The Rings

— Я хочу тебе кое-что показать, но ехать далеко. — Рината все-таки вышла за Кейт, папка была в руке. — Я не тороплюсь. Ты слышала, я сказала, что к Глебу сегодня не поеду, пусть отдохнет, — Кейт снисходительно улыбнулась, — Но это не значит, что я отказываюсь от своих планов. И как я понимаю, мои планы придется помогать осуществлять тебе и его брату, верно? К тому же теперь никто ничем не занят, — она внимательно вгляделась в ее лицо. — Какая ты проницательная, садись, — Ри открыла ей дверь, — Правда, одеты мы не очень подходяще для такой поездки. Минут двадцать Кейт молча смотрела в окно на мокрую грязную дорогу. — Куда едем? — Дом тебе хочу показать. — Дом? В котором ты собиралась жить, когда я заберу твою квартиру? — Кейт усмехнулась. — Да, — Рината не улыбалась, — Когда мы вернулись в Москву, я Рому два месяца держала под замком, — она почувствовала на себе удивленный взгляд, но не дала ни о чем спрашивать, — Потом выпустила, конечно. Надеялась, что необходимость работать, записывать твой альбом как-то поможет, отвлечет. Но он пропал, и месяц я о нем ничего не знала и не слышала. А потом явился, как ни в чем не бывало, сказал, что раз мы переехали, то надо где-то жить, вернее, каждому человеку нужен свой дом. Я тогда снимала квартиру, прямо возле Рингс, в соседнем доме. Но Рома настаивал, что так нельзя: у нас есть деньги, мы начали новую жизнь, и проводить ее по съемным углам — совсем не то. В общем он усиленно занялся поисками, мне даже показалось, что он стал таким, как раньше… Когда… Когда не было этого всего с нами. Он не пил, с утра до ночи ездил с агентами смотреть варианты, выбрал себе квартиру, в которой живет сейчас. Хотел, чтобы мы жили в одном доме, но слава богу, удалось этого избежать. Потом и моя квартира нашлась. А дом… Он хотел, чтобы было место где-то вдали от города, куда можно приезжать на выходные, где вокруг природа, лес, тишина. Дом тоже нашелся, — хороший, большой, с огромной территорией. До города два с лишним часа. Даже дизайн-проект сделал. Хорошо, что купили мы его уже с отделкой и мебелью, иначе, как ты понимаешь… Примерно через полтора месяца этот порыв жить «новой жизнью» закончился. Рома снова пропал, изредка звонил мне, просил забрать с какой-нибудь вечеринки, где уже не стоял на ногах. А этот дом… Вместо веселого места для семейного отдыха это стало убежищем, я его так и называю — Убежище. Потому что приезжала туда, когда было совсем невыносимо. Там такая тишина вокруг, хоть это и дачный поселок, но дом самый дальний, у леса, до ближайших соседей метров восемьсот. Рома тоже туда приезжал. Мы даже как-то приезжали вместе, — Ри замолчала. — И теперь это символ неудавшейся новой жизни? — Кейт задумчиво разглядывала ее профиль. — Типа того. Место, где никто не живет, но в то же время туда можно приехать и представить, что вокруг никого не существует. — Отлично, мне нравится. А магазин есть? — Кейт откинулась на кресле. — Есть, на въезде в поселок. — Тогда пара бутылок красного французского, что-нибудь поесть и разговоры до утра? Ты вообще ничего не ела, Ри, так не пойдет. — Не хочу есть. А разговоры… Да, я хочу, чтобы ты рассказала мне, что ты делала. Все это время.

***

— Здесь здорово! Все-таки у тебя отличный вкус! — Кейт стояла в огромной светлой гостиной, рассматривая интерьер, — Чем-то похоже на твой дом в Калифорнии. Океана только не хватает. И картин. — Да это не я делала, так и было… — Там, кстати, никто не живет, я сдала его под охрану, продолжаю платить аренду. — А зачем? Я сейчас найду что-нибудь переодеться, здесь нет особо одежды, но что-то найдем, — Ри вышла из гостиной. И она, и Кейт действительно были одеты неподходящим для загородного отдыха образом. — Я снег на террасе почищу, вот, держи, — Рината протянула Кейт пуховик, теплые флисовые брюки и свитер, — Вместо каблучищ твоих могу предложить только теплые тапки, в них курить будем ходить. Кейт с восхищением разглядывала предложенный ей наряд. — Это так по-русски, — она тут же начала стягивать с себя изящное платье и тонкие колготки. — Это не по-русски, это потому что холодно. Зад отморозишь. Сама Ри уже переоделась в нечто похожее и вышла на улицу. — Тебе помочь? — но никто не ответил. Когда с расчисткой снега, разбором пакетов с продуктами и розжигом камина было покончено, Кейт удобно устроилась на широком мягком диване, наблюдая, как Рината ловко открывает бутылку вина. — Мы когда ждали тебя в Рингс, я Роману сказала, что сейчас ты приедешь, послушаем альбом, внесем замечания, начнете переделывать, — Ри на секунду подняла на нее глаза, но тут же вернулась к своему занятию, говорить про альбом ей не хотелось, но Кейт явно не собиралась останавливаться, — Я это сделала, потому что хотела посмотреть. Увидеть своими глазами. И увидела. Насколько сильно он не хочет этого делать, насколько сильно считает меня своим врагом, насколько все это ему опротивело. — А чего ты ожидала? Что он от радости прыгать начнет? — Рината протянула ей наполненный бокал и села рядом. — Нет. Конечно нет. Не знаю, для меня это было какой-то необходимой финальной точкой. Они какое-то время помолчали. — Что ты делала все это время? Без меня. — Ри поудобнее устроилась на своем месте, подтянув колени к груди. За окном уже смеркалось, огромные хлопья снега бесшумно падали, укрывая собою и без того побелевшую землю. Кейт проследила за ее взглядом. — Мне здесь очень нравится. Давай отмечать здесь Новый год. Не хватает только гирлянд и елки, там на входе, прямо у дома, растет прекрасная елка… — Ты же уезжаешь. Какой Новый год? — Уезжаю. Остаться я не смогу. Но мы можем отметить раньше. — Раньше отмечать не принято, — Ри потянулась своим бокалом к ее, бокалы соприкоснулись с легким звоном. — Хорошо, пусть не Новый год. А как будто Новый год. Я Глеба возьму. Позовем Вадима, ну или кого хочешь. Ты знаешь, я люблю праздники, — Кейт выглядела сейчас совсем просто, по-домашнему, на лице не осталось и тени самоуверенной дерзости, которая так часто там присутствовала, она взяла со столика телефон, — Так, самолет у меня двадцать первого, двадцатого я буду собираться… Можем поехать семнадцатого, как раз на пару дней, — она оторвалась от экрана, — Как тебе? — Хорошо, — Ри только пожала плечами, — я не против, — первый же бокал вина согрел изнутри. А может дело было в камине, — И гирлянды здесь есть, и елочные игрушки и еще много чего… Я хотела встречать тут прошлый Новый год. Но сейчас я хочу, чтобы ты рассказала мне, что делала все это время. Кейт налила себе еще и откинулась на спинку дивана. — Боролась с собой, своими чувствами. Злилась. Пыталась разобраться со всем этим. Пошла к психотерапевту. — Серьезно? — Ри искренне удивилась, — Ты постоянно говорила, что это просто шарлатаны, которые наживаются на чужой глупости и инфантильности, предлагая тупицам и инфантилам иллюзию решения их проблем. За точность цитаты не ручаюсь, но общий смысл… — Так и есть. Говорила. — И что изменилось? — Наверное, все, — Кейт улыбнулась, — Мы многое друг о друге знаем, но не все. Не все же? У каждого человека есть такая история, которую он никому не расскажет даже под дулом пистолета, предпочтя умереть, чем сделать это достоянием общественности. — К чему это? — Рината смотрела на нее с непониманием. — К тому, что мы часто придаем слишком большое значение своим страшным тайнам, забывая о том, что действительно важно. И пришла я к специалисту ровно с таким настроем: не веря, что это может мне помочь. Он сказал, что мне нужно побыть собой, дал мне домашнее задание — просто побыть собой. Конечно, это казалось очень смешным. Когда пришла снова, он спросил, как продвигается, а я снова посмеялась, и это длилось довольно долго. Я совершенно не понимала, чего он от меня хочет, потому что я и есть я, а не кто-то другой. Как можно побыть собой, если я каждый день являюсь собой. Но он настаивал, что раз я не могу, то нужно вспоминать. Кто я, какая я. Что стоит за моим образом звезды, сильной и уверенной в себе женщины… Разве я не такая на самом деле? — Рината пожала плечами, но говорить ничего не стала, — Меня эти его задания ужасно злили, мы ссорились, я кричала и даже разбила какую-то стеклянную уродскую статуэтку в его кабинете. Но ходить к нему я почему-то продолжала, хотя и понимала, что это просто человек, который за деньги выслушивает меня, не вставляя свое «а вот я, а вот у меня». Наверное, я была тогда настолько одинокой, мне было совершенно не с кем поговорить. Ты же знаешь, что на меня работали и работают десятки людей, каждый занимается своим, у каждого свои должностные обязанности, и в общем то, что от меня сбежала пара работников, не должно было стать трагедией, но почему-то стало. Моя жизнь налажена, я не испытываю недостатка в деньгах, у меня куча рекламных контрактов, меня зовут на телевидение, на радио, зовут блогеры, я снимаюсь в рекламе, даю интервью, посещаю светские тусовки. Все ведь отлично! Но мне очень захотелось выполнить «домашнее задание». Вы тогда как раз прислали мне первый вариант альбома, и я побыла собой: высказала, что мне не нравится, хотя это было неправдой, но я была жёсткой и категоричной, требовала, а не просила, приказывала, а не убеждала: потому что в этом вся я. Настоящая. Потом следующая версия альбома, потом следующая: я все время продолжала быть собой, но почему-то это не помогло. Отношения с Романом у меня окончательно испортились: я, находясь за тысячи километров, на другом континенте, за океаном — буквально физически ощущала его ко мне ненависть, хотя раньше такого не было. Да, мы не ладили последнее время, да, я считала его больным человеком, которому нужно лечиться, но я никогда не чувствовала, что он меня ненавидит, — а тут почувствовала. Да и с тобой наши отношения стали совсем другими. Ринате показалось, что она понимает, к чему ведет Кейт, но она не стала перебивать. Ей действительно хотелось узнать, как она жила все это время. — Да, я говорила, что психотерапевт для тупиц и инфантилов, но видимо сама оказалась такой же, потому что целых полгода я вообще не могла понять, чего он от меня хочет, и что я делаю не так. А потом я решилась рассказать ему свою историю и впервые за столько лет плакала перед посторонним человеком, практически незнакомым, что для меня является немыслимым. Ты знаешь, откуда у меня деньги? — Кейт повернулась к Ринате и приблизилась к её лицу. — Да, знаю то, что ты сама мне рассказывала: деньги тебе дали родители, это была твоя доля в их бизнесе, они всё-таки пошли тебе навстречу, когда поняли, что ты не собираешься продолжать династию адвокатов, в общем откупились от тебя. Плюс у тебя был богатый любовник, какой-то топ менеджер фармацевтической компании, он тоже помог, — Ри потянулась к бутылке и налила Кейт ещё вина. — А ты знаешь, как мы познакомились? С моим богатым любовником. — Нет, об этом ты не рассказывала, — Рината отрицательно покачала головой, — это просто был факт твоей биографии, который мы, конечно же, нигде не освещали. Общественности было не обязательно знать о любовниках их кумира. Тем более, если они богаты и на сорок лет старше. Кейт очень долго молчала потом взяла Ринату за руку. — Мне тогда было четырнадцать лет, я в очередной раз убежала из дома, потому что отец избил меня за плохую оценку. Это было не раз, не два и не три, это было постоянно. Я ненавидела учёбу, потому что знала: что бы я ни делала, родители всегда будут мною недовольны. Высших оценок я не получала, то есть получала, но не так часто, как они бы хотели. Некоторые предметы совершенно мне не давались, несмотря на то, что мне оплачивали дополнительные занятия, да и вообще не отпускали даже гулять, считая, что я недостаточно занимаюсь. Примерно к 14 годам моя ненависть к учёбе стала такой огромной, что я стала убегать из дома. Болталась где-то пару часов, потом естественно возвращалась. Дальше такие побеги становились все длительнее, я могла сбегать уже не на несколько часов, а на несколько дней, и в очередной раз, когда такое случилось, я с фингалом под глазом сидела на какой-то остановке, шел дождь. Обычно отец не бил меня по лицу, потому что это нельзя скрыть, но в тот раз я попыталась вырваться, и кулак случайно прилетел мне прямо под глаз. Представляешь, мои родители в списке Forbes, а я сижу на остановке, и у меня в кармане нет ни цента. Нет даже денег на автобус, хотя в своей жизни на автобусах я не ездила никогда, у меня с детства был личный водитель. А потом рядом остановилась машина, и мужчина, который был за рулём, спросил всё ли хорошо, нужна ли мне помощь. Вот так мы познакомились. В тот вечер он посадил меня в машину, где я хоть согрелась, и отвез домой. Домой я возвращаться не хотела, но он принялся убеждать, что нужно вернуться к родителям, что они беспокоятся. В итоге он даже познакомился с моим отцом, сказал, что нашел меня ночью на улице и возвращает в семью. Они даже пожали друг другу руки, — Кейт усмехнулась. — А потом что было? — Ринате казалось, что она уже представляет это, но все еще надеялась, что история была не настолько страшной. — Тогда он оставил мне визитку со своим номером телефона, сказал, чтобы я звонила, если что-то случится. Позвонила я ему уже буквально на следующий день: домой мне идти не хотелось, и чем заняться я не знала. Друзей у меня никогда не было. Он заехал за мной, привез к себе домой. Дом был огромный и шикарный, похуже, конечно, чем у моих родителей, но в богатом квартале, там кто попало не живет. Приготовил ужин, сказал, что поможет мне с уроками. Если ты ждёшь, что это будет история о маньяке-педофиле, то нет. Точнее, конечно же это будет история о маньяке-педофиле, но не в том смысле, в котором можно её ожидать. Он не трогал меня, никак физически на меня не воздействовал, да даже сально не смотрел. Он просто посадил меня за стол, сказал что мы будем делать уроки и принёс гольфы. — Гольфы? — Рината не была уверена, что правильно поняла это слово на английском в контексте, потому что оно как-то не подходило к истории. — Да, гольфы. Носки такие длинные, — Ри кивнула: поняла она все правильно, — Попросил меня надеть их. Мне ещё тогда нужно было отказаться, но почему-то я не увидела в этом ничего особенного. Они были белые, длинные, видимо не новые, но чистые. Обычные, короче, гольфы. Я надела и несколько часов сидела за столом, он объяснял мне правила решения уравнений, грамматику английского языка, проверял, как я поняла физику, и многое другое. Потом я ушла домой, гольфы, конечно, сняла. Так продолжалось какое-то время, несколько месяцев, я периодически приходила к нему, и мы делали уроки, в гольфах естественно. Я спрашивала, что это, зачем, но он никогда не отвечал. Зато я стала хорошо учиться и меня перестали бить, — Кейт рассмеялась, — Родители решили, что я наконец-то взялась за ум. Я даже оставалась у него ночевать, у меня была своя спальня в его доме. Он купил мне множество вещей, но сказал, что пользоваться ими, надевать их я могу только в его доме, иначе возникнут логичные вопросы, и моим родителям это не понравится. Понимаешь, Ри, у меня и так было полно вещей, все, чего только можно пожелать, но как только отцу что-то не нравилось, он тут же забирал все. Вообще все. Собирал в коробки и запирал в подвале, даже одежду, не говоря уже о видеокамере, приставке, велосипеде и плеере. Все исчезало мгновенно, и чтобы получить это обратно, мне нужно было доказать ему, что я этого достойна. — А мама? — Рината обняла ее за плечи, — Она ничего не делала?.. — Мама молчала. Все это происходило с ее молчаливого согласия: и побои, и лишение любимого платья, и воспитательные беседы. А в доме у моего нового пятидесятилетнего друга я могла не бояться, что кто-то отберет у меня новенький блестящий кассетный плеер и белую кофточку с модным принтом. Родители часто уезжали в командировки, и в целом наши отношения с ними наладились, если можно так выразиться. Это он меня научил: говорил «делай вид, что слушаешь, делай вид, что соглашаешься, делай вид, что приняла их правила». И это действительно помогло… Еще он научил меня всегда выглядеть так, как будто я ни капли не сомневаюсь в себе. И тому, что надо быть жесткой. Потому что тот, кого всю жизнь бьют, может вырасти забитым, а может наоборот — стать самым сильным. Наверное, это очень повлияло на меня и продолжает влиять. Нам пора открывать вторую бутылку, давай я, — Кейт встала и прошлась по гостиной, — А лучше пойти покурить. — Знаешь, стоя на сцене, сидя на интервью, разговаривая с журналистами, я всегда чувствовала себя одинаково — особенно первое время, наверное, первые полтора года, — Кейт упала в большое плетеное кресло на террасе, — Я чувствовала, что как будто вокруг все серое, и сама я серая, но вместо одежды на мне завязана широкая золотая лента, которая заменяет мне платье, она такая блестящая, что озаряет собой все вокруг. Я стою под прицелом, чувствуя себя самозванцем, ожидающим, что меня в любой момент найдут и выпроводят вон. Но ни разу никто не нашел, и ни разу никто не выпроводил. Нет, это не синдром самозванца, потому что я — самый что ни на есть настоящий самозванец, без синдрома. Но я всегда вела себя так, чтобы никто никогда не мог об этом подумать: уверенно, стойко, сильно, очень часто жестоко — главное, чтобы никто не понял, что я сама в чем-то сомневаюсь, потому что стоит им это увидеть — и всё. Я бы проиграла, Рината, если бы я была жалостливой, если бы слушала вас всех, если бы шла у вас на поводу. Скажи честно, сколько раз ты хотела убежать от меня? Да наверное за первый же год таких случаев набралось бы с добрый десяток. Но я никого не жалела: ни вас, ни других людей, с которыми работала, но самое главное — я никогда не жалела себя. Я всегда понимала, что всем обязана только тебе. Тебе и Роману. Вам нужны были деньги, нужна была виза, нужен был дом, а у меня все это было. Мы просто поменялись: каждый обменял то, что у него было, на то, чего у него нет. И ты одна нашла ко мне подход, ты одна смогла убедить меня в том, что правильно так, а не иначе, что нужно сделать именно вот это, например, поменять обложку альбома, изменить порядок песен, что нужно надеть на интервью вот это платье, а не то, которое я выбрала. Меня злило, что ты пишешь мне все тексты, что ты переписала мою биографию так, как считала нужным. Мне было тяжело принять, что кто-то смеет решать за меня. До тебя у меня была куча провалов, ты знаешь. Из меня не вышло актрисы, не вышло модели, и если бы я выпустила тот альбом, который собиралась… Не твой. Из меня бы тоже ничего не вышло. Я стала тебя слушать и стала понимать, что ты права, что ты действительно желаешь мне добра. А потом стала делиться с тобой тем, чем ни с кем никогда не делилась, и когда ты уехала… Когда ты уехала, моя жизнь как будто потеряла смысл, знаю, звучит пафосно. И то, как ты это сделала, — она долго молчала а Рината не решалась вставить свои пять копеек, совершенно пораженная тем, что слышит. — А вот это все с ключом, оно так и продолжается? — Кейт смотрела прямо на неё, прервав молчание. — Да, продолжается, куда оно денется? — И что ты им открываешь? — Кейт усмехнулась, — Двери в ночной клуб, чтобы не проходить фейс-контроль? Пойдем обратно в дом. — Да, примерно так, — Ри пропустила ее вперед, — Открываю двери в ночной клуб, двери в общежитие, в больничную палату, иногда ещё какие-то малозначительные двери. Потому что ключ не мой, ты знаешь, я должна его отдать, но так и не знаю, кому. — А сны тебе так и снятся? — Кейт подперла щеку рукой, усаживаясь на диван. — Да, снятся. Не особо часто: два или три раза в год, — Ринате хотелось вернуться к прежней теме, потому что она понимала, что история Кейт не окончена, но Кейт тему все же перевела, и Ринате пришлось продолжить о том, о чем у нее спрашивают. — И в них все по-прежнему? — В них все по-прежнему, никогда ничего не меняется с моих девяти лет, то есть почти двадцать лет. Корабль всё такой же старый и деревянный, он так же терпит крушение в шторме, колдунья так же стоит возле мачты, на ней то же самое платье, она нисколько не постарела за это время, а себя я не вижу и не знаю, что стало со мной; я захлебываюсь водой, но со временем я научилась находить нормальное место, где не так заливает, там канат есть, если за него ухватиться и подтянуться в угол, то в принципе можно все это переждать. Мне давно не страшно, Кейт, я знаю, что она ничего не может мне сделать: ни она, ни корабль. Мы так и не утонули, мы так и не прибились ни к какому берегу, наверное, все это будет длиться бесконечно. Она бесконечно будет говорить мне одно и то же, а я бесконечно буду молчать. Она хочет, чтобы я отдала Зеленый ключ — больше за все эти годы она ничего мне так и не сказала, — Ри невесело улыбнулась, — а я не знаю, кому должна его отдать, я думала, что она сама хочет его забрать, но во сне у меня никогда нет ключа, я пыталась его искать вокруг себя, потому что давно понимаю, что сплю, когда вижу этот сон, но у меня ничего с собой нет, совершенно ничего, я не могу отдать ей ключ, потому что у меня его нет, блять! Я даже клала его под подушку перед сном, засыпала с ним в руках, вот до такого доходило… Но это не помогло. А потом мне стало казаться, что ключ нужно отдать кому-то другому, а кому я его отдам? Выйду на улицу, буду предлагать случайным прохожим: извините, молодой человек, не хотите ли взять мой Зеленый ключ? Да меня в дурдом сразу заберут. К тому же я не думаю, что она хочет, чтобы я отдала ключ кому попало. — Но есть же какие-то идеи? — Кейт каждый раз слушала эту историю как в первый, история ей безусловно нравилась, — потому что была вот такой: странной, непонятной, неразрешимой, — Может надо вернуть его туда, где ты его взяла? — Нет ни одной идеи. «Отдай» не равно «верни». Вряд ли речь идет о возврате. Если бы я знала, я бы давно отдала, и всё это закончилось. Знаешь, иногда мне кажется, что все, что со мной происходит, как-то связано с этим, и я не могу от этого избавиться: действительно какое-то проклятие, чертовщина. И я не понимаю, почему именно я! Чем я так сильно провинилась, и перед кем. — А где сейчас ключ? — Кейт снова посмотрела на неё все с тем же интересом, это отвлекло ее от собственной болезненной истории, и было это весьма кстати. — У меня, где же ещё ему быть? Я всегда ношу его с собой, но это работает и без него. То есть если не носить, двери все равно открываются, я пробовала. — А шкатулка? — Шкатулка была в моем родном городе, сейчас Вадим забрал её в Москву, она здесь, в Москве. Он считает, что может её починить, про ключ я сказала, что потеряла его. Но он что-то там измерил, решил, что все это можно заказать, можно сделать другой ключ, поменять какую-то пружину. — Ты рассказала Вадиму? Ого! — Кейт действительно удивилась. — Не все. — А почему не все? — Потому что не хочу, чтобы он считал меня сумасшедшей! — Рината решила, что сегодня можно говорить всю правду. — Об этом знаю я, и я не считаю тебя сумасшедшей. Твой брат знает, и тоже не считает, — Кейт задумчиво погладила Ри по руке, — Вот об этом я и начинала говорить: мы уделяем слишком много внимания своим страшным тайнам… А ты веришь, что шкатулку можно починить? — Вадим верит, что она снова заиграет, заведётся, а я нет. Но я верю, что, возможно, тот, кому я должна отдать ключ, знает, что с ним делать и как им пользоваться. Знает, какую дверь нужно открывать. А я не знаю, Кейт! Я ничего хорошего с помощью него не открыла, к тому же понимаю давно, что мало открыть какую-то дверь, если за ней ты ничего не можешь сделать… И прости меня, что так все получилось, прости меня, что мы так уехали, что я забрала Рому, что оставила тебя. Наверное, это называется даже не оставила, а бросила, — Ри давно хотела это сказать, сотню раз проигрывала в голове их возможный диалог: в голове все звучало намного красивее и ровнее, — Я не видела никакого другого выхода, мне действительно казалось, что здесь нам будет лучше, что здесь мы от всего избавимся, что здесь мы станем другими — такими, как были до. Но ничего этого не случилось, ты совершенно права. Все, что ты сказала мне сегодня в ресторане, абсолютная правда. Ну разве что я бы не стала говорить, что Рома ничего не вложил в Рингс: вложил и очень много, намного больше, чем ты думаешь — как денег, так и другого… Именно он нашел управляющего, благодаря которому все это процветает, именно он нашел большинство сотрудников, тех людей, которые работают здесь уже несколько лет. Благодаря Роме все это не загнулось, а стало хорошим, приносящим доход делом. Он не такой бесполезный, как ты о нём думаешь. Я ведь совершенно не знала, что делать, как этим управлять: да я вообще понятия не имею о звукозаписи как таковой, у меня нет технического образования, я не понимаю, куда втыкать эти провода и как то, что я пою и играю, превращается в конечном итоге в песню, которую слышат сотни тысяч людей. Кейт просто подвинулась ближе, обняла ее и погладила по голове. — Я уже сказала, что приняла это. Мне не за что тебя прощать. Просто я очень скучаю. И это я должна просить у тебя прощения. — Расскажешь дальше? Про гольфы, — Ри положила голову ей на плечо, — Если хочешь. — Расскажу. А дальше было то, что когда мне исполнилось пятнадцать, он предложил мне переспать с ним. Я сидела за тем же самым столом в тех же самых гольфах, и он сказал, что у него для меня есть предложение. Предложение заключалось в том, что он даст мне денег, откроет на моё имя счёт. Сумма была внушительная. Объяснил, что поскольку с родителями у меня сложные отношения, они практически не дают мне денег, если я не выполняю их условий, то это будет моим спасательным кругом. Поможет мне начать самостоятельную жизнь и ни от кого не зависеть. Сумма действительно была такой, что я могла несколько лет ни от кого не зависеть, — Кейт усмехнулась, — Первым порывом было, конечно же, отказаться. Я сказала ему, что я не какая-то шлюха, чтобы спать за деньги, да и вообще он мне в деды годится. Он попросил подумать и не торопиться. Следующая же ссора с родителями определила моё решение. Тогда я даже не подумала, что он может меня обмануть, и что я не получу никаких денег. Но, как ты понимаешь, он не обманул. Мы выбрали подходящий день, все обговорили на берегу, он отвез меня к врачу… — Кейт поморщилась, а Ри только крепче ее обняла, — пообещал, что не причинит мне боли и не сделает ничего плохого, — Кейт усмехнулась, — ну конечно если не считать плохим то, что он собирался заняться сексом с пятнадцатилетний девочкой. За день до этого я приехала к нему, мы проводили время как обычно: ужинали, смотрели телевизор, прогулялись в его дворе. Он подарил мне подарок: это был браслет, золотой браслет с мелкими блестящими камушками. Сказал, что это в знак его ко мне доверия. Знаешь, Ри, я почти не нервничала, я мысленно убедила себя в том, что это самый лучший выход, что это действительно может решить все мои проблемы. Нет, я, конечно, продолжала оставаться несовершеннолетней и понимала, что не смогу вот так вот взять и начать самостоятельную жизнь, но по крайней мере я могла больше не унижаться перед родителями. Видишь, я уже тогда была такой… — Кейт, не надо, давай не будем! — она смотрела на нее с ужасом, — Не вспоминай об этом. — Будем. Надо вспоминать. В этот вечер я пошла спать в свою спальню в его доме, он никак меня не домогался, не заходил ко мне. Знаешь, вообще сколько ночей я ночевала в его доме, я ни разу не видела от него каких-то знаков внимания, которые выходили бы за рамки. Но в эту ночь мне не спалось, я долго ходила по дому, пила чай, пыталась как-то настроиться на это. Он не запрещал мне ходить по его дому, заходить в любые комнаты, закрытой оставалась одна-единственная комната, он сказал, что там нет ничего интересного, что там хранятся какие-то инструменты. Сам он проводил там довольно много времени, даже когда я была у него в гостях. Не знаю, как вышло, что именно в этот вечер он забыл её закрыть: я проходила по второму этажу и увидела, что эта самая дверь приоткрыта. А когда я вошла внутрь… — Что там было? — Ри прервала длительное молчание, — Камера пыток? Склеп замученных девственниц? Личный видео архив извращений? — ей было интересно, хотя она понимала, что точно не услышит ничего хорошего, но видела, что Кейт нужно об этом рассказать. — Это была детская. — Детская? — Да, детская комната. Почти такая, как у меня, но более обжитая. С мягкими большими игрушками на кровати, постерами поп-звезд на стене, на столе лежали книги, тетради, цветные ручки, стоял кассетный магнитофон. На полу стояла вешалка, на ней были платья, какие-то кофточки, я толком не рассмотрела. Это выглядело так, словно сейчас из ванной выйдет девочка, сядет за этот стол и начнет рисовать. Или делать уроки… Рината просто молчала. — Он мне рассказывал, что одинок, никогда не был женат, не имеет детей. Я спрашивала, почему так вышло, он отвечал, что просто не повезло встретить своего человека, — Кейт опустошила бокал одним махом, — На стене висело большое цветное фото, над столом. На фото был он — намного моложе. Еще женщина, которую он обнимал за талию, — черноволосая, зеленоглазая. И ребенок, точнее, подросток лет тринадцати, девочка в белых гольфах… — Кейт, все! Пожалуйста! — по щекам Ринаты уже покатились слезы, — Кейт, это пиздец! — «пиздец» она сказала на русском, но в переводе это слово и не нуждалось. — Я быстро оттуда выбежала, укрылась с головой одеялом и так и пролежала без сна, — Кейт как будто впала в транс и не слушала ее, — Я сокращу свой рассказ, если тебе тяжело слушать… На следующий вечер он отправил меня тщательно помыться и дал эти гольфы. С фотографии. Я узнала их, потому что сверху была такая оборка, необычная, не знаю, как объяснить… Сказал надеть только их, больше ничего. — Кейт… — Ринате ничего не оставалось, как прижать ее к себе и слушать дальше. — Все было не так ужасно. Он сказал просто лежать. И я просто лежала. У него и не встал толком, так… По сути он просто терся об меня и что-то шептал. «Милая», «любимая», «солнышко», «девочка» — вот такую мерзость. Своей девственности я тогда не лишилась. Так продолжалось еще какое-то время, года два. Потом я стала совсем не похожа на ту, кого он представлял на моем месте, — выросла и повзрослела. За каждый такой раз на моем счету оказывалась значительная сумма денег. Обычного полноценного секса у нас так и не было. Ри продолжала гладить Кейт по волосам. — Я не знаю, что сказать… — Не надо ничего говорить, Ри. Мне просто хотелось, чтобы у меня был человек, которому можно рассказать абсолютно все. — А сейчас с ним что, ты знаешь? Он умер? — Сейчас не знаю, но пять лет назад после концерта с прочими подарками и цветами мне в гримерку принесли небольшую черную коробочку. В ней лежал золотой браслет с мелкими блестящими камушками. Тот самый браслет. Когда мы виделись в последний раз, я бросила его ему в лицо. После этого я попросила найти его, и его нашли. Он переехал в другой штат, ему тогда было уже под семьдесят. Я позвонила и сказала, что убью его. — А он? — тонкие пальцы осторожно гладили темные струящиеся волосы. — Он заплакал. И просил прощения. Кейт так и уснула, на плече у Ринаты, на диване в гостиной. И Рината не стала ее будить, просто натянула повыше плед.

***

— Мне сейчас на почту письмо упало от адвоката Кейт, — голос был радостным и звонким, — Что она в одностороннем порядке расторгает мой контракт без выплат неустоек и прочей хуйни, — Рома засмеялся, — Даже боюсь спрашивать, как тебе это удалось. Но это безусловно самое лучшее, что только могло с нами произойти. Все, Ри, все! Рината могла бы спросить у Кейт, почему контракт брата та просто расторгла через уведомление, а на расторжение ее контракта принесла соглашение, которое нужно подписать. Могла бы, но знала и так. Тонкая папка лежала на широком подоконнике гостиной. Уже два дня. И все два дня было невыносимо. Когда Рома закончил свою радостную речь, Рината только сказала, что не может сейчас говорить и перезвонит. — Ты можешь приехать? Пожалуйста. Я дома. И возьми что-нибудь выпить. Вадима долго уговаривать не пришлось, и уже через сорок минут он звонил в домофон. — Я звонил тебе несколько раз, привет, — он поцеловал ее в щеку, — Переживал. — А что переживать? Все хорошо, — она взяла из его рук пакет, — Завтра надо в музей-усадьбу ехать, избы, самовары, вот это все. Договорились в двенадцать. Ты поедешь? — Конечно, — Вадим снял куртку и прошел в гостиную, — Можем на моей машине. — Да без разницы. Проходи, садись. Я хочу тебе кое-что показать. Но сначала выпьем. Когда алкоголь наполнил стаканы, Ри взяла с подоконника так ни разу и не открытую папку и протянула Вадиму. Папка была прозрачной, но сверху лежал лист на английском. Он бегло пробежал его глазами. — Открой, там перевод должен быть, — Рината внимательно за ним наблюдала. Он вытащил еще лист и прочитал уже на русском, а потом поднял на нее глаза. — Ну что ж… Поздравляю тогда! — что еще он может сказать, он просто не знал. Рината села на пол рядом с диваном и положила на него голову, Вадиму только и оставалось, что последовать ее примеру. Он дал ей в руку стакан и прислонил к нему свой. Стаканы низко звякнули. — За свободу? Но никакой радости на лице Ри он не увидел. — Вадим, что ты об этом думаешь? — А что я могу думать? Ты этого хотела, ты это получила, теперь ты ничего не должна Кейт, тебе не нужно ничего ей отдавать… — Что ТЫ думаешь об этом? — она перебила и смотрела прямо на него, лицо ее было близко, и он снова подумал, какая она красивая. — Ри, разве это важно?.. — Мне очень важно. Вадим задумался. Думал он много чего. Но в то же время понимал, что в этом конкретном проекте он — просто нанятый специалист, которого пригласили сделать определенную работу и заплатили. Намного больше, чем было принято и вообще прилично. Хотя внутренне все это давно перестало быть сторонним и чужим, он все равно старался, чтобы Рината этого не поняла, но видимо теперь и правда стоило сказать. — Я думаю, что ты заслужила свою свободу, а то, что было в воскресенье в Рингс… — он осекся. — Скажи мне то, о чем ты действительно думаешь. Ничего не придумывай. Наш контракт окончен полным исполнением, я подписала акты приемки, ты больше ничего не должен мне. Ни мне, ни Рингс. Просто скажи. Он еще какое-то время покрутил в руках свой стакан. — Хорошо… Что я думаю? Я думаю, что то, что мы сделали — очень круто, качественно, здорово, профессионально. Я в это вложил все, что мог, — со своей стороны. Для меня это стало даже больше, чем просто работой, знаю, это звучит странно. И я считаю, что это можно было доделать, — он вздохнул, — А еще считаю, что то, что ты сделала в воскресенье — это от отчаяния. Я хорошо это понимаю. Я в свое время тоже сделал много хуйни именно поэтому. Когда кажется, что насрать уже на все, хуже не будет. Ну это если коротко. И мне жаль, что это закончилось вот так, — он тут же быстро продолжил, — Нет, за тебя я рад, правда. Ты получила, что хотела. — А ты знаешь, чего я хотела? Он смотрел на нее и вдруг понял. Понял, что все это время испытывал к ней. Ему было жалко. Но эта жалость была совершенно не такой, какую можно испытывать к человеку, у которого все максимально хуево, для которого жизнь, по сути, окончена, потому что ему нельзя помочь. Это была совершенно не унизительная и не снисходительная жалость. А может и не жалость вовсе — сожаление. Он жалел Ринату, потому что она была другой, другой и несчастливой. Он с ужасом подумал, что бы случилось, если бы она с радостью дала ему зеленый свет, — он бы ни за что не отказался, и все стало бы… Как с Дженни? Что было бы потом? А если учесть, что она знала про Глеба. Про его чувства к Глебу, про их отношения, совсем не родственные… Что было бы потом? То, что она нравилась ему, то, что она красивая, — не вызывало сомнений. Даже сейчас он любовался ею. Да даже если бы прямо сейчас она хоть что-то сделала, он бы вряд ли смог отказаться. Но он знал, что она не сделает. И знал, почему. Он легонько обнял ее и прикоснулся губами к виску. — Оно там все такое полудепрессивное и так, осталось пять недописанных и несведенных песен, предлагаю сделать это вообще супермрачным и пиздецовым, — она только придвинулась ближе и положила голову ему на плечо, — Рома, я так понимаю, тоже получил вольную? — Да, и рад этому. И у него что-то с рукой правой, ты видел? — Видел. Спросить не успел. Ну и ладно. — Он не сможет играть. — Я сыграю. Ничего там сложного нет. К тому же… Если он рад… Его и спрашивать теперь не придется. Мнение его учитывать не надо. Ри, мы с тобой сами сделаем. Торопиться не будем, когда она уезжает? — Двадцать первого. Декабря. Виза заканчивается. — Вот и здорово, у нас полтора месяца. Подарим ей на Новый год, хочешь? — Кстати, про Новый год… — и Ри рассказала ему о предложении Кейт поехать в Убежище, с ним и с Глебом. И что Кейт уже внесла в свой ежедневник выбранную дату. — Идеально, мне нравится, — он снова приложился губами к теплому виску, — Давай ей подарим альбом на всех носителях, у тебя в Рингс все есть, даже пластинку можем сделать. — Я не знаю, как записать пластинку… — Я знаю. Этого хватит, — он отпил из своего стакана, — В идеале сделать бы и обложку, с названием, конечно, но с этим все печально же? — Есть идея. Я сделаю. А если… — А если ей не понравится, ты тут же сунешь ей подписанные бумаги, вот эти, — он поднял с пола папку и потряс ею, — И как будто ничего не было. И… И спасибо тебе, Ри. — За что? — Ты знаешь, за что. — Он осторожно отстранил ее от себя и встал, подавая ей руку, — Пойдем курить? — А про Новый год классная идея! — почему-то его настроение стало совсем радостным и беззаботным. — Правда? — Ри затушила окурок, — Как-то это странно. Отмечать Новый год семнадцатого декабря. — Да нормально, какая разница, когда. И это не совсем Новый год будет, считай, устроим твоей заморской подруге проводы обратно в Америку. Можно было бы считать это Рождеством, но и для их американского Рождества тоже слишком рано. — Вадим прекрасно понимал, что сам Новый год ему вряд ли удастся провести с Глебом, у Глеба наверняка имелись планы поинтереснее. Но и сам факт того, что они еще не поскандалили, был удивительным. Кейт, конечно, существенно препятствовала планам Вадима, но сделать с этим ничего было нельзя. И сегодня он оказался свободен, потому что та как раз приехала, и ему пришлось быстро прощаться, едва успев застегнуть джинсы, и рассказав напоследок привычную историю про «заехал на пять минут, уже ухожу». Проводить время втроем было неинтересно. Глеб со своей полиаморией тоже не был пределом мечтаний для Вадима, но сейчас их отношения были безусловно самыми лучшими за последние пару лет, и ощущение «затишья перед бурей» постепенно отпускало из своих цепких лап. «Может быть, так и до нового года дотянем, а там и дальше» — думал Вадим, заводя машину. Конечно, голос разума упрямо твердил, что фундаментально ничего не изменилось: не решились никакие разногласия, приведшие в свое время к концу. Между ними по-прежнему стояло непримиримое, неразрешимое, несговорчивое. Но сейчас Вадим был практически счастлив. Даже необходимость развлекать любовницу брата в ее порывах успеть за месяц вкусить все прелести «русского духа», никак его не раздражала. Остаток вечера они с Ринатой обсуждали альбом, планы по посещению достопримечательностей, Улю, Сашу, внезапные перемены в Дженни и еще множество вещей — значимых и не очень. — Можно я у тебя останусь? — бутылка опустела, за окном была совсем ночь, Вадим потер глаза. — Конечно. От меня завтра и поедем сразу тогда. Сначала в усадьбу, потом в Рингс, если не поздно вернемся. «Как же это все странно, никогда в жизни не спал в одной кровати с женщиной, даже не трахнув ее. Да еще и столько раз». Тем не менее, спать с Ринатой было более, чем приятно. А еще уже привычно. И тепло. Она уткнулась ему в шею, и он обнял ее поверх одеяла.

***

— Тебе нравится Уля? — Рома начал прямо с порога, не утруждая себя приветствиями. — И тебе привет, — Ри отошла в сторону, пропуская его в квартиру. — Спасибо, что разбудил, мы как раз мечтали встать сегодня в семь утра, — она потерла глаза и зевнула. — А вы — это кто? Я просто даже не могу предположить, с кем ты тут спишь, вариантов слишком много стало. Если тут Кейт, то я лучше пойду, — он застыл, так и не успев повесить куртку на плечики. — Не бойся, Кейт здесь нет. Да и от Кейт ты теперь свободен, можно оставить это в прошлом. — А ты? Она же прислала тебе такое же уведомление? — Рома прошел в гостиную, — Я пока кофе сварю, ладно? — Можно и так сказать… — Тонкая папка вчера снова вернулась на подоконник. — Так нравится или нет? Уля. — Рома налил кофе в две маленькие чашки и поставил одну из них перед сестрой, — Расскажи мне про то, что вы там видели. Дома у нас. У нее. — А что, собственно, случилось? И что у тебя с рукой? — Рината оглядела фиксирующий плотный ортез, который теперь украшал правую кисть. — Ничего, заживет, сломалось там что-то. — Что-то? Это правая рука, она тебе не нужна что ли? Что случилось? — Ри так и не притронулись к своему кофе. — Короче, — Рома совсем не хотел это обсуждать, — Расскажи, что я прошу. — Про Улю? Спроси у нее сам, — лицо ее было максимально скучающим, — Я не понимаю, зачем тебе это нужно. Да и рассказывали уже сто раз. — Мне это нужно, потому что я хочу ей помочь. — Помочь? Чем ты можешь ей помочь? Бухать вместе предложить? Лучшая помощь с твоей стороны — не лезть к ней. — И все-таки, Ри. Мне надо знать. Я хочу предложить ей остаться здесь. — Да что знать? Помнишь общаги складские? Вот там она живет. Мы даже имели честь познакомиться кое с кем из ее соседей, наиприятнейшие люди, — Ри усмехнулась, — Ну и все остальное примерно такое же. Там тлен, мрак и пиздец. Остаться здесь? Это очень хорошо, к тому же я уже предложила ей остаться, а она уже отказалась. Так что ты, как всегда, вовремя спохватился. — Отказалась? А почему? — никто ему об этом не рассказывал, включая Улю, и он удивился. — Сказала, что и так по гроб жизни будет обязана мне за брата. И не может пользоваться моей добротой за просто так. Не привыкла к этому. Чтобы кто-то что-то просто так давал. Она и жить-то в квартире Дженни стесняется, и деньги я ей давала, она брать не хочет. Берет, потому что понимает, что иначе никак, обещает все вернуть. Ты знаешь, что мне ничего не нужно, но я киваю и говорю «конечно, обязательно, все вернешь», — Ри задумчиво посмотрела в окно, — Я раньше это делала из чувства вины. Имею в виду Сашу. Платила за лечение, привозила лекарства, да даже общалась с ним и гуляла, наверное, из чувства вины, а не из большого желания. Как будто сама себя в собственных глазах пыталась отбелить. — А сейчас что-то изменилось? — Рома достал сигарету, но покрутив ее в руках, просто положил на стол. — Я не верю, что все это случайно. Ты можешь сколько угодно смеяться над моим «магическим мышлением», но я ничем не могу объяснить себе этого. Того, что я ночью в лесу сбила человека, которого там никак быть не могло, — это раз. И который оказался из моего родного города за три с половиной тысячи километров отсюда, — это два. Объяснить, какой в этом смысл, пусть и мистический, я тоже не могу. Но что-то определено изменилось. Насчет Ули у меня есть идея, но мне надо еще подумать. А тебе… Тебе я могу сказать только то, чтобы ты не подходил к ней. Она на пятнадцать лет тебя младше, она как ребенок. Прошедший тяжелый путь, но при этом не успевший превратиться в говно. Я, например, в ее возрасте уже превратилась. А ты, чем бы ни руководствовался, ничего хорошего для нее сделать не можешь. Как ты сломал руку? — синие глаза смотрели прямо на него и, казалось, сейчас прожгут дыру, — Что ты сделал? — Да ничего я не сделал! Ничего! — Тон повысился, Рома встал, но тут же сел обратно. — Не ори, Вадима разбудишь, — Ри меланхолично отхлебнула свой кофе, — И вообще это странно, что твое желание помочь Уле зависит от того, нравится она мне или нет. Когда будешь помогать, главное, не сделай хуже. — Ясно, — Рома снова встал, — Спасибо за кофе, я поехал тогда. Не буду мешать тебе, прости, что вытащил из койки возлюбленного в столь ранний час! — он стянул с плечиков куртку и вышел за порог, держа ее в руках. — Койка в больнице. И тебе туда давно пора, — Рината толкнула дверь, и та захлопнулась.

***

Следующий месяц Рината и Вадим практически не вылазили из студии: никто им не мешал, никто не приходил, изредка появлялась только Дженни, но Рината быстро вручила ей документы. — А что это? — Дженни, казалось, не верит своим глазам. — Ты свободна, твой контракт окончен, ты получишь премию, компания оплатит тебе обратный билет домой, просто скажи, когда. — Ри смотрела на неё серьёзно, — спасибо тебе за всё, что ты здесь сделала, ты действительно очень хороший специалист, профессионал… — То есть ты меня увольняешь?! — Дженни перебила, щеки ее покраснели от возмущения. — Увольняю? — Рината не поняла, — Нет, просто отпускаю тебя чуть раньше, разве ты не об этом мечтала? — Но если ты расторгнешь мой контракт, то мне придется уехать! У меня рабочая виза, она напрямую зависит от того, есть ли у меня контракт! Рината уже отошла в сторону и собиралась вернуться наверх, но Дженни быстро выскочила из-за своей стойки и встала напротив. — Все так. Говорю же, ты можешь уезжать. — Но я не хочу никуда уезжать! — Дженни смотрела куда-то в пол, — Можно мне остаться? Я же хорошо работаю, ты сама сказала… Кто все это будет делать за меня? А мои клиенты? Кто будет заниматься ими? — Дженни, ты второй год плачешь, считая себя узницей, которую злой дракон заковал в замке. Дракон тебя освобождает. Кстати, все то, что мотивировало тебя сюда приехать, безвозвратно удалено, Рома удалил твои видеоперфомансы, я лично за этим проследила. Ничего не бойся, — Ри снова попыталась пройти мимо нее. — Я знаю, он мне сказал. Так можно мне остаться? — Дженни протянула ей бумаги обратно, — Пожалуйста, Ри, — она с какой-то мольбой посмотрела на Вадима, который стоял поодаль и слышал весь разговор, но вмешиваться он не стал. — Зачем тебе это? — Рината забрала документы из ее рук. — Чувствую, что так правильно… Спасибо, — она отошла и вернулась на свое место. — Если хочешь, я теперь все отчеты буду тебе отправлять напрямую, мне кажется, Рома их даже не смотрит… И вообще сейчас другим занят. Но у меня все четко и хорошо. Рината хотела спросить, чем занят Рома, но не стала. — Хорошо, отправляй мне. И еще, сразу после Нового года нужно вернуть всех и всё в Рингс. Как было до июля. Все наши сотрудники, все наше оборудование, которое мы распихали по другим студиям… В общем все должно быть так, как было до того, как мы начали записывать альбом Крайз. Займешься этим? Отправь всем информацию, вызови грузчиков, договорись с транспортной компанией. — Конечно, — Дженни счастливо улыбнулась, — Я все сделаю! Я уже и забыла, как тут было до… Рома за все это время почти не появлялся в жизни сестры: он занимался совершенно другими делами — помогал Саше сделать паспорт, который тот успешно получил уже к началу декабря; помогал ездить на лечение в клинику — возил на своей машине. Уля переехала к Дженни, и Рома стал часто у них бывать. Его новая непьющая компания в виде людей, которые на 10-15 лет его младше, почему-то оказала положительное влияние: он действительно почти не пил — ему просто было неудобно делать это в одного и при них. Выпить, конечно, по-прежнему хотелось, и он позволял себе это, когда оставался один. Но при этом в голове стал работать какой-то стоп-кран. «Завтра в восемь утра за руль». «На этой неделе много дел, на которые не будет сил, если бухать». А еще он просто смотрел на то, какими могут быть отношения между близкими людьми, например, между братом и сестрой, коими являлись Уля и Саша. Даже с Дженни в итоге он смог как-то помириться и подружиться, если можно так выразиться. Они все заботились друг о друге, они все не были друг к другу безразличными. И это удивляло его. Удивляло, шокировало и даже пугало, потому что в своей жизни он привык совершенно к другому. Та любовь, которой он любил Ринату, была совершенно другой, и он видел это. Она не была тихой, обволакивающей, безбрежной и уютной — такой, как, например, у Саши по отношению к Уле. Зато была безумной и совершенно неконтролируемой. Он ни разу не солгал ей, говоря, что готов хоть кого убить и умереть самому, если потребуется. Ни разу не солгал, говоря, что у него нет и не может быть хоть кого-то ближе. А еще он знал, что она все ему простила. Чем сейчас занимается сестра, он не знал, хотя и спрашивал, но толком она ничего не ответила. Ему ужасно хотелось с ней поговорить, обсудить то, что происходит с его жизнью, но он понимал, что сейчас не лучшее время, вот когда уедет Кейт… А до ее отъезда оставалось всего ничего. Рината была где-то в своей компании — с Кейт, Глебом, Вадимом. Они отдалились друг от друга, как он сам это для себя определил, но почему-то было ощущение, что это, скорее, во благо.

***

Когда Ри положила перед Вадимом образцы обложек для альбома, он даже присвистнул. — Ого, ничего себе! — он повертел в руках конверт для пластинки, — Не находишь, что это слишком… Провокационно, — он едва подобрал подходящее слово. — Нет, не нахожу, я думаю, что это в самый раз. Он еще несколько минут подумал и только пожал плечами. — В целом здорово. Минимализм, и в общем-то всё этим сказано, тем, что здесь написано. Мне даже нравится. А почему такие цвета? — Кейт поймет, почему. Немного по-цыгански, конечно, но так и должно быть. — Круто сделано, блестит, как будто из золота, — он потер указательным пальцем по широкой букве «I». — Это какая-то особенная краска, светоотражающая с супер пигментом. Я не запомнила толком, да эти подробности нам и ни к чему. — Тогда оставляем так. Тебе виднее. Слушай, у меня есть пара идей, — он долго не решался об этом говорить, внутри все еще жило чувство, что это — чужое, — Сейчас ведь не нужно придерживаться никакого ТЗ, уже неактуально. И Ромы с нами нет. В общем я хочу не только доделать то, что не доделано, а переделать уже готовое. Не все, но кое-что, я знаю, что это не я решаю… — Давай переделаем, — Рината согласилась как-то слишком легко, избавив его от необходимости объясняться, — В конце концов, мрачный пиздец должен быть в единой концепции. — А Рома?.. Имею в виду, как он к этому отнесется… — Вадим хотел убедиться, что она понимает, что он ей предлагает. — А нам есть разница, как он отнесется? Рома это ненавидит, ему это больше не нужно. Ты хочешь переписать все его гитары и аранжировки — переписывай. Просто у нас не так много времени… — Мы успеем. Вадим был искренне рад. За месяц они переписали почти все гитарные партии Ромы, оставив только те, которые Вадим посчитал максимально удачными, изменили аранжировки и половину текстов. Альбом получился совершенно иным. Куда более драматичным, куда более тяжелым и куда более жестким. «Звезда сменила музыкальную ориентацию, ну бывает», — хмыкнул Вадим: «Получилось охуенно». В альбом вошли тринадцать песен, последняя, четырнадцатая, так и осталась песней без слов. Перед самой поездкой в Убежище они записали альбом на все цифровые носители во всех форматах. В темно-серую коробку с золотой лентой отправились также аудиокассета, диск и пластинка. На глубоких серых обложках с мраморным отливом красовалась блестящая золотая надпись IMPOSTER. На обороте, уже более мелким шрифтом, было написано: I stand in the crosshairs, feeling like an imposter, waiting to be found at any moment and ushered out.*