Морская симфония. Пристанище заблудшего путника

Долго его окружала одна лишь тьма. Потом появились тени: светлые и темные пятна сменяли друг друга, складываясь в неясные образы. Отблески жизни, что была снаружи. Была ли она настоящей? Тео не хотел об этом думать. Не хотел возвращаться в явь. Но звуки внешнего мира нещадно рвались сквозь пелену беспамятства, пока звон корабельного колокола не рассек ее окончательно — в тот момент сознание окончательно вернулось к Тео и он медленно разлепил веки. В глазах все плыло. Голова раскалывалась, раны горели. Тео попытался подняться, и затекшие мышцы отозвались протестом ноющей боли: ощущение, будто по нему прошлись прессом. Впрочем, руки-ноги целы, а это уже неплохо. Взгляд зацепился за свежие бинты на бедре — Тео был озадачен. Еще больше вопросов возникло, когда он обнаружил на плече кремовый шелковый платок. Тео понятия не имел, где оказался, сколько дней провел без сознания и кто заботился о нем все это время. Стиснув зубы, Тео рывком поднялся в койке и, прислонившись спиной к стене, стал осматриваться. Он очутился в маленькой и тесной, но чистой каюте — явно не на «Фельфене». Где он, черт возьми?! На битве воспоминания обрывались, проваливаясь в густой туман забытья. Но постепенно обрывки нитей сплетались в полотно, а осколки видений собирались в пазл. Пушечный залп, пальба из револьвера, рыжее золото волос. Нет, этого не может быть… Чуть не кувыркнувшись с кровати, Тео чертыхнулся и, цепляясь здоровой рукой за стену, захромал к выходу из каюты, чтобы проверить свою догадку. Толкнул дверь и… его ослепило. Дневной свет ударил по глазам, и прошло пару мгновений, прежде чем Тео вновь смог видеть. Он оказался на верхней палубе. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась водная гладь. Небо затянуло пеленой серых облаков, и склоны волн, вторя пасмурному настрою, окрасились свинцом, напоминая неприступные горные хребты. Представшая взору картина кого угодно повергла бы в уныние, но Тео втайне испытал облегчение. Яркое солнце и голубые небеса он воспринял бы как плевок в душу. Когда жизнь катится под откос и ты понятия не имеешь, что с нею делать, осознание, что природа горюет вместе с тобой, служит своеобразным утешением. По палубе тут и там сновали матросы. На Тео никто не обращал внимания, так что он успел повнимательнее приглядеться к судну. Это была немаленькая, но весьма шустрая бригантина. Ветер надувал прямые паруса, бушприт гордо взмывал ввысь, и шхуна-бриг летела по волнам, делая по меньшей мере тринадцать узлов в час. Легкая, стремительная, она напоминала рыбу-меч: опасную, но в своей опасности завораживающую. Тео не мог не восхититься грацией этой хищницы. Оглянувшись на квартердек, Тео заметил у перил стройную фигуру в синем кителе. Пара рыжих глаз лениво наблюдала за каждым его движением. Значит, худшие из его догадок верны, и в состоянии помрачения он взаправду согласился последовать за корсаром. «Кретин», — мысленно обругал себя Тео. Юноша кивнул в знак приветствия и неспешно спустился со шканцев навстречу Тео. Хлопнув в ладоши, он улыбнулся и сказал: — Вы очнулись! — Да, — вот и все, что Тео мог из себя выдавить. Все в этом человеке — от вальяжной походки и идеально прямой спины до накрахмаленных манжет рубахи и неестественно рыжих волос — его раздражало. Павлин чертов. Кого он из себя строит?  Но, вспомнив про повязки на ранах, Тео счел долгом проявить учтивость и, пересиливая себя, произнес: — Передайте мою признательность вашему лекарю. Левая бровь юноши дернулась вверх, а по губам скользнула странная усмешка: — Непременно. Уверен, он будет польщен, — что-то в словах мальчишки заставило Тео насторожиться.  А юноша продолжал болтать: — Кстати, вы сами можете его поблагодарить, — и крикнул куда-то в сторону: — Эй, Генри? — Капитан? — из ниоткуда появился долговязый мужчина лет сорока.  Тео скептически его оглядел: высоченный, с огромными ручищами и копной спутанных темных волос — Генри отнюдь не походил на врача. Он скорее напоминал мясника, рубящего поврежденные конечности направо и налево. Стоит поблагодарить судьбу, что Тео очнулся при своих. — Мистер Уайндлер хотел с вами познакомиться. Тео протянул медику руку. Тот молча ее пожал. — Спасибо, что подлатали меня, Генри.  Лицо медика выразило недоумение, и, хмурясь, он обернулся на Дрейзена. Тео последовал за ним и успел уловить свернувшуюся в уголках губ Дрейзена ухмылку. Казалось, корсар изо всех сил сдерживает смех, наслаждался комедией, которую сам только что учинил.  Дорого бы Тео дал, чтобы стереть с лица Дрейзена эту мерзкую улыбочку. Натешившись выражением недоумения на их лицах, юноша на улыбке извинился перед лекарем: — Генри, простите нас за глупую забаву. Вы можете идти. Врач ретировался, недовольно покачивая головой, и они остались вдвоем. Тео пристально посмотрел на Дрейзена и уточнил: — Генри меня не лечил? — Нет, конечно, — сказано было с интонацией, подразумевавшей: «Да кому вы сдались?». — Он весьма приятно проводил время в Анвеле c, кхм, кузинами. Ему было не до вас. Вероятно, на обескураженном лице Тео читался вопрос: «Тогда кто?», — на что Дрейзен, принявшись внимательно разглядывать ногти, хмыкнул: — Не догадываетесь?  *немая пауза* Пожав плечами, юноша удосужился оторваться от изучения своих рук и скользнул по Тео взглядом, полным чувства собственного превосходства: — Можете не благодарить: запишу вашу признательность лекарю на свой счет.  Мне не в тягость пару раз перевязать раненого. Но платок попрошу вернуть. Тео потребовалось время на осознание. Этот юноша что, сам его бинтовал? Но зачем? Будь это актом милосердия, тот не кичился бы своим поступком. Это лишь очередной способ напомнить ему, что он обязан корсару жизнью. Уже трижды. Нечестно! Он об этом не просил. Злость и унижение вскипели внутри с новой силой — еще чуть-чуть и он не выдержит.  — И вот еще, Уайндлер, — по-юношески высокий голос сделался ниже и слегка завибрировал, — я никому не рассказывал, кто вы. Если захотите сохранить  свою личность в тайне, я не раскрою ваш секрет. «Как великодушно. Сейчас расплачусь от благодарности», — Тео с ненавистью взглянул на корсара и холодно спросил: — Сколько я должен здесь поработать? Брови корсара взлетели вверх: — О, вас никто не держит. Вы вольны покинуть судно, когда вздумается, — тон Дрейзена наводил на мысль, будто тот изначально не верил, что Тео останется, а теперь только подтвердил свою догадку. Тео с радостью бы так и сделал, но это значило отступить от данного слова. На такое он не пойдет, не даст этому наглецу еще один повод счесть его слабаком. Вместо этого Тео, пытаясь собрать как можно больше информации, которая могла бы пригодиться ему в будущем, спросил: — Куда мы направляемся? Корсар вскинул бровь: — Вам не все равно? — но, поколебавшись пару мгновений, коротко ответил. — В Фельм. Настала пора Тео вскидывать брови: — Неожиданный выбор. Фельм — один из островов небольшого архипелага к северо-западу от Нильдрема. Суровый климат и убогие природные ресурсы защитили местное население от посягательств на территорию, так что острова, вопреки распространенному сценарию,  не стали ничьей колонией и сохранили независимость. Живут там в основном рыбаки да ремесленники, крупных торговых путей мимо не проходит. И что понадобилось королевскому корсару в таком захолустье?  Внезапно Тео осенило. Можно было выдумывать тысячи причин одну невероятней другой, но истина лежала на поверхности: в глазах корсара. Характерной чертой жителей архипелага были глаза всех оттенков рыжего, начиная от желтого, заканчивая красновато-карим. Нередко встречались и рыжие волосы.  Сомнений быть не могло: Дрейзен — уроженец Фельма, и он возвращается домой. Размышления Тео были прерваны брошенным с деланным безразличием: — Куда не отправишься по долгу службы, — но Тео уловил мелькнувшую в глубине рыжих глаз досаду: будто стоявший перед ним юноша недоволен столь пристальным вниманием к конечной точке их маршрута. — Действительно, — на этом они разошлись. *** Вечером Тео приступил к работе, и дни вновь потекли за днями: драйка палуб, ремонт снастей, вахта, сон. С Дрейзеном Тео почти не контактировал. Стычки с ним все равно ни к чему не приводили, так что Тео решил по максимуму сократить общение. Дрейзену, видимо, тоже надоело его донимать.  Так — относительно мирно — они существовали пока не не пристали в Кандре — самой южной калларийской провинции. Как и граничавшая с ней Таскана, Кандра славилась винами и разливным, и экипаж «Доминики» не преминул этим воспользоваться: пополнив запасы, матросы направились в кабак.  Кабак занимал нижний этаж старого жилого дома из серого камня. Крыльцо с треугольной, покрытой черепицей крышей да подвешенная на цепях вывеска «Лепешка с сардиной» были, пожалуй, самыми примечательными атрибутами заведения.  Внутри царили полумрак и духота. Перед стойкой топталась кучка порядком перебравших моряков, над которыми вился кислый дух перегара. Протиснувшись сквозь этот сброд, люди Дрейзена заказали напитки и расселись за длинными ореховыми столами, протянувшимися вдоль помещения.   С момента, как Тео очнулся, прошло всего четыре дня, так что он не успел ни с кем сблизиться. Будучи не самым общительным человеком, Тео занял самый дальний угол, разделив его с бокалом хереса. В первую встречу Тео сказал Дрейзену, что не пьет. Это, конечно, было ложью: Тео опасался, что корсар выведает у него планы адмиралтейства и передаст сведения Нильдрему. Сейчас дело обстояло иначе, а значит, не было причин себя ограничивать. Более того, без выпивки Тео вряд ли пережил бы этот вечер. Внезапно им овладела странная меланхолия: глядя на дружно распивающих дешевое вино матросов, ловя их веселые взгляды, слушая смех, он ощутил в горле горький привкус одиночества. Здесь и в целом мире он был чужим.  Тео усмехнулся, оцепенело вглядываясь в синеватые блики на почти черной поверхности вина. А он-то думал, что привык к своей броне. Под ней было комфортно: шторма страстей проносились мимо, не трогая глубинных струн его души. Почему же сейчас броня легла на плечи тяжким грузом, придавливая к земле и выжимая из легких остатки воздуха? В попытках отвлечься Тео рассеянно скользил взглядом по комнате: низкие потолки, серые от копоти стены, торчащие из них крючковатые, похожие на ведьмины пальцы держатели свечей… Было ли дело в алкоголе или интерьер калларийского кабака пробудил давние воспоминания, но видения прошлого захлестнули Тео неконтролируемым потоком. Вот друзья Тео идут после учебы в паб, где заказывают на всех одну-единственную пинту пива: на большее денег не хватает. Грегори флиртует с барменшей, и, проявляя чудеса обходительности, уламывает хозяйку налить вторую за счет заведения. Грегори… Чудесный обаятельный юноша с веселыми глазами, копной черных кудрей и ямочками на щеках. Он разделил их годы в училище на до и после. До него Тео, Хьюи и Мио были никем, тремя парнями из низов, которые удостоились чести быть принятыми в кадетское училище Кастеля, но так и не стали там своими. С другими кадетами их разделяла пропасть в несколько сословий. Ведь те были выходцами из знатных родов, надеждой нации. Не пристало золотой молодежи общаться со всяким сбродом. Хьюи, как и Тео, отличился на войне, за Мио замолвил слово лейтенант, которого юноша спас от пули, пущенной каким-то пьяным матросом в пылу драки в порту. Что касается Грегори… Кажется, его отец заплатил кому-то, чтобы обеспечить сыну безбедное будущее. Но от этого ребята не любили его меньше, ведь с приходом Грегори они перестали быть одиноки.  Те годы, проведенные в кадетском между первой и второй Нильдремскими кампаниями, были самыми счастливыми в жизни Тео. Перед ним брезжило будущее, о котором он мечтал; его окружали верные друзья, а вина перед покинутой семьей еще не впилась когтями в сердце. А потом… вторая Нильдремская кампания. Первая война стала для Тео спасительной соломинкой, билетом в будущее, шансом стать кем-то большим, чем очередной работяга, с утра до ночи рвущий спину на фабрике и едва сводящий концы с концами. То была освободительная, героическая война, которая сплотила народ и в очередной раз доказала миру доблесть калларийцев. Империя с триумфом вернула себе Кентарианские острова, которые являлись ключевым портом Юго-западного морского пути, связывающего Калларию со столицей южного полушария — Оллендроном. Вторая Нильдремская война была другой. Напрочь лишенной патриотического пафоса кровавой бойней, подстегиваемой человеческой жадностью и желанием монархов оставить след в истории. Одного за другим она забрала друзей Тео, явив юноше свое истинное лицо: обескровленное, искаженное гримасой ужаса, пустоглазое. Тео резко мотнул головой, сбрасывая наваждение. Нужно срочно проветриться, пока водоворот воспоминаний не уволок его на дно. Тео собирался было встать, но  мелькнувшая в толпе рыжая шевелюра перетянула его внимание на себя: Дрейзен отделился от общего стола и устремился прямиком к барной стойке, где с видом завсегдатая уселся напротив барменши.  Балансируя на краю пропасти отчаяния, Тео стал следить за этими двумя, отметив про себя, что хозяйка заведения весьма недурна. Черные глаза глядели дерзко и задорно, на щеках играли ямочки, а уголки губ взмывали в улыбке, приправленной щепоткой самодовольства — она определенно знала, что хороша. И горбинка на носу ничуть не умаляла ее красоты, скорее, добавляла шарма. Темные локоны волнами ниспадали на плечи, а белая блуза не только выгодно оттеняла смуглое золото кожи, но и не скрывала пышных прелестей хозяйки. Вся фигура этой женщины, непринужденно облокотившейся на прилавок, излучала уверенность и благополучие. Интересно, о чем Дрейзен с ней говорит? Он прямо-таки воркует, то и дело бросая на собеседницу взгляды исподлобья. Неужели надеется впечатлить такую красотку? Самоуверенный нахал! Он же ей и в подметки не годится. Тео, конечно, не знаток мужской красоты, но внешность Дрейзена была специфической даже для фельменца. Тонкие губы, длинный нос, слишком бледная кожа и острые скулы. Он, конечно, притягивал взгляд, но красивым назвать его язык не поворачивался. Но юноша, судя по всему, не чувствовал себя обделенным и не испытывал неловкости. Наоборот, он подался к девушке ближе, заключил ее руки в свои и принялся страстно в чем-то увещевать. Тео напрягся: это походило на домогательство. Хозяйка мотнула головой, вырвала руки из лап корсара и отошла плеснуть очередную кружку какому-то забулдыге. Не выпуская кувшин из рук, она вышла из-за стойки, собираясь спуститься в подвал за новой порцией напитка, как Дрейзен пулей подскочил к ней, схватил за руку, сунул в другую пригоршню монет, и потянул женщину к лестнице на второй этаж. Никто в таверне и глазом не повел.  Не тратя времени на раздумья, Тео вскочил и в несколько шагов пересек комнату. Оказавшись за парочкой, Тео опустил руку на плечо уже ступившего на лестницу Дрейзена: — Что здесь происходит? Корсар повернулся, и на лице его последовательно сменили друг друга гнев, раздражение и смертная скука, что, впрочем, не помешало ему ответить: — О, мистер Уайндлер. А на что это похоже? Тео сильней сжал его плечо: — На то, что вы силой тащите эту миз в постель. Юноша так и застыл.  Потом медленно разжал пальцы, выдавив неловкое: — Оу. Но следующая же фраза была сказана им в обычной нагловатой манере, выражающей полное пренебрежение к собеседнику: — Жаль, что вы обо мне такого мнения, Уайндлер. А теперь прошу меня простить, нам с Беккой нужно обсудить дела, — юноша попытался вырваться, но не тут-то было. Тео ждал объяснений. Вмешалась хозяйка. Потирая запястье, она обаятельно улыбнулась: — Спасибо за беспокойство, мистер, но в нем нет нужды. Анри — мой давний знакомый, и, — кинув на юношу сердитый взгляд — хоть он бывает иногда несносен, но вреда мне никогда не причинит. Тео смотрел на этих двоих с непониманием и, вероятно, выглядел полным идиотом, так что Дрейзен решил сжалиться. — Ребекка помогает мне с отправкой писем, — устало произнес корсар.  — Пустите уже нас, чтобы мы обсудили детали. Или вы что, тоже хотите кому-то написать? Тео будто камнем по голове огрели. Хочет ли он кому-то написать? Да кому он написать-то может?! Матери, с которой не общался шестнадцать лет?  Оливии, которой давал надежды на взаимность, а потом бросил? Виктору, которому нет дела ни до чего, кроме своих букашек?А может, мертвым друзьям? Вселенная явно решила его добить.  Пока Тео, пребывая в ступоре, пялился в одну точку, Дрейзен улизнул наверх. Ребекка же чуть задержалась и, как бы невзначай коснувшись кистью руки Тео, кокетливо обронила: — Если хочешь, оставайся до закрытия, мистер Уайндлер. Выпьем вина, поболтаем, — и, стрельнув черными очами, последовала наверх за корсаром, плавно покачивая бедрами. Тео отпрянул. Что за распутство! Для дамы такое поведение недопустимо. А он-то бросился ее спасать. Качая головой, он покинул «Лепешку с сардиной» и отправился плутать по вечерней Кандре, надеясь, что теплый южный ветер сдует пепел, которым покрылась его душа.

***

В то же время в комнате Ребекки.

Анри устало откинулся на кровать, мечтая, чтобы этот день побыстрее закончился. Ситуация с Уайндлером выбила его из колеи. Обычно Ан легко переносил нападки, переводя все в шутку и не забывая уязвить оппонента в ответ, но от намека, что он собирался насильно затащить женщину в постель… становилось мерзко. Ан никогда бы на такое не пошел. Не после того, на что пришлось пойти матери, чтобы они с Мари жили. Когда Бекка открыла дверь, первым делом Ан выпалил: — Прости, что вел себя несдержанно.  Тишина. — Мне стоило дождаться окончания смены и только потом донимать тебя с почтой, но, — юноша расстроенно развел руками, — ты вся в заботах, и я подумал… если украсть тебя на пару минут, ни с кого не убудет. Тишина. — Это было глупо. Тишина. Потом Бекка, вдоволь насладившись его раскаянием, фыркнула: — Дорогой, не бери в голову. Мне и от более назойливых приходилось отбиваться. Не привыкать. Анри выдохнул и чуть приободрился. Какая же Беккс все-таки славная!  Казалось, минула вечность с тех пор, как они познакомились. Анри тогда только начинал служить на «Поморнике», и, черт знает, как их угораздило заплыть в калларийские воды. Факт в том, что «Поморник» нуждался в починке, и они встали в Кандре. Возвращение в Фельм откладывалось на неопределенный срок, а Ан не мог сообщить об этом Мар: первое и единственное почтовое отделение на острове построили десятью годами позже. На некоторых кораблях передачей почты со встречными судами занимались капитаны, как делал сейчас Ан, но тем горемыкам, у которых он служил мальчишкой, явно было не до писем. Ганс подсказал ему обратиться к местной трактирщице: «Ходят слухи, что у нее сеть посыльных по всему континенту. Если кто и поможет тебе, то это она». Денег у Анри было впритык, но он решил попытать счастья. Возможно, вид худого печального мальчонки растопил девичье сердце, а может, Бекка предвидела, что парнишка не подохнет за первый год в море и станет ее постоянным клиентом, но она отправила весточку за полцены, чем положила начало их дружбе. Предавшись воспоминаниям, Ан улыбнулся. Годы идут, но причина, которая приводит его к Бекке, остается неизменной. Он поднял на подругу взгляд, в котором застыл немой вопрос.  — От Мари было три письма, — женщина деловито подошла к шкафу и с точностью, выдающей профессионала, выудила из кипы чужих конвертов листы темной зернистой бумаги с пометкой «Дрейзен». Ан не без трепета принял их и сунул во внутренний карман кителя. Повисло молчание. Но спустя пару секунд Бекка уже высказала ему все, что о думает о его неблагодарном поведении. Несомненно, на каждого лицемера из Кастеля приходится настолько же прямолинейный южанин. Находясь на разных чашах весов, они держат Калларию в равновесии. Бекка тем временем продолжала поносить его, закончив свою тираду словами: — Ты бы навестил ее! Бедняжка наверняка места себе не находит! На этих словах Ану захотелось сжаться в комок, а лучше спрятаться под кровать. То, что Мари волнуется, он и без писем прекрасно знал. — Я как раз направляюсь домой, — тихо пробормотал юноша.  Бекка молча кивнула, одобряя решение. Внезапно Анри посетила идея:  — А ты сможешь предупредить Мар о моем приезде? — в тот момент он напоминал провинившегося ребенка, отчаянно пытавшегося загладить вину. Глаза Бекки блеснули: от сентиментальной владельцы таверны, готовой часами вести душевные беседы с посетителями, не осталось и следа — ее сменил делец. Тут же на столе возникла карта, а по бумаге зашуршал карандаш, отмечая на пути постоялые дворы, переправы, препятствия и непрестанно ведя подсчет. Анри был готов услышать: «Это невозможно», когда Беккс отложила карту: — Еще триста копий. — А? — Триста копий сверху к тем пятидесяти, которые ты мне дал, — и когда она пересчитать успела?! — И через двадцать дней письмо будет у Мари. Любит же бестия с людей деньги драть! Ан задумался. Отправка почтой стоила бы не больше двухсот… Но, осмелься он произнести это вслух, в него бы точно прилетело что-нибудь тяжелое, сопровождаемое возмущенным возгласом: «Я тебе не какая-нибудь почта!». Впрочем, даже двести копий — несусветно большие деньги. Пусть копия и упала после недавнего поражения Калларии в стычке с Нильдремом, она все равно оставалась мощнейшей международной валютой, в Фельме на триста пятьдесят копий можно безбедно жить несколько месяцев. Если Мар узнает, что он сорит деньгами… вот тут-то о легком прощении можно забыть. Что ж, видимо, его приезд станет сюрпризом. Ан, состроив недовольную рожицу, извинился: — В этот раз откажусь. Женщина хмыкнула, окидывая взглядом его украшенный позументом китель: — Давно ты стал бережно относиться к деньгам? Анри смутился: — Это другое… Поболтав еще немного, они стали расходиться. Беккс проводила Анри вниз, где ее помощник выдворял последних клиентов и закрывал лавку. Окинув взглядом помещение, Беккс разочарованно вздохнула, накручивая на палец черный локон: — А я-то надеялась застать того мистера. Нынче так редко встретишь порядочных мужчин. Ан глянул на нее, будто та с катушек съехала: — Этот?! Порядочный?! — против воли у него вырвался смешок, — даже если так, он жуткий зануда. Тебе такой точно не придется по душе. — Как знать, — женщина пожала плечами и скривила губы, — в моем возрасте хоть какой сгодится.  — Ну, Беккс, не преуменьшай. Ты еще двадцатилетним фору дашь! Так, обменявшись еще с парой фраз и вдоволь насмеявшись, они простились. Напоследок Бекка сказала: — Рада была увидеться, Ан. Надеюсь, в следующий раз ты будешь не один. «На что она намекает? Наверное, хочет познакомиться с Мари?  Эхх, Мар… Тебе бы тут понравилось. Зря ты не хочешь покидать Фельм», — с такими мыслями Ан поспешил в порт.