Ведьма из Зазеркалья

Минги ворочается, забываясь и задевая больную руку. В комнате душно, и насколько бы широко он ни открывал окно, свежее не становится. Слишком много мыслей, которые перекликаются, ворчат, толпятся и никак не хотят хоть ненадолго исчезнуть. После посиделок у матушки Юнхо предложил их проводить, но Минги отказался. — У меня есть Санни, мы доберёмся. — Не забывай, что ещё у тебя есть я, Цыплёночек. Его ладонь на щеке и нежный клевок в нос — почти поцелуй — до сих пор пылают на коже ярким воспоминанием. Он крепко обнимает подушку здоровой рукой, чувствуя, как дрожат не только пальцы, но и всё внутри. — Минги? Через мгновение к боку приникает тепло. Рука аккуратно обхватывает поперёк живота, лоб утыкается в щёку. Время течёт неспешно медовым потоком заходящего солнца. С каждой утекающей секундой становится на одну песчинку легче. Но их гораздо больше, чем в часах, чем даже в самой Сахаре. «Это всё из-за Юнхо?» Минги больше не может молчать — не с Саном, с которым они единое, даже сердца бьются в унисон. — Его просто так давно не было, Санни, я думал, что больше… я не хотел навязываться, я заставил себя не помнить, и он опять здесь, радостный, но… Он снова уйдёт? Голос дрожит. Минги прикусывает подушку, ощущая, как песчинки беспокойства вновь наполняют душу. Дыхание становится прерывистым, Сан жмётся сильнее, обнимая уже и ногой. Он молчит, просто рядом, подобно ветерку, пытающемуся отогнать в сторону наливающуюся темнотой бурю. — Я боюсь с ним говорить, — на выдохе, словно бы отвечая на неозвученный вопрос. «Это же просто слова, но я боюсь их услышать. Я не знаю, что было на самом деле, вдруг сейчас я ему понадобился для чего-то, а потом опять…» Так сложно подобрать фразы: они ускользают в водоворот эмоций, их поглощает всеохватывающая тьма. «Я тебя понимаю. Мне обратиться?» «Нет, так побудь. Просто рядом. Санни, я, чтобы и он рядом был, тоже хочу, чтобы, как тогда. Я очень многого хочу, да?» Сан вздыхает и принимается гладить по волосам. Он ничего не говорит, и Минги, повернув голову, встречается нос к носу с фамильяром. Глаза в глаза — видеть себя, возвращающего взгляд. — Тебе отдохнуть надо. Поспать. Или спать ещё не надо? Кошмар будет беспокоить, да? Я могу остаться и поспать с тобой. Когда они переехали, Сан настаивал, что ему необходима отдельная комната для личного пространства, потому что взрослый. Но по итогу кот раз за разом возвращается под бок ведьмы, и зачастую рассвет они встречают вместе. Зато в небольшой комнатке Сана хранится куча игрушек, под ноги может попасться шарик с кошачьей мятой, а к люстре привязана длинная верёвочка с бабочкой на конце. — Останься, так спокойнее. — Угум. Минги закрывает глаза. Тоненько звенит подвешенный к люстре ловец — ведьма притащил его с чердака ещё утром, потому что до этого ограничивался лишь символом защиты на запястье, который успешно помогал. Но теперь остатки поглощённой твари отзываются силой, и стоит провалиться даже в самые верхние слои сна, как кошмар обернёт сознание против него. Может, хотя бы ловец сумеет подействовать, пусть Минги и не особо уверен в этом. Через некоторое время он вновь станет собой, а пока нужно перетерпеть. И надеяться, что Санни вовремя разбудит.

***

— Мама? Всё вокруг молчало, и лишь изредка попискивало дрожащее в руках тельце. Дождь не прекращался — мелкий, моросящий, щекочущий кожу. С мальчика капало, но он, как мог, старался укрыть сиреневый комочек. — Мамочка? Котёнок едва слышно тоненько мяукнул. Ребёнок остановился, оглядываясь, но вокруг не было никого, кто мог бы помочь. Они были совершенно одни, далеко от всего мира. Он не помнил, как выглядела мама, он просто знал, что она была рядом. Прошлое уходило в землю вместе с дождём. — Я знаю, как тебе помочь. В кармане шорт нашёлся нож — это не казалось странным. Мальчик пока ещё помнил, что у мамы был почти такой же. Продолжая прижимать котёнка, он сел на корточки и принялся рисовать им по земле. Грязь прилипала к лезвию, но круг вышел почти идеальным. Дальше пришёл черёд символов — он не знал их, они будто сами появлялись перед глазами едва различимыми тенями, и их просто надо было начертить. Мальчик не помнил, откуда на нём столько крови. Не помнил, почему оказался здесь и куда ушла мама. Он шагнул с котёнком в нарисованный круг, и мир за его пределами исчез. — Я связываю тебя с собой, — слова рождались сами, — своей сутью, своими телами, своим дыханием, поклоняюсь рогатому богу и открываю врата для единения… Там было много слов на незнакомых языках — обращение к духам стихий и самому месту, там было много света — ярко-красного, но не режущего глаза. А когда он почувствовал, что всё завершилось, а сил не осталось, лёг и закрыл глаза. Котёнок под боком умиротворённо сопел. Им пели песни — звон голосов где-то далеко накрывал одеялом, и мальчик даже мог различить слова, но смысл ускользал. Голоса менялись, тянулись, искажались, впивались острыми нитями в кожу. Всё глубже и глубже, туда, где темно, где пылают костры — их множество, где алая река омывает берега. Ноги коснулись промёрзшей земли. — Войди, — прошептала женщина и подтолкнула его, стоящего на берегу, — омойся, дитя, сделай глоток, прими нас в тело и душу свои. Поворот — но позади только разрастающаяся тьма. Шаг назад — и кровавые воды смыкаются над головой…

***

Старушка Юй улыбается, накрывая его руку своей — тоненькой коричневой веточкой с прожилками сосудов. — Кошмары мучают тебя? — скрипит она, притягивая Минги к дивану, и он присаживается, не отнимая руки. — Немного, но сегодня уже было не так страшно. Пальцы чуть сжимаются. — Что там было, в твоих снах? Все только собираются — здесь, на окраине, в просторном зале поместья семьи Кан — потомственных экзорцистов, где на протяжении уже полутора сотен лет проходят собрания ковена. Чонхо уже здесь — сторожит у дверей. Его тяжёлый взгляд ненадолго замирает на Минги, а спустя пару мгновений вновь скользит по залу. Он не ведьма и не экзорцист, но ни одно собрание ковена не проводится без участия его или его сородичей: Чонхо — охотник, и пускай уже прошли времена, когда ведьм истребляли за одно только существование, но привычка этой братии к контролю осталась и перекочевала уже в традицию следить и вызнавать. Ёсан обзывает таких ничего не значащей частью интерьера, но Минги в курсе, что у экзорциста с охотником очень даже дружба. К Чонхо по привычке подлетает Сан, чтобы заобнимать, несмотря на грозный вид первого. Охотник к оборотню относится вполне лояльно, позволяет себя тискать и изредка чешет за ухом даже тогда, когда Сан в человеческом облике. Как теперь. — Мне снилась кровь. — А расскажи-ка подробнее, я сегодня очень любопытная. Ведьмы постепенно заполняют зал, пока Минги делится со старушкой Юй не только кошмарами, но и встречей с бесом, его туманными фразами. Тем, что не понимает его мотивации, а старшие беспокоятся по этому поводу. — Бесы — совсем как люди, — кивает старушка, — и нам не дано узнать, что в голове каждого из них. Не думай о нём, возможно, ваши пути больше не пересекутся. — Я понимаю. Ещё Минги рассказывает про Сана, которого видел подвешенным за крюк под потолком, про голоса и купание в крови. Про то, что ловец почти не помог, и неприятные сны всё равно достают его. Но оно и понятно: слишком объёмным оказался поглощённый кошмар. — А сегодня мне снилось прошлое, когда я нашёл Санни и связал наши души. Потом я оказался у кровавой реки, и кто-то сказал, что я должен в ней омыться и принять чьи-то души. Я обернулся, но было темно, и я упал в эту реку. Там была такая темнота… Минги ненадолго замолкает, подбирая слова. Он помнит ощущение, как будто оно ещё рядом, но с выбором фраз происходит заминка. Собеседница терпеливо ждёт, поглаживая большим пальцем его ладонь. — Она была как живая. Очень густая, почти как желе, и тяжёлая. Мне кажется, если бы я вошёл в неё, то уже не смог бы выбраться. Старушка молчит, только разглядывает их руки. Тонкие пальцы начинают чертить узоры — они сплетаются, образуют новые, и Минги кажется, будто они обретают собственную суть и вспыхивают, стоит только закончить очередной виток. — Мы пытались узнать, что случилось в тот день, когда вас нашли, но даже живущие неподалёку люди ничего нам не ответили. Юсун сама ездила, расспрашивала, но никто ничего не сказал. Кроме того, что вас нашёл один из местных. Юсун с ним тоже говорила, но он ответил, что гулял по лесу в поисках ягод и набрёл на полянку, где спали вы с Санни. Минги словно вновь ступает по мёртвой земле. В его руках едва дышащий котёнок, он сам ещё ребёнок, который ищет маму. Она там была, она говорила… там были… — Что-то не даёт тебе вспомнить, — понимающе произносит старушка. — Мы столько всего сделали, но так ничего и не нашли. Ни твою маму, ни твоё прошлое. — Это заклятие? — Очень похоже на то, — кивает старушка, — есть одно, им заклинали ещё очень и очень давно, когда даже меня не было, а я прожила долгую жизнь, — её смех похож на скрип дерева от ветра. — Ребёнка обмазывали кровью домашнего скота, чтобы злые духи не нашли его среди людей, и давали новое имя. Проводили целый обряд, и ребёнок забывал, кем был до. Может, потому и кровь кругом, и ты не помнишь ничего. Минги не слышал про подобное заклятие, и странно, что матушка Юсун не рассказывала о нём. Может, потому, что теперь его не используют? Но если это так похоже на то, что случилось с ним, почему ему никто об этом не говорил? — О нём сейчас позабыли, а мне пришлось долго копаться среди книг и писем, чтобы отыскать что-то похожее на то, что случилось с тобой. Вот только так ли было на самом деле? Старушка Юй отпускает руку и касается пальцами его виска. Она пахнет лимоном, мёдом и специями, названий которых Минги не знает, но помнит сами ароматы — пряные, терпкие, щекочущие нос. Вот и сейчас едва сдерживает порыв, чтобы не чихнуть. — Иди, а я тут посижу. Говорят, ей больше сотни лет, и родилась она в те времена, когда ведьмовство считалось преступлением. Минги кивает и оставляет старушку, чтобы влиться в небольшую разрозренную толпу уже подошедших ведьм, где его почти сразу же перехватывает Ёсан. — Скажи, ты можешь различить одержимого в зеркале? — в голосе проскальзывает беспокойство. — Всё зависит от того, как глубоко в душу пробрался демон, — Минги не может удержаться от объяснений. — Если свечение ровное жёлтое, то демон занял только тело, если оранжевое, то пробрался в душу, а если такое насыщенное алое, то, кроме демона, в теле больше нет никого… — Но никто, кроме ведьмы Зазеркалья, это свечение увидеть не может? — Ну, да… — Так, стоп! Я понял. Пошли. Ёсан хватает за руку и тащит прочь из зала. Минги не спрашивает — не решается, просто молча следует за экзорцистом, который ведёт его по коридору, где тоже встречаются люди, и по лестнице наверх, в небольшую полупустую комнату — там только громадное старинное зеркало и прикрытое покрывалом пианино. Минги встречал такие зеркала в рамках, составленных из металлических прутьев и цветов — они кажутся пыльными и грязными, но это из-за налипших на них времён и оставивших следы существ с той стороны. — Смотри, — Ёсан указывает на своё отражение, — что ты видишь? Не как человек, а как ведьма? Он поджимает губы, смотрит пристально на самого себя. Минги подходит к зеркалу. Раскрытой ладонью по глади — два удара, чтобы ощутить, как ему отзываются лёгкой вибрацией с той стороны. Шаг назад. Минги разглядывает напряжённо замершего Ёсана — того, что отражается. — Тебя, — отвечает, начиная догадываться, зачем всё это. — У меня, — Ёсан облизывает губы, — есть свечение? — Нет. Ведьма переводит взгляд на Ёсана его мира. Тот всё ещё смотрит на самого себя, и Минги замечает, что ладони крепко сжаты. Он кажется высеченной из камня фигурой, а не живым человеком. — Совсем? Никакого? — Никакого. Экзорцист сглатывает и закрывает глаза. Ладони разжимаются, он заметно расслабляется. — Спасибо. Я мог бы попросить кого из своих, но я… побоялся. В последнее время такое чувство, что внутри кто-то сидит и как будто… меня двое. Да, двое. — Может, это нервы? — тихо спрашивает Минги, и Ёсан кивает, не открывая глаз. — Да, наверное. Их в последнее время всё больше. — Кого? — ещё тише, но его слышат. — Одержимых. Я перестал даже себе доверять, и когда на меня не среагировали защитные символы против демонов, я подумал, что то, что сидит внутри меня, не хочет быть замеченным. И оно куда могущественнее, чем я могу себе представить. Это как паранойя, наверное. И я сомневаюсь в твоих словах, но мне всё равно стало немного легче. Спасибо, ведьма. Наверное, и правда нервы, надо бы передохнуть. Минги кивает, пускай Ёсан его и не видит. Тот отмирает спустя несколько секунд и открывает глаза, мажа взглядом по отражению и тут же покидая комнату, бросив ровное «пошли». Он уже без удивления наблюдает, что по возвращении в зал Ёсан, забыв о нём, направляется к Чонхо. Их едва заметное касание пальцев кажется интимнее поцелуев, и Минги отводит взгляд. Он никогда не думал о том, что у экзорцистов могут быть подобные проблемы. Они казались такими непрошибаемыми, и Ёсан как будто стена, которой не страшны никакие бури, а на самом деле трещинами пошёл. Минги надеется, что тот справится со своими внутренними проблемами — те же демоны, только порождённые собственным подсознанием. — Что тебе сказала старушка Юй? Хонджун не расшаркивается на приветствия — наседает сразу. Сонхва не подходит — на него налетает Сан. Им бы дождаться официальной части, а после разойтись — кому по домам, кому к матушке Юсун, которая тоже здесь. Минги замечает её рядом с четой Кан и пожилым мужчиной, тоже ведьмой, имя которого всё время забывается. — Она сказала не думать о бесах и жить своей жизнью. Понятное дело, Хонджуна такой ответ не устраивает: он закатывает глаза с тихим «ой, всё». Минги неловко, ему почему-то стыдно, пусть и понимает, что ни в чём не виноват. А ещё понимает, что Хонджуна надо переключить, иначе тот ещё полдня будет ходить недовольным. — Ещё она мне рассказала об одном очень старом ритуале, — несмело добавляет Минги и замечает искорку заинтересованности в чужих глазах. — Выкладывай, — спустя несколько секунд ожидания.

***

Официальная часть недолгая: немного отчётов о проделанной работе, скатывающиеся по традиции в обсуждение погоды, соседей, обновление обрядов и прочих, зачастую вообще не ведьмовских мелочей. После — чаепитие и напоминание о следующем собрании ковена. И спустя пару часов они втроём уже идут к матушке Юсун — она живёт недалеко, всего-то парк пересечь и улицу. Сан в своей человечьей ипостаси, по дороге разглядывает витрины и себя в них, порой срывается на бег, а порой зависает и высматривает птичку в небе. Минги даже налетает на него, не успевая затормозить. Матушка улыбается — как всегда тепло, и кажется, будто не было у него другой матери, будто всегда были вместе. Втроём. И ещё Юнхо. Который уже встречает их на пороге, в этот раз не налегая с объятиями. Но Сан сам налетает на него, запрыгнув на руки и едва не повалив. — Хоооо-я! — оборотень трётся носом о щёку, мурчит, и Минги вновь тонет в тепле и счастливом спокойствии. Как раньше.