De Weg naar Yamato

Он потерялся во времени, стоя у ресепшена психолога и назначая следующую встречу. Ямато выглядела удивительно спокойно: на её лице не осталось ни следа прежних слёз, а взгляд был ровным, словно зеркало, в котором он сам видел свою усталость. Казалось, что не она пришла сюда на сессию, а он. Она села на диван, осторожно перебирая лепестки тюльпанов в вазе. — Господин Ренгоку, — тихо обратилась к нему Акане-сан. — Я очень благодарна вам за помощь Ямато. Пожалуйста, держите меня в курсе её ситуации. — Держать в курсе… дел? — он невольно приподнял бровь. — Её могут депортировать, — прошептала психолог, не отрывая взгляда. Кёджуро ощутил, как сердце ёкнуло. Депортация? Слово прозвучало в его голове, холодный ветер. — Я так не думаю, госпожа Акане. — Он выпрямился и уверенно кивнул. — Обязательно сообщу обо всём.

𓇚

『De eerste twijfels zullen ontstaan over deze platonische liefde』

𓇚

Тихо и монотонно шла дорога, Ямато молча смотрела в окно, изредка напевая вполголоса тихую мелодию радио. Ренгоку, погружённый в собственные мысли, всё острее ощущал надвигающуюся угрозу. Он думал о том, что было. О том, что будет. О том, что он должен — и обязан — сделать. В его руках теперь не только нечто большее, чем личное дело. Он нёс ответственность мирового масштаба. И при этом — ребёнка. Девочку, которая, несмотря на показную самостоятельность, оказалась пугающе одинокой. Всё, что Ямато пыталась скрыть, сходилось в одном: в ней жила боль. Тонкая, упрямая и тупая боль — в теле и в сердце. И пусть она улыбалась, напевая под радио, — эта музыка не могла заглушить её. Мысли, терзавшие Кёджуро прежде — об временной опеке, о том, чтобы передать её кому-то другому — рассеялись. Он понял, что не сможет этого допустить. Не сможет позволить ей пройти через ту же боль ещё раз. Никогда больше. Он способен стать для неё опорой, той самой тихой, надёжной силой, в которой она нуждается, даже если сама этого не осознаёт. Инспектор в школе? Что дальше? Ямато — мигрантка. Никакой ясности. Ренгоку впервые за долгое время ощутил нечто вроде гнева — живого, резкого, как перед дракой. И если придётся бороться за неё — он будет.

𓇚

Канаэ не отвечала на сообщения. Всё плохо? Он не знал. Внутри начинало нарастать беспокойство, но снаружи всё оставалось тихим. Ямато шла чуть впереди, уверенно, даже чуть быстрее, будто чувствовала, что не стоит колебаться. Она приближалась к двери, и Ренгоку-сенсей, хотя и не проронил ни слова, всей душой хотел остановить её. Что-то было не так. Он чувствовал это. Но она уже потянулась за ручкой и открыла дверь. За ней стояла целая толпа. Женщина в форме — инспектор, рядом — Канаэ Кочо, директор. Несколько учеников. Они смотрели. Не отводили глаз. В этой тишине каждый взгляд был тяжелее слов. Ямато застыла. Она не сделала шаг вперёд. Только машинально прижала руку к груди, будто удерживая себя от падения. Лицо её побледнело, в нём проступил страх — ясный и неподдельный. И в этот момент заговорила та, кого она прежде никогда не видела. — Добрый день, Ямато. Меня зовут Тарики Ямамото. Я инспектор по делам несовершеннолетних. Прошу, пройди со мной. Её голос был ровным, даже мягким. Она протянула руку и коснулась Ямато почти бережно, как будто всё происходящее не было вторжением, а заботой. Ожидание повисло в воздухе. Ямато ничего не сказала — только обернулась. — Сенсей?… — выдохнула она едва слышно. В её глазках была не паника. Была печаль. Глубокая, медленная, как вода в колодце. Она не плакала. Но в её взгляде было предчувствие потери. Ренгоку тут же повернулся к Канаэ. — Что происходит? Та ответила спокойно. Уверенно. Rehearsed — будто давно знала, как и когда это должно случиться. — Что я говорила, Кёджуро. Всё будет хорошо. Мы ей поможем. — ответила Кочо-сенсей.

𓇚

Уроки. Впервые за долгое время это слово не приносило Ренгоку ни порядка, ни радости. Мысли рассыпались, он сидел за своим столом и ритмично стучал пальцами по дереву. Механически дал ученикам задание — пустое, формальное. Ни сил, ни желания объяснять. Паника вползала под кожу, холод. Он краем глаза увидел, как группа взрослых направляется в сторону директорской. Узнал среди них инспектора. Услышал голоса. Его не впустили. Попросили подождать. Ждать чего? Депортации? Он не знал. Мысли путались, душили. А если её участие в той организации навредит ей? Если она будет признана преступницей? Но она всего лишь ребёнок. Одинокий, упрямый, испуганный ребёнок. И никто не имеет права… Кто-то коснулся его руки. Он поднял взгляд. Камадо Танджиро. Тревога в глазах. — Да, мальчик мой? — спросил Ренгоку, стараясь отогнать от себя внутренний шум. — А с Ямато всё будет хорошо? — тихо, будто не решаясь нарушить покой, сказал Танджиро. — Почему ты спрашиваешь? — Канаэ-сенсей просила принести ей сумку. Я их видел… Они... — Что они делали? — перебил он. Это было важно. Это было всё. — Её расспрашивали. Она что-то сделала? Ренгоку замер. Потом опустил глаза и медленно выдохнул. — Запомни, мальчик мой: она ни в чём не виновата. — он говорил это так, будто убеждал не только Танджиро, но и себя. — Садись. Всё будет хорошо. Но верил ли он в это?

𓇚

Перемена. Шум коридоров отдалялся. Ренгоку сидел на скамье возле директорской. Прошло два часа. Он не знал, чего ожидать. Дверь открылась. Канаэ вышла. Вид у неё был нервный. Ренгоку встал сразу. — Канаэ! Что происходит? Почему были полицейские? Всё хорошо с ней? — слова вырвались потоком. — Кёджуро, — она приостановила его. — С Ямато всё хорошо. С ней ничего не случится. — Но зачем всё это? — Она была связана с очень опасной группировкой в Токио. Полицейские просто задают ей вопросы. Инспектор решает, что делать дальше. Отец погиб. Мама… неизвестно где. Скорее всего, будет решаться вопрос — кто теперь будет за неё в ответе. — Ты хочешь сказать — её заберут? — Возможно. Она несовершеннолетняя, у неё нет законного опекуна. Мы не можем просто позволить ей остаться в школе. Может встать вопрос даже о переезде. За границу. Кёджуро не слушал дальше. Он сорвался с места, прошёл через коридор мимо ресепшена. Женщина у стойки попыталась его останить — бесполезно. Он двигался как танк. Его не остановить. Открыл дверь. В кабинете сидела Ямато. Напротив — инспектор. Директор Убуяшики-сан за столом. Несколько сотрудников. Кочо забежала следом за ним, успела только бросить: — Это Кёджуро Ренгоку. Преподаватель истории. Он был с Ямато в последнее время, заботился о ней. — Мы как раз хотели пригласить вас, — спокойно произнёс Кагая-сан. — Присаживайтесь. Он поклонился и сел рядом с Ямато. Инспектор взглянула на него поверх очков. — Скажите, почему вы не обратились в органы сразу? Девочка была похищена, отец мёртв, а вы — учитель. Почему вы приняли решение оставить её у себя? — Мы узнали о его смерти только сегодня, — ответил он. — «Мы»? Господин Ренгоку, девочка знала об этом более недели. Почему вы действовали самостоятельно? — Она была в состоянии шока. Испугана. Я… хотел помочь. — Вы не имели на это права. Инспектор сняла очки, устало выдохнула и посмотрела на Ямато. Потом перевела взгляд на коллег. — Мы узнали достаточно. Связь с «Кагаяки»... Группировка опасна. Девочка была втянута под давлением. Мы не обвиняем её. Но просим её сотрудничать. Мы хотим, чтобы Ямато помогала следствию. И, возможно, указала места, где скрываются их члены.

𓇚

Тишина. Ямато слушала. Молча. Только брови слегка сдвинулись. Она ничего не говорила. Потом посмотрела в глаза Ренгоку. В его глазах она искала подтверждение того, что всё это не сон. Что она не снова одна, что он не уйдёт, не отвернётся, не скажет: «Так надо». Ренгоку, всё ещё сидящий немного на краю стула, готовый вскочить, медленно повернулся к ней. Он увидел в её лице ту же девочку, что пела в машине под радио, сжимая свои запястья, чтобы хоть как-то удержаться от паники. Он медленно кивнул, чуть-чуть — только для неё. — Ямато будет сотрудничать ровно в том объёме, в каком она сможет. Она ребёнок. Она уже сделала достаточно, — проговорил он спокойно, но голос его звучал как сталь. Инспектор внимательно посмотрела на него, оценивая что-то внутри. Инспектор продолжала свой допрос, но Кёджуро не смог сосредоточиться. Его внимание было захвачено тем, как тонкая рука девочки тихо обвила его рукав. Он почувствовал её дрожь, её страх — такой искренний и болезненный. Возможно, она винила его за присутствие этой женщины в комнате, за всю эту ситуацию. Но в её глазках было одно — доверие. Только к нему. Он не мог сдержать внутреннего возмущения. Сколько же испытаний она уже прошла? И теперь, в этой душной комнате, где её мучают расспросами, она не могла найти мира. Она была вынуждена сидеть здесь, как преступница, отвечать на вопросы, когда всё, чего ей хотелось — это уйти, исчезнуть, спрятаться. Инспектор повернулась к своему коллеге, прошептала что-то, и Ренгоку почувствовал, как напряжение в воздухе стало ещё более ощутимым. Она добавила, не глядя в её сторону: — Академия продолжает помогать с визой Ямато? — Да, всё в порядке, — ответил директор, пытаясь не выдать волнения в голосе. — Хорошо. Ямато, тебе семнадцать лет? — Да. — Понятно. Как долго ты здесь, в Японии? — Больше года. — А твой отец подавал на гражданство? — Да, я знаю, что наше дело ещё на рассмотрении. Каждое слово инспектора звучало, как приговор, но Ренгоку-сенсей не мог молчать. Он чувствовал, как вся ситуация нагнетается, и боялся, что теперь заговорят о депортации или ещё хуже. Он не мог этого допустить. Он встал, сделал шаг вперёд, его рука нашла руку Ямато, и он сжался в ответ на её лёгкое, но настойчивое прикосновение. Он был здесь, он держал её, обещал быть рядом. — Так как Ямато всё ещё находится в процессе получения гражданства, но она несовершеннолетняя... — инспектор выждала паузу. — Мы должны просить её поехать с нами, пока решится вопрос. Ямато схватила его руку сильнее, её пальцы, как ножи, проникали в его кожу, передавая всю боль, все её чувства. Её тело дрожало, но её голос был твёрдым: — Нет! Я не поеду с вами! Она вскочила, прошлась вперёд, когда инспектор начала собирать свои бумаги, готовясь уйти. Ренгоку последовал за ней, не в силах отпустить. — Нет! Я останусь с сенсеем! — её крик прорезал тишину, её глаза, полные страха и отчаяния, наполнились слезами. Щёки вспыхнули румянцем. Кёджуро почувствовал, как её рука сжалась ещё сильнее. Всё её существо выражало одно: оставьте меня здесь, с ним.

𓇚

[Ze was als een gedreven dier in de hoek]

𓇚

— Инспектор, прошу вас... — тихо произнёс он, как будто надеясь, что его слова смогут изменить всё. Но ответ был непреклонным: — Господин Ренгоку, неужели вы хотите осложнить ситуацию? У вас уже есть попечительство над вашим младшим братом, и, при всём уважении, у вас нет ресурсов и полномочий, чтобы взять на себя ответственность за девочку. Ямато, пойдём. Её коллега приблизился, и Ямато, как испуганный зверёк, тут же отскочила в его сторону, пытаясь скрыться за Кёджуро. — Господин Ренгоку, не ищите ли вы лишних проблем? — сказал коллега, небрежно подталкивая его. Ямато резко побежала вокруг стола, пытаясь вырваться. — Ямато! — инспектор выкрикнула её имя. Из её глаз потекли горячие слёзы, и она больше не могла сдерживать своих эмоций. Всё её тело было напряжено, как натянутая струна. Её руки были связаны страхом, и, когда коллега схватил её за руку, она, без оглядки на свою слабость, рвалась к Ренгоку-сенсею. — Сенсей! Сенсей! Вы обещали, сенсей! Прошу вас, не оставляйте меня с ними! Сенсей! — её крик был полон боли, её душу разрывали. Ямато рыдала, её лицо было искажено отчаянием. Она снова метнулась в сторону ещё раз, крича, её сердце не выдерживало этого: — Сенсей! — её голос был полон страха и боли. — Я не поеду! Не оставляй меня, сенсей!

𓇚

[De Amstel stroomt zoals het leven – kalm en snel, met elke bocht die nieuwe onbekende dieptes brengt. Maar hoe hard we ook proberen het stroomverloop te stoppen, de rivier vindt altijd haar weg, en wij blijven slechts stukjes van haar stroom]

𓇚

Её шаги — неуклюжие, каждый отголосок в её теле срывается и падает, но она продолжает бежать. Кажется, в этот момент Ренгоку-сенсей — единственное спасение, которое остаётся между ней и той бездной, что её ждёт. Слёзы катятся по её щекам, но в её глазках не потухший, а бурлящий огонь. Это не просто боль — это противостояние. Она не сдаётся. | You are surrounding all my surroundings: Twisting the kaleidoscope behind both of my eyes Мощная волна освобождения, она буквально обрушивается на него, её руки обвивают его, и личико едва касается его плеча. Она плачет — плачет всем своим существом, срываясь, изливая все страхи, боли, беспокойства в эти объятия. Её тело дрожит, не может успокоиться, а сердце... сердце так и хочет вырваться из груди, соскользнуть с этого дёрганого пути, в котором всё путается. Кёджуро ощущает её тепло и слышит каждый её негромкий вопль. Он всё чувствует — каждую её дрожь, каждый вздох. | And I'll be holding on to you: And I'll be holding on to you

𓇚

В комнате повисло напряжение. Оно было как тучи перед грозой — тяжёлое, липкое, заставляющее замереть, не зная, что будет дальше. Ренгоку чувствует, как время останавливается. Он не понимает, что ему делать, как действовать. Его взгляд метается между Ямато и Канаэ. Инспектор, что стоял в углу, неустанно наблюдает, и его взгляд словно прожигает всё, что происходит между ними. Он видит, что здесь что-то не так. Он хочет что-то сказать, но слова прилипли к горлу. Ренгоку просто держит её, надеясь, что это будет достаточно. Его рука на её плече — немая просьба остаться рядом, быть рядом. Их судьбы, её судьба — всё остаётся невидимым. Она стоит перед ними, потерянная, но всё равно держится за него, как за последний причал. Она готова простить его обман, готова простить всё, что было. Лишь бы её не забрали. Инспекторам же всё равно. Их интересуют только бандиты, а на девочку им плевать. — Мы не можем забрать девочку прямо сейчас, — говорит помощник, имея в глазах каплю сочувствия. — Господин Ренгоку, скажите, пожалуйста, ваш адрес. Мы вернёмся позже. — Я дам вам адрес, — неожиданно перебивает Канаэ. Кёджуро стоит неподвижно, его взгляд всё ещё не отрывается от неё. Он смотрит на Кочо, и в его глазах — безмолвная благодарность. Он не может сказать слова сейчас, но в этом взгляде есть всё. Спасибо, Канаэ-сан. Я понимаю, Кёджуро-сан.

𓇚

Комната, до этого наполненная голосами и холодом незнакомых людей, теперь пуста. Только тишина и тяжёлые дыхания. Дверь закрылась, она отгородила их от всего внешнего мира. Ямато тяжело дышит, в её глазах — всё ещё страх и неопределённость. Он берёт её за плечи, но её реакция такая же резкая, как уран, скользящий по воде. Она отстраняется, будто его руки могут причинить ей ещё больше боли. — Почему они здесь, сенсей? Почему? — её голос звучит разбито. Он опускается перед ней, чтобы быть на её уровне, чтобы хотя бы таким образом поддержать её. — Ямато, я обещаю, они не заберут тебя. — Врёте? — её голос дрожит, и всё в ней сопротивляется тому, чтобы сломаться. Но слёзы, что ещё не упали, уже сверкают в её глазах. Всё внутри неё обрушивается, но она борется. Ренгоку, не выдержав, опускается на колени. Его лицо теперь на уровне её глаз. — Ямато, я обещаю, они не заберут тебя. Ты не одна. Я не дам им этого сделать. Она, не выдержав, вдруг притягивает его к себе, охватывает его голову. Её ручки крепко обвивают его, она пытается скрыть его от всего, что может причинить боль. Это её последняя опора, её последняя попыткаудержать всё в своих руках. Её пальцы терзают его волосы, он чувствует дрожь. Это не слабость, это отчаянная борьба, не дающая ей сдаться. И он ощущает это, чувствует, как её тело держит его. Его руки обвивают её, он старается передать ей всю ту силу, которой сам не обладает, но хочет, чтобы она её почувствовала. И вот они — в этой комнате, окружённой страхом и напряжением. Слёзы Ямато падают на его волосы, смешиваясь с его собственным беспокойством. Он не знает, сколько времени пройдёт, прежде чем это всё закончится. Но сейчас они оба нуждаются друг в друге, как никогда раньше. — Сенсей, — шепчет она. — Ямато, — отвечает он. — Прошу. Я хочу остаться с вами. Я буду трудиться. — Я верю, Ямато. Я верю. Она смотрит на него, в его глаза, и в эти слова, произнесённые с такой уверенностью, как будто бы они единственная правда, которую она может в данный момент удержать в себе. И она понимает, что если в этом мире есть кто-то, кому она может довериться, это — он. Тот, кто готов поддержать её в этом пути, невзирая на всё, что между ними было до этого. И именно он — тот человек, который мог быть её светом. Пламенем в душе. Она не сразу осознает, но в тот момент, несмотря на всё, она начнёт видеть в нём не просто сенсея, но того, кто поддерживал её, когда она не могла ни просить, ни принимать поддержку.  Он всегда был рядом, с открытым сердцем, готовый делать шаги к ней, даже когда она шла прочь. И она так долго не хотела это замечать. Как она могла так долго не видеть этого? Не видеть, что именно этот человек, с его бесконечным терпением и заботой, был её настоящей опорой. И она начинает винить себя за это. За то, что не заметила вовремя. Поздно. В Токио, в этом пустом пространстве между ними, её душа оживает, пробуждаясь к тому, чего она не видела раньше. И теперь, в этом туманном свете, она наконец-то понимает его. Ибо что она видела в нём раньше? Просто позитивного человека. Дурака. Светлого сенсея, которому нравится радовать окружающих. Но теперь она видит его другим. Тонким, многогранным, с его тревогами и болью, с его заботой, которая прячется под толщей недосказанных слов. — Простите меня, сенсей, — её голос дрожит, едва слышно, но в нём — вся глубина её сожаления. Она пытается найти путь к нему через эти слова, пытаясь донести то, что не могла сказать раньше. Простите. И она снова обнимает его, это не просто благодарность, не просто извинения. Это признание всего, что она так долго не могла понять. В её объятиях — её вера. — Прощаю, Ямато.

𓇚

У всего есть два берега. Тот маленький тюльпанчик, стоящий по ту сторону реки, всегда знал: переходить — значит рисковать. Но вот вдруг это могло значить, что он выживет?