Other People

Она сидит на краю кровати по-турецки, положив изящные кисти на колени. Я вяжу красным джутом поверх кружевного белого боди замысловатый корсет. Должно быть красиво и удобно — таково пожелание заказчика. Она то и дело скользит взглядом по моему сосредоточенному лицу, улыбается. — Поцелуй меня. Если я сейчас прервусь, я запутаюсь в узлах. Ну вот специально же! Я глушу поднимающееся изнутри желание нащёлкать по носу и нашлёпать по заднице, покорно её целую, не отрывая рук от джута — хоть какой-то шанс вспомнить, куда дальше. Она скользит руками по моим плечам, притягивает ближе, давит ладонями на лопатки. Это очень странно — чувствовать себя в таких больших, властных объятиях с совершенно занятыми руками. Связала, не связывая. Лиса. Я разрываю поцелуй, подаюсь назад, чтобы продолжить вязать, но она только качает головой. — Ещё. Я целую снова. Обвязка закончена. Грубоватые шлейки на хрупких плечах, аккуратно уложенный рядами джут над грудью, замысловатый, но не слишком объёмный узор под ней. Сквозь белое кружево — выразительные напряжённые соски. Чертовски красиво. Мне уже и порка никакая не нужна. Но решаю здесь не я. Она скользит руками по обвязке, улыбается. — Красиво, — хлопает ладонью рядом с собой. — Садись. Чуть глубже садись, вот сюда. Соскакивает с кровати, пододвигает ко мне приготовленный паддл. — Это — потом. И укладывается поперёк колен. Я немного помогаю, хоть и не было велено. — Шлёпай. Просто рукой. Начинаю понимать, как можно получать удовольствие от того, что тебя наказывают. Шлёпаю медленно и пока не очень сильно, но первое время меня не регулируют. Она даже не вздрагивает от ударов, просто лежит, словно пришла позагорать. Задницей. — Сильнее. Это же требование поступает ещё дважды с интервалом в пару десятков шлепков. Её попа красная и горячая, но, чёрт возьми, моим рукам не намного лучше. Кожа неприятно гудит, печёт, хочется растереть руки, встряхнуть как следует, избавляясь от неприятных ощущений. Но я терплю и ритмично укладываю удары на упругую задницу. Со временем она начинает немного вздрагивать от шлепков, тихо постанывать. — Хватит, — наконец говорит она. — Возьми паддл. Я всё-таки позволяю себе коротко встряхнуть кисти, осторожно интересуюсь: — Тебе нужна передышка? — Нет. Помнишь, как тот парень, которого пороли тростью, считал удары? — Помню. Она говорит о той самой сессии в «Саду», после которой мы с ней попробовали порку тростью. — Будет наоборот. Я буду называть счёт, а ты следом будешь бить. Я сглатываю. Мне одновременно очень не по себе, очень нравится и очень не по себе оттого, что очень нравится. — Хорошо. Я не должна при этом говорить «спасибо, мэм»? — Я не удерживаюсь от колкости. Меня в ответ награждают взглядом «спасибо за идею». — В конце поблагодаришь. В этот раз я даже не знаю, ёрничает она или говорит серьёзно. Но не вопрос, если надо будет — поблагодарю. — Начинаем. Один. Она меняет темп так, как хочется ей. Иногда цифра звучит как «Десять. Сильнее» или «Тридцать. Полегче» — и мне достаточно сложно постоянно перестраиваться за ней. Контроль без контроля. Она стонет и вскрикивает, ёрзает у меня на коленях, вскидывает попу и явно ловит от всего происходящего кайф. Так, как хочет она. Я внезапно смотрю на всё это под другим углом. Я заслужила этот дискомфорт целиком и полностью, но, помимо дискомфорта, это ещё кое-что очень ценное. Это шанс лучше узнать, что ей нравится и как ей нравится. Без оглядки на удовлетворение собственных желаний. — Пятьдесят. Последний, — после достаточно долгой паузы говорит она. Голос дрожит и звенит, но слёз я не слышу. Ну и хорошо. О силе указаний не поступало, поэтому последний удар я впечатываю крепко. Она вскидывается и бросает через плечо негодующий взгляд. — Ну ты же дерзишь мне во время сессий, — невинно улыбаюсь я. Она ложится обратно, какое-то время лежит без движения, а потом интересуется: — Ну как, устали руки? Чую в вопросе подвох. — Терпимо. — В таком случае заканчивай ими размахивать по поводу и без повода и займи их другим. — Она встаёт на четвереньки. — Доставь мне удовольствие. Я улыбаюсь и оглаживаю горящие ягодицы.