со мной? Пожалуйста… Он снова мягко коснулся губами Сириуса (щетина пятидневной давности заколола, но на это было совершенно плевать), пребывающего в полном потрясении, и вопросительно замолчал. Небольшая пауза, за которую Рем успел испытать наиярчайший возможный спектр ужаса для оборотня, пережившего тридцать часов ада — и Сириус, сглотнув, торопливо закивал. Эту ночь. И все следующие. Сколько захочет Рем. Сириус очень осторожно, очень несмело обнял его, сжимая ладонями острые лопатки. Когда Ремус уткнулся ему в шею, зажмурился. Как же этого не хватало последние дни. Им обоим. — Мне нужно снять эту одежду, — Ремус прошептал в пульсирующую на шее жилку. — На ней запах Фенрира. Чёрт, он и забыл. Когда Рем в последний раз носил свою одежду? — Сейчас поищу, — Сириус впопыхах отстранился. Он выдвинул ящик комода, лихорадочным взглядом прошёлся по содержимому. Они взяли с собой всего ничего, у вечно излишне неприхотливого Ремуса и вовсе было не больше пары комплектов одежды — и всё-таки, что-то можно было раскопать. — Достань свою, — Сириус вдруг услышал за собой слабый голос и замер. Поперёк горла встал колючий ком. Он отыскал свою футболку с эмблемой металлики, которую ни разу не надевал в Нью-Йорке, затем самое чистое нижнее бельё. Они легли вместе — Ремус его обнимал всю ночь.

***

— С ума сойти, он действительно хотел взорваться вместе с британским консульством на практике? — Явно не в теории. Хотел обеспечить стае наследника и осуществить дело своей жизни. — Интересно, кто ещё об этом знал. Вернее, кто не знал. — Они выглядели готовыми к этому. Не знаю, смог бы я их убедить… Но я бы хотя бы попробовал. Они гуляли по Нью-Йорку весь день, а теперь сидели в небольшом дайнере с красными диванчиками, и это ощущалось как в старые времена в Англии. За исключением того, как Лили морщилась от переслащенного кофе, а Джеймс восторгался от больших порций. — Может, тоже переедем в Америку, Лилз? — он проговорил с набитым ртом, когда миленькая девушка в классическом синем платье официантки и идеально завитыми волосами поставила перед его носом большущую порцию сочного яблочного пирога с жирным шматком мороженого. Лили провела её испепеляющим взглядом. — Ты не выдержишь здесь и недели и начнёшь жаловаться, что скучаешь по Темзе. — Я слышал, в Америке тоже есть Темза! В Коннектикуте. — Это лужа, а не река, Джеймс… У них был кофе вместо чая, американский аналог крекеров в виде невероятно сахарного печенья и очень помятый Ремус, который устал рассказывать по третьему кругу о своих приключениях с американско-ирландскими оборотнями. Гарри и Луна сидели за соседним столиком и пили молочные коктейли, предрекающие им бессонную и полную весёлой сахарной лихорадки ночь. Периодически они приставали к Регу, требуя, чтобы он пересел к ним — как этот нелюдимый парнишка успел стать их любимой нянькой, оставалось загадкой. Ксено тоже был вынужден присутствовать и пить зелёный чай: нагулявшись, Гарри вздумал пригласить Луну на коктейльное свидание, а узнав, что она собиралась гулять с папой, с удовольствием согласился позвать и его за компанию. В том, что касалось любви, сохатый-младший явно шёл по стопам своего отца. — Я не понимаю одного, — Джеймс тряхнул головой, подъедая стремительно таящее на горячем пироге мороженое. — Зачем этот Фенрир вообще держал тебя у себя? Почему бы не прихлопнуть, когда он добился своего? — Думаю, он хотел разобраться в сути оборотней, — Ремус вздохнул. — Но я плохо помню те дни. Как сон. Мы с волком… — он покосился на Сириуса и ковырнул ножом свой почти непрожаренный стейк, — мы как будто объединились. Потому что ни один из них происходящее вывозить уже не мог. Подчинение правилам игры Фенрира было предательством всего, что ему успело стать так дорого в Нью-Йорке. Любовь к Элис. Дружба с Гаретом. Спокойный взгляд Шона. Музыка Ларри. Каждая секунда в стае. Ремус знал, что больше никогда не сможет резвиться с этими оборотнями в лесу под сиянием полной луны — те двое суток головокружительного счастья, когда его душа слилась с волком, а тело с природой, обещали стать последними. Но это был лёгкий выбор. Такой лёгкий выбор: они или Сириус. Будь у Ремуса возможность вернуться, он ничего бы не изменил — это почти пугало. Сейчас Сириус сидел рядом с ним и сосредоточенно размазывал картофельной палочкой кетчуп. Он охотно принимал участие в разговорах, смеялся и шутил, но в его глазах то и дело мелькала виноватая искра — хотелось вытянуть из него это чувство и выкинуть на хрен. Последнее, что им сейчас было нужно, это пересчитывать свои грехи. Потому что у него их всё равно нашлось бы больше всех. Но рассказать о той волчьей ночи и запретном поцелуе Рем так и не решился. — Насколько вы остаётесь? — спросил Сириус у Джеймса, когда они попросили счёт и начали сворачиваться, доедая корки от детской пепперони и вытряхивая последние капли переслащенных напитков в рот. — Неделю? — тот пожал плечами. — Не сильно задумывались об этом. Что в Нью-Йорке вообще можно делать неделю? — У меня будет концерт в субботу, — сказал Регулус, промолчавший почти всё время их нахождения в дайнере. — Могу впустить вас на танцпол. — Отличная идея! — с энтузиазмом подхватил Джеймс. — Так и знал, что мой первый концерт будет от Блэков. — Только если ты будешь следить за Гарри, дорогой, — пропела Лили и ухватила норовящего выбежать на проезжую часть сынишку за воротник. — Куда дальше? Только не на аттракционы, умоляю вас. Не хватало ещё, чтобы из детей вывалились мороженое, я лично за него платила. — Мы с Луной хотим на атвакционы! — Гарри возмущённо взвыл. Он хотел взять Луну за ладонь, чтобы заручиться её поддержкой, но Ксено поднял дочь на руки. — Мы поедем к Пандоре, — тихо сказал он. Все замолчали. Как и Рег, Ксено за всё время в дайнере не проронил ни слова. — К кому? — недовольно крикнул Гарри. Луна показала ему язык. — К маме. — Я тоже хочу к твоей маме! — Гарри крикнул ещё громче. Все резко стушевались: Сириус отвернулся, Лили засверлила Ксено злым взглядом, Регулус насмешливо усмехнулся, — всеобщая неловкость вокруг Ксено его веселила — а Джеймс опустился на корточки и шёпотом попытался убедить Гарри, как здорово будет сейчас вернуться домой и посмотреть мультфильм. — Нет! — Гарри запротестовал. — Нет, хочу к маме Луны! — Пойдём все вместе, папа, — попросила Луна. — Пойдём? — Пойдём, — вдруг спокойно сказал Ремус. И хотя на него все оглянулись с удивлением, никто не решился спорить.

***

В огороженной высоким забором больнице из красного кирпича почти не было посетителей: у одной койки безутешно рыдала мать, у другой возле молодого парнишки склонился его ровесник, но большинство умирающих мужчин и женщин лежали в одиночестве. Кашель, хрип и пустые, стеклянные глаза виднелись повсюду. Воздух был насквозь пропитан запахом стыда. Молоденькая медсестра провела их процессию в одиночную палату, кисло уточнив, знают ли дети о мерах предосторожности. Пандора лежала на больничной койке возле окна. Она была невероятно красива — это было видно даже сквозь измождённость и худобу. Белые волосы контрастировали со смуглой кожей, а голубые глаза, казалось, были способны видеть людей насквозь. Она ничуть не удивилась масштабам сопровождающих Ксено — улыбнулась только ему. — Долго же ты сюда шёл, — сказала мягким, ослабевшим голосом. Ксено ответил ей молчаливым взглядом. — Мама! — выкрикнула Луна. Она побежала к Пандоре и беззастенчиво вскарабкалась ей на колени. Пандора прижала дочурку к себе. — Здравствуй, заяц мой, — ласково сказала она. Гарри подошёл мелкими шажками к койке и немного застенчиво представился: — ‘Арри Поттер. Луна 'аворит, ты будешь оболотнем. — Ох, Ксено, ты и ей своими сказками голову запудрил, — Пандора рассмеялась. Она присела на кровати и протянула мужу руку — Ксено приблизился чуть ли не пугливее, чем малыш Гарри. — Я так скучала по тебе, — Пандора вздохнула с заметным раздражением. — Куда ты запропастился? — Я потерялся, — еле слышно сказал Ксено. Он опустился возле кровати, коротко вздохнул. Потом вдруг положил Пандоре голову на колени. Плечи мелко задрожали. Пандора мягко погладила его по спине. Они наблюдали за этой картиной в тишине. Никто не проронил ни слова — только Сириус мельком переглянулся с Ремусом и тут же отвёл глаза. Они смотрели на пухлощёкого Гарри, на маленькую Луну, на умиротворённую как раннее утро Пандору и на молчаливо всхлипывающего в исхудалые коленки своего любимого человека Ксено. Кажется, тогда они его и простили.