Kneel

Лейтенант своё слово держит, даже по возвращении на базу он изучает тело Соупа последовательно, основательно. У них не так много возможностей уединиться, но британец находит способы. Он ловит МакТавиша в пустых коридорах, в тёмных закоулках, бесплотным призраком появляется из ниоткуда и утаскивает парня в ближайшую коморку. Это опасно, их в любой момент могут поймать, вот только Гоуст всегда настороже. Его инстинкты на максимум работают, сканируя окружающее пространство, прислушиваясь к любому шороху. Даже когда Джон в его руках не соображает ничего от удовольствия и глухо стонет в накрывшую рот ладонь, тот всё равно умудряется заметить возможную угрозу и увести безвольного сержанта в безопасное место. И есть только один момент, когда он полностью забывает про окружение. Короткие несколько секунд, когда он отпускает контроль. У Соупа уже все плечи в полукруглых следах от зубов. Чуть припухшие, сине-бордовые — они напоминают о себе при каждом неосторожном жесте, ноют даже от простого трения об одежду, вспыхивают сладкой болью при касании. Это накладывает определённые ограничения, мыться и переодеваться теперь приходится так, чтобы никто не заметил, но оно того точно стоило. У Джона член каждый раз дёргается, когда он своё отражение в зеркале видит. Оно будит в нём что-то порочное, низменное, животное, когда он на эти лиловые укусы смотрит, то самое, что его кости крошит, в пояснице выламывает в извращённом желании перед ЭлТи на колени опуститься, склониться, прогибаясь в спине, грудью земли касаясь, недвусмысленно намекнуть, умолять безмолвно, бесстыдно предлагая себя. Но Гоуст этого не позволяет, пресекает на корню, обволакивает отупляющим удовольствием, не давая сосредоточиться ни на одной мысли, не позволяя даже перевести дыхание. Он выжимает из сержанта все соки, но сам всё ещё остаётся неприступной скалой. Соуп честно пытается с этим мириться, но ему до зуда под кожей, до ломоты в пальцах хочется коснуться хотя бы сантиметра кожи лейтенанта. Он проводит голодным взглядом длинные узловатые пальцы, мечтая о том, чтобы взять их в рот, прихватить зубами шершавые подушечки, обвести языком сбитые костяшки. Он старается, но иногда не может удержаться от того, чтобы коснуться выступающих косточек запястья, обхватить его кольцом, попытаться проскользнуть под рукав армейской куртки. Британцу это не нравится, он руку тут же отдёргивает, смотрит острым взглядом, но молчит, не говорит ничего, не ругается. И МакТавиш из-за этого всё больше борзеет, всё больше себе позволяет, и, наконец набравшись смелости, юркает ладонью под кофту лейтенанта. Он едва успевает коснуться каменного пресса, как Гоуст тут же отступает, утекает, как вода сквозь пальцы. Угрожающий рокот растекается, эхом отражаясь в пустом коридоре, сверкают в глазах, враз потемневших, алые блики гнева. — Мы, кажется, договаривались, — цедит он ледяным тоном, от которого у Соупа мороз по коже пробегает. Но шотландец, всё ещё возбуждённый и одурманенный, не понимает сразу, что переступил границу, потревожил кровожадного зверя. Он слепо за лейтенантом тянется, пытается ухватить ускользающую фигуру, и только когда та ещё на пару шагов отступает, только тогда осознаёт произошедшее. Он трясёт головой, с трудом вязкий морок с себя сгоняя, смотрит испуганно, руки к груди прижимая. — ЭлТи, я не хотел… — шепчет он растерянно, но вмиг замолкает под тяжёлым взглядом, лишь виновато опускает голову. — Я тебе ведь доходчиво объяснил. Попросил же, — Гоуст сжимает переносицу пальцами, устало опуская плечи. Злость стекает с него мутной водой, но то, что проступало под ней, пугало сержанта ещё больше. Горькое разочарование в потускневших глазах било наотмашь сильнее, впивалось в сердце острыми когтями намного глубже, чем если бы лейтенант продолжил злиться и рычать разъярённым зверем. — ЭлТи, я… — пробует он ещё раз, но снова замолкает, о слова спотыкается, не может нужные подобрать. Лейтенант на него уже не смотрит, прислушивается к чему-то, склонив голову набок, поворачивается в сторону ближайшей развилки. — Не сейчас, — коротко бросает он и исчезает, в полумраке коридоров растворяется, словно и не было его здесь никогда. На Соупа он в итоге так и не взглянул. Шотландца от этого переёбывает конкретно, он едва может со своим лицом совладать, когда наконец тоже слышит тяжёлые шаги из-за поворота. Он быстро кивает в ответ на приветствие вышедших из-за угла рядовых и поспешно сбегает в свою комнату, где едва справляется с желанием позорно поорать в подушку. О чём он вообще думал?! Привык, что ЭлТи все его выходки на тормозах спускает, уверовал в свою безнаказанность. Только вот забыл, что Гоуст хоть и терпеливый, словно Иисус, но даже у него есть границы. А лейтенант терпел долго, подстраивался, заботился исподволь, практически незаметно, старался обхаживать, как умел, через свои загоны перешагивая. Джон уверен, ни с кем другим он бы себя вести так не стал, послал бы далеко и надолго ещё при первых намёках на хоть какие-то неуставные отношения. А Соупу все его выкрутасы с рук спускал, выделяя среди прочих, хвалил, хоть и нечасто, но всегда искренне, помогал и оберегал, вскользь, ненароком. А взамен просил лишь соблюдения четырёх простых правил и ничего больше. И МакТавишу ведь ничего не стоило этих правил придерживаться, но он же решил, что знает лучше, что сможет по щелчку пальцев справиться с чужими проблемами, которые не один год копились. Короткой лаской приручит дикого зверя, который и не знал-то практически ничего, кроме боли. Идиот. Смачно выругавшись про себя, шотландец решил не откладывать проблему в долгий ящик и ринулся искать Гоуста, надеясь, что сможет наконец подобрать нужные слова и извиниться перед старшим. Мужчину он нашёл в его кабинете, где тот сидел и с обречённым видом перебирал какие-то бумаги. Учитывая, что у них уже на этой неделе должны были пройти очередные военные сборы, все старшие офицеры сейчас были погребены под тоннами макулатуры. Из-за этого Соуп неуверенно замялся в дверях, не зная, стоит ли отвлекать лейтенанта или это только усугубит ситуацию. — Либо заходи, либо проваливай, не маячь на пороге, — раздражённо рыкнул британец, не поднимая взгляда, что-то яростно чиркая на очередном листе. Нервно поёжившись, Джон всё-таки шагнул внутрь, бесшумно прикрыв за собой дверь, и нерешительно замер перед столом лейтенанта. — Я Вас слушаю, сержант, — мрачно поторопил его Гоуст, вчитываясь в какой-то документ. Ставшее таким непривычным «сержант» больно резануло слух, но МакТавиш даже не поморщился. Он отлично понимал, что старший сейчас огрызается только для того, чтобы защитить себя. — Лейтенант Райли, сэр… — начал было отвечать по уставу Соуп, но быстро встряхнулся и начал сначала. — ЭлТи, пожалуйста… Посмотри на меня. Британец на несколько мгновений замер, затем, тяжело вздохнув, отложил ручку и наконец взглянул на него, Джону пришлось сцепить зубы, чтобы не закричать. У лейтенанта в глазах: битое крошево настороженности, печали и болезненного ожидания. Оно волнами разливается, штормовым валом бьётся о наскоро возведённые стены раздражённого безразличия, так, что те трещат по швам, осыпаются мелкой пылью, кажется, только тронь — и разлетятся убийственной шрапнелью, изрешетят того, кто в глубине скрывается. Того, кто доверился, рискнул из своей безопасной клетки вырваться, сделать первые робкие шаги навстречу. Маленький и слабый, болезненно хрупкий, истощённый, ему ведь многого не надо, одного неосторожного жеста хватит, чтобы порвать тонкую кожу, переломать птичьи кости. Он стоит в этом море осколков, багровым истекая, вокруг него зверь вьётся, скулит, поджимая израненные лапы, топорщит загривок, в ладони холодным носом тычется, тонкие пальцы зубами прихватывает. Но в них обоих нет ни ярости, ни злости, только грусть напополам со смирением. Соупа от этого новой волной стыда накрывает. Он в несколько широких шагов стол обходит, стараясь не заострять внимание на том, как старший от резких движений нервно дёргается, на колени перед ним падает, даже не чувствуя боли от этого, голову понуро склоняет. — Прости меня, ЭлТи… Я… Я повёл себя как идиот. Я не должен был… Я подумал… Да нихрена я не думал на самом деле, — сбивчиво шепчет он, чувствуя, как горло болезненно сжимается. — Я больше никогда… Пожалуйста, прости меня. Гоуст над ним рвано выдыхает, поворачивается к нему всем корпусом, но тут же замирает в нерешительности. МакТавиша от этого ещё сильнее перемалывает, он чувствует, как глаза печёт, и с силой жмурится, бессвязные извинения вперемешку с мольбами из себя выталкивает. И вздрагивает от неожиданности, когда чужие пальцы в его волосы вплетаются, тянут на себя, его голову на колени лейтенанта укладывают. — Что же ты со мной делаешь, Джонни? — в голосе британца обречённость плещется, шуршит галькой, шипит пеной. Длинные сильные пальцы, которые могут ему хребет переломить в два счёта, мягко перебирают его пряди, нежно, трепетно лаская кожу на затылке, а у Соупа от этого словно осколки стекла в глотке застревают. Он тихо, отчаянно скулит, сильнее зарываясь лицом в колени Гоуста. Задыхается от осознания того, что этот человек, совершенно бескомпромиссный со всеми остальными, сейчас пытается неумело, безмолвно его утешить. Того, кто сам его же и ранил, подвёл. — Всё в порядке, Джонни. Это не твоя вина, — тихо, дрожаще ласково шепчет он через пару минут, и шотландец тут же подрывается, пытается выпрямиться, возмутиться, но руки лейтенанта мгновенно каменеют, не давая ему этого сделать, удерживая на месте. — Я должен был сразу тебя остановить, не подавать тебе эти неоднозначные сигналы, чтобы ты не тешил себя ложной надеждой. Возможно, нам изначально не стоило… — Не смей! — яростно шипит МакТавиш, выворачиваясь из железной хватки, вскидывается, в крошево чужих глаз впечатывается. — Хватит! Перестань пытаться взвалить всю ответственность на себя! Я проебался, не ты. Ты чётко дал мне понять, что тебе это не нравится, но я всё равно решил поступить по-своему. И я виноват в этом и прошу за это прощения. Но, пожалуйста, прошу тебя, не прекращай все это. Я сделаю всё, что ты скажешь, я буду послушным, но дай мне ещё один шанс. Гоуст мнётся, глаза в сторону отводит, нервно сжимает кулаки. — Я не понимаю, зачем тебе это, — наконец выдыхает он. — Я же вижу, знаю, что для тебя важны прикосновения, так почему ты не найдешь кого-то, кто не будет шарахаться от любого неосторожного движения? — Потому что это не важно. Да, мне порой… Ладно, почти всегда хочется дотронуться до тебя, обнять, взять за руку, но я смогу справиться с этим. — тут же парирует Соуп, чувствуя, что они подошли опасно близко к теме, которую он всё ещё не готов был обсуждать. Так что он поспешно уводит разговор в другую сторону. — Однако ты говорил, что тебе неприятны чужие прикосновения, но я же чувствовал, перед тем, как отдёрнуть руку, ты всегда колебался. Всего на мгновение, но ты ведь сомневался. Для тебя прикосновения важны не меньше, чем для меня, иначе ты бы не изучал с таким упоением моё тело. Так почему ты не хочешь попробовать, ЭлТи? Я думаю, вместе мы бы смогли сделать так, чтобы это было комфортно для нас обоих. Он с надеждой смотрит на мужчину, но тот отводит глаза, мечется взглядом по комнате, словно не может на что-то решиться. — Может, в чём-то ты и прав, Джонни, — наконец медленно произносит он, задерживая взгляд чуть выше плеча сержанта. — Возможно, иногда мне тоже хочется… Почувствовать чужое тепло. Но всё не так просто. — Я понимаю. Я помню, что ты говорил, что прикосновения ассоциируются у тебя с чем-то плохим. Но, может быть, мы могли бы создать новые ассоциации? — осторожно предлагает МакТавиш. — Дело не только в этом, — морщится лейтенант. — Тогда в чём? — В том, что это отвратительно, — мрачно выплёвывает Гоуст, указывая на свою грудь. — Что именно? — тревожно хмурится шотландец. — Даже если мне удалось сохранить лицо относительно целым, то всё остальное… — старший резко себя останавливает, но вскоре с тяжёлым вздохом продолжает. — Мы каждый год проходим медкомиссию, Джонни, и я не раз и не два видел, с каким ужасом и отвращением люди смотрят на моё тело. Соупу хочется выругаться, хочется найти всех тех врачей и переломать им ноги, хочется обнять британца и сказать ему, что плевать на мнение других людей, он всё равно будет любить его любым, но он остаётся на месте, лишь шепчет едва слышно: — Покажи мне. Гоуст опускает голову в нерешительности, теребит в руках края водолазки. Весь его вид просто кричит о том, как ему неуютно. — Пожалуйста, ЭлТи. Доверься мне, я больше не подведу тебя, — тихо просит сержант. Мужчина хмурится, беспокойно ведёт плечами, после чего делает глубокий вдох и резким движением стягивает кофту. Быстро поправляет маску и внимательно смотрит на шотландца. В его взгляде — вызов, он режет, словно скальпель, мельчайшие изменения эмоций считывает, и Джон знает: если на его лице мелькнёт хотя бы намёк на омерзение или страх, то тот сразу закроется, тут же защёлкают сотни замков, и сколько бы Соуп не старался, ему больше не удастся их открыть. Вот только ему действительно страшно, не из-за вида лейтенанта, нет, а из-за того, сколько же боли ему пришлось пережить. Взгляд сразу цепляется за огромный ожог на груди. От левой ключицы до правого бока широкой диагональной полосой тянется сеть бледных, белёсых рубцов, неприятно стягивая кожу. Сразу под ним ещё один шрам — круглый, впалый, словно под ним не хватает части мышц, и МакТавиш даже не может понять, от чего мог остаться такой след. Он внимательно рассматривает татуировку на левой руке: она змеится от плеча до запястья, под ней тоже бугрятся старые шрамы, сверху — рвут рисунок новые. Коротко отмечает глубокие борозды на запястьях — веревка или стяжка, которую явно не снимали очень долгое время, бросает взгляд на длинную, тонкую полосу прямо под кадыком. И ещё десятки, если не сотни других отметин, сержант скользит по ним взглядом: пулевые, колотые, резаные, ожоги, укусы животных — травмы на любой вкус. Сержант вновь глаза на лицо Гоуста поднимает, смотрит открыто и честно, не пытаясь что-либо утаить. — Ты не отвратительный, ЭлТи, — мягко говорит он. — Все эти шрамы, они не пугают меня. Мне лишь больно от того, как много всего тебе пришлось пережить. Британец подозрительно щурится, вновь внимательным взглядом сканирует, словно подвох ищет, но, так и не найдя, выдыхает облегчённо, устало откидывается в кресло, позволяя себе слегка расслабиться. — Спасибо, Джонни, — тихо отвечает, но в его голосе сквозит недоверие. Соуп его за это не винит, понимает, что такие проблемы не решить парочкой комплиментов, но первый шаг уже сделан, а дальше они что-нибудь придумают, Только в этот раз МакТавиш будет предельно внимателен и осторожен, и больше не будет пытаться действовать вопреки его приказам. Он больше не ошибётся.