Скайрим + доморощенный гений...

Шестое число месяца Высокого Солнца, 202 год 4 эры. Настал момент истины, требующий от нас самой большой сосредоточенности, ибо сегодня от нас и наших магических разработок зависит жизнь создателя. Наш новый брат поддерживал наши мысли и жалел, что не сможет поучаствовать внутри рассадника вампиров. Но он был рад и просто доставить нас, нашего создателя и его подруг прямо на берег острова, на котором стоял замок Волкихар. На подлёте каждый из нас проверил новые, искусственные контуры ауры строения. Руны на крыше за считанные дни, даже в пасмурную погоду, собрали более чем достаточное количество магической энергии Магнуса. Оставалось только войти в поле плетения нашему создателю, и его пульс активирует первую фазу изменений. И мы просто обязаны сделать всё, чтобы плетение вышло из этой фазы и перешло в последующие, не высвобождая всю энергию за один миг. Если же создатель погибнет, то мы не оправдаем своё существование. Нам останется только летать вместе с Прирождённой, но она уже слишком сильно привязалась к нашему создателю. Она может не пережить потерю. Пусть он и не обладал магией, но знал, как устроены души, и беззастенчиво этим пользовался. Он пользовался вообще всем, что было с ними связано. А дистанция от каждой души, к которой он обращался, уберегала его самого от таких же привязанностей. Он мог творить без оглядки на чьи-либо жизни. Ну, пожалуй, кроме Прирождённой и Сераны, и они были всеми руками «за». Довольно смешно получилось, когда создатель самостоятельно, на одном из полётов вместе с Анной и Симураном долетел до Северной Сторожевой Крепости, занятой талморцами. Они даже немного разыграли эту ситуацию с Довакином… *** …- Ангард, вот представь — просто представь — что ты талморский солдат, стоящий в карауле у входа в крепость в ледяной жопе мира, ждущий только смены караула и возвращения в тёплую постель. И тут к тебе подходит хрен на полторы головы ниже тебя, но в моей военной форме, с ног до головы увешанный символами власти, да ещё и похожие на талморские, и с крутым таким мечом и арбалетом на поясе. И говорит тебе такой… Пьер нацепил личину комиссара Империума Человечества и подошёл к Довакину, стоящему на снегу вершины Глотки Мира и играющему роль солдата. Ему было немного весело, потому что его напарник и впрямь был на голову его ниже, и чисто выбритое лицо «мальчика» выглядело для него смешно, когда он строил строгую мордаху. -…Боец! Немедленно отошёл в сторону! У меня приказ забрать из ваших застенков нордского пленника! Норд смешливо фыркнул, не впечатлённый строгим видом и наигранной жёсткостью в голосе: — Ты кто такой вообще? Но Пьер не играл. И представился по всем правилам: — Я — магистр дисциплины, солдат. В мои задачи входит посылать такое пушечное мясцо, как ты, на убой, идти в атаку первым. Или ты сейчас отойдёшь, или я покажу, как именно. Вот после тихого строгого тона, командирского голоса и действительно грозного взгляда, Ангард воспринял его игру всерьёз и хотел уже «быкануть» в ответ, но парень медленно положил руку на рукоять Искупления. Он прошептал: — Ну, и, типа, талморец такой затушуется, станет бормотать, мол, у него другой приказ, и никто ему ничего не сообщал, и я такой… И щёлкнул пальцами свободной руки. Зевс, применив небольшое заклятие смены облика, уменьшился до размеров нормального орла и прилетел к нему на плечо. Пьер тихо добавил, не нарушая игры: — И Зевс такой смотрит на тебя взглядом а ля: «Я тебе сейчас лицо обглодаю»… Орёл-громовержец немедленно хищно уставился в глаза норду, глядя на того свысока так, как умеет только он. Ангард пытался смотреть Пьеру в глаза, но угрожающе смотрящий на него орёл сильно привлекал внимание. Так как это была только игра актёров, Довакин с впечатлённой усмешкой сказал: — Бля, страшно… Пьер тихо уточнил: — И что бы сделал обычный солдат? Воин-полубог ответил, отступив на шаг: — Отойдёт, если не бессмертный. Ладно ты за оружие взялся, так ты ж просто пригрозил показать, как ты, типа офицер, солдат в атаку посылаешь. Магистр дисциплины, говоришь? Сразу видно, что это не какое-то там шуточное звание, как можно подумать. Так ещё и Зевс… «Комиссар» перестал строить строго лицо и улыбнулся. — Вот-вот. *** Так он и поступил. Талморские солдаты на входе в крепость стушевались ещё быстрее, чем драконорожденный полубог, потому что быстро себе представили, как такой вот «магистр» (скорее, палач) заставляет таких, как они, идти в атаку первыми. А наш создатель уже не играл роль, он полностью нацепил лицо имперского комиссара родом из Официо Префектус, со всеми вытекающими последствиями для простых солдат. Точно так же себя повели и все остальные остроухие в крепости. Включая главного дознавателя, пытавшего Торальда Серую Гриву. Этот альтмер сам был палачом, но не представлял себе, что у людей существуют такие офицеры… и очень быстро сдался перед грозным взглядом Зевса и пренебрежительным отвращением Пьера к подобным личностям. Он сам, конечно, палача из себя только строил, но вот отвращение чистого воина, который только убивает (и чужих, и своих, если свои струсят), а не пытает и не наслаждается актом убийства, было абсолютно искреннее. Высокий эльф почувствовал себя обосранным с ног до головы, когда наш создатель его так унизил. И, что важнее, эльф не нашёл в себе силы оспорить приказ, которого на самом деле не было. Пьер подумывал обратиться к Эленвен за таковым, но она бы вряд ли решилась на такой странный шаг, который вызвал бы к ней множество неудобных вопросов. Когда эльфы додумались, что их натуральнейшим образом наебали, было уже поздно, да и гражданская война в Скайриме уже давно завершилась, ещё полгода назад. А Торальд со спокойной душой вернулся к семье, даже не опасаясь преследования. Конечно, норд был удивлён. Очень удивлён. Особенно актёрской игрой странного юнца, которого до усрачки испугались суровые высокие эльфы с веками военной службы за плечами. Но потом, когда наш создатель отвёл его в безопасное место и… и Зевс вырубил его разрядом, а Анна с Симураном доставили всех до Вайтрана. Уже там Пьер потащил его на плече к городским воротам, и стражники помогли ему дотащить бессознательное исхудавшее тело до дома Серых Грив. Дело было вечером, вся семья уже вернулась с работ домой, и они были удивлены ещё больше, чем сам Торальд, когда того спасли. Но на все расспросы Пьер отделался хитрыми улыбками и всего двумя словами на тамриэлике: «Военная тайна». *** Повернув высоко над Солитьюдом, Симуран сбросил тягу, и мы начали планировать к замку вампиров на своеобразном «тепловом крыле». Корпус за несколько минут полёта на огромной скорости нагрелся почти до полутысячи градусов, в дело вступили тональные механизмы двемеров, собранные нашим создателем. Слой за слоем обшивка изменяла структуру, превращаясь из метастабильного двемерского металла в сплав, знакомый ему из его прошлой жизни. Свободная энергия перенаправлялась наружу, из общих контуров крыльев планера. Нам только оставалось замкнуть её в структуру схожей формы. Когда тепло в корпусе испарится до приемлемых величин, тепловое крыло испарится вслед, и двигатели нужно будет снова включить. А пока наша скорость падала, за хвостом оставались один за другим звуковые барьеры. Если вибрации из двигателей и силовых установок рунными заклятиями тишины ещё получалось гасить, то вот ударную волну от всего корпуса Симурана — уже нет. На пол-пути к вампирскому острову скорость упала до звуковой. Можно было без опаски снижаться. Довакин уже ждал там, он прилетел сюда на Одавинге несколько часов назад. Мы те же несколько часов назад ещё ждали, пока наши органики проснутся. И Прирождённая посадила за штурвал Пьера, а не села туда сама. Он пытался возражать, потому что она объективно круче вела летающие машины и довезла бы всех троих за какие-то минуты на четырёх-пяти Махах. Но Анна не слушала возражений, и под её присмотром создатель сам добрался до нижнего предела гиперзвука. Ненадолго, правда, всего на пару-тройку минут, пролетев при этом значительный кусок пути в несколько сотен километров. Начало пути с разгоном до огромных скоростей заняло по меньшей мере полчаса, потому что наш создатель опасался выходить на скорость выше двух звуковых в таком небольшом самолёте. Всё-таки, это единственный прототип, который он разработал и собрал исключительно самостоятельно, не считая механических рабочих. Мы сами там по большей части служили на доставке стихийных солей из Гильдии Воров и на магическом преобразовании материалов, а не на проектировании или сборке. И от безопасности полёта зависела жизнь конструктора, так что его опасения были понятны. Нам. Но не Анне. Она считала, что, раз он сделал магическую машину, способную и в теории, и на практике летать на низком гиперзвуке, не сильно страдая от опасных нюансов такого полёта, то он был просто обязан уметь на ней летать. Он же сам собрал Симурана, поэтому не мог не знать, как надо летать. Ну, он и знал. В теории. На практике преодолевать гиперзвук он никак не собирался. Он хотел передать эту эстафету альтмерке. И, в принципе, она легко могла передвигаться на такой огромной скорости, причём без особых затруднений даже на исходном варианте, который был целиком из двемерского металла. Но она считала несправедливым, что летает только она, когда как тот, кто эти крылья ей дал, всё время остаётся прикованным к земле. Так что, когда Пьер, смирившись со строгой напарницей, сел за штурвал и взлетел, а мы прикрыли всю конструкцию невидимостью, Симуран был готов и как мог поддерживал создателя. Крылатый волк не собирался подводить того, кто вложил в его сотворение свою душу. От этого зависело и его собственное существование. Но он и не стал вести себя своевольно, полностью повинуясь движениям создателя, а тот полностью выполнял указания подруги. До первой, второй и третьей скоростей звука он разгонялся за какие-то минуты. Четвёртую он уже боялся, но Анна уверенно вела его. На пятую Пьер «запрыгнул» где-то над Бромьунаром и начал поворот к северу, в облёт Солитьюда. Повернув уже за столицей и слегка довернув на запад и юг, Пьер вырубил тягу и полетел на снижение к замку. Тепловые крылья и отсутствие постоянного ускорения позволили относительно спокойно спуститься с высоты в две Глотки Мира. Как на такие эпичные полёты реагировали жители Скайрима, никто из нас ещё не знал. Потому что на таких низких высотах с такими большими скоростями у земли должен стоять весьма ощутимый гул. Но пока расчётная громкость была не сильно высокой, учитывая скромные размеры и вес Симурана. Всё-таки, это был не гигантский сверхзвуковой разведчик из мира создателя, а нечто между гравициклом и глайдером с закрытой кабиной. Вот и сам остров. Пьер уже без указаний со стороны повёл Симурана на посадку, окончательно выравнивая скорость и наращивая обороты магнитной левитационной установки. Он передвинул рычаги, ответственные за форму крыльев и стеклянные щитки кабины, и те сложились внутрь машины. Создатель забыл застегнуть выдвижные лямки фуражки, и ту поймала Серана, когда встречный ветер сбил головной убор с него. Парень хотел выматериться, но обернулся, увидел улыбку вампирши, свою фуражку в её руке, и улыбнулся в ответ. Анна хлопнула его по плечу. — Видишь? А ты боялся. Ничего, я тебя и маневрировать научу. Кстати, ты не мог аэродинамику нормальную сделать? Пьер внимательно сосредоточился на посадке и опустил машину на вершину сторожевой башни. Только после того, как двигатели перешли в состояние покоя, он ей ответил: — Нет. И так стёкла пришлось придумывать с нуля, плюс я ничего путного так и не выдумал, кроме добавки морозной соли в сплав. И ты сама видишь, какие они «прозрачные»… Верно. Прозрачными стёкла капсулы становились только на высоких скоростях, когда верхние слои раскалялись, и микроэлементы морозной соли внутри нагревались, изменяя всю кристаллическую решётку толстенного бронестекла. Зато в кабине была относительно комфортная температура. И это не говоря о перемудрённой системе подачи дыхательной смеси на основе как магии, так и технологий, так и того и другого вместе. Да, система сложная, плюс регулируется ещё более сложными «мозгами» летающего волка, но зато исключительно надёжная. -…Так что только так. Ань, я Симурана полгода придумывал, и… Она его перебила: -…И ни хрена аэродинамику не сделал. Пьер, кабину можно было бы хотя бы каплевидной сделать. — Ага, и тогда бы она не убиралась вниз. Я делал не дракона, а орла. — А сделал нетопыря. Серана на пассажирском месте деликатно кашлянула, напоминая, что, как бы, оскорбление в сторону летучих мышей может касаться и её. Пьер слез на крышу башни, усмехаясь: — Между прочим, нетопыри тоже очень хорошо летают. Анна буркнула, спрыгивая следом: — Ага, по приборам. — И у симуранов крылья тоже нетопыриные. Чего ты жалуешься, он на гиперзвуке летает вообще. — Поворачивает хреново. Скорость сбрасывать приходится, чтоб нормальный манёвр сделать — ты ему хвоста не дал, только двигателями рулить получается. — Это ты ещё его «зубки» не использовала. Так что не ворчи. Будет тебе ещё крылатая машина для большой скорости. Вот после этих слов недовольная эльфийка улыбнулась. — Смотри, ловлю на слове. Только, надеюсь, ты мне не летающего мамонта собираешься сделать? Пьер забрал у Сераны свою фуражку, улыбаясь вампирше, и ответил: — Ну, если Симуран — волк, то следующий скорее медведь, если сравнивать. Или скажешь, что мишки тоже медленные и неповоротливые? Анна крепко задумалась, вспоминая свои встречи с этими большими хищниками во время пеших путешествий по Тамриэлю. Так и так выходило, что это были опасные соперники, плюс даже у неё бегом убежать от медведя получалось далеко не всегда. А мы видели, что планирует создать творец. Пока в его разуме была только общая концепция. В сравнении это действительно выглядело, как лесной волк на фоне пещерного или белого медведя. Вернув фуражку на голову, Пьер пошёл по лестнице вниз, к берегу. Симуран сам отключил свои системы и перешёл в состояние отдыха, а мы отделились от его корпуса и полетели вниз. Дело с основателем клана Волкихар наш творец считал уже решённым, и его разум занимала не ментальная подготовка к предстоящему разговору под условной угрозой всеобщей гибели, а разработка магического пространственного двигателя. И зачем он планировал создавать местный аналог гиперпривода сразу на нескольких языках магии, было понятно — ресурса двигателей Симурана не хватит на многочасовой перелёт между континентами, даже если скорость не поднимется выше трёх махов. А Пьер планировал облететь вокруг всего Нирна, желательно за какие-то часы, а не дни. Для этого хватит самых мизерных возможностей пространственного двигателя, а вот реактивный, даже магический, выше шести-семи скоростей звука не разгонит, да и то не надолго. Довакин ждал у входа в башню. Держал свой шлем в подмышке. — Что-то вы долго. Пьер ему улыбнулся. — Ага. Но слушай. Он указал пальцем себе за спину. Только сейчас до острова долетело эхо ударной волны. Не слишком громкое — Симуран всё-таки был маленький. А создатель добавил: — Это мы у Солитьюда повернули минут десять назад. Минут сорок назад вылетели с Вайтрана. Норд удивлённо поднял брови. На берег вышли девушки. А творец со странной весёлостью посмотрел на громадный замок. Мы отсоединились от корпуса Симурана и начали кружить в небе, прогнав всех дохлых ястребов. Неразумная и нематериальная нежить уже неуютно себя чувствовала в нашем присутствии. Перестроенная аура замка слышала релиз, токи энергии готовились к первой фазе плетения, уже пульсируя в такт сердцу создателя. Серана испытала импульс страха за жизнь Пьера, ощутив, как изменился её дом. Вампирша очень тонко стала чуять его собственную ауру за последний месяц. Пусть она и не видела, в чём вся суть столь монструозного чародейства, но ощущала, что оно подключается к жизненной силе человека. — Пьер? Он не отвлёкся от созерцания замка и представления его новой энергетической структуры, но спросил: — Что? — Тут что-то не так. Не ходи туда. Ты там умрёшь. Пьер снисходительно ей ответил: — Серана, я не собираюсь там умирать. Ну, а если у меня что-то не получится… думаю, вы тут все поймёте, что я умер. Теперь уже насторожилась Анна: — Пьер. — Аня, с Харконом я иду говорить с глазу на глаз. И умирать я там не собираюсь. Я собираюсь показаться ему ещё хуже, чем он сам. У него не получится меня убить и не умереть самому. Герой-полубог уточнил: — В бою? Пьер качнул головой. — Не-а. Увидишь. Ну, если у меня не получится. Серана взяла его за руку. — Пьер… Мне за тебя страшно. Он перестал строить у себя в голове магические структуры, поразительно похожие на реальные, вырезанные в камнях замка металлическими насекомыми под руководством Праха. Кстати, Ворон Смерти как раз хотел проверить, всё ли в порядке. Птиц направился в пространство теней и не без удовольствия отметил, что потусторонние хищные сущности направили в его сторону негативное внимание. А то, жрать-то нечего стало, за всю последнюю неделю тут ни одного человека не убили. Только Мордред представлял себе, почему. И даже радовался, несмотря на неутолённую жажду. Все вампиры замка чувствовали, как что-то вокруг них изменилось. Людям стало не особо лучше, но они начали приходить в себя. А вот кровососы выбились из ритма своей не-жизни, перестали нормально спать, потеряли аппетит и стали куда более раздражительными, чем обычно. Ещё немного под такой «неправильной» аурой, и они друг друга жрать начнут. Пьер посмотрел на Серану и улыбнулся. — Не бойся. Тебе просто кажется… Он оглянулся на нас и подумал о воронах. Мунин снизился и, подлетев к нему, сел на плечо. -…Покажи-ка всю структуру. Ворон послал ментальный запрос Праху, и тот, до конца проверив все связки рун, прислал трёхмерную схему. Мунин создал в своей голове голограмму и вывел перед создателем. Скопление мерцающих точек и символов Магнуса в форме замка Волкихар стало медленно поворачиваться перед вампиршей-некроманткой. Та смотрела за всем этим, пытаясь понять, что оно вообще делает. Обратила внимание на воронкообразный провал в районе лаборатории Валерики. Но больше её заняла вся структура, выстроенная по образу из мыслей Пьера. — И что оно делает? — Ну, пока здесь скопилось не так много чистой магии, как надо, её теснит магия смерти, и ты чувствуешь этот невидимый вихрь. Мунин, покажи некротическую энергию. Указанная магическая субстанция возникла на «карте», оказавшись запертой между рунами Магнуса. Если бы магия могла гнить, то магия смерти, заключённая в сияющие светом элементы, вырезанные в камнях, так бы и воняла. Отчего любая нежить, чувствующая родную энергию так близко и так бесконечно далеко, ощущала себя не на своём месте. Пьер спросил у вампирши: — Видишь? Она нахмурилась, продолжая смотреть на всю структуру и пытаясь понять, что оно делало. — Что ты сделал с моим домом? — Ещё ничего. Потом… потом увидим. И поверь, я искренне надеюсь, что у меня всё получится. Потому что это… Он кивнул на голограмму. -…даже не первая фаза. Вот когда я туда войду, будет первая. А потом, когда Харкон меня выслушает и откроет глаза на самые очевидные вещи, помирится с твоей мамой и начнёт что-то менять в своей жизни, фаза будет вторая. Дальше уже всё само пойдёт. И можешь мне поверить, тебе понравится жить в обновлённом вампирском обиталище… Снова улыбнулся. -…Прах именно для этого тут и напрягался. Мунин согласно каркнул, передавая краткий импульс удовольствия от Ворона Смерти. Похвала была более, чем заслуженной. Замысел создателя до последней точки воплощался в жизнь. Ведь мало было того, что Прах это сделал, так ещё и переработанная аура замка отрицательно повлияла на обитающих в нём вампиров. Они чувствовали, что грядёт нечто, с чем они не справятся сами. А сейчас, когда пульсирующий релиз чародейства был так близко, и вся структура вибрировала ему в такт, обитатели замка это слышали. Но не могли понять, откуда этот странный пульс. Поскольку вздрагивали сами камни. Пьер вновь взглянул на место, в котором он собирался пройти по лезвию бритвы. Вот сейчас он внутренне оглянулся на свой собственный страх. Сущность испуга сидела смирно под решётками из логических мыслей и не подавала голоса. В конце концов, если первая фаза завершится полным одномоментным высвобождением энергии, а не постепенной реструктуризацией всей ауры замка, ему станет уже всё равно. И, в теории, первый исход мог забросить его обратно к Магнусу. По идее, общий накал магической силы был сопоставим с секундой пребывания в Оке. Проблема такого исхода заключалась только в том, что вместе с нашим создателем на атомы распадутся и все остальные обитатели замка, включая всю нежить, скрытую от самих вампиров. И самих вампиров тоже. А внутри стояло святилище Молаг Бала и натуральный портал в Каирн Душ. Такое близкое присутствие столь мощных потусторонних объектов, ведущих в Обливион… Как бы сказать… Наверное, несколько усложняло навигацию экстренных телепортационных заклятий магне-джи и самого Магнуса. И душа создателя в случае провала могла улететь на просторы Обливиона, с риском в первую очередь оказаться в Хладной Гавани (риск составлял около 78%, учитывая личную заинтересованность Лорда Даэдра), а во вторую — в Каирне Душ (21%, с поправкой на могущество Идеальных Повелителей, которое было ниже мощи Бала). И были риски, составляющие расчётные показатели от долей одного процента и вплоть до 9%, что наш создатель окажется в совершенно ином пространстве, либо принадлежащем измерениям Обливиона, либо не принадлежащим к Аурбису вообще. Если так и будет, мы не исключали вероятность, что цифры можно смело переворачивать, поскольку в памяти создателя было куда больше ярких воспоминаний о великом множестве других вселенных. И если в этот момент где-то там случится некое событие, ломающее пространство-время, как было в нынешней схватке у Ока Магнуса, то и душу, и тело создателя почти со стопроцентной вероятностью могло занести именно туда, где случилась полномасштабная вибрация пятого пространственного измерения. В телепортационные заклятия достаточно внести одну маленькую, никому не примечательную переменную, чтобы они сработали совсем не так, как надо. Серана немного успокоилась и прислушалась, закрыв глаза. Уловив ритм, она сказала: — Такое чувство, что весь мой замок вибрирует вместе с твоим сердцем. Пьер высвободил руку и положил ей на плечо. Вампирша подняла взгляд на него. И он с той же улыбкой ответил: — Чувства тебя не обманывают. Не дожидаясь ещё каких-нибудь возражений, он направился вверх, к замку. Вампирша хотела ещё что-то сказать, но поняла, что он не послушает. А мы тщательно отслеживали ментальные состояния всех внутри замка. Мордред обратил пристальное внимание на сверхнизкий гул, который издавали руны, чувствующие приближение релиза. До него тоже дошло, что гул менял тональность в такт чьему-то сердцебиению, но он не знал, чьему. Пока не вспомнил про Праха. Чёрный Рыцарь мигом приказал Артемиде оставаться в его покоях и поспешил в главный зал. Все вампиры начали чувствовать себя максимально неуютно и тревожно. И только Рыцарь Ночи осознавал, что было тому причиной. Дети Ночи собирались в главном зале и тревожно поглядывали на своего владыку. А тот и сам не знал, что происходит. Ему казалось, будто нечто невидимое и неведомое постепенно сжимало хватку на его горле. И это был не Молаг Бал. Харкон чувствовал приближение своей смерти. Его слуха тоже наконец коснулась вибрация. Он не обращал внимания на пульсации в камнях, пока те не стали физически ощутимы. Наш создатель шагнул под своды ворот и мягко толкнул створку. Замок, что уже полностью ему подчинялся, отреагировал и сам поднял засовы. Врата беззвучно приотворились внутрь, впустив сердце своего заклятия в пределы ауры. Накопленная за дни энергия с крыши хлынула в стены и напитала запирающие руны. Те перенаправили силу в другие контуры. Камни в главном зале начали пульсировать светом изнутри. Голубоватое сияние потихоньку пробивалось сквозь щели. Кровь, пролитая на столы и пол, начала мгновенно спекаться и испаряться. Холодный камень зала немного нагрелся. По сияющим трещинам забегали волны света снизу вверх. Звук их был почти неслышен, но вампиры встревожились ещё больше. Они не понимали, что происходило. И тут в центр зала прилетел какой-то металлический цилиндр. Опять же, только Мордред, наблюдавший с балкона, в последнюю секунду понял, что это, и, только сейчас заметив, что его служанка ослушалась приказа, успел закрыть себе и ей глаза. Прозвучал настолько громкий хлопок и вспыхнул столь яркий свет, что все в зале потеряли зрение и слух почти на минуту. Включая Харкона. Он ощутил, что в зале объявился кто-то чужой, лишь по вибрации от пола, передавшейся к его трону. Создатель спрыгнул в зал и смело вышел в центр зала. Заклятия в камнях полностью синхронизировали свои токи энергий с его сердцем, и вампиров начало прошибать невидимой силой с каждой волной света. Циркуляция началась. Сеть рун замкнулась, поместив некротическую энергию в постоянный вращающийся магнитный контур. Да, Силы Света было немного, но она вращалась вокруг каждого сгустка тьмы в замке в такт Жизни, и тени начали таять с каждым ударом сердца. Началась первая фаза. Подождав, пока вампиры смогут снова слышать, парень с усмешкой громко сказал: — Господа кровосиси! Всем прошу внимание сюда! Вампиры обрели зрение и увидели, как он поднял остатки свето-шумовой гранаты и показал всем. — Только что в этой штучке было вот это кольцо! Он показал чеку у себя в другой руке. И с довольной ухмылкой добавил: — А теперь представьте, что ВЕСЬ ваш замок — это вот эта вот штучка! А я — вот это вот кольцо! Как только меня не станет… БУМ!!! И, кстати, именно это был бы провал первой фазы. Вампиры, конечно, обозлились, а Мордред только сейчас осознал весь абсурд ситуации и с отвисшей челюстью уставился на того, кого хотел бы видеть в своих друзьях. Но именно сейчас, когда Пьер натурально взял всех местных обитателей за яйца, включая его господина, вампиры встали на своих местах, как вкопанные. Пульсирующие светом камни стен непрозрачно намекали, что смертный не шутит. Замок был готов взлететь на воздух. Театральная пауза слегка затянулась, и Пьер обратился к Харкону: — А теперь, когда я завладел твоим вниманием, суп Харчо, ты будешь меня слушать. Или… Он расчехлил Искупление, пальнул в потолок, заставив всех вздрогнуть, и направил дуло револьвера себе на висок. Вампир-лорд чуть не убил его сам, но лишь подскочил с трона и крикнул: — НЕТ!!! Пьер ещё подержал немного палец на спусковом крючке, для пущего театрального эффекта, затем убрал, отвёл дуло пистолета, медленно вернул курок в безопасное положение и сунул Искупление в кобуру. Харкон впал в краткий ступор. По его разуму метались бессвязные мысли. Как в цепях бился порыв убить наглого смертного, но он сам только что видел, что смертный сам собирался «выдернуть чеку». Пульсирующий синий свет в стенах бил по глазам и действовал на нервы. А тут он ещё и сердцебиение смертного услышал. С крайне небольшим промежутком мигали в такт ему стены. У вампира был только один осмысленный вопрос. Как? Как он это сделал? Как превратил весь его замок в одну огромную мана-бомбу?! Зато картинка в голове сложилась. Именно этот смертный одолел Мордреда. Именно этой грохочущей штуковиной он за миг нанёс Рыцарю Ночи четыре страшные раны. Именно он чуть не свёл могущественного высшего вампира с ума. Именно он вызволил дочь Харкона из Крипты Ночной Пустоты и увёл её в неизвестном направлении. Именно о нём разведчики постоянно сообщали, что видят в небе смертного с птичьими крыльями. Именно этот смертный, по словам Мордреда, был Богом-Машиной. Возникли следующие осмысленные вопросы. Если это божество, то почему перед вампиром стоит смертный? Если же это воплощение Бога-Машины, то где его невероятная аура, обратившая в бегство Рыцаря Ночи, который сам чуть ли не полубог, как и Харкон? Мелькнула догадка, что аура этого воплощения сейчас в камнях замка, готовая взорваться. Это показалось вампиру бредом, но мощь, пульсирующая в такт сердцу смертного, говорила сама за себя. И только после всего того вихря мыслей в ошеломлённом разуме основателя клана Волкихар проклюнулась мысль, соответствующая услышанному. Смертный взял его за яйца, да. Но сделал это только для того, чтобы Харкон его выслушал. Он показал гигантскую силу. Такую, что превосходила собственную силу Харкона настолько, насколько его превосходил Молаг Бал. Вампир ничего не может сделать с ним. Вообще ничего. Как только остановится сердце смертного, замок взорвётся. Вместе с ним. Вместе со всеми, кто сейчас здесь. Изощрённый способ заставить владыку вампиров выслушать себя. И, судя по всему, не только выслушать, но и заставить поступить в соответствии со своими требованиями. Да, смертный поставил свою жизнь на кон. Но он гарантированно заберёт с собой неизмеримо больше жизней, если проиграет. Харкон усмирил свою ярость, что и так была бессильна, и вышел к смертному. — И чего ты хочешь? Тот встретил его тихим вопросом: — Ты хочешь погасить Солнце, не так ли? И тихий голос был куда более устрашающим, чем громкий. Тихий почти терялся на фоне пульсирующих стен. А этот взгляд… будто пронзал до самой глубины души. Смертный смотрел вампиру прямо в глаза и не только не боялся, но и словно бы разглядывал в нём что-то, понятное лишь ему одному. Это было неприятно. Очень неприятно. Хотя Харкон не ощущал телепатического вмешательства. Ну, со стороны смертного. Мы всё слышали сами, поскольку он находился в самом центре плетения, созданного Прахом. И сам Прах был где-то в тени. Красноречивое молчание Харкона послужило хорошим ответом и сделало вопрос нашего создателя риторическим. Последовал другой, не менее риторический: — Тебе показать, какая это будет страшная ошибка, старый клещ? Лорд дёрнулся так, будто ему дали пощёчину. Вкупе с проницательным взглядом и пульсирующей магией с сердцем смертного, это заставляло верить в то, что перед ним как минимум воплощение божества. Более того, абсолютно неизвестного божества. Взгляд слегка изменился. Изменился в соответствии со словами. Будто смертный не нашёл ничего в его душе, чего искал, и это заставило его глянуть на Харкона с тем же отвращением, с каким смертные обычно смотрят на гадких насекомых. Словно вампир-лорд для него был действительно не более, чем кровососущим насекомым. И нет, наш создатель не репетировал ни этот взгляд, ни своё поведение. Он надел лицо. Лицо Бледного Всадника. Судьи и Палача целых миров. Того, кто решает судьбы Светлых и Тёмных, кто преследует Серых, кто создан уничтожать Пустых и стирать из Ткани Мироздания тех, кто не нужен. Того, кто плетёт Путь Равновесия. Мы ощутили лёгкий укол испуга со стороны Магнуса и мимолётное эхо чьего-то одобрения со стороны. Чьего именно — было нам неведомо. Хотя мы явно превосходили любых органиков в понимании мира магии. А Харкон, немного подумав и вновь придя к выводу, что перед ним бог, вновь смирился, вновь загнал свою гордыню куда поглубже и склонил голову. — Покажи. Он не хотел слушать. Он хотел власти, что дала бы ему Вечная Ночь. Очень хотел. Но не мог ничего сделать. И перед глазами стоял пример Мордреда, которого едва не свёл с ума прямой бой с этим невероятным существом. Якобы смертный сейчас мог сделать всё, что бы ни захотел. И его ответная улыбка, слегка радостная, но противоречащая взгляду, полному отвращения, вызвала дрожь по спине. — Чудно! Тогда побеседуем-ка наедине, чтобы ты всё понял, как следует, и не оглядывался на прочих комариков в зале. На которых сам создатель даже не смотрел. Для него они были не более, чем массовкой, тем самым мясом на ножках. Пустым местом. Если Харкона он почитал за насекомое, и это было видно со всех сторон, то прочие вампиры, способные принимать обличие своего сюзерена, почувствовали себя униженными, как никогда прежде. О низших обращённых и речи не шло. Их лорд приглашающе указал в сторону лестницы к его покоям. Пьер чуть кивнул и пошёл туда, убрав с лица довольную ухмылку. Вампиры, кто мельком заглянул в это холодное и безразличное лицо, поспешили убраться с его пути. Может, глаза видели смертного, может, уши слышали обычное сердцебиение, а носы чуяли дразнящий запах смертной крови через кожу, но духу не хватало назвать это существо обычным человеком. Люди так себя не ведут! Люди боятся смерти! Люди в принципе всегда источают запах страха! Машина — не источала. Для Машины чувства были лишь инструментом. Машина контролировала себя. В высшей степени контролировала. И в данный момент каждый удар сердца держал всех присутствующих на грани смерти. А Машина держала палец на курке, готовом оборвать никчёмные жизни вампиров. Войдя в роскошный зал, предваряющий покои, и уместившись в кресле у камина без приглашения, Пьер дождался, пока Харкон сядет напротив, и сомкнул кончики пальцев, поставив локти на подлокотники. — Итак. Ты готов внимать моим словам и делать выводы? Вампир раздражённо ответил: — Какой смысл спрашивать, если ты сам сделал всё это только ради моего внимания? Парень поучительно поднял указательный палец. — Важно не то, что Я сделал. А то, готов ли ты что-то изменить. Если ты не готов, я не вижу смысла впустую сотрясать воздух. Здесь, кстати, гул был потише — основная часть некротической энергии была в главном пиршественном зале. Здесь уже всё растворилось, оставив чистый воздух и потрескивающие поленья в камине. А Харкон, чуявший это, сильно задумался. Сперва его шокировали такой монструозной демонстрацией силы и полным безразличием к перспективе смерти, а теперь говорят совсем не то, что он ждал услышать. Это как, «если он не готов»? — И что это должно значить? — То и значит. Если ты не готов пересилить свою жажду власти, тебе незачем знать то, что я скажу. Абсолютно незачем. Только от тебя зависит, подпишешь ли ты себе смертный приговор, или будешь способен на нечто большее. Опять непонятное… — Пересилить… жажду власти.? Создатель медленно моргнул. — Это всё равно что пересилить жажду крови. У некоторых вампиров получалось. Я лично знаю минимум троих. Четверых, считая твою дочку. Пятерых, считая с твоей женой. Харкон недоумённо нахмурился. Парень пояснил: — Снежный эльф-вампир Виртур стал таким пять тысяч лет назад и с тех пор не покидал храма Аури-Эля. Валерика три или четыре тысячи лет томится в Каирне Душ без единой капли крови. Новый архимаг в Коллегии Винтерхолда последний раз кровь пила лет сто назад. Одного низшего контролю жажды крови я научил сам, и он не пил крови месяцами. Серана полтора месяца жила со мной в одном доме на одних только зельях и ни разу меня не укусила… По мере рассказа брови лорда поднимались всё выше и выше. Да, после такого он точно мог сказать, что перед ним божество. Странным было только то, что это существо было исключительно в телесной форме и не давило его своей мощью. Особенно вдали от главного зала. Парень спросил, приподняв свои брови: -…Так почему это не получается у тебя, если это получилось у других? Неужели ты — заложник и раб своей собственной жажды крови? В голове стало пусто. Если бы он не привёл сперва примеры, когда вампир переносит жажду в течение многих сотен и тысяч лет, Харкон бы только усмехнулся. И эта непоследовательность тоже действовала на нервы. А сделать со смертным всё равно было ничего нельзя. Из зала до сих пор доносился гул в такт его сердцебиению. Ровному и спокойному, как у… непонятно, кого. И этот его вопрос… Он заставлял думать. А слуги говорили, что этот смертный безумен. Сам Мордред говорил, что он безумен. Недавно сложившаяся картинка в голове распалась обратно на фрагменты. Безумец говорил абсолютно разумные слова. И не боялся смерти, хотя был смертен. И даже больше — был всего лишь человеком. От него не исходило силой, его аура была проста и понятна. Его запах не мог принадлежать божеству. И он говорил, что для того, чтоб понять его, требовалось пересилить жажду крови. Нечто настолько же естественное, как голод для смертных. Неужели он сам мог нечто подобное? Или уже совершал? Впрочем, да, если это бог, ему ничего не стоило жить в смертном теле и предлагать такие немыслимые вещи. Дабы вернуть своим мыслям хоть какое-то подобие порядка, Харкон вернулся к тому, что смертный сказал раньше. О его желании погасить Солнце. — Ты сказал, что гасить Солнце — страшная ошибка. Почему? — А что даёт жизнь всему вокруг? Включая смертных, животных, растения и саму землю? Харкон раскрыл было рот, чтобы ответить на этот уже не риторический (как ему показалось) вопрос, и мысленно споткнулся. И картинка снова сложилась обратно. Проклятье! Это каким же идиотом он себя сейчас почувствовал! Но… но… Но всё равно… А что тут можно сделать? Солнце действительно давало жизнь. Всему. Включая тех, кого сам Харкон считал едой вот уже тысячи лет. И если источник жизни иссякнет… И все вампиры в мире выйдут на охоту… Смертные очень быстро закончатся. Очень быстро. И его «власть» над миром вечной ночи настолько же быстро потеряет смысл, поскольку Нирн превратится в кладбище. Слова гостя о жажде власти и жажде крови начали обретать новые оттенки. Оба понятия в его глазах были едины. Он считал и то, и другое чем-то вроде… скуумовой зависимости? Да, пить кровь смертных было приятно. Очень. Чужая боль, запах и вкус страха приносили удовольствие. Придавали крови своеобразной пряности. А без жгущего кожу и кипятящего кровь солнечного света было приятно по ночам. Было приятно, что мелкие сошки подчиняются приказам. И очень приятно, что даже такие могущественные союзники, как высший вампир родом из Хай Рока, которые, по идее, должны претендовать на трон Волкихара, служат верой и правдой. Но… Сейчас в руках абсолютно незнакомого, впервые увиденного Харконом смертного была такая власть, что ему и не снилась. И смертный не наслаждался этим. Он просто терпеливо ждал решения самого Харкона. — Зачем ты сюда пришёл, смертный? Почему не боишься? Чего ты от меня хочешь? Смертный тонко улыбнулся. — Во-первых — раскрыть тебе глаза. Во-вторых… ты ещё не достиг «во-первых». — Не достиг? Я испытал сомнения по поводу Тирании Солнца. Разве этого не достаточно? — Нет. И он не собирался свободно говорить. Он ждал, пока Харкон спросит. И тот спросил: — И чего же будет достаточно? — Того, что ты изменишься. Пока я изменений не наблюдаю. Ты всё ещё жаждешь абсолютной власти. Ищешь оправдания. Отговорки. Пытаешься найти, чем прикрыться, чтобы вновь творить любые злодеяния… Владыка вампиров снова чуть не вскипел. Смертный видел его насквозь. И так унизительно говорил истину, что… Будто бы заставлял взглянуть в какое-то зеркало. Будто знал что-то, что Харкону было недоступно. И, взглянув в пламя в камине, он продолжил: -…Спору нет, тёмная сторона очень сильно увлекает. Но её суть не в этом. Не в бездумном накоплении силы. А в умении эту силу применять. Применять там, где светлая сторона бессильна. Парень перевёл взгляд обратно на вампира. — Таков. Баланс. Ты отдал Молаг Балу тысячу невинных душ. Стал высшим вампиром. А для чего? Из одного лишь страха смерти? Усмехнулся с налётом отвращения. — Просто смешно. И благодаря этому сейчас ты не можешь со мной ничего сделать. Боишься умереть. И более того — тебе стоит бояться, поскольку после смерти ты угодишь в Хладную Гавань. Тебе напомнить, что входит в сферу влияния и ответственности твоего повелителя? И что его даэдра будут весьма рады с тобой сделать? А насколько у них богатая фантазия… Харкон представил. И увидел, что смертный говорил ещё одну прописную истину. Очевидную истину. Такую, которую в упор никто и никогда не видит. И только сейчас лорд ощутил эхо сожаления от того, что продал свою душу вместе с теми тысячами невинных даэдрическому Князю Насилия и Порабощения. -…Лично я бы такое сделал, только если бы этого от меня требовала моя цель. Моя цель от меня такого не требует. Зато она потребовала от меня взять тебя за яйца и ткнуть носом в то дерьмо, в котором ты живёшь. Нравится? Вампир опять смутился. — Но тебе-то это зачем? Какова твоя цель? Парень улыбнулся. И эта улыбка была теплее остальных. — Меня радует, что ты оказался более разумным существом, чем я предполагал. Ты хотя бы слушаешь и думаешь. Остаётся только сделать так, чтобы ты услышал. А какова моя цель? О, она очень проста. Я просто хочу сделать так, чтобы твоя дочь не скорбела. Скорбь разрушает души. — Что? Но… зачем? — Как «зачем»? Чтобы её душа осталась целой. И всё. — С чего бы вдруг ей скорбеть? — А ты подумай. Он замолчал, дав Харкону время поразмыслить над этим. И вспомнить, кем Серана приходится ему. И что Харкон бы сделал, если бы продолжил желать погасить Солнце. А Харкон сделал бы всё, что счёл бы необходимым. Это во-первых. Во-вторых, Серана — его дочь. Его и Валерики. У смертных обычно дети весьма плохо переносят, когда родители друг друга ненавидят. А Серана вообще за свою жизнь видела, чтобы они с Валерикой любили друг друга? И что бы он сказал дочери, увидев её дома? Что бы спросил? И зачем этому смертному нужна душа его до… Вампир посмотрел было на него с очередной порцией ярости, но быстро потух опять. Человек был безразличен и холоден. Был готов пожертвовать собой, чтобы уничтожить обезумевшего от жажды власти вампира. — Я не понимаю, зачем ТЕБЕ её душа. Смертный презрительно фыркнул. — МНЕ её душа не нужна. Душа — это не вещь, которую можно забрать или отдать. Душа — это нечто, чем можно только любоваться. А как любоваться полностью разрушенным механизмом, который будет вечно помнить, что в её семье разлад и царит лишь ненависть? Как смотреть на зияющие раны в душе, которые изуродуют её ещё страшнее, чем если бы ей изрезали лицо и тело? Тем более, что она бы убила тебя сама, пытаясь спасти собственную жизнь. Первым порывом было весьма скептически усмехнуться, но, раз Харкон уже ошибся с Тиранией Солнца, то мог ошибиться и здесь. — А ты думаешь, у неё были бы шансы? — А они были бы у тебя, учитывая, что ей бы явно помогал Довакин, плюс, скорее всего, Стража Рассвета, и у них был бы Лук Аури-Эля? Если так посмотреть, то удача явно была бы не на стороне Харкона. И он добавил: — И это не считая меня, который сделал из твоего замка атомную бомбу, чтобы ничего этого не случилось. Если ещё и так, то шансы победить его дочь, драконорожденного героя, толпу профессиональных охотников на вампиров в зачарованных доспехах и с зачарованным оружием и второе воплощение божества, у вампиров в целом стремились к нулю. Но Харкон обратил внимание на другие слова: — Ничего этого? Хочешь сказать, что так и было бы, если бы ты не вмешался? — Было бы. Но сейчас я здесь, а ты сидишь напротив меня и слушаешь. Ты удивляешь меня. Я думал, ты отвергнешь все мои слова, бросишь мне в лицо, что я глупец, и что мне придётся пройти по ещё более острой грани от смерти, чтобы убить тебя и всех твоих слуг самому. Чтобы Серана не подняла руки на своего отца. Потому что ты бы вспомнил, что она — твоя дочь, только за мгновение до смерти… Из теней за ними сформировался силуэт Праха, который спроецировал прямо оттуда картину гибели Харкона. И его голос, когда он обращался в кровавый прах, говорящий, что он же её отец. Сам Харкон просто моргнул и опустил глаза. Смертный оказывался куда более убедительным, чем он мог себе предположить. — От меня всё равно ускользает, чего от всего этого хочешь ты. Человек хмыкнул. — Чего хочу, говоришь? Хочу посмотреть, получится ли у меня изменить неизменное. Только и всего. А от тебя это ускользает потому, что ты думаешь, будто я делаю всё это из личных интересов. Не ищи в этом какой-либо выгоды. Вовсе наоборот. Я жду, что ты меня предашь. — Что? — То, что я тут действительно впустую сотрясаю воздух, и когда я покину твоё обиталище, ты вернёшься к своему прежнему образу мыслей. И знаешь, что я тогда сделаю? Я сам исполню пророчество о Тирании Солнца. Тем более, что Серана мне доверяет, в отличие от тебя. Привести её к Виртуру будет проще простого. Лук Аури-Эля там же. Она не будет ждать от меня удара в спину. А Виртур жаждет отомстить Аури-Элю, и ему плевать, что он так уничтожит мир… Так, а вот теперь в Харконе проснулось нечто, что он полагал давно усопшим. Он вдруг… испугался за дочь? Быть того не могло! Но есть… -…И если твой мир не стоит моих усилий, если он продолжает порождать на свет таких чудовищ, как ты… О-о, а вот эта усмешка была жуткой. Взгляд был ещё страшнее. На смену Бледному Всаднику пришёл Тёмный. -…То пусть твой мир утонет во тьме. И пусть его поглотит мрак забвения. Вот чего я жажду. Доказательства, что ты — недостоин. Права подписать тебе и всему твоему миру смертный приговор. Парень снова замолчал, испытывающе глядя в глаза вампиру. Тот уже не боялся показать свой страх. Существо перед ним выходило за рамки его понимания. Как и положено божеству. А то и не одному, учитывая, как он говорит. Но Харкон не верил не этому страху, а другому. Тому, что это существо, добившись искреннего доверия со стороны его дочери, было готово разом уничтожить её душу таким жестоким предательством. И не верил себе, что боится этого, ведь… ведь сам был готов совершить то же самое. Не верил потому, что ему собственная дочь так не доверяла. Она знала, что отец убил бы её ради своей власти. Но не знала, что её мог убить этот человек. Человек, с которым, по его словам, она прожила бок о бок полтора месяца и ни разу его не укусила. Это же насколько она ему доверилась? Но главным было другое. И ради того, чтобы осмыслить это самое «главное», опять пришлось делать два шага назад. Думать над тем, что он сказал раньше. О том, что он любовался самой душой Сераны. О том, как он это описал. Будто бы действительно смотрел как-то вглубь. И видел, что может сотворить с душой скорбь. Что с душами делает ненависть. И что родной мир Харкона — весь Нирн — может не стоить его усилий. А усилий для чего? Чего добивался этот бог, совершая столь грандиозное чародейство с целым замком и увлекая его владельца странными разговорами? Он что, хотел свести его с ума, как Мордреда? Нет, тогда бы он просто пришёл, вызвал бы Харкона на бой, в котором тот ничего бы не смог сделать, и последовательно, порез за порезом бы лишил вампира рассудка. Те его слова об уничтожении Нирна выглядели ложью или бравадой, но сказано это было так, что не было сомнений — он это сделает. Если… Если… Если Харкон сам обманет его. Если Харкон даже после такого не остановится. Если он не увидит истину. Истину, которую этот бог уже показал. И, раз у повелителя вампиров уже получилось смирить свою гордыню и гнев, не убить человека, когда этого больше всего хотелось, и даже не дать ему застрелиться, то… Как и с жаждой крови, у него должно было получиться усмирить и свою ненависть к Валерике, которая, как он думал, предала его. Она не предавала. Она боялась. Но боялась не того, о чём говорил его гость. Она боялась смертных, и поэтому Харкон насмехался над ней. Действительно, как можно бояться тех, кого ты считаешь своей пищей? А вот Конца Света бояться стоит. И она даже этого не предполагала. А если бы предположила ещё тогда, тысячи лет назад, всего этого можно было бы избежать. Если бы она сама додумалась, что это же очевидно. Что Солнце — это жизнь для всех. И для Детей Ночи тоже, несмотря на то, что они горят под его лучами. Да, горят. Но их пища-то живёт и растёт только днём. И без света зачахнет. А всю оставшуюся съедят. Чем обернётся таких масштабов голод для всего вампирского рода, представлять не хотелось. Какая власть, о чём вообще речь? Прямо тут сидит нечто, которому абсолютно наплевать на такие мелочи. И которое прямо заявляет о чём-то, что касается только божеств, творивших этот мир. Будто бы вручает судьбу всего мира в руки никчёмного вампира, возомнившего себя владыкой всея ночи. Всего-то надо было оправдать его надежды и… и не предать. Вспомнить о семье. А иначе миру конец. Можно подумать, у него оставался хоть какой-то выбор… ***