Крылатый любовник

Верховенский уже не помнил, как в его руках снова очутился нож. Не помнил, что его сподвигло на самобичевание в этот раз. Не помнил, как острым лезвием водил по руке, вымещая на самом себе всю злость и перекрывая душевную боль физической. Он уже даже ничего не чувствовал. Это раздражало, усугубляло всё, и Пётр всаживал нож глубже под кожу. Иногда ему становилось жаль себя, и он с ужасом смотрел на содеянное, но приступы жалости заканчивались тем, что парень просто раздирал старые шрамы. Когда на руках уже практически не оставалось живого места, он исполосовывал бёдра и живот. Это было ещё больнее, и порезов там было куда меньше, но они были гораздо длиннее. Вот и теперь Пьер сидел и оставлял порезы на запястьях, слава Богу, не очень глубокие. Из глаз текли слёзы, мешая видеть, но ему это и не надо было. Он резал кожу машинально, не задумываясь, куда попадёт. Пару раз он чуть не попал по венам, но рука сама отдалялась от них, протыкая кожу вокруг: Верховенский не собирался умирать, и вскрытие не входило в его планы. Вдруг он вскрикнул, резко пришло осознание реальности. Парень посмотрел на руку, по которой медленно стекали тонкие струйки крови, а около локтевого сгиба, куда он незаметно для себя попал ножом, алела рана, из которой кровь текла чуть ли не ручьём. Пьер слегка улыбнулся и хотел было встать, чтобы сходить за бинтами, но не смог. Ноги не держали его. — Здорово, — прошептал Верховенский, — я так и думал, я знал, что умру именно так. Осталось только ждать. — Ждать, когда рак на горе свистнет? — раздался насмешливый голос откуда-то сбоку. Пётр повернул голову и увидел мужчину, сидевшего на его подоконнике. И парня удивило даже не то, что кто-то мог сидеть на его подоконнике на тринадцатом этаже, а то, что за спиной у мужчины были два огромных чёрных крыла. — Что, нравится? — мужчина взмахнул крыльями и полностью расправил их. Перья на них заискрились под лучами весеннего солнца, отливая чем-то металлическим, — Можешь не отвечать, я же вижу. Так чего ждать-то собрался? Пока помрёшь? Ну, флаг те в руки. — А ты что, ясновидящий? Откуда ты знаешь, что я сейчас не загнусь? — слабо спросил Пётр. — От верблюда. От порезов ещё никто не умирал. Так, стой, стой, стой! Ты чего… Верховенский упал на пол и закрыл глаза. Выглядел он так, будто собрался на самом деле распрощаться с жизнью. — Да блядь, — выругался крылатый, — как бы он и правда не помер. Он легко спрыгнул с подоконника и неспешно подошёл к Пьеру. Мужчина осторожно поднял его и уложил на диван. Потом он осмотрел руку парня и, покачав головой, резко сжал. Тело Верховенского пронзила жуткая боль, он открыл глаза и, вскрикнув, попытался вырваться, но крылатый вжал его в диван. — Спокойно, — сказал он, — я тебе, придурку, помочь пытаюсь, так что лежи и не рыпайся. — Ты мне сейчас руку прожжёшь! Больно, вообще-то! — Так ты ж постоянно себе больно делаешь? Щас полегче будет, расслабься. Думаешь, мне доставляет удовольствие руки кровью чужой марать? Адский жар сменился лёгкой и приятной прохладой, а потом между пальцев спасителя Пьера вдруг повалило что-то наподобие пара. Верховенский с ужасом смотрел на всё это и не понимал, что происходит. — Всё, готово, — мужчина внезапно отпустил его, — доволен? — Да, — Пётр посмотрел на место раны и не увидел там ровным счётом ничего. Кожа разгладилась, прийдя в своё первоначальное состояние. От разреза не осталось и следа. — Но…как? — Вот так! Имей в виду, это была разовая акция. Не люблю, когда у меня руки чем-то заляпаны, — крылатый брезгливо разглядывал ладони, — уборная у тебя где? А, хуй с тобой, сам разберусь! — и с этими словами он скрылся в коридоре, — Кстати, ковёр сам отмывай! Уборщицей я не нанимался! Вскоре зашумела вода. Верховенский начал сомневаться в своей адекватности. Вот что это только что было? Кто в здравом уме будет разговаривать с крылатым человекоподобным существом? Которое теперь ещё и ванную его заняло… — Ты кто вообще??? — спросил он, когда мужчина, спасший его, вновь появился в комнате. — Плод твоего богатого воображения и продукт шизофрении! — съязвил тот. — Говори нормально! — попросил Пьер. — Что с моей речью не так? — Ты ангел? — А ты, вроде как, атеист? — Нигилист и атеист — это совершенно разное! — И идиот в любом случае, — подытожил мужчина, — где ты ангелов с чёрными крыльями видел? — Да я, если честно, вообще ангелов не видел. — Вооооот. Так что хорош хуйню пороть. — Имя своё хотя бы назови, — взмолился Верховенский. — Николай Всеволодович Ставрогин, к Вашим услугам, — Николай шутливо раскланялся. — Понял… И всё же, кто ты? Если не хочешь, не надо подробностей, но хотя бы намекни! — Ну, я не местный. Не с земли, то есть, — Ставрогин явно насмехался над ним. — Ладно, пусть это останется в тайне, путь! Но вот крылья твои… — тут Пьер замялся. — Я уже заметил твой фетиш на крылья. На, рассматривай, — Николай опустился перед ним, — перья выдёргивать не смей! Верховенский свесился с дивана и стал изучать так интересовавшие его крылья. Параллельно он пытался незаметно рассмотреть всего Николая. Он только сейчас обратил внимание на его внешность. Ставрогин был необычайно красив. Мраморная кожа, изумительные, и, наверное, очень мягкие, вьющиеся волосы цвета воронова крыла, правильные и будто бы неживые черты лица. Стройное, подтянутое тело, широкие плечи, сильные руки. Мечта, а не мужчина. Только небесноголубые глаза немного… Не то, чтобы злые, а с презрительной искоркой, которая, впрочем, совсем не портила Ставрогина, а делала его по-особенному привлекательным, даже эстетичным. Вкус у Ставрогина тоже определённо был. Белоснежная тонкая шёлковая рубашка, которая немного просвечивала, демонстрируя идеальный пресс, стильные чёрные брюки с необычным поясом с пряжкой в форме бутона розы, высокие лакированные чёрные ботинки. Вокруг талии Николай повязал обычную чёрную кофту с капюшоном, которая была немного к месту, но Ставрогину очень шла. В ухе у него болталась серьга-кафф с аквариновыми камнями на длинной цепочке из белого золота. — А…потрогать можно? — спросил Пётр. — Да пожалуйста, — с деланным безразличием ответил Николай, — но предупреждаю: дёрнешь — мало не покажется. Верховенский кивнул и осторожно провёл рукой по кончику крыла. Он поразился, насколько перья на нём, на вид будто вылитые из стали, оказались мягкими. — Чего робеешь? И не отводи глаза, думаешь, я не заметил, что ты не только мой «летательный аппарат» изучаешь? Я не против. — Слушай, а как ты крылья через одежду протаскиваешь? — Пьер забил на приличия: любопытство взяло верх. Ставрогин не стал отвечать, а просто встал и начал расстёгивать рубашку. Пётр обалдело смотрел на него, и мог только в очередной раз восхититься его фигурой. Николай закатил глаза, видимо, не впервой им восхищались, и повернулся к парню спиной. Верховенскому сначала показалось, что в рубашке сделаны специальные прорези для крыльев, но оказалось, что он ошибался. Николай снял её, как любой обычный человек, а крылья просто прошли сквозь неё. Он кинул рубашку Пьеру. — Как-то так. И это далеко не всё, что я могу. Но демонстрация прохода через стену пройдёт как-нибудь в следующий раз. — Демонстрация чего? Стоп… В следующий раз? Т.е. мы ещё встретимся? — Естественно. Как минимум раз 100 за сегодня пересечёмся. И завтра, и послезавтра, и потом… — Ты будешь прилетать каждый день? — А нафига мне улетать? — ответил Ставрогин вопросом на вопрос, — Ты как думаешь, с чего я тут вообще появился? Просто, потому что скучно? Хотя, отчасти, можно и так сказать. Просто ночевать на деревьях не очень удобно, знаешь ли. — Подожди, подожди! — замахал руками Пётр, — Ты собрался у меня жить? — Догадался, Штирлиц! — Николай снова закатил глаза, — Мне не впервой так. Правда до этого реакция «соседей» была поинтереснее, ну да ладно. Я периодически заселяюсь к каким-нибудь психопатам. Они просто не знают, что делать. Вот я им и говорю заранее заготовленную фразу, про плод воображения и продукт шизофрении. Ну и всё, считай, договорились. Только съезжать быстро приходится: хозяин квартиры либо сводит счеты с жизнью, либо в психушку или тюрьму отправляется. — Ничего себе, — Верховенскому стало немного жалко его. — А вот ты оказался не совсем конченым. Я теперь долгом своим считаю тут остаться. Или ты против? — Ставрогин развернулся и, взмахнув крыльями, легко запрыгнул на подоконник, — Рубашку кинь, пж. — Постой! Оставайся! — Прекрасно! — брюнет спустился и подошёл к Пьеру. — Шмотьё моё верни, — напомнил он. — Держи, — парень уже успел повертеть рубашку в руках, проверив на наличие прорезей, и ещё раз убедиться, что она совершенно такая же, как, например, любая из его шкафа. — Кошек не держишь? — уточнил Николай, одеваясь. — Нет, у меня собака. А что не так с кошками? — Мерзкие существа, — Ставрогин поморщился, — гадят везде, орут постоянно, шерсти от них куча, а у меня на неё аллергия дикая. Псину свою покажи хоть. Верховенский послушался и полез под диван. — Динка, вылезай! Иди сюда, нормально всё! Вылезай! — Что у тебя за собака такая, что она аж туда залезть умудрилась??? — обалдело спросил Николай, уставившись на узкое отверстие между старой софой и полом. Пётр наконец поднялся и показал Ставрогину небольшого чихуахуа, который трясся от страха. — Она незнакомых немного боится. — Ё маё… Это точно собака? — Точно. — Щенок? — Нет, взрослая. Порода такая, чихуахуа называется. — Божечки кошечки, это ж надо было постараться, конечно. — Держи, знакомьтесь, — Верховенский протянул ему собачку. — Убери это, пожалуйста! — Николай аж отпрянул. — Да успокойся ты! Она тебя больше боится, чем ты её. — Я не боюсь собак, — перебил его Ставрогин, — я просто не люблю мелких зверей и не признаю их. Чёрт с ним, давай сюда, посмотрю поближе. Николай аккуратно и слегка брезгливо взял собаку. — Он тебя совсем не кормит? — спросил он её, заглядывая прямо в несчастные собачьи глаза, — Хер с ним, с шизофреником, ты, бедное животное, за что страдаешь? — Это кто шизофреник? — возмутился Пётр. — Кто 10 минут назад резался и чуть не сдох? Скажи, меня он тоже кормить не будет? — снова обратился Николай к собаке, — Видимо, не будет. Любой НОРМАЛЬНЫЙ, — он сделал ударение на слове нормальный, — уже пожрать хотя бы ПРЕДЛОЖИЛ. — Нет, ну круто! Ты ко мне заявился ни с того ни с сего и требуешь, чтобы я тебя кормил? — Могу съебаться в любой момент, — кратко прокомментировал Николай. Я клянусь, что слетаю тебе за кормом, — сказал он собачке и протянул её Верховенскому. — Ладно, — сдался тот, — что ты будешь? — Пофиг. На твоё усмотрение, изобретательность и степень лени. Настала очередь Петра закатывать глаза. Он обречённо потащился на кухню. — Ты бы не закатывал, херово будет, опять в обморок ёбнешься, а меня этим больше не разжалобить, — прилетело ему в спину, — И плагиат, вообще-то, штука незаконная! — А тебе… — А мне можно, я заебался от жизни. — Гений чёртов. — Ага, — нагло ответил Николай, — знаю, спасибки! — Ты постоянно материшься и ведёшь себя, как знатно подвыпивший? — уточнил Верховенский. — Пожалуй, да, постоянно, — согласился Ставрогин, — но последнее — не совсем. Когда я выпью, я вообще по-другому себя веду. При случае продемонстрирую. — Ты ещё совмести две демонстрации! — Предлагаешь нажраться и пройти через стену? Не факт, что получится, но идея ахуенная, благодарю покорно! Верховенский решил не нарываться и просто смирился. Да, теперь он будет жить с этим крылатым придурком, который по-хамски себя вести, но какая уже разница? Он, походу, будет хоть как-то держать его, Пьера, в тонусе. А ещё он спас Петра, когда мог просто оставить его тихо умирать, сделать вид, что он ничего не видел, что вообще даже и мимо не пролетал. Он не знал Петра, видел в первый раз в жизни. Но… Он сам говорил, что нуждался в жилье, и съезжал, когда хозяева дома умирали. Т.е. Ставрогин помог ему из личной выгоды? Или, может быть, там крылось что-то ещё? Что-то человеческое? Сочувствие, жалость, обычное желание помочь? Как-то не похоже. Хотя, откуда Верховенскому знать, похоже или нет, если они знакомы минут 15 от силы? Может, под всей этой актёрской игрой и ломанием на воображаемую камеру скрывается совершенно другой Николай? Какой другой, Пьер не знал, как не знал ответов и на остальные вопросы, которые он успел уже раз 40 задать себе. В любом случае, этот грубый чернокрылый брюнет теперь был жизненно необходим Верховенскому, и он надеялся, что сможет изменить отношение Николая к себе. — Кстати, про нажраться! — услышал он, — Выпить сейчас было бы актуально. За знакомство! — Ну и что ты выпить хочешь? — осведомился Пётр. — На твоё усмотрение. — Я не пьющий. — Да твою налево, — раздался громкий стон из комнаты, — ещё и пить тебя придётся учить! Что ж так сложно всё? Верховенский горько усмехнулся. Возможно, отношение Ставрогина к себе он и сможет когда-нибудь изменить, но вот самого Ставрогина — никогда.