Смертельный поцелуй

      Баркод открывает глаза, ощущая странную слабость во всём теле, смотрит в потолок их квартиры и облизывает пересохшие губы. Он плохо помнит вчерашние события, с трудом в целом осознаёт, где он, но чем больше старается восстановить цепочку происходящего, тем больше у него раскалывается голова, тело ломит от боли, а горло дерёт от жажды. Тин опирается на руки, поднимаясь выше, и реагирует на скрип открывшейся двери, морщась от неприятного, слишком громкого звука.       – Мышонок, ты как? – Джефф присаживается рядом с ним, ставя чёрную кружку на тумбочку, и сжимает в своей руке ладонь парня, поглаживая по костяшкам. Баркод не вырывается, не уходит от прикосновения, не смотрит с ненавистью, и Сатур надеется, что Код понял его мотивы, принял неизбежное и не злится, но есть ещё один вариант, что:       – Ничего не помню после того, как мы побежали от Пи’Та и того вампира. Как мы выбрались? – Тин встряхивает головой, пытаясь избавиться от слишком резкого запаха, который только усиливает головную боль, и проговаривает хрипло, – хочу пить, – сразу же принимая кружку от нахмурившегося, прикусившего губу Джеффа. Тин припадает губами к её краям, делает один, другой глоток, и только потом, когда его рецепторы улавливают вкус, он бросает её на пол и проводит пальцами по губам, видя алые разводы, – что ты... что ты, блять, сделал со мной?! – Баркод в ужасе скатывается с другой стороны кровати на пол, судорожно трёт рот рукавом рубашки и не может поверить тому, что происходит, когда кончик языка проходится по заострившимся клыкам.       Сатур медленно встаёт, не обращая внимания на лужу крови, растёкшуюся по полу, и пытается подойти ближе, но не успевает сделать и шага, как оказывается прижатым к стене, а перед его глазами мелькает алая радужка.       – Как ты мог сделать это со мной?! Как ты посмел! – Код рычит, сжимая в кулаках футболку вампира, и несколько раз ударяет его о стену, не веря тому, что это происходит на самом деле, что это происходит с ним. Что это не бредовый сон или фантазия, а его извращённая, жуткая реальность.       – Код, ты умирал...       – ТАК И ДАЛ БЫ МНЕ УМЕРЕТЬ!!! – Тин ощущает, как по щекам катятся солёные слёзы, а окружающий мир начинает вращаться, словно в центрифуге. Вот теперь воспоминания накатывают волной цунами и погребают его под собой, заставляя захлебнуться. Он помнит, как они бежали, он помнит звуки выстрелов и свист пуль, которые намеренно пролетали мимо (Та слишком хороший стрелок, один из лучших, поэтому он не мог промахнуться столько раз), он помнит ощущение радости, что они почти выбрались, почти ушли, а ещё помнит свой взгляд на бледного, непривычно запыхавшегося Джеффа, которого, кажется, настолько вымотала жажда, что он терял силы буквально на глазах. И в тот момент он подумал, что они обязательно протянут ещё немного, что Сатур выпьет его крови, восстановится, и они смогут вернуться, чтобы убить этого вампира и прекратить действие этого адского яда. Осталось только выбраться. И, наверное, как раз на этой мысли его тело пронзила такая немыслимая, дикая боль, словно внутри него разорвалась маленькая граната, поразив каждый орган.       Баркод вспоминает, как он рухнул на землю, делая последние в своей жизни глотки кислорода, вспоминает Джеффа, прижимающего его к себе и горько плачущего. Он любит этого вампира, любит всем сердцем, но смерть хочет их разлучить, и его последним желанием было: чтобы Сатур узнал о его чувствах. И Код пытается сказать, пытается признаться, но не договаривает, чувствует на губах и языке соль и металл, будто он очень сильно прокусил язык. Ужас, агония и страх накрывают его одновременно тогда, когда он вцепляется в руку вампира, пытаясь её оттолкнуть, вот только становится уже слишком поздно, а его сознание поглощает тьма.       Тиннасит смотрит на Джеффа широко распахнутыми глазами и оседает на пол, пялится на собственные дрожащие руки, ощущает приторно сладкий запах крови, расползающийся по комнате, и произносит тихо, надломлено:       – Я никогда не хотел быть таким как ты, я не хотел быть монстром, не хотел пить кровь и убивать людей. Зачем... как ты мог сделать это со мной, как ты посмел, как... – Тина буквально колотит от переполняющих эмоций, и он скулит, пытается вырваться и отбиться, когда Сатур обнимает его настолько крепко, что кажется: ещё чуть-чуть и затрещат кости. Баркод упирается ему в грудь, выкручивается, задевает ногтями горло, оставляя глубокие царапины, но не может освободиться, рыдая в голос, как маленький ребёнок.       А Джеффу больно слушать всё, что Код говорит, неприятно и обидно, но он был готов к такой реакции, был готов отвечать за свои действия, потому что это не так страшно, как навсегда потерять Баркода, лишиться возможности взглянуть ему в глаза, почувствовать запах, поцеловать в щёку или услышать голос. Ему было слишком больно только от одной мысли, что его мышонка не станет, а он останется в этом грёбаном мире совсем один.       – Я не мог тебя потерять, Баркод, я не мог. Я слишком люблю тебя, чтобы позволить умереть. Слышишь, я люблю тебя, – Сатур держит плачущего мальчишку и кусает губу, не позволяя заплакать и себе, когда улавливает тихое, безэмоциональное:       – А я тебя ненавижу.       Тину нужно много времени, чтобы успокоиться и перестать рыдать, оплакивая свою прошлую жизнь, а когда это происходит, он таки встаёт, ощущая, что Джефф больше его не держит, и запирается в ванной, громко хлопнув дверью. Искусственный свет резко бьёт по глазам, усиливая головную боль, запахи средств для гигиены, гели для душа и даже зубная паста теперь кажутся пахнущими слишком ярко, настолько приторно и сильно, что Тина начинает мутить. И если Баркод ещё надеется на какое-то чудо и злую шутку, то когда он замирает перед зеркалом, наблюдая в отражении своё смертельно бледное лицо, тянется рукой к верхней губе и приподнимает её, видя собственными глазами длинный белый вампирский клык, его мир рушится окончательно и бесповоротно, давая понять: больше ничего не будет так, как прежде.       Код бьёт кулаком по тумбе раз, другой, третий, пытаясь выместить злость, и вдруг вспоминает о том, что он брал вчера с собой пепел, засунул в карман небольшой пакетик, и если его выпить... если его проглотить, то вампир может умереть, может не позволить себе причинить кому-то вред. И он запускает руку в один карман, другой, шарит по рубашке на груди и понимает, что Сатур вытащил его, предусмотрел и такой вариант.       Баркод воет, вцепляется в волосы, надеясь причинить себе боль и понимает, что сейчас он правда не испытывает к Джеффу ничего, кроме ненависти. Потому что его любовь вчера если и не умерла, то оказалась погребённой под ужасом, который теперь представляла его жизнь.       – Я научу тебя существовать с этим, мышонок, научу контролировать себя, научу приспосабливаться. Ты у меня очень сильный и смелый, ты сможешь всё, – вампир понимает чувства Кода, понимает, как никто другой, но если бы ему предложили другой выбор, он бы всё равно сделал ночью то, что сделал, не сомневаясь ни секунды. Он любит этого мальчишку, и именно любовь не дала бы Джеффу позволить ему умереть в том грязном переулке.       Вот только Баркод не хочет ничего, кроме смерти, потому что уже ощущает эту отвратительную жажду, которая растекается по всему телу, дерёт горло и оседает в желудке. И Код пробует её утолить, набирает в стакан воды, делает несколько глотков, а после... просто бросается к унитазу и рвёт, по ощущениям, выплёвывая внутренности.       – Нашу жажду невозможно утолить водой или человеческой едой, – Сатур не знает, что ему делать, поэтому просто сидит под дверью, понимая, что его первая задача сейчас – не дать Тину натворить глупостей и навредить самому себе.       – Я ненавижу тебя, – снова повторяет теперь вечный мальчишка, и это всё, на что хватает сейчас Баркода, у которого начинает кружиться голова, и он просто снова засыпает прямо на полу в ванной и не слышит, как открывается с глухим щелчком дверь.       Джефф переносит мальчишку на кровать, вытирает лужу крови и собирает осколки кружки, пока в голове набатом стучат слова «Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя! Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ». И ему хочется быть сильным, ему хочется быть тем, кто правда поможет Баркоду, но пока что ему просто больно. Больно от его слов, больно от мысли, что Тин так и не сможет его понять и больно от того, что к этому моменту они пришли из-за человека, которого Джефф когда-то считал лучшим другом. Да, их последняя встреча была непростой, а когда Сатур успокоился достаточно, то пожалел, что не пришёл в то утро проводить Байбла. Он ждал возможности извиниться, надеялся, что друг скоро вернётся, а потом он сам стал вампиром и весь мир потерял для него смысл. Шли года, и пока он искал способ себя убить, смерть забрала всех близких людей, а любимую женщину он увидел только на смертном одре. И тогда он подумал, что может быть стоило просто продолжить жить, не уходить из семьи, не бросать всех вот так, только он не знает, как бы смог объяснить семье боязнь солнца, нежелание есть нормальную еду и то, что он не постарел бы ни на день даже много лет спустя.       Вампир трёт виски, достаёт из холодильника донорскую кровь, которую можно нелегально купить в больнице за большие деньги, делает несколько глотков и желает Суметтикулу смерти. Он сделал Джеффа причиной своих бед, сделал виновным в гибели того вампира, но он должен был понимать, что если этот вампир напал на невинного человека, его бы всё равно убили охотники. Которые, похоже, слепо приняли помощь от другого вампира, чтобы упиваться тщеславием и триумфом, когда они смогут поймать его: Джеффа Сатура.       Он чувствует себя так, словно его пропустили через мясорубку, понимает, что нужно постараться дальше жить, а для этого им нужны деньги, чтобы скрыться за океаном, где их никто не найдёт. И до этой мечты не так далеко осталось, всего несколько песен – и они свободны. Наверное, поэтому он заставляет себя провести подкаст, заставляет себя играть песню за песней, а когда час проходит, берёт блокнот с текстами, над которыми довольно долго работал, но никак не мог получить тот результат, к которому он стремился, ведь за бесценок Сатур не собирался продавать свой труд.       – А я смотрю, в твоей жизни ничего не поменялось, – Баркод опирается плечом на дверной косяк, смотря Сатуру в затылок. Внутри него всё кипит от злости и раздражения, а во рту и горле ощущение, словно он наелся песка. Ещё и непонятное, непривычное чувство скручивается в животе, которое чуть ли не силком тянет его наружу, на улицу, поближе к людям, поближе к добыче. И он старается не обращать внимания, заглушить это ощущение, трансформируя его в агрессию и направляя на того, кого он делает сейчас крайним, – хотя, для тебя же ничего и не изменилось, попел песенки, попил кровушки и всё кажется таким прекрасным.       Джефф прикрывает глаза, всё ещё чувствуя запах своего мышонка, и убеждает себя, что это не он, что в нём говорит сейчас новая сущность и страх перед неизвестностью, поэтому пытается отвечать спокойно:       – Прекрати. Ты знаешь, что это не так. А то, как ты себя чувствуешь – это нормально.       – Нормально?! – Баркод молниеносно преодолевает расстояние между ними, разворачивает кресло Сатура и нависает над ним, упираясь ладонями в подлокотники. – А нормально хотеть тебя убить? Нормально придумывать план, как сдохнуть самому? Нормально ощущать каждый грёбаный запах в миллион раз острее?       – Да, нормально. Я понимаю, что ты в ужасе, я знаю, что ты чувствуешь, Код, но с этим можно научиться справляться. Вместе. Я помогу тебе, не оставлю тебя на произвол, мы пройдём этот путь, – вампир смотрит злющему парню в глаза и накрывает его ладони своими, аккуратно сжимая, – я не позволил тебе умереть и знал, что будет тяжело, но...       – Я должен сказать тебе «спасибо», Джефф? За то, что ты сделал со мной? – он невесело ухмыляется и отходит на шаг, выплёвывая озлобленно. – Ты виноват во всём, что случилось с нами. Я просил тебя не ходить туда, я предлагал тебе себя, но ты же лучше знаешь. И даже вчера, ты лучше знал и всё решил за меня, обрёк на такую жизнь. Не жди от меня благодарности, ты её не получишь.       А у Сатура тоже нет в запасе так много терпения, он тоже может терять контроль и выходить из себя, поддаваясь на эмоции, поэтому в следующую секунду уже новоиспеченный вампир оказывается прижатым к стене:       – Я знаю, что не получу твоей благодарности! И знаю, что отчасти виноват, но ты ведь не дурак, Баркод, ты ведь должен понимать, что они бы так же спокойно могли найти эту квартиру, оставить под дверью блядское зелье, одного вдоха которого хватило бы, чтобы оно подействовало! – Джефф сжимает покатые плечи, с сожалением понимая, что Код больше не повзрослеет, никогда не изменится, не раскачается, не станет выше, но навернушиеся слёзы на глаза Баркода, заставляют его понизить голос. – Пусть ты сейчас говоришь, что ненавидишь меня, но вчера ты пытался сказать, что любишь...       – Я тебя любил до...       – А теперь представь, что я бы вот так лежал на земле, медленно умирал в твоих руках и ты мог выбрать: позволить мне умереть или дать ещё один шанс, пусть и в другой сущности?       – Я... я... – Баркод заикается, теряя всю браваду, дрожит, делая поверхностные вдохи, и не знает, что сказать. Или знает, но не может заставить себя произнести это.       – Выбирай. Наверное, ты дал бы мне умереть, чтобы я не стал монстром, убийцей или как ты меня ещё называл. Так чего же ты не можешь ответить, сомневаешься, а? – вампир сильнее сжимает пальцы на плечах, больше не боясь сломать мальчишку, потому что он больше не был хрупким человеком, которому было так легко причинить боль.       – Я бы дал тебе умереть, – голос Кода звучит хрипло и надломлено, а крупные слёзы срываются с длинных ресниц и бегут по щекам, – и потом убил бы сам себя. Я бы выбрал умереть вместе.       – А я выбрал жить. Тоже вместе, – Джефф находится на грани какой-то внутренней истерики, которую становится сложнее контролировать с каждой секундой. Если бы Тина можно было оставить одного, Сатур отправился бы на охоту, чтобы перерубить шею одному вампиру. И единственный вопрос, который его интересует: почему охотники продолжали верить в его причастность к тому убийству, когда он лично принёс голову виновника? Если только Суметтикул с самого начала не работал с охотниками, и поэтому его слово имело для них бо́льший вес, чем слово Джеффа.       – Ты должен поесть, иначе жажда заставит тебя потерять контроль, – вампир отступает назад, увеличивая расстояние, и хочет что-то разбить, разнести в щепки, когда слышит:       – Лучше я сдохну, чем буду пить кровь.       – Я спешу тебя расстроить, ты не сдохнешь. Ты просто пойдёшь убивать. И этим разрешишь своему другу-охотнику снести тебе башку, – Сатуру кажется, что он попал в сюрреалистичный, бесконечный сон, из которого не может никак выбраться, когда Баркод произносит тихо, бесцветно:       – Звучит как план.       А Джефф не хочет это слушать, злится ещё сильнее и тащит вампирёныша на кухню, наполняя новую кружку и протягивая её.       – Пей. Ты не хочешь, чтобы невиновные пострадали, поэтому пей, – и он видит, как красным отливает радужка Баркода, а язык проходится по клыкам и пересохшим губам, замечает всё, каждую деталь, от затрепетавших крыльев носа, до дрожащих пальцев, принимающих кружку.       Код испытывает нечеловеческую тягу к плещущейся в кружке жидкости, а запах возбуждает каждый рецептор, призывая узнать её вкус. И он противится себе, противится тому, что делает, но жажда становится практически невыносимой, невероятно сильной и он подносит кружку к лицу, ещё глубже вдыхая запах металла, прикрывает глаза, уже фантомно чувствуя её на языке, но вспышка сознания возвращает в нём человека, и он разворачивается, выплёскивая содержимое в раковину.       А Джефф смотрит на кровавые разводы, переводит взгляд на Баркода и понимает, что если в ближайшее время у него не получится накормить Кода, голодный зверь полностью заберёт себе контроль, и вот тогда Тин узнает, что такое настоящая жажда крови и адреналин от охоты за жертвой. И, возможно, он думает, что даже если сорвётся, то сможет остановиться, но Сатуру понадобилось больше десятка людей, превратившихся в его руках в трупы, и большие, детские глаза, смотрящие прямо на него, чтобы накинуть поводок на кровожадного, вечно голодного монстра.       И Баркод снова уходит в их спальню, сворачивается калачиком, обнимая себя, и думает над словами Джеффа, пытаясь понять, смог бы он на самом деле просто смотреть, как Сатур умирал на его коленях, а он знал, что есть способ его оставить в живых. И если в порыве гнева он сказал вампиру, что да, смог бы, то сейчас он сомневается в своём ответе, хоть всё ещё и ненавидит то, что случилось с ним. Потому что стоит ему закрыть глаза, как он представляет, насколько легко его острые клыки впиваются в человеческую, тёплую кожу, а на язык льётся немного вязкая, вкусная кровь, выпить которую хочется до последней капли.