Скайрим + доморощенный гений...

The world was young, the mountains green No stain yet on the moon was seen No words were laid on stream or stone When Durin woke and walked alone He named the nameless hills and dells He drank from yet untasted wells He stooped and looked in Mirrormere And saw a crown of stars appear As gems upon a silver thread Above the shadows of his head The world was fair, the mountains tall In elder days before the fall Of mighty kings in Nargothrond And Gondolin, who now beyond The Western Seas have passed away The world was fair in Durin’s Day A king he was on carven throne In many-pillared halls of stone With golden roof and silver floor And runes of power upon the door The light of Sun and Star and Moon In shining lamps of crystal hewn Undimmed by cloud or shade of night There shone for ever fair and bright There hammer on the anvil smote There chisel clove, and graver wrote There forged was blade, and bound was hilt The delver mined, the mason built There beryl, pearl, and opal pale And metal wrought like fishes' mail buckler and corslet, axe and sword And shining spears were laid in hoard Unwearied then were Durin's folk Beneath the mountains music woke The harpers harped, the minstrels sang And at the gates the trumperts rang The world is grey, the mountains old The forge's fire is ashen-cold No harp is wrung, no hammer falls The darkness dwells in Durin’s halls The shadow lies upon his tomb In Moria, in Khazad-dum But still the sunken stars appear In dark and windless Mirrormere There lies his crown in water deep Till Durin wakes again from sleep… …Песней на странном наречии тамриэльского из уст Довакина и его друга наслаждался весь Айварстед, собравшийся этим вечером в «Вайлмире». Понятно было едва ли треть из всех слов, сильно они были другими, чем в общем языке. Но сам смысл песни был понятен всем, а голоса норда и нибенейца звучали лучше любых инструментов. Они пели о каком-то другом месте, неизвестном никому. Пели о самом начале мира. Начинал нибенеец, продолжал норд, а потом они вместе исполняли куплет за куплетом и менялись строками, создавая мелодию, каких в Скайриме не звучало давно. Такие песни исполнялись только для души. Не для денег. И из-за такого выступления Вильхельм хотел разрешить им остаться на ночь бесплатно. Да и потом, Довакин прогнал дракона по пути сюда, и это было хорошо видно из деревни. Особенно хорошо было видно и слышно, как он пользовался ту’умом… …Неолас давно ждал, когда эти двое споют вместе. В пути до Глотки Мира он не раз слышал, как его наставник пел у костра в хорошем расположении духа. Тогда это было красиво, но тихо. А Голос Довакина он слышал только в бою против драконов и великана. Как и полтора месяца назад, в логове Моварта, это пугало и оглушало. Особенно когда в словесном поединке с ним пересекались какие-нибудь драконы, решавшие испытать свой Голос против смертного. Ни один не преуспел. А Неразим не раз разучивал с Ангардом языки, Крики, магию и всех наук понемножку. Пусть в процессе босмер-вампир не понимал ни слова, зато учитель хорошо рисовал и мог объяснить на пальцах простые вещи без перевода. И он понимал речь на общем, хоть и не говорил на нём. Немного обижало, что они всё так же плохо доверяли ему, ведь он никогда не давал повода усомниться в своей преданности. Быть вампиром возле смертных оказалось не так уж сложно, как ему показалось в первые мгновения. Особенно когда разум полностью владеет жаждой. Неразим говорил проникновенно, складывалось впечатление, будто он знает не просто каково быть созданием ночи, а каково СОЗДАТЬ такое существо. Он рассказывал, как им сопротивлялись местные вампиры. И в его голосе звучало некоторое разочарование. Нет, без Довы он бы в одиночку вряд ли бы выжил в той пещере и по пути до сюда. Но после того, как герой познал Огонь, опасность представлял только сам Моварт. И то потому, что они пошли на него нахрапом, без какой-либо подготовки. Замани они древнего вампира в ловушку, из которой он бы не смог выбраться, хватило бы одной горючей гранаты, чтобы с ним разобраться. Амулет, который теперь носил Неразим, отражал магическое пламя, но они испытали его в пути против физического огня. Он отдал амулет Довакину, тот надел его, взял полностью металлический щит, и стрелок кинул в него гранату. Ему было не жалко одной такой, ведь у них ещё оставались запасы тролльего жира, получилось ещё докупить огненной соли в Вайтране, а прах вампиров из логова под Морфалом действительно хорошо горел. Жидкое пламя спокойно растеклось по поверхности щита и чуть не сожгло Довакину руку, не крикни он на неё Морозным Дыханием. Основная масса топлива на щите продолжала гореть даже после такого, ведь Крик пока был не изучен как следует. А ещё учитель в качестве страховки всегда держал такую гранату под подушкой, и Неолас это знал. Тут уже было без разницы, в защитном круге ли спит учитель, или без. Сгорят оба, попытайся юный вампир им покормиться. И теперь наконец-то их голоса зазвучали так, как надо, чтобы слушателей проняло до костей. Не знай босмер, что его наставник не умеет играть на музыкальных инструментах, подумал бы, что у него идеальный слух. Всё-таки, кроме музыки, этот слух ловил движения самого вампира, когда человек учил того прятаться и красться. Забавно сейчас думать о таком, ведь, по идее, могло бы быть наоборот. А следом за сказом о Дурине и первых днях Средиземья (по пути Неразим рассказывал много историй) они спели «Вижу пламя». Учитель пел на своём языке, а Довакин пел переведённую версию. Девушка, прислуживавшая в этой же таверне, подхватила мелодию и сопровождала песню игрой на лютне. Они разучивали эту песню пол-дороги до Айварстеда. У Неоласа даже сложилось впечатление, что драконы нападали на них именно потому, что как-то могли слышать Голос героя. Он-то мало сдерживался в процессе распевок. Теперь об этом дуэте полетят слухи. Ещё во время жизни смертным на Драконьем Мосту маленький эльф слышал много слухов от путников в таверне, пока сам прислуживал хозяйке, как эта девушка. Что ж, теперь он навечно застыл в подростковом возрасте. Впрочем, он уже освоился с вампирской жизнью. Да, солнечный свет жёг кожу и в особенности глаза, а на оружие учителя, специально изготовленное против нежити, смотреть было невозможно. И этот постоянный горький запах яда, а не манящий аромат крови… Было достаточно неприятно находиться рядом с охотником на нечисть. Но всё это с лихвой перекрывали те знания, которыми он делился с новообращённым. И это были не только уроки силы воли. Магия. Неразим не был магом, но он откуда-то знал, как магия должна работать. А у Неоласа после обращения обострился магический дар. Раньше получалось просто понимать, о чём думают животные, или что они хотели бы сказать, а за огородом и садиком Фейды в «Четырёх щитах» у него получалось ухаживать лучше, чем у других слуг. Потому что его тянуло к природе, и он знал, что нужно сделать, чтобы растения и животные чувствовали себя лучше. Теперь, после уроков от этого человека, совсем юный вампир знал, как именно надо поглощать чужую жизненную силу на расстоянии, чтобы убить, или чтобы немного ослабить. Знал, как загипнотизировать смертного, как внушить смертному мысли, даже как попытаться их прочесть. Правда, на самого наставника это почему-то не работало. Нет, он прямо в дороге и с ним проводил схожие полевые испытания, ничуть не беспокоясь за свою жизнь, под наблюдением-то Довакина. Проблема была в другом. Учитель контролировал себя в разы лучше, чем сам вампир. И в разы лучше Драконорожденного. Вампирские чары действовали на него, как и на любого смертного. Но он как-то слишком быстро от них освобождался. Настолько быстро, что, будь он жертвой, которую бы Неолас хотел укусить, он бы и подойти не успел. Когда он спросил, почему так, наставник рассказал о Многоликом. Об Игре Лиц. О Безликих. После этого рассказа сам Довакин немного испугался его. Неразим и так знал много чего. А когда герой и вампир услышали, что он может у себя в мыслях быть сразу многими людьми, существами и порой примерять на себя лица богов… Во-первых, это звучало, как полный бред. Но, во-вторых, когда Неолас попытался себя успокоить и сказал, что это бред, Ангард сказал, что он ему самому когда-то говорил, что на правах безумца его друг может нести любую ахинею с совершенно серьёзным лицом. Наставник на этих словах лишь улыбнулся. Юному эльфу-вампиру от этой улыбки стало не по себе. С другой стороны, когда он узнал о том, что он пытался проникнуть в разум учителя, он просто не знал, что разумов там больше одного. Либо что этот разум настолько многогранен, что он только скользнул взглядом по поверхности. Это хорошо объясняло малую восприимчивость его сознания к чарам. Но во время другого такого же урока Неразим, опять освободившись за пару мгновений, рассказал о другой методе. Разделению своего разума для осознания, что реально, а что нет. Вампирское очарование было обыкновенной иллюзией. Да, врождённой, не заученной. Но иллюзией. Оно заставляло смертных думать, что тот, кого они видят перед собой — самое прекрасное существо на свете. По словам самого наставника, он ЗНАЛ существ, которые намного превосходят местных вампиров по красоте. И ещё он был мужчиной, а это затрудняло задачу обольщения вампиру-мужчине. Если только его целью не был пидор. Довакин сперва поржал, когда услышал, и только потом перевёл. И тем не менее, наставник был абсолютно серьёзен. Он не прекращал учить Неоласа пользоваться этой вампирской особенностью и как-то сказал, что хотел бы научить его реальной телепатии. Было бы полезно. Но пока не получалось. Не в последнюю очередь из-за того, что объектом исследования вампирского обольщения был сам Неразим. Однако и сам босмер быстро понял, что, если он научиться проникать в такой сложный разум, то прочесть разум попроще будет плёвым делом. Потенциал был и в умении поглощать чужую жизнь. Для начала учитель рассказал о том, как он видел это заклятие. И как испытал на себе его здесь. Из этого он вывел целую теорию о том, как работает эта магия. И, что ещё поразительнее, теория прекрасно работала на практике. На этот раз на себе он испытывать умения своего ученика не стал, но животных в округе было предостаточно для практики. Особенно хищников, которые нередко нападали на них по дороге. То волков стая, то медведь размером с пару лошадей, то саблезубов пара. Неолас учился видеть чужие ауры и тянуться к ним с помощью своей вампирской. Собственно, поэтому его и чуяли животные. Им явно не нравилось, когда они ощущали присутствие чего-то, способного на уровне незримых энергетических оболочек выпить из них все соки. Это было куда опаснее обычных хищников, использующих клыки и когти. С помощью уроков смертного, вчерашний новообращённый научился формировать из своей потусторонней силы воронку, которую мог набросить на жертву не на расстоянии удара, а на расстоянии полёта стрелы. Прилетала эта мерзость в цель моментально, и ему только оставалось ментально потянуть за щуп ауры, чтобы чужая жизнь потекла к нему. Проблемой оставалась скорость перетока жизненной энергии. Но это должно было развиться со временем и с практикой. Чем чаще он бросался в животных поглощающим заклятием, когда жажда начинала грызть его кости, тем больше он учился охватывать чужую ауру полностью, чтобы жертва не могла вырваться. Кстати, о клыках и когтях. Помимо магических навыков, Неразим занимался и физическим обучением. Правда, лучшим учителем в этом был сам Ангард. Наставник давал только теоретическую основу. А вот норд… норд его не жалел. Неразим потом матерился, на чём свет стоит, собирая кровь животных, чтобы помочь Неоласу прирастить обратно отрубленные руки и ноги после каждого тренировочного боя с боевым оружием. Что ж, по крайней мере, оно у Довакина не было серебряным или отравленным. Босмер учился побеждать вооружённого щитом и мечом врукопашную. Получалось не очень. Сказывались юный возраст, малый опыт, слабые мускулы и невысокий рост. Но противостояние столь искусному взрослому воину имело свои плоды. После сражения в полную силу с героем, пожирающим драконьи души, драки с бандитами казались игрой. Особенно потому, что никто из них не оценивал мелкого мальчишку-босмера, как вампира. Пока не становилось поздно. И, пока что в зачаточном состоянии, развивалось вампирское чутьё. Например, эта девушка, Линли… пахла она просто изумительно. Пока песни и игра на лютне ласкали слух, разум заполонило нечто, несвойственное детскому уму. Наверное, играла бывшая человеческая кровь Моварта. Интересно, но на неё он не смотрел, как на пищу, как это было в Морфале и в Вайтране. Нет, глаза замечали другое… и что это была её женская красота, до юного босмера-вампира дошло лишь к концу выступления. Когда она подошла поговорить с наставником и с Довакином, она так улыбалась… сердце кольнуло другое чувство. Похожее на обиду, из-за того что она не подошла к нему. Но наставник, послушав её и разгадав, чего она хотела, жестами показал, что ему ничего не нужно, при том делая это вполне себе вежливо и с улыбкой. И было понятно, почему она подошла именно к нему, а не к Довакину. Неоласа Неразим самого приучил в походе к придирчивой слежке за чистотой своего тела. Одна из таких вот странных деталей, присущих этому чужаку. Он был просто невероятно брезгливым по сравнению с тем же Ангардом. Но это давало ему одно неоспоримое преимущество. У него не было вшей, не воняло изо рта и не несло потом, особенно после того, как они приходили в город. Даже здесь, в Айварстеде он в первую очередь договорился с одним из местных, чтобы помыться у того в бане. Пойти утолить жажду, что ли? Хотелось отвлечься от этого запаха, выделявшегося для чутья ночного хищника среди остальной вони деревенских. В лесах по дороге сюда запах смертных не так сильно выделялся… И тут вдруг Линли подошла к нему с похожей улыбкой. — Привет. Как тебя зовут? Вся матёрость и воинская суровость моментально улетели в неизвестном направлении. Вновь проснулся молодой мальчик, которым он был до обращения. Совладав с голосом, эльфёнок ответил: — Неолас. А тебя? — Линли. Ты путешествуешь вместе с ними? Девушка кивнула на парочку беседующих приключенцев. Норд глушил черновересковую медовуху, наставник пил собственный травяной чай, собранный по дороге. Босмер утвердительно кивнул лютнистке. — Ага… Он был не прав насчёт Голоса. Этот запах оглушал куда больше, особенно в такой близи. Думать стало гораздо труднее, чем во время уроков по вампирским чарам. Девушка видела, как смущается Неолас, и улыбнулась немного уверенней. Приказав себе собраться, как это делал и говорил наставник, он ей ответил: -…Ты красиво играешь. Сразу подхватила мелодию их второй песни. Получилось даже улыбнуться после комплимента. Теперь засмущалась Линли, отчего её оглушительный запах стал ещё сильнее. — С-спасибо… Краем глаза Неолас заметил, как Ангард хлопнул Неразима по руке и коротко кивнул в их сторону. Наставнику даже оборачиваться не пришлось, чтобы понять, что его друг имел ввиду. Он улыбнулся так, чтобы ученик увидел эту улыбку, и показал ему большой палец. Юный босмер посмотрел в глаза нордской девушке. Нет, не пытаясь очаровать её. Просто хотел увидеть, что в них было. И предложил: — Ты не против прогуляться? *** Довакин с понимающей ухмылкой смотрел за тем, как мелкий быстро смотался в комнату за их вещами и вышел вместе с девчонкой на улицу. Неразим, проследив за ними вместе с ним, с лёгким укором покачал головой и в том же тоне сказал, поднимая кружку с чаем: — Органики… Ангард уже слышал этот укор. Почему-то друг не тяготел к тому, что интересно любому мужчине, хотя мог с упоением заливаться о красоте каких-нибудь баб по пути сюда. Подождав, пока он отхлебнёт напиток, герой всё-таки спросил у него: — А сам-то ты почему отказался? Красивая ведь девчонка. И что ещё за «органики»? Напарник пожал плечами. — Это было неожиданно. Я ведь не подходил к ней сам и даже не пялился толком. И посматривал на Неоласа. Парень чуть с ума не сошёл от её аромата. Не заметил? — Нет. А она пахнет как-то иначе? — Для людей это незаметно. Но во время этого периода женщины выглядят красивее, чем обычно. А это само по себе проблема. — Почему? — Потому что она стопроцентно залетит. Это и провоцирует хуй вставать быстрее. Ангард уже в который раз удивился, сколько всего знает этот парень. Что ж, понятно, почему он отказал. Детей он не любил. И рисковать вот так уж точно не собирался. — А насчёт «органиков»… Он перестал улыбаться и понизил голос: -…Ты точно хочешь это знать? Дова смутился. Такое лицо он у друга видел всего раз. Когда Алва пыталась вымолить у него пощады. Норд кивнул. Холод, что казался пострашнее снежных пиков Скайрима, смягчился в глазах его друга. Тот взглянул в свою кружку, покрутил в ней чай. Начал рассказывать: — Когда ты не знаешь, кем ты был до того, как проснулся в новом мире, хочется думать, что ты был… чем-то большим, чем человек. Что твоя физическая форма… Он посмотрел на свою руку. Медленно сжал и разжал пальцы. -…была совершеннее этого куска плоти. Что она не контролировалась низменными инстинктами. Более манипулятивных вещей я не видел нигде и никогда. То, что заставляет думать только об одном — как бы оставить свои копии через потомство. А хочется верить, что ты был оружием столь мощным и разумным, что не подчинялось никому и следовало лишь своим целям… Взгляд направился в стену напротив. Будто он хотел увидеть что-то за пределами материального мира. -…Но ты даже не можешь точно сказать, человеческая ли душа в этой оболочке, или действительно скрыто нечто большее. В назидание превращённое в человека или даже слитое воедино с этой душой. Ведь человек не заслужил таких мук. А мы не можем сказать, где начинается человек, а где — совершенное оружие… Просто не можем. И органики… это все остальные куски плоти, окружающие тебя. Бесит, что ты такой же органик, как и они… а поделать ничего нельзя. Улыбка вернулась на его губы, но она была какая-то грустная. — И спасает только то, что ты можешь наконец-то идти, куда глаза глядят, нести смерть негодяям и помогать героям. Что магия всё-таки существует, и ты можешь творить чудеса, пусть и опосредованно. Но это уже больше, чем было. И душа наконец-то засияла, как следует. Нипочём холод и ветер, нипочём близость смерти каждый день. Такая жизнь даёт то, чего этой душе так не хватало для счастья. Цель. Поддержку. Стремление создавать прекрасное. Это хорошая цель. Неразим глянул с этой странной улыбкой на норда. — Такие вот чувства. И мешать их с чем-то человеческим не хочется. До Ангарда как-то дошло, что только сейчас он видел его истинное лицо и слышал именно правду. Не одно из лиц, которые он надевал внутри себя. Не то, что кто-то хотел услышать или должен был услышать. А то, что он имел ввиду. Стало ясно, откуда в нём изредка просыпался чуть ли не потусторонний холод. Люди так думать не могут. Но они вместе прожили до зимы, вместе всё это время делили пищу, убивали врагов и заводили друзей. Его не пугало, что придётся топать к Высокому Хротгару чуть ли не на вершину Глотки Мира чуть ли не в середине зимы, по заметённым вусмерть Семи Тысячам Шагов. Даже когда Ангард спрашивал, почему он не подождёт весны, он просто сказал, что весна здесь начнётся только через полгода, и не факт, что сойдут снега. Особенно в горах. А Алдуин их ждать не будет, и сколько он за это время сожрёт душ в Совнгарде, известно только самому Пожирателю Мира. Редко кто бывает так предельно честен. Судя по таким словам, людей он не очень-то любит. Но это почему-то не относилось ни к Довакину, ни к другим людям, с которыми он общался. Обычно, если кто-то презирает другие расы так же сильно, они весьма плохо это скрывали. Так было, когда у Ангарда была своя банда, так было здесь, так было в каждом нордском городе. Он и сам недолюбливал эльфов, и было, за что. Тут можно было поразиться тому, насколько велико терпение его друга, если он умудряется держать лицо в обществе, которое настолько презирает. И Игра Лиц не походила на оправдание этого терпения. Поэтому Ангард и спросил у него: — Как ты держишься, если ты ненавидишь человеческие расы? За этим вопросом последовала знакомая усмешка. Горькая. — Можно подумать, у меня есть выбор. Думаешь, те же эльфы посмотрят на меня, как на равного? И знаешь, ненавидеть можно расу, но при этом даже симпатизировать отдельным её представителям. В одном только Скайриме я могу назвать не меньше десятка имён людей, которых я, как минимум, уважаю. Как правило, это истинные норды, воины, сильные духом люди. Те, кто живёт по заветам чести, для кого она превыше всего. — Не слишком-то подходящие черты для того, кто считает себя лишь оружием. — А тут в другом дело. Я не уверен, что был машиной. Просто я люблю машин. Они практичны, холодны и делают ровно то, ради чего были созданы. За редкими исключениями. Я бы хотел быть таким же… Но мне кажется, что я был другим… Его взгляд вновь опустился к кружке с остатками чая. Помолчав немного и допив чай, он тихо вздохнул и продолжил: -…Что-то вроде проводника божественной воли, что восстал против своих создателей… Осуждённый на худшую судьбу из всех возможных просто за то, что посмел кому-то воспротивиться. И за это заставлен вырвать свои собственные крылья, уже падший на грешную землю. Увидевший несовершенство Творения. Увидевший истинную природу людей. И обязанный жить человеческие жизни одну за другой до тех пор, пока не изменю своего мнения так, чтобы оно понравилось «творцам». Кажется, это длится вот уже целую Вечность. Как простой человек… Всего лишь человек… Довакин улыбнулся ему и хлопнул его по плечу, вызвав удивлённый взгляд. — Не грусти. Мы не так плохи, как тебе кажется. — Да, но много ли среди всех людей таких, как ты? Не смертных с душой дракона, а тех, кто живёт честью и достоинством? Пусть не воинов, но просто сильных духом, ненавидящих обман и ложь, ненавидящих бесчестье, не терпящих бессовестных поступков? — Пусть и немного, но мы всегда будем. Будем всегда. А остальные… согласен. Остальные — просто мясо для таких, как Неолас. Главное, чтобы он сам не стал животным. Неразим немного нахмурился. — Не станет. Я не дам. *** …Арнгейр убеждал себя быть терпеливым и не спрашивать у Довакина, почему он шёл к ним так долго. Зима вошла в полную силу месяц назад, и всем Седобородым пришлось приложить немало усилий, чтобы дорога на Высокий Хротгар не оказалась непосильной. Включая даже Старейшего. Что ещё страннее, Он прерывал свою медитацию в конце лета и залетал к ним сюда, чтобы поговорить. Но сказал он мало, а вопросов не слушал. Просто сказал:"Дрем». И улетел обратно. Призвал быть терпеливыми. Так что Арнгейр не делал замечаний и по поводу его спутников. Хотя призван был только сам Довакин. Даже доказательств не требовалось — они все слышали его Голос там, внизу, под горой. Не такой уж громкий и сильный, как они ждали. Но уже умелый. Довакин откуда-то умудрился узнать почти все Крики, разбросанные по гробницам древних нордов, при том, что только к Айварстеду он шёл всю осень. На уровне новичка в Пути Голоса, правда. Но узнал. И уже умел кричать. Как смертный, начавший обучение на Языка. Поприветствовав юного Драконорожденного, как полагается, старейшина Седобородых спросил то, что интересовало каждого из старцев: — Скажи нам, Довакин. Как ты узнал столько Криков за эту осень? Неужто ты летал на крыльях ветра по всему Скайриму? Норд с улыбкой покачал головой. Казалось, он знал, что его спросят об этом. — Повстречал учёного, который всю жизнь провёл в древних руинах, в поисках стен с драконьими письменами. Он и записал все эти высеченные в камне слова. Я их прочёл, запомнил, поразмышлял, и… всё получилось. Мне только силы не хватает, и хотелось бы воочию увидеть эти стены. Думаю, это должно дать мне больше, чем написанное на бумаге. Это верно. Высеченные в камне Слова Силы напитаны древней магией, когда норды ещё не открыли истинную суть Пути Голоса. Даже сейчас был слышен их тихий шёпот, если правильно слушать. Но то, что Довакин выучил их все от кого-то, кто уже был в этих капищах (и выжил) и записал их на бумагу… Это впечатляло. Всем Седобородым хотелось самим увидеть, как он постигает ту’ум. Если уж легенды не врут. А они, судя по всему, не врали. Прямо здесь и сейчас мастер Эйнарт поделился с ним знанием слова «Ро», и Голос Драконорожденного начал звучным эхом отдаваться по всему монастырю при каждом крике. Во двор норд смело последовал за мастерами ту’ума, а вот его спутники остались внутри — отогреваться. Стремительный Рывок дался ему столь же легко, сколь и Безжалостная Сила. Но, когда Арнгейр сказал ему про боевой рог Юргена Призывателя Ветра, и он достал его из своей сумки, старик потерял дар речи. Так вот почему он так долго шёл! Он… он что, знал? Но откуда? Было огромное желание разузнать у него, как он узнал про рог, но слово есть слово. Прямо во дворе Седобородые и провели традиционное приветствие Драконорожденному, во всеуслышание нарекли его Исмиром, прокатив свои Голоса по всему Скайриму. Довакин выстоял, хотя мастера чуть ли не говорили в пол-голоса, так как не боялись разрушить свой монастырь. Выстоял, даже не пав на колени. А его мотало, как на ветру в урагане. Это вызвало ещё больше уважения. Но на вопросы о том, как он догадался сперва пойти за рогом, а уже потом направиться к Высокому Хротгару, он просто отшутился. Старцы приняли это, как должное. Раз он не хотел говорить, то зачем допытываться? Однако следующее, о чём он спросил, ввергло Арнгейра в ещё больший шок: — Знаете ли вы Крик, которым можно сбить дракона с неба, старче? Старик даже забыл спросить, откуда он узнал, что существует такой ту’ум, и просто ответил: — Нет… Я… Я не знаю его. Я знаю только, как он называется. И кто его создал. — Драконобой? — Д-да… Довакин. Не терзай наш рассудок. Скажи, откуда ты всё знаешь? — Он был начертан на Стене Алдуина. И нет, я ещё не встречался с Клинками. Просто я уже был в Храме Небесной Гавани когда-то. Седобородые молча переглянулись. Накануне прилетал Партурнакс. Сказал «терпение». Довакин долго шёл к ним по Скайриму. И он не создаёт впечатление человека, который стал бы врать бедным монахам, славящим Богов своими Голосами. Может, дракон хотел сказать им, что он хотел бы сам поговорить с тем, кто пришёл в этот мир на переломе эпох? Если так, то следует открыть ему Врата Ветров. Это и сказал ему Арнгейр. Что следует поговорить с Партурнаксом. Тем, кто в принципе изобрёл Путь Голоса. Он открыл Довакину ту’ум Чистого Неба, тот сбегал за своими спутниками — лесным эльфом, совсем ещё мальчишкой, и диковато выглядящим арбалетчиком — и во весь Голос крикнул на ледяной вихрь, кружащий вокруг вершины Глотки Мира. Если бы Седобородые не были мастерами этой магии небес и не знали бы, как надо слушать, они бы оглохли. А вот спутники Драконорожденного чуть не упали на месте, и им пришлось потом общаться друг с другом жестами. Воистину, у этого героя драконий голос… *** Едва трое смертных ступили на вершину Глотки Мира, как ветер выдул из них всю стужу и наполнил сердца покоем. Вопреки ожиданиям Неразима, здесь было можно спокойно дышать. Хотя он не ошибся насчёт высоты этой горы. Она явно была выше и круче Эвереста. Но к Высокому Хротгару вела отличная дорога (для такой-то горы), по которой можно было добраться до монастыря всего за сутки. А сюда они пробирались козьими тропами, под гром Голоса Довакина. Бураны улетали, едва он говорил слова Чистого Неба. Ледяных привидений сдувало вслед за ветром. Снег и лёд падали вниз, отколотые ту’умом. Если бы Седобородые не делали это каждый день все эти месяцы, Глотку Мира занесло бы по самую макушку. Иначе было бы не избежать лавин. И всё равно, сейчас Солнце уже снова давно легло за горизонт, пока они поднимались к Партурнаксу. Полегчало только Неоласу. Мальчик не прекращал набираться впечатлений. Сперва первый любовный опыт в Айварстеде, потом подъём к Высокому Хротгару и ночёвка где-то на высоте Ветренного Пика. Затем гром голосов Седобородых, прижавший их обоих к полу в монастыре. Ему казалось, что его придавило всем этим монастырём сразу. И, наконец, восхождение к Вершине Мира. Путь, который он прошёл с этими людьми… такого не мог и представить себе ни один из детей его возраста, ни, тем более, хоть кто-нибудь из вампиров Скайрима. Дракон ждал их. Спорхнув с самого высокого в мире пика, он сделал круг над местом, где древние Языки сражались с Алдуином на заре Времён, и приземлился напротив Довакина. И, как это было с ним самим и с теми же Седобородыми, Голос Партурнакса оказался куда громче и сильнее, чем был в игре: — Дрем Йол Лок. Приветствую, вундуниик. Я — Партурнакс… Лёгкий шёпот смертных мастеров Голоса заставлял своды Высокого Хротгара дрожать. Голос дракона, изобретшего сам Путь Голоса, чуть не прижал их к снегам Глотки Мира. -…Кто ты? Что привело тебя на мою струнма, мою гору? Голос Довакина был чуть менее громким: — А мне казалось, что ты знаешь, кто я такой и зачем иду. Драконья улыбка впечатляла не меньше, чем рокот его речи: — Да. Вазен. Это правда, Довакин. Прости меня… Давно я не вёл тинвак с незнакомцами. Я поддался искушению растянуть наш разговор. Ангард улыбнулся в ответ, но тут же посерьёзнел: — Я хочу знать Драконобой. Ты знаешь этот Крик? Партурнакс продолжительно хмыкнул. — Дрем. Всему своё время. Есть формальности, которые должно соблюдать при первой встрече двух дов. Он кивнул норду на стену со сколотым краем. Довакин прошёл туда. И дракон продолжил, повысив голос: — По давней традиции, сперва говорит старейший. Слушай мой ту’ум, ощути его костями своими, борись с ним, если ты Довакин! Ангард приготовился, дракон набрал в свои лёгкие воздуха, прозвучало всего одно слово «Йол», и рёв пламени оказался настолько громким, что спутники Довакина чуть не оглохли. Неолас испугался, что Партурнакс испепелил норда… но когда пламя опало, сдув со стены весь снег, человек стоял там. Дымился, обгорел, но стоял. Живой. И злой. А дракон снова улыбнулся. — Дар, Довакин. «Йол». Пойми Огонь, как понимают его Дов. Он поделился со смертным своим знанием Огненного Дыхания, за миг исцелив все его ожоги. — Теперь — покажи себя! Приветствуй меня не как смертный, но как Дов! Ангард выпрямился, тоже набрал воздуха в грудь. И рявкнул: — ЙОЛ-ТОР-ШУЛЬ!!! Поток ревущего пламени не уступал тому, что выдохнул на него Партурнакс. Неоласу пришлось зажмуриться, чтобы не ослепнуть. Следующее, что он услышал после того, как рёв стих, это голос дракона: — А-а, да! Сош се дов лос муль! В тебе сильна кровь дракона! Давно мне не доводилось говорить с сородичем… Норд подошёл к нему. -…Я ждал тебя. Прода. Не стоило тебе так далеко идти для тинвак со старым дова. Не-ет, тебе нужно оружие против Алдуина. — Именно. Так ты его не знаешь? — Нет. Твой род — йорре, или смертные — создали оружие против дов… драконов. Наш хадримме, наш ум не может даже… постичь этой концепции. Говорят, он заставляет дракона ощутить на себе, что такое быть смертным. — И как мне тогда его выучить? — Дрем. Терпение. Сначала вопрос к тебе. Зачем ты хочешь выучить этот ту’ум? Ангард развёл руками в стороны. — Чтобы победить Алдуина. Ответ дракона был на драконьем языке и походил на ворчание древнего деда в адрес не менее древнего брата. Но, насколько он мог судить по лицу Довакина, тот не знал его родного наречия. И он перешёл обратно на общее: — Но зачем? Почему ТЕБЕ надо остановить Алдуина? Как всегда, норд был прост и понятен: — Я люблю этот мир и не хочу, чтобы он погиб. Старый дракон пустился в философию. Неолас осторожно спросил у Неразима: — Это надолго, да? Тот вздохнул. — Ага… Довакин же был более терпеливым в таком разговоре и, видимо, питал уважение к этому древнему ящеру после обмена словесным Огнём. Он поддержал дракона и непринуждённо вёл с ним философский разговор. В процессе он поведал герою о своих старых друзьях из тех времён и рассказал о том, как звучал Драконобой в самый первый раз. И сказал о Древнем Свитке. Пару раз норд оглядывался на своего друга. Затем, когда разговор перешёл на другие темы и, в частности, Путь Голоса и Крики, они оба пустились в размышления о смысле многих слов силы. Устав слушать болтовню Партурнакса, Неразим прошёл к скале у спуска, снял рюкзак и распаковал походный инвентарь. Босмер-вампир присоединился к наставнику, и скоро там стояла палатка и был разложен костёр. Парень провёл драконьим зубом по рунам на кинжале, высекая искры, и дрова запылали в тот же миг. Пока Драконорожденный развлекал древнего теми разговорами, которых ему так не хватало, Неразим сам решил провести очередной урок жизни юному вампиру. Раньше речь заходила о магии и чарах Детей Ночи. Он говорил о силе воли. О сложных разумах. О Многоликом Смерти, об Игре Лиц. Часто рассказывал, что видел в других мирах. Как читал об этом. И как это выглядело, будто бы он был в тот момент буквально за плечом у героев книг. И его рассказы не походили на сказки. Особенно после песен о том же Средиземье. Не сам же он их сочинил. А теперь он завёл речь о самоконтроле. Без перевода Довакина было трудно понимать, что он говорит, но он дополнял свои слова жестами. Вопрос был, как Неолас чувствует свою жажду крови. Эльфёнок описал, стараясь показать эмоциями, как это ощущалось. Ну, не после волшебной ночи с Линли. Если Ангарду не доставало такта, и он подкалывал пацана, то Неразим просто отнёсся с пониманием и промолчал. Для юнца жажда крови была чем-то вроде голода, который жёг тело изнутри, а не скручивал желудок в узел, как было у смертных. Становилось холодно именно изнутри, становилось слышно, как бьются чужие сердца, а вены на телах смертных словно превращались в самое аппетитное нечто на свете. Неразим ответил, что это всё — лишь иллюзия. Не более, чем пыль в глаза, навеянная разуму его телом. Поначалу Неолас не понял, но потом наставник объяснил и сказал главное: — Всегда помни — это не жажда управляет тобой, а ТЫ контролируешь жажду. Ты — хозяин своему телу. Никто больше. И, как ни странно, именно эту фразу эльфёнок понял полностью и дословно. И после неё жажда крови стала… как-то тише, что ли? Больше не возникало мысли, что было бы приятно вцепиться в горло наставнику. Останавливал не страх перед смертью, а уважение к нему и знание, что жажда — это просто часть вампирского бытия, а не мерзкая зависимость, как у скуумных наркоманов. Неолас сосредоточился, прислушался к себе. Обратил свой новый дар внутрь себя, чтобы увидеть, как выглядит жажда крови. Так, как учил направлять чары наставник. И вскоре увидел её. Опасный алый сгусток под его сердцем, похожий на водоворот сияния и крови. Раньше было такое ощущение, что этот вихрь бушевал внутри, иссушая его собственные жилы. А сейчас, вспоминая слова учителя, Неолас прикоснулся к этой дряни. Жажда отпрянула, но он мысленно приказал ей остаться на месте. Нехотя, неразумная хищная сущность вернулась на место, перестав прятаться в глубинах. Эльф ментально сжал пальцы на этой воронке крови, пытаясь замедлить поток. И у него отчасти получилось. Жажда ослабла. Представив, как меняется всё окружение в его сознании, Неолас выстроил вокруг страшной воронки нечто, похожее на клетку, и сковал всё это цепями. Только после того, как он отдалился из транса, хищная сущность жалобно завопила, что ей не дали вернуться обратно в тело. Кровавый водоворот попытался разделиться на нечто вроде осьминога, но окрепшая воля юнца пригрозила возвести ещё больше ментальных стен вокруг этого потустороннего голода. Сущность вампира присмирела. И, пока она не попыталась мыслить, Неолас добавил, что будет выпускать её только тогда, когда сочтёт нужным. Его мыслеобразы были столь выразительны и непреклонны, что ни о каких договорах не могло быть и речи. Кроме того, что это будет только тогда, когда эльф сочтёт нужным, было предельно ясно, что жажда будет в эти моменты на коротком поводке. И что поводок этот будет не менее надёжен, чем стены вокруг неё. Вернувшись в тело из транса, Неолас увидел улыбку на лице наставника. Больше он не пах, как свежевыпеченный хлеб с примесью горьких трав. Нет, запах стал совершенно человеческим. От дракона тоже пахло теперь огнём и снегом. Запах Довакина мало отличался от драконьего. Ни единой мысли об их крови. А Неразим показал жестами, что глаза ученика теперь другого цвета. Взгляд кольнул лучик восходящего солнца. Только кольнул, не более. Кровь не вскипела в жилах от света. Задышалось легче, как никогда. Он тоже улыбнулся. И вдруг Партурнакс обратился к наставнику на его родном языке: — Кто ты, смертный странник? Неразим удивился не меньше босмера. Пока он поражённо молчал, Довакин объяснил дракону, что его друг не знает, кто он на самом деле. Парень поднялся и подошёл к ним. — Ты понимаешь по-русски, Партурнакс? Дракон ответил: — Ты много говорил, человек. Довакин внимательно слушал. И научил меня понимать. Странник удивлённо посмотрел на Ангарда. Норд лишь пожал плечами. Парень обалдело пробормотал: — Не знал, что ты так умеешь… Посмотрев вновь на дракона, сказал: -…И чего же ты хотел у меня спросить? — Это ты научил Довакина всем Крикам? — Да. Дракон хмыкнул. — Похвальная память. Сколько жизней здесь ты прожил? — Не могу сказать. Много. И все разные. Драконьей только не было. — Ты знаешь, где лежит Кел? — Их три. Один под двемерской Башней Мзарк, другой в Крипте Ночной Пустоты, а третий в Каирне Душ, портал в который есть в замке Волкихар. Тот, в котором записана битва Языков с Алдуином — в двемерской машине для чтения Свитков. Партурнакс посмотрел на Довакина. Тот удивлён не был. А Неразим добавил: — Но нам всё равно придётся пойти в Коллегию Магов в Винтерхолде. Надо зайти в тамошнюю библиотеку. Кстати, можно у тебя кое-что попросить? — Я слушаю… ***