Дикая ягода

Лишь для твоего спасения я хочу двигаться дальше и быть сильным. Позволь мне защитить и спасти тебя.

🌿

      Солнечная погода радует душу, в которой давно нет тепла и уюта. На ветках щебечут птицы, шумная река бежит вдоль берега, а ветер мягким дуновением убирает со лба взмокшую чёлку.       От припекающего солнца уже идёт кругом голова, соломенная шляпка не спасает, как и прохладная вода, в которой сидящий на корточках омега стирает вещи. Сегодня день стирки, омеги с большими тазами спустились к реке, оставив волчат в специальном садике.       — Сколько у нас ещё вещей? — интересуется Чонгук, скручивая и выжимая простынь. После чего кладёт её в корзинку к другим постиранным вещам и вытирает тыльной стороной руки покрытый испариной лоб.       — Остался пододеяльник и пару маек, — устало говорит Хансон.       — Тогда я возьму пододеяльник, — твёрдо говорит Чонгук и достаёт из другой корзины постельное бельё, после чего опускает в воду.       — Ты уже устал, столько постирал, — ворчит на него родитель и хмурит брови. — Давай я.       — Папа, — хмуро отзывается Чонгук и чуть отсаживается в сторону, чтобы старший омега не дотянулся до пододеяльника. — Ты устал сильнее меня. Сейчас я быстро всё постираю и потом сам развешаю. Не переживай, это не самое трудное задание для меня.       — Что ты хочешь сегодня на ужин? — мягко спрашивает Хансон и поднимает руку, опуская ладонь на голову через шляпку сына.       — Разве это от нас зависит? — с ощутимым раздражением отвечает Чонгук. — Наши желания — меньшее, что волнует отца.       — Я всё равно приготовлю тебе, — нежно улыбается Хансон.       — Лучше больше отдыхай, в последние дни твои ноги болят чаще обычного, — подмечает Чонгук и достаёт из реки пододеяльник, после чего встаёт на ноги и выжимает его с таким усердием, что кожа до побеления натягивается на костяшках.       — Они не болят.       Чонгук бросает на папу серьёзный взгляд, складывает постельное в корзину и протягивает папе руку, помогая подняться. Его злит, что родитель пытается скрыть от него свою боль, потому что видит в Чонгуке ещё ребёнка и не хочет добавлять переживаний.       — У тебя походка меняется, когда боль даёт о себе знать, — вздыхает Чонгук и поднимает полную постиранного белья корзинку. — Дома нанесу тебе мазь и сделаю массаж.       — Такой большой уже, — с грустью говорит Хансон и гладит сына по макушке. — Слишком ты быстро вырос. Прости, что я так и не смог защитить тебя от Джихёна. День венчания не за горами, а я не в силах это изменить.       — Здесь нет твоей вины, я справлюсь, ты же меня знаешь. Отцу не сломить меня, не заставить склонить голову. Пусть он думает, что победил меня ещё тогда, когда я был маленьким, но сейчас я окреп, — с твёрдостью в голосе говорит Чонгук. — Отец может сколько угодно думать, что раз заставил меня заниматься всеми этими омежьими делами, то приструнил. Нет. Пламя в моей душе не гасло никогда. Я жажду защитить всех омег.       — Но ты ведь ещё мал, чтобы кого-то защищать.       — Мне уже пятнадцать, — напоминает Чонгук. — И я тайно тренируюсь, так что могу сразиться с альфой, — добавляет шёпотом.       Они останавливаются около дома, где между деревьями натянуты верёвки. Постиранное Чонгук развешивает сам, не даёт папе даже помочь, ворча на него и напоминая про больные ноги, на что в ответ получает, что больные ноги, а не руки.       О том, что у папы болят ноги и ему больно ходить, Чонгук узнал недавно, ведь родитель старательно это скрывал, не желая волновать своей проблемой сына, который и без того загружен мыслями о массовом восстании омег против альф. А в один из дней Хансон с трудом поднялся из погреба из-за обострившейся боли в мышцах, тогда Чонгук всё и узнал. Перед папой Чонгук тогда много ворчал в переживаниях, расспрашивал и хмурил брови в возмущении, что лекарь стаи, альфа, ничего не делает для облегчения состояния старшего омеги. А потом ночью, когда комната погрузилась во мрак, он тихо плакал в подушку от обиды и злости.       Его без конца злит, что омег ни во что не ставят, их болезни игнорируют, на пожелания закрывают глаза. Пару лет назад Чонгук узнал, что в одной из соседних стай всё совершенно иначе, там нет принижения омег, к ним относятся по-другому. И когда он сказал об этом отцу, открыто и без страха, тот обрушил на него десять сильных ударов ремнём по спине.       Чонгук уже не знает, сколько шрамов на его теле, вожак бьёт по спине, так как это одно из самых незаметных мест и самостоятельно обработать раны тяжело. Джихён делает всё, чтобы приструнить собственного сына, игнорируя все его брыкания. А Чонгук сопротивляться не перестаёт.       За последние несколько лет Чонгук окреп не только телом, но и духом. Пусть ему нельзя больше покидать поселение, он всё равно читает множество книг, изучает всю подноготную альф, наблюдает за драками и пробует различные боевые приёмы, пока никто не видит. Благодаря тому, что отец часто отсутствует дома, а иногда уходит на длительный обход своих владений, Чонгук изучил карту леса и все стаи, которые его населяют. Он знает, где кто живёт, у кого что есть и чего нет, знает даже численность каждой стаи. С каждым днём Чонгук всё ближе к своей цели: создать совет омег, где они все вместе смогут бороться против устоявшихся законов и помогать тем, кто не может бороться сам.       В скоро времени ждёт венчание, о котором Чонгук никогда не забывал. Он сделает всё возможное, чтобы этого не произошло: будет драться, брыкаться и изворачиваться, только бы на его шею не надели тугой ошейник. А если не справится с борьбой, то сделает жизнь своего будущего надзирателя невыносимой и весьма кровопролитной.       Назвать альфу, пожелавшего его в пару, «мужем» Чонгук не может, ведь для него это слово кажется нереальным, неизведанным и тем, чего он никогда не видел своими глазами. Для него муж — опора и защита, поддержка и принятие, но не унижение, насилие и безоговорочное подчинение. Об этом Чонгук вычитал в одной из пыльных книг, которую нашёл в вещах папы.       В свои шестнадцать Чонгук твёрдо убеждён, что никогда не свяжет себя венчанием с альфой, ему это чуждо, альфы не вызывают доверия, Чонгук не верит в крепкие отношения и искреннюю любовь.       Повешенная на верёвке простыня резко поднимается вверх тонкими, почти что белыми, пальчиками. Чонгук в растерянности хлопает ресницами и сразу же улыбается, когда замечает счастливого Юнги.       — Отец отпустил меня погулять! — чуть ли не светясь от радости сообщает Юнги. — Я собираюсь сходит в лес немного порисовать. Столько вдохновения, что не могу удержать в себе.       Чонгук тихо смеётся и взъерошивает светлые волосы друга.       За столько лет Юнги не утратил своей теплоты, доброты и искренности. Его душу переполняет свет и радость, Юнги весь искрится и сияет, словно яркая звезда на ночном небе. Он светится так ярко, не позволяет ночной темноте погасить свет. Сколько бы родной отец его не принижал, не питал ненавистью и злобой, Юнги улыбается. Он понимает, что не может ничего сейчас изменить, старается жить так, чтобы получить хоть каплю удовольствия в каждом дне. Даже когда отец безжалостно бьёт его ремнём, наказывает и запирает в доме, Юнги не отчаивается, сохраняет спокойствие и шепчет себе, что всё хорошо.       Его доброе и нежное сердце верит, что каждому воздастся по заслугам, верит в Чонгука и его стремления. Что бы друг не учинил, Юнги всегда на его стороне, он верен дружбе и ни под какими угрозами не откажется от Чонгука. Ему известно, что Чонгук уменьшил свой пыл и почти перестал уходить в лес из-за угроз отца навредить ему и Хансону, и Юнги не может это не ценить, хоть и не считает верным. По началу он считал себя обузой, из-за которой Чонгук должен действовать осторожно, но Чонгук быстро показал ему, что в любой ситуации сможет найти лазейку и гнуть своё. Ведь даже пристальное внимание не помешало Чонгуку много читать и всё равно периодически сбегать в лес.       — Он весьма великодушен сегодня, — поднимает брови Чонгук и замечает в руках Юнги самодельный холст и корзинку с красками и баночкой для воды.       В груди становится тепло и грустно одновременно от взгляда на белый холст. Когда Чонгук узнал, что Юнги любит рисовать, то изучил некоторую информацию про увлечение друга, оттуда и узнал о таком слове, как «холст», а после попытался сделать первый сам по единственной картинке. И когда у него получился первый холст, Юнги долго смотрел на белоснежное полотно, хмурил свои тонкие брови, после чего подошёл и крепко обнял за шею. Он уткнулся носом ему в изгиб плеча и тихо заплакал, потому что никто и никогда не заботился о нем так, как это делал Чонгук.       Но холст долго не прожил, не успел Юнги закончить первую картину, как отец разрезал белое полотно ножом и обрушил на сына десять ударов ремнём, запрещая отныне рисовать. Ведь это пустая трата времени и лучше бы он учился шитью и готовке.       Чонгук же, видя, как его друг задыхается в плаче, до побеления кожи на пальцах сжал несколько маленьких гвоздей и молоток, желая вбить их в голову старшего Мин. Чонгук злился за испорченную картину, над которой Юнги так старался. Юнги же плакал из-за разорванного холста, который Чонгук для него так старательно делал.       Не желая смиряться, Чонгук сделал новый холст, тем самым показывая, что не намерен подчиняться. За это его самого отец запер в погребе на несколько часов, но по итогу альфы уменьшили свой протест и оставили Чонгука и Юнги в покое.       Погреб для Чонгука самое страшное наказание, но он старается не выглядеть испуганным, когда отец позволяет выйти обратно. Этот способ наказания старший Чон начал применять много лет назад, когда Чонгуку было лет шесть-семь. В первый раз, когда Чонгук провинился особенно сильно: начал открыто перечить альфе из совета, отец швырнул его в холодный и сырой погреб на три дня без еды и воды.       На третий день у Чонгука начались галлюцинации. Он не знает, вызваны они были сильным потрясением и страхом или же голодом, но тёмные и замкнутые пространства стали для него злейшим врагом.       — Да, сегодня у него хорошее настроение, поэтому я быстро убежал, только бы отец не передумал, — продолжая светиться от радости, вытягивает Юнги друга из неприятных мыслей.       — Беги уже, а то сейчас на этом месте вдохновение и желание порисовать тебя взорвёт, — смеётся Чонгук и качает головой.       — Я пришёл позвать тебя с собой.       — У меня не получится, ты же знаешь, что за мной следят, — тихо отвечает Чонгук и достает из корзины майку, встряхивая её. — Да и у папы вновь разболелись ноги, — шепчет так тихо, что шелест травы под ногами от ветра кажется громче.       Папа его, конечно же всё слышит, его острый волчий слух никуда не делся, но молчит, лишь чувствуя угрызения совести, что из-за него Чонгук не может позволить себе веселья.       — Хочу помочь ему приготовить обед, а потом успеть немного почитать до возвращения отца.       — Может, нужны какие-то травы? Я всё равно в лес иду, — предлагает Юнги свою помощь.       — Нет, всё в порядке, иди рисуй, — слегка подталкивает того Чонгук лёгкими толчками в плечо и спину. — Не хочу, чтобы из-за меня ты не успел даже начать новую картину.       — Хорошо, но вечером я всё равно загляну к тебе, — кивает Юнги и быстро уходит в лес.       Несколько минут Чонгук смотрит ему вслед с лёгкой улыбкой, после чего развешивает на верёвку оставшиеся вещи. Пусть Юнги весь светится от радости, что отец отпустил его погулять, Чонгук находит это странным. Старший Мин никогда не давал поблажек сыну, всегда держал под контролем, приговаривая, что стоит спустить с омеги ошейник, как тот принесёт помёт от незнакомца.       Омегам не разрешено даже пару выбирать себе самостоятельно, ведь выбор должен быть за альфой, только альфа имеет право решать, потому что он главный.       Чонгук кривит губы от отвращения. Альфы противоречат сами себе, от этого смешно, они переворачивают всё в свою сторону, стараясь возвысить себя, но принизить омег. Иметь несколько омег? Альфам это можно, это их природа, но омегам нельзя иметь связи с чужими альфами, если это не муж. Чонгук не понимает, с какими омегами тогда альфы спят, если омегам с альфами спать нельзя.       — И почему у тебя такое сложное лицо? — слышится смешок папы. — Что за мысли так сильно мучают твою голову? — он подходит ближе и поднимает пустую корзину, после чего наклоняется и шепчет тихо: — Вновь думаешь о том, как устроить восстание омег?       — Об этом я думаю всегда, — хмуро отвечает Чонгук. — Я просто задумался о старшем Мин, странное поведение у него сегодня, это заставляет волноваться. А ещё я не понимаю, что в головах у альф, они такие странные! — восклицает Чонгук на эмоциях, не боясь, что ему за подобные слова влетит от отца.       За столько лет он перестал бояться за себя, а стая поняла, что бороться с нравом Чонгука им не по силам. Если сам вожак не смог заставить Чонгука молчать, то никто другой не сможет.       — Чего ты не понимаешь? Расскажи мне, — с пониманием предлагает Хансон и обнимает сына за плечи, направляясь с ним в дом.       Чонгук хмурит брови и высказывает папе свои последние мысли, на что получает тихий безобидный смех.       — Ох, Чонгук, Чонгук, ты ещё так мал и глуп в этом плане, — вдруг говорит папа, на что получает удивлённые глаза. — Так бы тебе сказал какой-нибудь альфа, который имел множество связей. Но я понимаю тебя. Да и ты понимаешь без моих объяснений, что альфы просто пытаются сделать всё выгодным для себя. Они будут разделять с омегой постель, но при этом осуждать его за то, что тот находится в постели альфы.       — Странные они. Осуждают омег за то, что они спят с альфами, но при этом сами с ними же спят, — возмущается Чонгук и с миской в руках спускается в погреб, откуда быстро выходит с овощами и куском оленины. Даже боясь, он всё равно спускается сам, зная, насколько папе будет больно ходить по лестнице. — Раз они не осуждают альф за множество связей, не проще ли альфам спать с альфами? — хмурится Чонгук и ставит тяжёлую миску на стол, после чего упирает руки в бока.       Хансон лишь качает головой и садится на стул, растирая ладонями колени. Видя, что папу вновь мучают боли в ногах, Чонгук оставляет головку и опускается на колени около его стула и молча начинает массировать икры, ступни и колени.       — Однажды я разрушу эту иерархию и верховенство альф, я найду для тебя лучшего лекаря, который поможет вылечить твои ноги, чтобы ты мог ходить без боли, — тихо, но твёрдо говорит Чонгук.       С тихим вздохом Хансон опускает тёплую ладонь на макушку сына и гладит с нежностью.       — Главное, будь в порядке, для меня не страшна боль в ногах, я боюсь твоих страданий, — с тяжестью в голосе говорит старший омега. — Ты ещё юн, но с самого рождения в твоей душе бушует протест, который не угасает ни на секунду. И если боль в ногах это то, что я должен потерпеть ради лучшего будущего для омег, то я потерплю. Думай прежде всего о своей цели: крах верховенству альф, а я в любом своём состоянии всегда буду за тебя.       — Папа… — шепчет Чонгук, у которого начинают щипать уголки глаз. Он старательно сдерживает эту непрошенную эмоцию в себе, ведь считает слёзы той слабостью, которую не может себе позволить. — Я не могу думать только о цели, когда вижу твою боль.       — Мне не так тяжело, как тебе кажется, — с улыбкой говорит Хансон. — Давай готовить обед. Подай мне овощи, я их почищу, а сам займись мясом.       — Хорошо, — вздыхает Чонгук, повинуясь. Он ставит миску с овощами на стол перед папой и кладёт рядом нож. — В один из дней, я переверну всю политику альф, выверну её наизнанку и разорву на куски. Я заставлю альф уважать омег, ценить и бояться поднять руку. Именно я буду тем, кто внесёт в закон новые пункты, по которым домашнее насилие — тяжкое преступление и заслуживает серьёзного наказания. Отец думает, что сможет запереть меня в четырёх стенах, лишить выхода в лес и выдать против воли замуж, но он даже не представляет, как сильно может взорваться томящаяся в ожидании бомба.       После запрета отца выходить в лес, когда Чонгуку было шесть, омега всё равно сбегал, но не так часто, как раньше. Он виделся с Тэхёном несколько раз, но все эти попытки выйти из поселения были остановлены отцом. Да и альфе он успел сообщить о возможности своего отсутствия из-за отца.       По альфе он скучает, Чонгуку не хватает оборотня, который поддерживал его стремления и желание помочь омегам.       Тэхён умный и начитанный альфа, он о многом мог рассказать, многое мог показать, даже охоте научил, полагая, что в один из дней Чонгук может сбежать из отчего дома. Ни разу за всё время Тэхён не попрекнул Чонгука.       Недавно Чонгук случайно узнал, что вожак Ли — захватчик. Он убил родителей Тэхёна и забрал в свои руки стаю и земли.       Чонгук тогда вспомнил, как разговаривал с альфой, думал, что тот не пережил ничего плохого в своей жизни, а на деле тот потерял всю семью.       Спустя столько лет Чонгуку интересно, как альфа поживает, но вестей из соседней стаи нет, значит, с Ли он всё ещё не сразился. Чонгук ждёт, когда Тэхён вернёт своё, но его надежда на решимость альфы гаснет с каждым годом.       Чонгук видел его ещё несколько раз, но потом отец укрепил за ним слежку, а когда у папы возникли проблемы с ногами, Чонгук перестал оставлять его на долгое время. Родителю нужна помощь, поэтому Чонгук больше не может уходить.       Из-за больших ограничений отца Чонгук только сильнее стал брыкаться и кусаться словом. Он не склоняет головы под гнётом альф, держит её гордо и планирует устроить настоящее омежье восстание. К своей цели он идёт медленно, но верно. Многие омеги знают о его стремлениях и всячески поддерживают. Кто-то набирается смелости и сбегает в стаю Хан, которая единственная из соседних земель всё ещё не вступила в союз к вожаку Чон. Там омег оберегают, оказывают помощь и дают кров.       Некоторые из омег дали слово, что в случае необходимости встанут рядом с Чонгуком против альф.       Среди омег есть и те, кого выкрали из родительского дома и увели за много километров, этих омег Чонгук намерен вернуть домой, обязательно всем поможет.       Ему не обязательно уметь драться, это прихоть и то, чему Чонгук желает научиться как в облике человека, так и в облике волка. Его цель — пробудить в душе каждого омеги желание избавиться от угнетения альф, перестать быть в их подчинении и получить возможность заниматься тем, чем каждый из них желает.       На пропитанные уверенностью слова сына Хансон ничего не отвечает, переубеждать его не собирается, в этом нет никакого смысла. Рождение Чонгука стало началом конца иерархии альф, их власти и величия. Сам Хансон желал прийти к этому, пока был юн и молод, а после его силой выдали за Джихёна.       Как родитель и как простой омега он сделает всё, чтобы Чонгук достиг своей цели с меньшими потерями.

🌿

      Солнечные лучи красиво пробиваются сквозь густые ветки сосен, утренняя роса блестит на листиках кустарников и на лепестках цветов, крылья бабочек, порхающих на маленьких полянках, подобны мерцающим звёздам.       Юнги идёт по лесу и с жадностью ловит глазами красоты, ища самый красивый кадр, который хотел бы запечатлеть на своём холсте красками. Но всё кажется не тем самым, и лишь почти через час поисков он замечает вдалеке просвет и устремляется вперёд, словно услышав зов сердца.       Бережно убирая низкие ветки ёлок, он останавливается на окраине леса перед красивой цветочной поляной. Вдалеке небольшой склон, на котором стоят редкие стройные и высокие ели, которые скрывает отступающий туман. На самой полянке множество различных цветов, над которыми летают бабочки, а в бутонах трудятся шмели.       — Как красиво, — вздыхает с восхищением Юнги и снимает с плеча сумку, оставляя её около корней раскидного дуба, что стоит здесь одиноко и прячет своими большими ветками от яркого солнца.       Юнги достаёт из сумки краски и баночку с водой, пару самодельных кисточек и садится на ещё влажную траву, облокачиваясь спиной на дуб. Каждый раз, когда он видит красоты леса, он радуется тому, что может жить. Многие не ценят того, что имеют, а Юнги благодарен лесному духу за то, что может дышать свежим лесным воздухом, слышать пение птиц и наслаждаться столькими видами, что на пальцах не пересчитать.       Лес полон красивых мест, может, кому-то они покажутся обычными, но Юнги везде видит что-то красивое и особенное. Поваленная берёза, из места перелома которой растёт новая маленькая берёзка; журчащий ручей, на который падают лучи солнца, благодаря которому взлетающие вверх брызги подобны множеству кристаллов; туманный после дождя лес, в глубине которого можно заметить гордо стоящего оленя с красивыми большими рогами; две совы, сидящие на ветке и ухаживающие друг за другом. Юнги видит красивое везде и это даёт ему стимул жить и бороться за право видеть.       Пусть отец его унижает, наказывает и бьёт, Юнги готов всё стерпеть, ведь каждый раз, с рассветом, когда кожа горит после ударов, его душа, изнывающая от страданий и боли, исцеляется при виде красивого и могущественного леса. Кто-то может решить, что Юнги сошёл с ума, раз живёт ради красот леса и возможности запечатлеть всё это на холстах, но он старается взять от своей не слишком удачной и счастливой жизни кусочек света.       С блаженной улыбкой на губах Юнги опускает не совсем белый холст на свои согнутые ноги и берёт в руки кисточку.       Эти кисточки ему помог сделать Чонгук несколько лет назад. Тогда Юнги пробовал их сделать сам из собственного подшёрстка, который из себя же и вырвал, но общими усилиями им удалось сделать четыре кисточки разных размеров, две из которых быстро пришли в негодность, а оставшиеся две выглядят пусть и уродски неаккуратными, но остаются крепкими и не теряют ворсинок.       Юнги опускает мокрую кисточку в краску и начинает рисовать, но не успевает полностью погрузиться в процесс, как откуда-то сверху доносится низкий и полный недовольства холодный голос.       — Здесь уже занято, — коротко говорит незнакомец.       От неожиданности Юнги вскрикивает и резко вскакивает на ноги, роняя кисточку и холст.       — Кто здесь? — спрашивает он и прикладывает руку к груди, где быстро бьётся сердце.       — Не столь важно моё имя, как то, что ты мешаешь, поэтому должен уйти, — не убирая холода в голосе говорит незнакомец.       — Но я ведь тихо сидел, чем я мог помешать? — спрашивает Юнги быстрее, чем успевает подумать.       Он совсем не знает, кто может прятаться за густыми ветками дуба, что там за незнакомец, голос которого своей сталью вызывает холодок между лопаток. Но он жизнью научен, что необходимо отстаивать своё до последнего. Юнги хочет нарисовать этот вид и поэтому сделает всё, чтобы не уходить. Отец раньше много бил и наказывал его за одно лишь желание рисовать, и пусть с ним разговаривал Хансон, говорил о шрамах, тот не перестал поднимать руку в наказании. И только через кровь, боль и слёзы Юнги выбил возможность взять в руки кисточку.       Драться с незнакомцем смысла нет, Юнги знает, что проиграет в бою, его тело не натренировано и слабо, а судя по голосу среди веток затаился альфа.       — Ты мешаешь своим запахом, — вновь говорит незнакомец и тихо вздыхает, раздражаясь от того, что омега внизу не понимает слов с первого раза.       — Запахом? — шепчет в растерянности Юнги и обнюхивает себя. — Но от меня ведь не воняет…       — Что за заноза? — раздражённо вздыхает незнакомец и садится на ветке, где до этого прилёг и дремал.       Юнги слышит шелест листьев, замечает, как дёргается одна из веток и невольно делает шаг назад в испуге, но не уходит. Что тот может ему сделать страшного? Ударить? Юнги уже не боится боли, его тело привыкло к этому за четырнадцать лет. Накричать? Напрягаться стоит, если альфа разговаривает спокойно, а не наоборот.       — Я просто хочу нарисовать этот красивый вид, — почти неслышно говорит Юнги и сжимает пальцами подол своей майки, твёрдо стоя на месте, ожидая, что незнакомец разрешит ему побыть здесь пару часов.       — Из какой ты стаи? — новый небрежно брошенный вопрос, от которого Юнги чувствует себя неловко и весь сжимается.       — Чон, — быстро отвечает Юнги.       — Разве тебя не учили, что нельзя говорить незнакомцам из какой ты стаи? — отчитывает тот юнца, стоящего внизу с опущенной головой.       Он кончиками пальцев приподнимает ветку, чтобы взглянуть на омегу и изучить его с прищуром и интересом. На вид ему нет пятнадцати, маленький, но так далеко ушёл от дома, да ещё и с красками. Точно чудо лесное.       — Что? — теряется Юнги и резко поднимает голову, пытаясь через густую листву разглядеть незнакомца, который прячется в тени, но сам наблюдает.       Омега перед ним красивый, лицо округлое с бледной кожей, которое кажется ещё белее на лучах падающего солнца. Руки худые, пальцы тонкие, волосы торчат в разные стороны, а глаза с лисьим вырезом, но открыты так широко, что ещё немного и точно выпадут. Сам он худой очень, это понятно и без детального осмотра. О том, как к омегам относятся в стае Чон, ему известно.       — Ты ведь не знаешь, кем может оказаться незнакомец вроде меня, — придав голосу ещё больше строгости и холода, говорит незнакомец. — Вдруг мы враги, и я тебя украду?       Он замечает, что омега мелко вздрагивает и кусает нижнюю губу, но упрямо стоит на месте. Неужели ему так важен этот красивый вид на поляну, который альфа заприметил первым? Ещё до рассвета он бродил по лесу в поисках уединённого места, где можно помедитировать и расслабиться, восстановить свои волчьи силы и подготовиться к утренней тренировке. Эта полянка показалась очень красивой, поэтому альфа залез на крепкую ветку дуба, откуда вид стал ещё краше, ведь из густых листьев образовалась зелёная рамка, через которую была видна полянка.       Обычно, на не принадлежащие никому земли оборотни не ходят, опасаются встречи с чужаками и нападения. Но этот омега, вероятнее всего, даже не знает, что покинул родной дом.       — Украдёте? — робко спрашивает Юнги с долей испуга, а после вновь опускает взгляд и качает головой со вздохом. — Поверьте, меня и без этого будет ждать венчание против воли. У омег нет права выбора своего партнёра. Единственное, что я могу выбрать, так это какой вид перенести на свой холст красками. Пожалуйста, не лишайте меня и этого выбора.       С тихим вздохом альфа бросает равнодушный взгляд на омегу, после чего спрыгивает с ветки и зачёсывает волосы назад. Он окидывает мальца взглядом от ушей до пят, замечает на руках уже сходящие синяки и стискивает челюсти, понимая, что этот омега действительно не страшится, что на него могут напасть. Ведь на него нападают даже дома, где должно быть безопасно.       — Разве в стае Чон омегам позволено рисовать? — задаёт вопрос альфа с незаинтересованностью в голосе, а сам при этом разглядывает самодельный небольшой холст и две кисточки.       Насколько же сильно желание этого юнца рисовать, что он даже сам смастерил всё для творчества. Криво и косо, но сам.       — Нет, но… Я эту возможность получил болью и кровью, — признаётся Юнги и чуть хмурит брови.       Альфа вновь бросает взгляд на синяки на руках омеги и тихо вздыхает, невольно злясь на того, кто посмел ударить так безжалостно этого парнишку. Омега кажется хрупким и в какой-то степени жалким, стоит весь сжавшийся, глаза не поднимает и говорит приглушенно, но чётко. Его бы откормить, да отогреть, чуть сильнее ветер дунет, с ног снесёт.       — Как этим можно рисовать? — скривив губы, альфа поднимает самодельную кисточку и вертит её между пальцев, разглядывая.       Юнги цепляется взглядом за свою кисточку и порывается выхватить её из рук незнакомца, но стоит на месте, чувствуя собственную беспомощность. Даже если подойдёт и попытается забрать, альфа всё равно может поднять высоко руку, сломать хрупкую кисточку, которую Юнги бережёт, или с лёгкостью оттолкнуть омегу.       Мысли о кисточке отходят на второй план, когда Юнги бросает взгляд на красивое лицо незнакомца. Кожа загорелая, глаза расслаблены и смотрят в ответ, из-за чего Юнги чувствует себя жертвой, на которую пал взгляд хищника. Он невольно сглатывает слюну, но не отводит взгляда, смотрит в глаза бесстрашно. К сожалению и грусти он не чувствует запаха от альфы.       — Простите, что я потревожил ваше уединение, но… — Юнги запинается в словах, пока чуть прищуренные глаза смотрят на него.       О чём думает в данный момент этот альфа Юнги не знает, и даже не желает спрашивать, только бы тот не сломал его кисточку.       — Она очень хрупкая, её ручка уже вся иссохла.       — Как тебя зовут? — задаёт новый вопрос альфа и кладёт кисточку среди красок, видя, как омега не отрывает от неё взгляда и точно тревожится за сохранность.       — Ой, прошу меня простить. Меня зовут Мин Юнги, — представляется омега и совершает поклон.       Ветер шумит вокруг и уносит сладкий омежий запах в сторону альфы, щекочет им нос и исчезает.       — Глупец, — бросает альфа. — Теперь я о тебе многое знаю. Ты из стаи Чон, и если я сейчас тебя украду, то могу потребовать с твоего отца, у которого фамилия Мин, выкуп за сохранность чести твоей семьи.       Юнги округляет глаза, смотрит на альфу с испугом и стоит в оцепенении, а после его губы трогает короткая улыбка, а в чуть покрасневших глазах появляется блеск. Ему ненавистно быть жалким, но именно так он себя сейчас ощущает, когда смотрит на крепкого альфу, с красивой кожей и здоровым телом.       — Мой отец не отдаст за меня даже кусок оленины, — с прежней улыбкой говорит Юнги. — Сохранить честь моей семьи? — горько усмехается и позволяет себе дерзость. — А вы знаете что-нибудь об этом? Омеги — грязь под ногами альф, обслуга и низший сорт мира оборотней. Если омегу украдут, то и поделом, семье легче станет без лишнего рта. Честь… Нарушена будет только честь омеги, но для альф её не существует.       Молча слушая Юнги, незнакомец поджимает губы и суёт руки в карманы штанов, где сжимает пальцы в кулаки. Он знает о том, как несправедлив мир к этим прекрасным созданиям, знает не понаслышке, ведь сам видит, как многие альфы обращаются со своими мужьями, но слышать такие слова от омеги тяжело и больно. Не каждый альфа готов согласиться с этой правдой, они будут упираться ногами и с пеной у рта доказывать, что это омеги виноваты, и что они ничего не заслуживают. Кусок хлеба дали, вот пусть будут благодарны за это, пока сами альфы будут есть сочное мясо.       — Понятно, — безразлично бросает альфа и отводит взгляд от Юнги, не замечая, как тот поджимает губы в разочаровании.       Юнги и не думал, что этот альфа другой, что поймёт и окажет поддержку, но надежда теплилась в его груди, а теперь лежит под ногами разбитыми осколками. И даже не подозревает, что альфе не всё равно, просто он не может себе позволить сказать лишнего, ведь перед ним стоит ещё совсем юный омега, а ему самому уже за двадцать лет, это неприемлемо для него.       В голове альфы чётко заложено, что прикасаться к омегам до шестнадцати лет нельзя, он порицает всех, кто берёт таких в мужья, заставляет нести волчат и запирает в домах. Для него омеги подобны прекрасным бабочкам, которые созданы для красоты и должны жить в благоухающей обстановке, они подобны цветам, которые вянут и теряют свои краски, если за ними не ухаживать.       Этого омегу уже кому-то точно пообещали, а ему даже нет пятнадцати. В голове альфы проскальзывает мысль, о краже мальца, но лишь спрятать его от злого мира, спасти от страшной участи. Но для него это низко, он не может так, хочет по правильному.       — А можно узнать ваше имя? — робко спрашивает Юнги.       Пусть альфа и держится отстранённо, говорит холодно и смотрит равнодушно, но от него Юнги не чувствует угрозы, да и его больше не прогоняют.       — Хосок, — бросает тот и отворачивается, желая взобраться обратно на дерево, но делает короткий шаг и замирает, хмурит брови стискивает челюсти. — «Нельзя так. Омег нужно уважать, даже если это чужак и волчонок», — ругает он себя в мыслях.       С шумным вздохом Хосок оборачивается, достаёт руки из карманов и заглядывает в растерянные глаза Юнги.       — Чон Хосок из стаи Ли, — представляется он в ответ и делает короткий поклон в уважении.       Юнги широко открывает глаза и чувствует, как бегут мурашки по телу, ведь ещё никогда ранее ни один альфа не то, что не проявлял уважение, но и не опускал голову перед ним.       А ещё Юнги никогда бы не подумал, что взрослый альфа, который намного старше него, сможет опустить голову не чувствуя ущемления своей гордости.       Он хочет открыть рот, чтобы что-то сказать, но слова смешались в кашу в голове, поэтому Юнги молча стоит и хлопает ресницами.       — Можешь остаться здесь, но ни слова, — твёрдо говорит Хосок, смиряя омегу колючим взглядом.       — Спасибо вам, — искренне благодарит Юнги и не скрывает своего счастливого блеска в глазах.       Окинув омегу взглядом, Хосок подходит к дубу и ловко залезает обратно, из-за чего несколько листьев падают медленно вниз, кружа вокруг Юнги.       Когда наступает тишина, Хосок задаёт новый вопрос, который не давал ему покоя.       — Я пытался спугнуть тебя своим запахом, неужели тебе настолько всё равно на свою жизнь, что ты не испугался угрозы от незнакомца?       — Я… Я не чувствую феромоны после травмы, — признаётся Юнги так легко, словно это сущий пустяк. Раньше он не понимал, думал, что никто ничем не пахнет, но потом начал замечать и понимать, что с ним что-то не так.       Тогда его осмотрел Хансон и сказал, что у него повреждены обонятельные рецепторы, которые отвечают за улавливание феромонов. Юнги может чувствовать все запахи, кроме этих. Эти запахи, такие важные для партнёров, Юнги познать не дано. Он никогда не сможет прочувствовать на себе удушающую сладость чужого запаха, как и не узнает о собственном сладком запахе.       — Понятно, — бросает Хосок, тем самым ставя точку в их диалоге.       Юнги поджимает губы, сдерживая короткую улыбку и устраивается удобнее на прежнем месте, вновь берёт кисточку и приступает к рисованию.       В груди впервые за долгое время стало так тепло.

🌿

      На окраине территории стоит тишина, которую нарушает только шелест листвы и отдалённое пение птиц. Сюда редко кто ходит, рядом с границей территории Ли лишь не принадлежащие никому земли.       Тэхён делает последнее подтягивание и с шумным вздохом спрыгивает на землю, после чего разминает руки. Рядом бежит ручей, из которого альфа пьёт холодную воду и омывает вспотевшую от долгих тренировок кожу.       На протяжении уже нескольких лет он тренируется ранними утрами, когда стая спит, чтобы никто не узнал. Он не опасается быть пойманным за этим, ведь единственное, что вожак Ли сможет сделать с ним, только связать.       Один лишь взгляд больших чёрных глаз сохранившийся в памяти на долгие годы подпитывает в груди Тэхёна силу духа. Он движется к своей цели и намерен сделать всё возможное, чтобы совершить задуманное.       В стае он не позволяет вожаку Ли издеваться над собой, больше не терпит все унижения и колючие слова, почти каждое утро уходит в лес, где тренирует своё тело, делает его крепким и выносливым. Вожак Ли трус, он притих и молча наблюдает за Тэхёном, точно опасаясь нападения. Убить Тэхёна сейчас у него не получится, только если ждать открытого боя.       Сейчас у него нет оснований для убийства, может изгнать, но тогда Ли не сможет наблюдать на Тэхёном ежедневно и не сможет знать, что тот планирует.       Больше Тэхёна не страшит холод, он закалил себя, его не пугает боль от ударов, кожа стала упругой и крепкой, раны меньшее, что может потревожить альфу и заставить отступить.       Тихий шелест листвы и шорох опавших сосновых иголок говорит о чьём-то приближении. Не оглядываясь, Тэхён знает, кто пытается красться к нему, но каждый раз проигрывает чуткому слуху.       — Я думал, что ты уже вернулся, — не успев подойти близко, ворчит Хосок. — Бегаю ищу тебя.       — Ты пытался идти тихо, — со смешком говорит Тэхён и поворачивается к своему другу. — Но как всегда слишком громко хрустишь иголками под ногами.       Хосок лишь закатывает глаза и падает около высокой сосны с шумным усталым вздохом. Его взгляд осматривает друга, у которого на обнажённой груди и спине почти нет живого места от множества ударов, что за столько лет на него обрушил Ли.       Пока Тэхён омывает себя водой, Хосок достаёт из кармана маленький нож. Между пальцами он вертит тонкую, но прочную ветку.       — Я был в поселении, когда вернулся с медитации, — нарушает тишину Хосок. — Ли намерен найти твоего брата. Он недоволен тем, что может контролировать твою жизнь, считая, что старший сын тоже должен познать унижение и боль. От одной лишь мысли, что где-то в лесу Чимин ходит и радуется жизни, его всего трясёт. Ли точно хочет держать вас под контролем двоих, опасаясь вашего восстания против него.       — Ему его не найти, — холодно бросает Тэхён и садится рядом с другом. — как и не отсрочить день моего возвращения.       Хосок вертит в руках веточку, с которой старательно срезает все лишние листики и кору.       — Что ты делаешь? — хмурится Тэхён.       — Хочу смастерить кисточку, — ровно отвечает Хосок, продолжая старательно выравнивать будущую ручку. — Ты бы не был так уверен, что ему не найти Чимина. Тот хоть и умеет прятаться, но кто-то умеет хорошо искать. Знаешь ли ты, кто у нас в стае знаком с половиной леса?       — Намджун?       — Да. Ли оставил Намджуна в живых после захвата его территории. Именно его Ли попросил об одолжении, когда сохранял жизнь стае. И теперь мы знаем, чего Ли пожелал, — вздыхает Хосок и поднимает веточку к небу, разглядывая её на наличие неровностей. — Если ему удастся найти Чимина, то он его сюда приволочёт за шкирку. Тебе ли не знать, насколько Намджун имеет жёсткий характер. Он хитёр и силён, ему не страшна боль и никакие удары. За свои земли Намджун сражался долго, чуть не погиб в бою, не желая склонять головы. Но на кону были многие жизни, Намджун сдался, думая о стае. Пусть он и жёсткий, страшный в гневе и имеет упёртый характер, к стае относился с уважением. Но станет ли он беречь Чимина, когда Ли держит острие ножа над захваченными оборотнями?       Тэхён хмурит брови и стискивает челюсти до неприятной боли в зубах. Если Намджуну удастся найти Чимина, то Тэхёну придётся действовать сейчас, а он пока не готов. Его тело ещё не настолько сильно, чтобы противостоять вожаку Ли и его соратникам.       — Но у Чимина не такой уж и простой характер, — после тишины говорит Тэхён. — Он имеет острый язык и не менее острые когти. А ещё он хитрый, словно лис, способен обвести вокруг пальца любого. Вспомни, как ему всегда удавалось оставить хвост в виде нас с тобой позади, когда он уходил в лес. И каждый раз, думая, что мы готовы к его уловке, нам оставалось только в недоумении стоять и думать, что Чимин нас провёл.       — Думаешь, Чимин сможет справиться с Намджуном? — приподнимает одну бровь Хосок. — Кажется, холодное и безжалостное сердце Намджуна не знает о сострадании и жалости. Если протянуть ему руку помощи, то он её скорее переломает, нежели примет и пожмёт.       Хосок втыкает нож в землю и проводит кончиками пальцев по ручке будущей кисточки удовлетворённо кивает. Дома ему останется только закрепить на кончике собственную шерсть проволокой.       — Чимин справится, я уверен в этом. Пусть Намджун был вожаком, но Чимин сын вожака, он пережил достаточно много, чтобы держаться до последнего. Ему нужно продержаться ещё немного, когда я буду полностью готов вернуть наши земли, — голос Тэхёна полон твёрдости и уверенности.       — В конце концов, никто пока не победил Чимина в прятках, — хмыкает Хосок. — Этот омега способен спрятаться так, что даже под собственным носом мы его не найдём. Но сможет ли он так долго бегать от Намджуна? Не каждая стая будет готова скрывать его, зная, что по душу Чимина пришёл сам Намджун.       — Намджун мог быть нам хорошим сообщником, но он выбрал не тот путь, — с просквозившим в голосе холодом говорит Тэхён. — Если он тронет Чимина, то после моего сражения жизнь Намджуна будет обречена.       — Думаешь, что сможешь победить его в бою? — склоняет голову набок Хосок. — Чтобы сравняться по силе с ним, тебе нужно ещё упорно тренироваться. Ли это одно, но Намджун совершенно другое.       Тэхён поворачивает к другу голову и дарит ему полный твёрдости и решительности взгляд. В этих глазах давно нет тепла и блеска, всё это померкло после стольких лет унижения и боли, несправедливости и отчаяния. Тэхён потерял себя в бесконечных тренировках, мысля лишь об освобождении стаи.       Говоря о том, что Тэхён может не справиться, Хосок забывает, какова волчья сила друга, что при пробуждении способна снести все крепкие и высокие сосны. В друге Хосок не сомневается, но иногда подразнивает его, чтобы пламя в груди Тэхёна не угасало ни на секунду, чтобы оно не дрожало, а только разгоралось сильнее.       — Несколько лет назад Намджун убил своего отца, вожака Кан Джихвана, — вдруг говорит Тэхён. — После этого стая зажила так, как жили мы до вторжения Ли: свободно и счастливо. Но Ли решил прибрать к рукам и эти земли.       — Дело не только в этом. Вожаки Чон, Ли и Кан образовали прочный союз, чтобы иметь власть над омегами, — рассказывает Хосок и замечает нахмуренные брови друга. — Иногда таиться среди деревьев полезное дело, многое можно услышать.       — Значит, свергнув Ли, останется лишь Чон?       — Да. Старший Кан убит собственным сыном, поэтому Ли прибрал его земли к рукам. Сместить старшего Чона будет трудно, ведь его стая всегда, насколько я знаю, придерживалась этих законов в отношении омег, — качает головой Хосок и чешет подбородок в раздумьях. — У Чон Джихёна прочные союзники и альфы в его стае уже родились с устоявшимся мнением: они главные, а омеги обслуга. Они готовы убивать по первому слову вожака и никогда не признают своей неправоты. А если у них забрать омег, которые боятся и подчиняются, то эти альфы лучше умрут, нежели сами приготовят себе поесть.       — Для свержения Чон мне необходим Чонгук. Я не хочу идти войной на Чон без его согласия, — трёт шею Тэхён и кусает нижнюю губу, вспоминая большие чёрные глаза.       — Он ведь омега, ему не победить своего отца в бою, — тихо хмыкает Хосок. — Ты можешь обвенчаться с ним, но, я думаю, что если ты свергнешь Ли, старший Чон будет настроен против тебя, поэтому не отдаст Чонгука. А украсть омегу, сам знаешь, не лучший вариант. Чонгук такое тебе не простит.       Тэхён ничего не отвечает, погружаясь в глубокие мысли о стаях и Чонгуке. Что омега задумал, Тэхён не знает, они давно не виделись, на место их встречи Чонгук уже много лет не приходит из-за запретов отца. Но Тэхён знает, что день их встречи очень близок.       — От тебя пахнет странно, — резко меняет тему Тэхён и прикрывает глаза, когда солнце, скользя по небу, начинает бросать лучи ему в лицо.       — Я встретил омегу за нашей территорией. Он из стаи Чон, — на этих словах глаза друга резко открываются и в них заметен маленький блеск интереса. — Это не Чонгук. Его зовут Юнги, отец исправно поднимает на него руку, запрещает многое и точно плохо кормит. Там просто кости обтянутые кожей. Если стая Чон продолжит и дальше так плохо относиться к омегам, то в скором времени там останутся одни альфы, а после стая и вовсе вымрет, так как некому будет приносить волчат.       От одного лишь упоминания о стае Чон в груди Тэхёна загорается тепло. Он помнит о Чонгуке, ни на один день не забывает, большие глаза ему снятся ночами, слова мальчишки звучат в ушах изо дня в день.       После возвращения своей стаи, Тэхён намерен взяться за стаю Чон, чтобы помочь Чонгуку совершить правосудие и дать омегам необходимые права. Он сделает всё, чтобы забрать Чонгука сюда, к себе.       — Ты для него делаешь кисточку?       — Да, — бросает Хосок. — У него всего лишь две, но ещё пару картин, и они разломаются от сухости. Он меня даже не испугался, словно смирился с тем, что альфы только причиняют боль. А я не хочу, чтобы он так думал обо мне, — ворчит в недовольстве Хосок. — Я даже не допустил ни одной злой мысли в его сторону, а этот Юнги стоял смиренно, не страшился даже собственной кражи.       — А ты бы смог его украсть? — серьёзным тоном спрашивает Тэхён и поднимает взгляд к кронам деревьев.       — Если бы здесь всё было хорошо, то я бы предложил ему просто перейти ко мне. Я бы не смог силой забрать его, — качает он головой. — Не могу допустить мысли, что этого хрупкого и дрожащего на ветру омегу можно к чему-то принуждать. А ведь его могут в скором времени отдать кому-нибудь. Юнги уже примерно пятнадцать.       — Кажется, Юнги это тот самый друг, о котором ещё много лет назад мне рассказывал Чонгук, — с прищуром вспоминает Тэхён всё то, что на эмоциях ему тогда рассказал маленький омега. — Если это так, то можно сильно не беспокоиться. Чонгук за него точно любому в глотку вгрызётся.       — Мы не знаем, как там сейчас обстоят дела.       — Если встретишь его вновь, то можешь спросить. Не думаю, что омега, видя в твоём лице отсутствие опасности и угрозы для себя, станет что-то утаивать, — пожимает плечами Тэхён и встаёт. — Мне нужно ещё немного потренироваться. Не хочешь сразиться со мной? Хочу отточить некоторые техники в обличии волка.       Хосок молча откладывает будущую кисточку к ножу и обращается в волка. Непрошенная тревога за маленького омегу, что был белее листа, обрушившаяся на него после короткой встречи, медленно поутихла.       Им осталось немного продержаться, в скором времени Тэхён совершит долгожданный переворот.

🌿

      После короткого, но сильного дождя в лесу стоит приятная свежесть и прохлада. Птицы притаившись на ветках с пышной листвой внимательно наблюдают за омегой, что медленно идёт между стройными соснами и разглядывает кустарники черники и земляники под ногами, периодически останавливаясь и собирая.       В руках Чимин несёт плетённую корзину, в которой друг о друга глухо ударяются четыре стеклянные баночки, между которыми омега положил немного листьев, чтобы не разбить. Две баночки Чимин уже наполнил черникой, третью лисичками, а четвёртую наполнил земляникой. Ягод так много, что они уже высыпаются из баночек.       — Надо будет ещё раз сходить сюда.       Живот громко урчит, напоминая омеге о том, что тот даже не позавтракал, с раннего утра сразу пошёл собирать грибы и ягоды. Чимин решает вернуться домой, а завтра утром выйти в лес вновь.       Его домик стоит одиноко в чаще леса, до поселения не меньше двух километров, за густотой леса его даже не видно на горизонте. Этот домик ему построили уже давно. Омега не хотел жить в чужой стае, а вожак Хан, который принял к себе юного и раненного Чимина, не отказал в помощи и угодил омежьей прихоти жить отдалённо.       Чимин ходит пару раз на неделе в поселение, когда ему что-то необходимо, либо же просто проведать стаю. Ещё придя в чужую стаю за помощью, Чимин сразу сказал, что знает многое о целительстве и может быть полезен. Хоть вожак не желал напрягать омегу, но он поделился полезными книгами и дозволил омегам обращаться к Чимину за помощью.       О том, как изменился лес за последние годы, Чимин знает. Ему известно, что его родная стая, попав в лапы Ли, стала жертвой множества новых правил, которых придерживаются другие стаи в лесу. В стае Хан нет таких правил, омег здесь не принижают, а ценят и берегут. Это и не удивительно, вожак Хан был другом и союзником старшего Ким.       Около дома Чимин чувствует незнакомый до этого времени запах, он хмурит брови, оставляет корзинку на маленьком крыльце и принюхивается. Он стоит на месте неподвижно, слушает лес и чувствует побежавшие по коже мурашки, точно рядом что-то происходит.       В небо за спиной резко взлетает ворон и громко каркает. Омега оборачивается и большими, но тихими шагами устремляется дальше от дома, идя за новым запахом. Впереди виднеются заросли из кустов шиповника, и чем ближе Чимин подходит, тем гуще в воздухе становится не только запах кедра, но и крови.       Не желая сразу заходить в кусты, чтобы найти источник запаха, Чимин тихо залезает на рядом стоящую берёзу и вглядывается в кусты, где ещё вчера собирал шиповник. Там, среди множества сломанных кустов, лежит фигура с множеством кровоточащих ран.       Не заметив никаких движений, Чимин слезает с берёзы и подходит ближе, он наклоняется и касается шеи кончиками тёплых пальцев, после чего щупает запястье на наличие пульса и облегчённо вздыхает.       Перед ним лежит альфа с множеством различных ран. Они глубокие и поверхностные, от них не умереть, но от потери крови, которая стекает на лесную землю, можно погибнуть.       Альфа перед ним крупный, с широкими плечами, крепкой грудью и прекрасно сложенным телом с множеством старых шрамов. Лицо у него красивое, волосы чуть ниже плеч и густые нахмуренные брови. Испарина на лице и шее останавливает бесстыдные разглядывания альфы.       — Я же его не подниму, — шепчет в беспокойстве Чимин. — Он один как два меня, если не три.       С тихим вздохом Чимин слегка хлопает альфу по щекам, пытаясь привести в чувство, и когда тот хмурится сильнее и приоткрывает рот, желая что-то сказать, омега приподнимает того за плечи.       — Давайте, поднимайтесь, — кряхтит он, помогая ослабленному и израненному альфе подняться на ноги. — Обопритесь о меня.       Незнакомец ничего не говорит, он лишь приоткрывает тёмные глаза, пытаясь привести себя в чувство, но закрывает обратно. И так несколько раз, пока Чимин помогает ему дойти до своего дома. Там он опускает альфу на пол в своей комнате, после чего суетливо подогревает воды, собирает полотенца и необходимые лекарства, размещает всё на полу рядом и принимается за обработку ран.       Он обмывает альфу влажными полотенцами, смывает с ран всю грязь и обрабатывает их, после чего принимается за перевязку и накладывание заживляющих мазей. Некоторые раны оказались настолько глубокими, что Чимину приходится накладывать швы. Особо сильная рана есть на боку, над ней омега долго пыхтит. Он накладывает бинты и смотрит на свою одежду, которая вся перепачкана в чужой крови, как и его руки.       — Нужно постелить ему что-то на полу, — задумчиво говорит сам с собой Чимин, пока собирает с пола все грязные полотенца и оставшиеся бинты.       Из небольшого погреба Чимин достаёт зимнее одеяло с овечьим мехом, которое расстилает на полу, после чего с огромным трудом перетаскивает туда альфу и накрывает его простынёй. Рядом оставляет штаны и майку из погреба, которые завалялись там, но могут налезть на этого здоровяка. Дни жаркие, простынь будет лучше, чем летнее одеяло, под которым незнакомец может вспотеть, а это не поможет заживлению ран.       После быстрой уборки Чимин делает отвар для заживления ран и остановки кровотечения, он поможет сбить поднявшуюся температуру и обезболит, чтобы тот мог спокойно поспать. Напоить им альфу, находящегося то в сознании, то нет, довольно сложно. Но у Чимина уже большой опыт не только в ранах и болезнях, но и в выхаживании раненных. Не редко ему приходилось выхаживать тяжелораненных альф после драк, которые не могли из-за ран даже спокойно дышать.       Не желая больше беспокоить альфу, Чимин закрыл дверь в комнату и решил быстро перекусить.       — Когда он проснётся, то нужно будет его тоже накормить, — вдруг понимает омега.       Он быстро перекусывает испечёнными вчера булочками в печи, после чего спускается в погреб и достаёт свежее мясо упитанного зайца и немного овощей. На готовку много времени не уходит, поэтому когда горшочек с мясом отправляется в печку, а рядом стоит второй горшок с рисовой кашей, Чимин принимается за собранные утром ягоды и грибы. Лисички он только моет и откладывает в сторону сохнуть, чуть позже сделает с ними закатки на зиму. Ягоды он тоже моет, с ними сделает пирог.       В этом домике нет электричества, как в поселении, но Чимин наловчился готовить в печке, где еда для него оказалась вкуснее. За печкой нужен больший уход, чем за плитой, для неё необходимо заготавливать дрова, летом от неё жарко, но зимой, когда на улице вьюга и всё засыпано снегом, Чимин обожает залезать на печку и, укрывшись одеялом, читать книгу и пить чай.       За спиной слышатся приглушенные шаги, Чимин продолжает неспешно перебирать ягоды и убирать смятые, он не оглядывается, до тех пор, пока альфа не выходит из комнаты к нему. И стоит бросить взгляд через плечо, как рот невольно приоткрывается, ведь незнакомец во весь свой рост кажется невероятно высоким, у него крупная крепкая грудь и широкие плечи, руки выглядят сильными, а множество шрамов говорит о пережитых сражениях.       Чимин его не боится, даже не напрягается, пусть шрамы и должны пугать и волновать, ведь они могут означать не только силу и величие, как воина, но и гнев, злость и опасность, как чужака.       Пока альфа молча смотрит на него в ответ, Чимин чуть вздёргивает подбородок, почти незаметно для чужака, и продолжает его оценивать. Тот даже не прикрыл свою наготу, из-за чего Чимин может лицезреть то самое достоинство альфы. Он бросает вниз лишь короткий взгляд, но шустро поднимает глаза обратно. Никогда Чимин не был падким на альф, он гордится своей невинностью и нетронутостью, но стоящий перед ним альфа пробуждает внутри что-то животное.       — Так и будете на меня смотреть? — первым нарушает молчание Чимин и чуть склоняет голову набок. — Вы бы хоть прикрыли ваше тело, это верх неуважения и неприличия в чужом доме разгуливать нагим, я же оставил вам одежду, — фыркает омега в недовольстве и отворачивается обратно, продолжая перебирать ягоды и убирать листочки. Не желает он смотреть на обнажённого альфу, иначе ещё немного и станет тяжело контролировать собственный запах и взгляд.       — Ты довольно смелый, — подаёт свой голос незнакомец и делает тихий шаг в сторону омеги. — Пустил в дом чужака, без капли страха в глазах командуешь.       На каждое новое слово альфа всё ближе и ближе подкрадывается к омеге, наблюдая хищным взглядом за тем, как тот расслабленно перебирает ягоды. Он даже не напрягается, в его запахе нет ноток страха. Маленький и стройный, кажется хрупким, что можно одной рукой переломать.       — Это мой дом, я имею полное право командовать. А если что-то не нравится, — тонкая рука омеги поднимается, и испачканный палец в соку черники указывает на дверь. На его руке висит пара браслетов, которые приглушенно звенят. — Можете идти. Но если вам необходимо время на восстановление, то прикройте ваше тело и сядьте за стол.       — Может, мне нужен этот дом? — скалится незнакомец и подходит ещё ближе. — Не боишься даже, что я могу с тобой что-то плохое сделать?       — Я спас вам жизнь, — с всё тем же спокойствием отвечает омега. — Посмеете ранить того, кто помог вам? Вот он альфа, герой, защитник и воин, — издаёт пресный смешок Чимин. — Сила есть, а благодарности ни капли?       — И что же ты можешь сделать, будучи таким тощим и хрупким, мне? — приподнимает брови незнакомец и подходит ещё ближе. Ещё один шаг и омега сможет почувствовать жар его тела. — Что мне мешает схватить тебя и связать?       Чимин стискивает зубы и берёт со стола нож, он ловко хватает альфу за запястье и выкручивает руку за спину, заставив того согнуться, и подставляет лезвие к горлу. Ему хватило пары секунд, чтобы заставить незнакомца поражённо вздохнуть.       — Я сказал вам одеться и сесть за стол, — сквозь зубы рычит на него Чимин и сильнее выкручивает крепкую альфью руку за спиной.       Под ножом кадык незнакомца поднимается вверх и опускается. Он такого не ожидал, омега держит его крепко и уверенно, рука с ножом даже не дрожит, а голос стальной и твёрдый. Такому омеге даже сопротивляться не хочется, да и не получится. Острое лезвие прижимается к коже на горле.       Чимин отпускает альфу и убирает нож. Не желая смотреть на обнажённое тело, он открывает дверцу печки и проверяет мясо, после чего достаёт все горшочки и раскладывает по тарелкам, пока незнакомец уходит в комнату за одеждой.       Из комнаты альфа выходит уже одетый, он молча садится за стол и наблюдает за омегой, который со спокойным лицом накрывает на стол, у него даже брови не нахмурены. Неужели его совершенно не пугает наличие дома большого и сильного альфы?       И если бы Чимин мог услышать мысли альфы, то ответил бы ему, что не боится, в его жизни были альфы и пострашнее.       — По вашим глазам вижу вопрос: я вас не боюсь, — бросает он на альфу короткий взгляд и ставит на стол тарелку с нарезанным хлебом. — Ешьте, после я осмотрю ваши раны. Должно быть, они могли начать кровоточить, потому что вы сразу встали, не дали даже организму восстановиться.       — Нет необходимости смотреть мои раны, — хмурится незнакомец и разглядывает еду на столе. От мяса пахнет вкусно, пустой желудок сразу реагирует на аромат.       Несколько недель Намджун искал этого омегу, ошибки быть не может, перед ним тот самый сбежавший старший брат Тэхёна. Намджун нашёл Чимина, и омега, к его облегчению, купился на спектакль с ранами и альфой при смерти. То, что на теле останется много новых шрамов, Намджуна особо не волнует, он считает их боевыми наградами, а несколько новых особо роли не сыграют.       Когда он нашёл Чимина, то попросил одного из своих членов стаи оставить на нём шрамы когтями, чтобы попасть в дом омеги.       — У вас итак достаточно шрамов, хотите, чтобы стало больше? — ворчит на него Чимин и садится напротив.       — Меня это не особо волнует, — равнодушно бросает Намджун и принимается за еду.       От приятного вкуса и словно тающего на языке мяса Намджун невольно замирает, но сразу продолжает есть. Много лет он не ел что-то столь вкусное и напоминающее дом.       Чимин чуть дёргает бровью и указывает на альфу ложкой.       — Если вас не заботит собственное тело, то как же вы тогда будете заботиться о своём партнёре? — Чимин чуть прищуривается и решает идти на таран, чтобы полностью прощупать почву в этом альфе. — А, вероятно, вы из той стаи, где на омег плевать, — кривит губы Чимин и фыркает. — Вам точно будет всё равно, что омегу могут пугать ваши шрамы и ваша беспечность в отношении себя.       — Тебя пугают шрамы? — задаёт вопрос Намджун, подняв на омегу взгляд безучастных тёмных глаз. Не просто любопытно, но и важно. Ответ омеги ему важен.       — Нет, я и до вас видел подобное, — пожимает плечами Чимин и опускает взгляд на свою тарелку, продолжая есть.       — Тогда незачем говорить об этом, — ставит точку в диалоге Намджун. — Как тебя зовут?       На услышанный вопрос Чимин лишь приподнимает уголок губ, нарочно медленно прожёвывает кусочек мяса, запивает глотком воды и поднимает взгляд на альфу.       — Вы действительно думаете, что я скажу вам своё имя? — бесстрашно спрашивает Чимин, смотря в холодные глаза чужака. — Я вас впервые вижу, мне неизвестно, откуда вы и что можете сделать. Или вы полагаете, что раз я омега, то глуп и наивен? — в глазах омеги появляется насмешка, а губы тянутся с снисходительной улыбке. — Я образован, в комнате полно книг, если не заметили. И мне прекрасно известно, как опасно говорить о своём имени и стае незнакомцам.       — Раз ты не говоришь имя, то что-то скрываешь, — бросает Намджун, внимательно следя за эмоциями на лице омеги, но тот даже на секунду не меняется.       — Может, вы враг этой стаи? А может, я скрываюсь от нежелательного брака? — ровным голосом спрашивает Чимин и погружает в рот новый кусочек мяса. — И вы даже своего имени не сказали, но просите моего.       — У меня нет ни стаи, ни имени с недавних пор.       — Печально, но я всё равно вам не назовусь.       Намджун разглядывает спокойного и расслабленного омегу, который рядом с ним ведёт себя бесстрашно. Крепкий орешек, не иначе. Действительно сын вожака, держится уверенно, говорит вежливо и отличается своей воспитанностью.       — Не боишься, что я могу узнать, кто тебя ищет, и сдать? — вдруг задаёт острый вопрос Намджун, продолжая искоса наблюдать за реакцией омеги. И вновь никакой.       — Не вы первый, не вы последний, кто пытается меня куда-то увести и поймать, — со вздохом говорит Чимин и встаёт из-за стола. — Если вы доели, то я осмотрю ваши раны.       Намджун с прищуром наблюдает за омегой, который убирает всю посуду, уходит в комнату и возвращается с небольшой плетённой коробкой, от которой пахнет травами.       Без лишних слов Чимин снимает с него бинты, на которых заметна кровь, промывает раны и накладывает целебную мазь, после чего накладывает новые повязки. Особое внимание уделяет глубокой ране на боку, на которую накладывал швы. Намджун же сидит с прямой спиной и неотрывно смотрит хищным взглядом на Чимина, пытаясь найти в нём хоть один изъян, хоть одну тревожную эмоцию, за которую можно зацепиться. Но ничего. Чимин его не боится, действует уверенно и чётко.       — Не боишься? — низким голосом шепчет Намджун, когда омега оказывается настолько близко, что можно почувствовать исходящее тепло с нежным ароматом от его кожи.       — Чего мне бояться? — завязывает на боку бинт в узелок Чимин и выпрямляет спину. — Если бы вы желали мне смерти, то спокойно совершили задуманное. Ваша рука как моя шея. Но вы ведь не убили, значит, не это ваша цель. Тем более от вас не исходит угрозы ни по взгляду, ни по запаху.       Кратко улыбнувшись альфе, Чимин собрал аптечку и отнёс её в комнату, после чего вернулся и убрал старые бинты.       — Сегодня вам нужен покой, поэтому отдыхайте. Завтра сможете уже окунуться в пруду, — завершает диалог Чимин и возвращается к своим ягодам и грибам.       Стиснув челюсти, Намджун сжал пальцы в кулаки под столом, но не сдвинулся с места. Он не привык, чтобы им командовали, особенно такой крошечный омега, которого он с лёгкостью может связать и отнести к Ли. Но Намджун не спешит, что-то в омеге есть такое, волевое и смелое, что не хочется ломать. Намджуну интересно, что же произошло со стаей Ким, ведь Тэхён был ещё мал, да и на диалог он сейчас не выйдет, видя в нём врага, чего сам Намджун не отрицает.       Поэтому Чимина он хочет прощупать, прежде чем решать, что же делать со столь ценным омегой.       — Я могу быть полезен, — вдруг говорит Намджун. — Не желаю сидеть на шее у омеги.       — Удивительно даже, разве это не то, что делают альфы? — через плечо смотрит на альфу Чимин с неприязнью.       — В доме альфа хозяин.       — Правда? — дёргает бровью Чимин и отворачивается обратно, кажется, он даже смеётся глазами над словами альфы. — Что-то не припоминаю такого. Наверное, хозяин должен за домом следить, ухаживать, а не приводить в дом омегу, который будет делать это за него. Это ведь омега делает всё по дому, а альфа только наблюдает. И кто здесь хозяин? Омега сам колет дрова, чистит печь, готовит, убирает и даже может подлатать крышу. А что альфа? Что вы, как альфа, можете сделать в своём доме? Даже кашу сварить не умеете, вас этому не учат. Знаю я, как обстоят дела в других стаях.       — Ставишь себя выше альфы? — хмурится Намджун и встаёт со стула, который тихо скрипит.       — Когда я такое сказал? — чуть улыбается Чимин. — Но разве это не так? Вы только сильны, а дальше? Можете ли вы принести новую жизнь в стаю? Конечно, нет.       Намджун тихо фыркает и бросает взгляд на печку. Желания спорить с омегой у него нет, как и в чём-то его переубеждать. Намджун хочет с ним немного сблизиться, чтобы узнать о прошлом стаи Ким. Только после этого он решит: вести Чимина к Ли или заключить союз с Тэхёном.       Оставив вопросы омеги без ответа, Намджун покинул дом и огляделся. Он заметил маленькую пристройку с крышей, в которой хранились дрова, но их там осталось совсем немного. Около пристройки расположен большой пень с множеством трещин от ударов топором. Раз он вынужден жить какое-то время здесь, то собирается показать, что как альфа он может быть полезен, может, тогда Чимин сбросит с себя ледяную оболочку.       Он с лёгкостью срубает высокую берёзу и отделяет от неё все ветки. Ему не сложно сделать заготовку дров, раны не мешают, Намджун привык к боли уже давно после многих сражений.       Солнце припекает плечи и лопатки, по коже начинает стекать пот, а волосы липнут к лицу и шее. Домик омеги расположен под открытым небом на небольшой полянке, вокруг которой высокой стеной расположены деревья и кустарники.       Чимин выглядывает на улицу через открытое окно, разглядывает альфу за работой, изучает его тело и чуть принюхивается, когда ветер подхватывает густой аромат кедра и заносит его в дом. Невыносимо.       — Я наложил вам швы на боку, — в предупреждении говорит Чимин. — Они могут разойтись, а если туда попадёт грязь, то появится заражение.       — Не разойдутся, — сухо отвечает Намджун и выпрямляет спину, после расправляет широкие плечи и поворачивает голову к омеге, который неотрывно на него смотрит спокойным и равнодушными глазами.       Даже такое зрелище не заставляет Чимина измениться в лице. Как же тогда можно пробить его стену?       Чимин ловит взглядом блеск загорелой кожи на солнце, как спадающие на лицо и плечи волосы намокли от пота, и понимает, что это зрелище вызывает в нём то, чего вызывать не должно. Поэтому он лишь кривит губы и отходит от окна.       На улицу Чимин выходит с кувшином холодной воды, который протягивает альфе.       — Я не знаю, пьёте ли вы молоко, поэтому принёс просто воды из погреба, — без единой эмоции говорит Чимин. Он чувствует исходящее от альфы не просто тепло, а жар, рядом с ним запах кедра кажется невероятно густым и крепким. — И ещё я принёс вам резинку, чтобы вы могли собрать волосы. Мешают ведь.       Намджун принимает всё молча и прослеживает за тем, как омега уходит к дому. Воду пьёт жадно и большими глотками, он чувствует на себе взгляд и, не переставая пить, бросает косой взгляд на остановившегося на пороге омегу, который на него смотрит. Как только Чимин понимает, что его поймали, то вновь кривит губы и скрывается за дверью. Намджун же тянет уголок губ вверх.       После заготовки дров, которая продлилась почти до вечера, Намджун решил отправиться к пруду, чтобы смыть с себя весь пот. Но стоило ему только погрузиться в воду с головой и вынырнуть, как он столкнулся с гневным взглядом Чимина, который стоял у воды со сложенными на груди руками. Вот злиться этот омега точно умеет.       — Я же вам сказал, что в пруд можно только завтра!       — Не в моей политике слушать омегу, — в ответ складывает на груди руки Намджун. Из-за того, что берег находится чуть выше воды, ему приходится смотреть на омегу вверх.       — Раз вы так хорошо себя чувствуете и не желаете слушать мои наставления, то можете продолжить свой путь дальше, незачем оставаться у меня в доме, — в раздражении фыркает омега, чувствуя себя оскорблённым. На его территории его же и не слушаются, неслыханная наглость!       — Мне необходимо на время затаиться, поэтому я никуда не уйду, — пожимает плечами Намджун. — Тем более мои раны не позволят мне сражаться вновь.       — Дрова колоть весь день вам раны не помешали, — сквозь зубы рычит на него Чимин и вздёргивает подбородок. Он невольно бросает взгляд на голую грудь альфы, на его острые ключицы и рельефы мышц, но быстро берёт себя в руки и заглядывает ему в глаза.       — Дрова не нанесут мне раны.       — Вот и спите тогда на них, — фыркает Чимин и уходит, быстро скрывшись за густыми кустарниками.       Намджун приподнял бровь на неожиданное нападение омеги, но не сказал слова против. После купания он пошёл к пристройке с дровами, сложил их удобнее под свой рост, сверху накидал листвы и улёгся. Немного жёстко, но он спал в разных условиях, поэтому дрова для него не самый худший вариант.       С нахмуренными бровями и поджатыми губами Чимин молча наблюдал за альфой из окна, держа в руках горячую кружку чая.       — Там же комары, — качает головой Чимин.       Не может он так бросить альфу, пусть сам потребовал уйти. Чимин достаёт из навесного шкафчика маленький стеклянный бутылёк и брызгает несколько капель масла из полыни на тонкое летнее одеяло. После он выходит на улицу и укрывает им альфу, позволяет себе несколько секунд посмотреть на ровное лицо с чуть нахмуренными бровями. Даже если альфа скинет с себя одеяло, то на нём сохранится аромат полыни и комары к нему не подлетят. Эффективнее было бы сжечь полынь рядом, но так Чимин разбудит своего гостя.       Чимин уходит тихо, ни одна веточка и сосновая иголка не хрустит под его босыми ногами, но он не замечает, как альфа за его спиной приоткрывает глаза и чуть приподнимает уголок губ.       Жертва начала приближаться к хищнику.

🌿

      После долгого рисования Юнги пришлось быстро готовить отцу ужин и убирать весь дом, только бы не слышать в свой адрес все гневные крики и не получать новые удары. На утро дома отца не оказалось, но он не завтракал, а значит, скоро вернётся и необходимо его покормить.       К возвращению отца с совета Юнги успевает сделать всё и даже накрыть на стол, чтобы старший Мин только сел. С ним обычно Юнги не принимает еду, ест после и только то, что дозволит ему есть отец. Но в этот раз, неожиданно для омеги, старший Мин позвал его за стол.       — Сядь со мной, — спокойным голосом требует Мин, после чего наливает в кружку компот из ягод и ставит перед сыном.       Юнги чувствует, как живот скручивает в волнении и напряжении от плохого предчувствия. Ещё утром отец был в хорошем настроении, даже позволил сходить одному в лес, теперь его доброта пугает.       — Завтра в поселение придут альфы из стаи Ли, вожак желает познакомиться с Чонгуком, но в его совете есть альфа, который просит твоей руки, — с полуулыбкой рассказывает Мин старший и бросает взгляд на сына.       — Отец…       — Я дал своё согласие, так что в скором времени тебя ждёт венчание. Поэтому, давай выпьем за это, — он поднимает свою кружку.       — Нет, — шепчет Юнги с большими глазами.       — Твой ответ не требуется. Всё уже решено.       — Мне пятнадцать, отец, — напоминает Юнги.       — И это прекрасный возраст для венчания, — спокойно отвечает тот и делает глоток компота. — Твоя задача только родить волчат и обеспечить будущему мужу уют и комфорт.       — А мой комфорт?       — Ты не для этого создан. Занимайся домом и волчатами.       — Но…       — Больше ни слова, решение принято. Завтра он придёт повидаться с тобой, а после заберёт, — спокойно говорит отец. — Сегодня можешь сходить порисовать, ведь после венчания ты не сможешь этого делать.       Юнги чувствует, как в уголках глаз начинает щипать, а в груди становится тяжело и больно, словно его предали. И ведь предали. Он отцу делал всё, перенял на себя весь дом и быт, тот только наслаждался жизнью, а теперь его выкидывают, как ненужного щенка.       — Я не вещь, чтобы мной распоряжаться, — пытается идти наперекор Юнги.       — Да, не вещь. Но ты ещё мой несовершеннолетний сын, которым распоряжаюсь я, а когда тебе исполнится шестнадцать, то ты уже будешь в браке и в распоряжении мужа, — спокойно отвечает старший Мин.       Юнги медленно встаёт со стула, смотрит на приготовленную еду, после чего уходит в комнату, где берёт холст с красками и покидает дом, желая как можно дальше уйти отсюда. Ему некуда бежать, ни одна из соседних стай не примет к себе ещё волчонка, у которого есть живой родитель. А если Юнги скроет наличие отца, чтобы сбежать, то при открытии правды его вернут домой. Никто не захочет ссориться с соседями из-за маленького омеги.       Из-за пелены слёз перед глазами Юнги не замечает никого вокруг, он стремительно покидает поселение, в котором не чувствует себя ни дома, ни в безопасности. Как ему сбежать от завтрашнего дня? Никто его не защитит, никто не спасёт. Даже Чонгук. Он ещё сам мал, пусть и борется всеми силами.       Отец никогда о нём не заботился, при любой удобной возможности обвинял в смерти папы, плевав на то, что это из-за халатного отношения к омегом погиб его муж.       Чуть ли не все альфы в стае считают, что омеги должны рожать волчат с раннего возраста, но если те погибают во время родов, то обвиняют волчат.       Юнги эту логику никогда не понимал и всегда злился, но никогда ничего не говорил, он не Чонгук, у него нет закалённого тела и духа, он слаб и боится боли. Ему каждый раз невыносимо тяжело переносить побои отца, он старается держаться крепко, не плакать и не кричать, но ему больно. Ужасно больно.       Каждую ночь перед сном, когда на небо поднимается луна, он шепчет ей мольбы о своём будущем. Он хочет вырваться отсюда и обрести свободу. В то, что все альфы такие же холодные и жестокие, как родной отец, Юнги не верит. Тот альфа, Хосок, был к нему мил, пусть и говорил с проскальзывающим холодом.       Юнги хочет обрести свою пару, он не против семьи и волчат, но он не может назвать семьёй то, где его будут принуждать и заставлять что-то делать. Он не желает волчат от неизвестного ему альфы.       С шумным вздохом Юнги садится около высокого дуба и кладёт на свои ноги холст с картиной, которую не успел вчера дорисовать. Он поспешно вытирает слёзы, не желая сейчас тратить на них время и силы.       Он рисует медленно, прорисовывает каждую деталь, в какой-то момент на холст падает большая капля, Юнги поднимает голову к небу, но там ни облака, тогда он касается кончиками пальцев своего лица, подмечая, что продолжает плакать.       — У тебя же есть баночка с водой, зачем ты смачиваешь холст своими слезами?       Вдруг слышит омега знакомый голос и резко поворачивает голову в нужную сторону. К нему медленно идёт Хосок с руками в карманах штанов. Юнги моргает несколько раз и поспешно вытирает влагу с лица пальцами, пачкая щёку в зелёной краске.       Хосок смотрит на него и сдерживает в себе смешок, подмечая очарование омеги. Но красные глаза и слипшиеся от слёз ресницы напрочь вытесняют всё веселье.       — Опять я вижу тебя здесь, — вздыхает Хосок и подходит совсем близко, переведя взгляд с больших глаз на холст. — Тебе ещё много рисовать.       — Сегодня последний день, когда я смогу порисовать, — признаётся Юнги и опускает голову. Он проводит кисточкой по холсту, вырисовывая холм.       — Отчего же? Я ведь не прогоняю, — приподнимает брови Хосок и опускается на корточки, но омега лишь мотает головой, а его глаза вновь наполняются влагой.       И Хосок всё понимает. Он суёт руку в карман и достаёт оттуда маленькую, но красивую и крепкую кисточку, после чего протягивает её Юнги.       — Это мне? — смотрит Юнги блестящими глазами на аккуратную кисточку. Точно для его маленькой ладони.       — Да.       — Я не могу её принять, — с грустью говорит Юнги и кусает нижнюю губу, только бы она не начала дрожать.       — Это просто подарок. Ты очень красиво рисуешь, я хочу поддержать тебя, — мягко настаивает Хосок.       — Меня выдают замуж, я не смогу больше рисовать, — взрывается плачем Юнги и закрывает лицо ладонями. — Я даже эту картину не смогу закончить.       Хосок хмурит брови, смотря на омегу. Мальчишке от силы лет четырнадцать или пятнадцать, он ещё ребёнок. Какой ему брак? Хосок чувствует, как немеет затылок и у самого чуть подрагивают пальцы на руках. Этот светлый маленький мальчик будет жестоко сломлен.       — Завтра придут альфы из стаи Ли и среди них будет тот, кому отец меня отдаёт, — сквозь плачь рассказывает Юнги. — Как какую-то вещь.       Он бы молчал, сдержал всё в себе, но от мягкого голоса и спокойного взгляда рядом, Юнги почувствовал желание всё рассказать хоть кому-то. Чонгуку не смог, ведь тогда друг поднимет шум в поселении, а Хосок ничего не сможет сделать, так как это чужая стая.       Ничего не говоря, Хосок вкладывает кисточку в худую и маленькую ладонь Юнги. Он не может ничего сделать, к себе забрать не может, ведь, как сказал Юнги, к ним придут альфы из его стаи, а значит тот самый падальщик до юных омег будет в поселении. Но что может сделать Хосок? Он хочет помочь и защитить это юнца. У омеги может быть прекрасное будущее, если он попадёт в другую стаю, где нет насилия и где заботятся об омегах.       Украсть его? Унизить так омегу непозволительно для него. Самому обвенчаться с ним? Он не хочет брать в мужья волчонка, да и против воли. Что он с ним делать будет? Куда отведёт? В их стае положение дел не намного лучше, чем в стае Чон.       — А что твой друг, который борется за ваши права? — вспоминает о Чонгуке Хосок.       — Он не знает, я не хочу пока говорить. Чонгук ничего не сможет сделать, у него у самого венчание скоро, от которого ему пока не удалось избавиться, — громко шмыгает носом Юнги. — У нас нет выбора и шанса на спасение.       — Но ведь если перед старейшиной, который проводит обряд венчания, сказать «нет», то лесной дух не одобрит брак, заключённый после отказа, — хмурится Хосок.       — Омегу, осмелившегося сказать «нет», забивают до смерти палками, — вздыхает Юнги и медленно успокаивается. Связанно это с тем, что рядом альфа с мягким взглядом или нет, Юнги не знает. Но ему стало чуточку легче.       У Хосока, кажется, глаза на лоб готовы залезть, но он старательно держит лицо ровным и безучастным. Ему кажется, что ещё пара диких слов из уст этого омеги, который дрожит рядом с ним и плачет, и он украдёт его, плевав на правила и собственные принципы.       — Ты голоден? Я пришёл раньше тебя и оставил наверху несколько булочек с мясом, — поспешно встав, Хосок залезает на дуб, после чего спрыгивает и открывает тканевый мешок, от которого вкусно пахнет свежей выпечкой. — Попробуй.       — Их приготовил твой омега? — осторожно спрашивает Юнги и берёт одну булочку, нюхает её и кусает, отчего тихо хрустит корочка.       Ему никак не поможет информация о паре этого альфы, Юнги просто интересно. Он понимает, что Хосок ему ничем не поможет, он ведь из стаи Ли, там не лучше, да и их общение скоро прекратится. Но Юнги отчего-то не хочется знать о наличии партнёра, потому что он будет завидовать другому омеге, у которого столь заботливый и внимательный альфа.       — Их приготовил я, — всё, что отвечает Хосок и достаёт булочку себе.       — Ты? — поднимает брови в искреннем удивлении Юнги и перестаёт жевать, уставившись на Хосока.       — Мои родители оставили меня в раннем возрасте в стае Ли, а сами ушли дальше, так что я был сам по себе, пришлось учиться, — объясняет Хосок и облокачивается спиной о ствол дуба, подняв взгляд к небу.       Юнги хлопает ресницами, после чего быстро доедает булочку и поспешно возвращается к картине. Новая кисточка кажется такой аккуратной и чистой, что её Юнги жалеет, но всё же решает использовать. Его удивляет, как та хорошо рисует, у неё не выпадают шерстинки и ручка идеально ровная.       Они сидят в тишине молча. Юнги рисует, думая о своём и чувствуя спокойствие рядом с альфой, от которого исходит приятное тепло, Хосок же, закинув руки за голову, с безмятежностью на лице и прикрытыми глазами усердно думает над тем, как помочь омеге, оказавшемся в столь ужасном и безвыходном положении. Он иногда приоткрывает глаза и разглядывает Юнги, его красивый профиль и взъерошенные светлые волосы, которые на лучах солнца похожи на одуванчик.       В голове Хосока зреет план, он дикий и абсурдный, но альфа готов рискнуть, ведь если всё получится, то одна избитая и измученная маленькая душа станет счастливой.       Когда солнце начинает спускаться к горизонту, Юнги тихо встаёт, заметив, что альфа уснул. Он оставляет холст и подаренную кисточку, оставляет и свои краски, после чего, немного помявшись, кратко целует того в щёку в благодарность.       — Спасибо, — шепчет Юнги и выпрямляется. — Ты был единственным альфой, который понял меня, — грустно улыбнувшись, он развернулся и побрёл по лесу в сторону дома.       Хосок медленно открывает глаза и смотрит в спину удаляющегося Юнги, чувствуя, как в груди учащённо бьётся сердце, а щека горит в месте поцелуя. Нельзя испытывать симпатию и желание к столь юному омеге, но Хосок желает его просто спасти.       В поселении он залетает к Тэхёну домой, где с нахмуренными бровями рассказывает о ситуации с Юнги и своём намерении.       — Ты уверен? — единственное, что спрашивает Тэхён, смотря на друга, который никогда не действовал тщательно всё не обдумав.       — Да.       Хосок сжимает пальцы в кулаки и прикрывает глаза, думая о том, что завтра ему понадобятся не только все свои силы, но и благословение духа на удачный исход.

🌿