The Rings

— Ну ё-мое! — Глеб, сонно пошатываясь, отошел от двери, поправляя сползшую с одного плеча кофту, — Вадик, ты ебанулся? Сколько времени? — Пять утра. Надо поговорить, — Вадим быстро прошел внутрь, снимая на ходу уже расстегнутую куртку. — Сейчас?! Мы же говорили вот. Когда я Ри звонил. Да блин, я только-только уснул, че те надо-то? О чем поговорить? До утра не ждет это? — Глеб возмущался, скорее, по инерции. — Сейчас и есть утро, я же сказал: пять утра. Нет, не ждет. Поэтому просыпайся. Баба твоя тут? — Какая баба? А… Не, не тут, она в отель поехала, там живет. Вадик, я так устал, пожалуйста, давай потом, — он прислонился головой к стене и, казалось, действительно уснет прямо стоя, но Вадим легко тряхнул его за плечи и развернул в сторону кухни. — Давай, давай. Чай мне предложи, кофе. Не все же тебе ко мне припираться ночами, почувствуй себя на моем месте разок, — Вадим издевательски хмыкнул, — Я так же все время встаю и иду тебе открывать. Но я, заметь, в отличие от тебя трезвый и не падаю. Они уже прошли в кухню, зашумел чайник. Глеб задумчиво вытащил из пачки сигарету и покрутил ее в руках. — Никакого, блять, покоя нету… — чиркнула зажигалка, — Пепельницу подай. Она на подоконнике. Вадим сам налил чай и поставил перед Глебом большую кружку. — Как дела? — Ты об этом пришел поговорить? — Глеб меланхолично отхлебнул и поморщился, — Горячий! Дела нормально. Хотел вот отдохнуть, но, как видишь, не вышло. Сейчас пару недель можно ничего не делать, надеюсь на тишину и спокойствие, хотя с вами со всеми… — он снова отхлебнул горячий чай, — Хер с вами со всеми отдохнешь! — Это Кейт тебя так измучила? А мы все решили, что вам весело было… — Вадим смотрел на него с нескрываемым сарказмом, хотя это, скорее всего, было лишь защитной реакцией. — Ой, давай не будем… Все там наврали в новостях, ты же сам знаешь, желтая пресса, пидорасы. А с Кейт у меня все хорошо. Никто меня не мучил. — Ты же знаешь, что она скоро уедет? — Вадим перебил, про Кейт было интересно послушать, но не сейчас. — И слава богу, Вадик, слава богу! — Глеб улыбался, — Это ж идеально: я свой потенциал в отношениях с бабами сейчас как-то так и оцениваю — примерно на два месяца, а у нее ту манфс виза. Удачно, да? Во второй половине декабря она уже вернется домой, и до этого времени мы вряд ли успеем в пух и прах разругаться, останемся друзьями, так сказать, — он снова довольно улыбнулся, — Слушай… Она мне рассказывала кое-что. Что Кольцовы записывают ее новый альбом. Это правда? Ты же тоже с ними работаешь, то есть ты тоже? — в его глазах светился неподдельный интерес. — Угу, — врать уже не было смысла, — Я тоже. — Охуеть! А че не говорил? Круто же! Я бы с удовольствием на это посмотрел, может… — Может и посмотришь. Глеб. Ты когда-нибудь жалел о том, что между нами было… есть… — он замолчал, уперевшись взглядом в тут же ставшее ироничным выражение лица брата, — Что между нами все так сложилось, и что мы… — Что мы? — Глебу замешательство Вадима доставляло заметное удовольствие, — Ну? Продолжай, — он откинулся на спинку стула и задрал на него ногу, согнув ее в колене. — Ты понял, — вся решительность на этот разговор куда-то в миг улетучилась. Но Глеб только продолжал смотреть своим насмешливым взглядом, никак не желая помогать брату с его сложностями в подборе выражений. — Что наши отношения сложились так, как они сложились. Что мы не просто вместе работали, что-то делали, что эти отношения стали далеки от просто родственных или рабочих, что мы… — Вадим бесповоротно увяз в своих дебрях поиска нужных слов. — Что мы трахались что ли? — Глеб закатил глаза. — Мне не нравится это слово. С самим словом, конечно же, было все в порядке для него. Но почему-то сейчас это прозвучало не так. Как будто разом обесценило все, что он хотел сказать. — Ага, трахаться нравится, а слово не нравится, — он рассмеялся, — Вадик, че случилось? — Ниче не случилось, просто ответь на мои вопросы. Жалел ли ты когда-нибудь об этом? — Конечно жалел, — Глеб снова прервался на свой чай, задумчиво на него подув, — Вроде не такой горячий стал. Я дома несколько дней не был, даже еды никакой толком нет, может, в магазин сгоняешь? Раз уж все равно я встал, то неплохо было бы организовать завтрак. Там за углом круглосуточный есть, ну ты знаешь сам. Но Вадим только молча продолжал на него смотреть. «Конечно жалел». А он еще даже не задал главного вопроса. — Вадик, ну че ты так смотришь? Жалел, но только о себе. Ну что я такой. Извращенец. Не знаю, как назвать. Что я вместо чего-то дельного только о тебе и думал. И концерты эти первые… Сколько раз я лажал, потому что думал совсем не о том… Но это было в глубокой юности, когда еще были силы во всем этом копаться и анализировать, сейчас я давно об этом не думаю, да и прошло… Сколько уже прошло? Мне тогда семнадцать лет было. — Восемнадцать, — Вадим перебил его, как будто это что-то меняло. — Ой не пизди. Семнадцать было. Ну, в первый раз. Это, получается… Двадцать пять лет прошло, прикинь. У нас могла бы быть серебряная свадьба, — Глеб заржал, — Так че, в магаз пойдешь? — А ты… Скажи только честно, если бы я тогда этого не сделал. Ну, в первый раз, — слова получалось подбирать все хуже и хуже, — В твоей жизни все бы было иначе? Все было бы лучше? Глеб смотрел на него с недоумением. — Вадик, че случилось? Ты с чего вообще начал этот разговор? — Просто ответь, — Вадиму самому хотелось спать, и усталость брала свое, но поговорить об этом нужно было сейчас. — Не сделал бы тогда, — сделал бы потом. Ну через год или через пять. Или вообще через двадцать пять. А какой бы была моя жизнь? — он задумался, — Да такой же и была бы. А че? — Просто я подумал. О многом. И хочу услышать от тебя. Ты правда хотел… так? Жалел ли когда-нибудь. Обвинял ли когда-нибудь меня, что я… Что я тогда так сделал, — это была совершенно мучительная хуйня, свой чай Вадим давно отставил в сторону и смотрел сейчас куда-то мимо Глеба. И Глебу это изрядно надоело. — Как сделал? Как так? Ты не помнишь что ли? Да мне вообще чуть ли не самому все делать пришлось, потому что ты там мямлил что-то и блеял, если бы не я, так бы и ходил кругами еще сто лет! Конечно, я хотел. И вообще сейчас не понимаю, что происходит. Что тебя заставило через четверть века припереться ко мне ночью… ну ладно, утром, и все это говорить? Ты помирать что ли собираешься? Ты покаяться пришел? Типа чтобы я отпустил тебе грех инцеста? Ну ладно, отпускаю. Торжественно заявляю, что хотел сам, что никогда тебя в этом не обвинял и не считал, что ты как-то меня сбил с пути истинного. Ты же это хочешь услышать? Или че еще сказать? — Глеб хоть и пытался говорить в свойственной ему форме насмешки, но выходило отчего-то скверно. Он наблюдал за братом, и вся насмешливость на глазах сменялась на какой-то испуг, беспокойство. — Вадик, что случилось? Мне сколько раз еще это повторить? — Ничего… Ничего не случилось. Просто мы никогда толком не говорили об этом. И, может, не поздно еще поговорить. А ты меня любишь? Глеб поперхнулся остатками своего чая, и светлые чайные капли поползли по подбородку. — Че? — Ты любишь меня? Сейчас. А тогда? Все эти годы. — Это шутка какая-то? — Глеб беспомощно огляделся по сторонам, но довольно быстро взял себя в руки, — Ты как баба прям. Пришел поговорить «об отношениях», спросил «ты меня любишь?». Спроси еще «что между нами?». Чтобы я совсем охуел. Кстати, моя бывшая тоже меня перед расходом спросила, люблю ли я ее, сидела прямо на этом самом месте, где ты щас сидишь, — он издал нервный смешок, ситуация ему явно не нравилась. — И что ты сказал? — Вадима меньше всего интересовала бывшая Глеба, но он видел, что тому и самому непросто. Также непросто, как и ему. — Правду, конечно. Что не люблю и не любил никогда. Меня вообще от этой бабской хуйни тошнит… — А мне, — Вадим перебил, — Мне скажешь правду? Глеб молчал. И молчание это было таким долгим, что стало совсем невыносимо. Впрочем невыносимо было не только Вадиму, и он это видел. Возразить особо было и нечего: он действительно пришел сюда без приглашения, рано утром, сидел и пытал Глеба «как баба». До сегодняшнего дня он так сильно был уверен во всем. Да он только пару часов назад с уверенностью думал «Глеб всегда меня любил, Глеб всегда меня хотел». А теперь… А теперь что-то изменилось. У самого Глеба он никогда об этом не спрашивал, считал, что спрашивать глупо — все ведь и так видно. Видно и понятно. Но рассказы о чужой вине оказались заразительными. Он и сам не ожидал, что настолько. Настолько, что он всерьез придет сюда и все это скажет. Не оставит крутиться где-то в голове в надежде, что эти мысли затеряются среди тысяч других, заблудятся и перестанут быть важными. — Вадик, а где Рината? Вы же ездили к ней домой, вас долго не было, больше недели… Как у нее дела? И где вы ночью сегодня были? Ты по телефону сказал, что уезжаете. Вадим не сразу понял смысл вопросов. Глеб просто переключился на другую тему, как будто не имело значения, о чем говорить. — Рината… Мы сестру Саши нашли. Там… Еще минут двадцать Вадиму пришлось пересказывать все их приключения с Улей, листовкой, обратной поездкой. Глеб слушал внимательно, но Вадим видел, что он делает все это только ради того, чтобы отвлечься. Чтобы переместить их разговор со скользких рельсов в столь опостылевшую норму. Рассказ он закончил тем, что отвез Ри к дому брата, и она попросила его уехать. И он уехал. Сюда. Естественно, ни про видеозапись, ни про откровения Ри он не обмолвился ни словом. — Офигеть, какой детектив! — Глеб восхищенно присвистнул, — Ну я Джен видел в клинике, но не думал, что прям так. Че, бросила тебя очередная подружка? Предпочла другого. Без памяти и помоложе. Раза в два. Что ж, понимаю ее, — Глеб не то, чтобы хотел поиздеваться, просто это было привычной формой ухода от искренности, которую Вадим видимо очень сильно хотел получить от него сегодня, — Сочувствую, конечно. — Мне похуй. И ты это знаешь. Глеб… — он снова чувствовал себя глупо, все это ни к чему не вело, — Ладно, я поеду. Извини, что разбудил. Спасибо за разговор. Все понятно. Он встал, поставил в раковину кружку с так и не допитым чаем. — Че тебе понятно? Ну вот что? — Глеб с места не сдвинулся, продолжая сверлить его взглядом, — Мне вот совершенно ничего не понятно. Ты когда успел стать таким сентиментальным и чувствительным? Сидел тут, мямлил… Глазки в пол, щечки горят. Как юная девственница, ожидающая первого в жизни признания в любви от принца, — в его тоне не было даже насмешки, и уж тем более не было раздражения, скорее, неподдельный интерес, — Посидел, посмущался, встал, сказал «все понятно». А что именно понятно? — Я вижу, что ты не хочешь говорить. — И ты не хочешь. На мои вопросы ты не отвечаешь. Ничего не объясняешь. Ты когда стал таким стеснительным и робким? Никогда не замечал за тобой. Бля, Вадик, ты мне сосал в туровом автобусе, в котором, кроме нас, еще двадцать человек было. — Они впереди все были и ничего не видели, — Вадим перебил его слишком уж поспешно, — Так что… — Так что это похуй. Ты извращуга, эксгибиционист, фетишист, и нет в тебе никакого стеснения по отношению ко мне. И это даже забавно, знаешь, — Глеб встал рядом, слишком близко, — Как трахать меня по углам, гримеркам, автобусам, подъездам, — мы смелые. А как поговорить, то бе-ме. Тебе самому-то не стремно? И ты ведь всегда таким был. Как поговорить, так «Глеб, отстань», «Глеб, все понятно». Видимо случилось у тебя что-то, что ты набрался смелости на столь отчаянный шаг, но по пути эта смелость где-то растерялась, да? Помнишь, я когда к тебе в свой день рождения пришел, ты с Дженни еще был, ты мне сказал что-то про дешевое представление. Типа я комедию ломаю и вообще актер погорелого театра. В этом духе, дословно не помню. А то, что ты сейчас сделал, — это не представление? Так не разговаривают. — А как разговаривают? — Вадим чувствовал, как продолжают гореть собственные щеки, как будто Глеб его по ним отхлестал, — Я задал тебе нормальные вопросы! Я всегда задавал тебе нормальные вопросы! И что слышал? Издевки, насмешки, шутки-прибаутки, ты даже сейчас просто взял и сменил тему, потому что ни на один вопрос ты ответить не можешь! Я это спрашиваю, потому что мне это важно. Потому что я всегда, всю жизнь тебя любил. И сейчас люблю, — он уже отвернулся и быстрым шагом направился в коридор, по пути срывая с вешалки куртку, — А понятно мне то, что говорить ты не хочешь, что на свои вопросы я ответов не получу. Не смею тебя больше задерживать, — он открыл дверь и шагнул за порог, но Глеб ловко схватил его за рукав, разворачивая к себе. — Что ты делаешь? — Вадим смотрел на удерживающую его руку. — Пресекаю твою истеричную попытку к бегству, — Глеб вдруг притянул его к себе и прижался щекой куда-то к шее, — Не уходи. Давай поспим, потом поговорим нормально. Я правда очень устал. Я тебе расскажу про концерты, про Кейт, если тебе интересно, конечно. Еще про что-нибудь расскажу. Вадим посмотрел на него недоверчиво и просто молча принялся снова снимать куртку. По Глебу он скучал. Причем скучал всегда, даже когда Глеб был рядом. Это было какое-то странное ощущение тоски, чего-то безвозвратно упущенного. — Полотенце хотя бы дай тогда, мы сначала летели долго, потом Сашу искали, потом у Ри… И так всю ночь, — скрывать свою усталость уже не получалось. Когда он вышел из душа, Глеб спокойно спал, свернувшись под одеялом все в той же кофте с длинными рукавами. В спальне было прохладно, Вадим потрогал батарею — она была едва теплая. «Боже, Глеб, надо просто повернуть вентиль». Еще какое-то время он постоял, не убирая руки с батареи, чувствуя, как она нагревается, подумал о том, стоит ли лечь на диване в гостиной, а потом сгреб Глеба в охапку поверх одеяла и прижал к себе. Тот что-то сонно промычал, не открывая глаз, вытащил из-под себя край одеяла и накинул его на Вадима. — Люблю тебя, всегда любил, — Глеб уткнулся ему в плечо, ровное дыхание расползлось теплом от плеча по всему телу. Он не знал, сколько прошло времени, может быть, всего час. Теплые руки шарили по всему его телу, нигде особо не задерживаясь, сначала показалось, что все это снится, это просто какой-то хороший сон, один из тех, что в последние годы случались все реже и реже. Открывать глаза не хотелось, и он не открывал, даже когда знакомые губы коснулись за ухом, спустились ниже, а потом наконец добрались до его губ. Он только осторожно погладил Глеба по волосам, стараясь не делать резких движений, — любое резкое движение могло прервать сон, вытолкнуть в реальность. Даже понимание того, что все это и есть реальность, не мешало. Пока закрыты глаза, все смешивалось и растворялось, держалось где-то на тонкой границе сознания, уплывало. Глеб был только его, как и всегда в такие моменты. Моментов с годами становилось все меньше: по разным причинам. Несогласия. Принципиальной позиции. Вдруг принятого решения о том, что «хватит», «невозможно». Обид. Злости. Причин было много, но ни одна из них так и не одержала победу. С того самого первого раза, о котором Глеб говорил ему сегодня с насмешкой. «Пришлось почти все делать самому», «мямлил и блеял», «сто лет бы еще кругами ходил». Отчасти это было правдой, но и палкой о двух концах: Глеб и сам мямлил и блеял. И сам ходил кругами. И когда Вадим впервые поцеловал его, зажав где-то между стеной и шкафом в их некогда общей комнате, обратного пути уже не было. Глеб и тут был прав: «Не сделал бы тогда, сделал бы через год или пять лет». Хотя никакого секса в его классическом понимании тогда, конечно же, не было. Были внезапно вспотевшие ладони, которые он хотел убрать, но Глеб не дал, вжавшись в него всем телом, оттесняя его самого к стене, зажимая до предела, касаясь возбужденным членом через тонкие брюки его бедра. И все стало неважным: что громко скрипнула дверца старого шкафа, когда он неосторожно задел ее локтем; что за стенкой на кухне сидят гости, которые пришли к маме отмечать какой-то праздник; что на двери нет даже расхлябанной защелки, которая могла бы, если что, спасти. И Вадим действительно не знал, что делать дальше. Может ли вообще быть хоть какое-то «дальше», поэтому просто целовал податливые приоткрытые влажные губы, которые требовали всего и сразу, Бесстыдного и безоговорочного «всего и сразу». Целовал и старался ничего больше не делать, не касаться там, где это казалось опасным. И Глебу действительно пришлось самому. Глеб боялся, что такой возможности может никогда больше не быть. И страх толкал на смелость, как бы противоречиво это ни звучало. Именно он расстегнул ремень на его брюках, и тонкие неумелые мальчишеские пальцы впервые коснулись его члена. Даже сейчас, спустя столько лет, от этих воспоминаний становилось жарко, удушливо невыносимо, и эти воспоминания, если они и всплывали в сознании, он всегда от себя гнал. Да, ни с одной из натяжек нельзя было сказать, что Глеб этого не хотел. И Вадиму ничего не оставалось делать: когда он кончил от этих прикосновений — быстро, едва сдержав разрывающий изнутри стон, он просто развернул Глеба к себе спиной, быстро стянул с него брюки и белье и несколькими отточенными движениями заставил того дернуться и сдавленно взвыть, изливаясь в его руку. И это стало их тайной, порнометражным фильмом, длиною в два с половиной десятка лет. И любовь эта не всегда была красивой, часто — наоборот. Уродливой, гипертрофированной, скандальной, неуравновешенной. Но никогда — безответной. И Вадиму казалось, что именно в этом кроется «секрет», если вообще нужны были какие-то секреты. Он ни разу не сомневался в том, что любит. Даже тогда, когда все закончилось. И сейчас, чувствуя, как движения Глеба становятся все более нетерпеливыми, даже резкими, как он громко дышит и уже готов разразиться гневной тирадой на тему «Вадик, какого хера ты ничего не делаешь? Не притворяйся, что спишь!», он все же открыл глаза, притянул его к себе, прошелся губами по виску, вплетая пальцы в волосы. Торопиться ему никуда не хотелось. Хотелось, чтобы всегда было так: полумрак раннего осеннего утра, одно на двоих одеяло, которое Глеб, конечно же, всячески пытался выбросить с кровати, громко стучащее сердце и чувство, что все это по-настоящему. Что оно живое. Бьется где-то в тонкой жилке на шее. Проходит горячей волной по всему телу, до самых кончиков пальцев. — Вадик, ты что, правда… — Глеб старался справиться со своим сбившимся дыханием, — Правда подумал, что я когда-то тебя не хотел? Он наконец-то содрал с себя кофту, прижимаясь горячей кожей к брату. Вадим никаких кофт не надевал, поэтому между ними не оставалось ничего лишнего. — Я всегда тебя хотел и сейчас хочу, — как будто в доказательство он потерся крепко стоящим членом о его бедро. Впрочем, пожалуй, белье все еще было лишним, — И давай ты больше никогда не будешь задавать мне глупых вопросов, ладно? Отвечать Вадим не стал, он просто проник пальцами под резинку трусов, освобождая Глеба от последнего ненужного предмета гардероба. Губы продолжали хаотично расставлять поцелуи везде, до куда могли дотянуться, в то время как пальцы осторожно гладили головку, спускались ниже, сжимались в кольцо. Глеб нетерпеливо ерзал и даже попытался схватить Вадика за запястье, чтобы придать его руке побольше резкости, но Вадим только усмехнулся про себя. — Глеб, ты не меняешься, всегда хочешь быстрее, сразу, все. — Ты тоже не меняешься, тебе лишь бы мучить меня, — его рука уже добралась до члена, он несколько раз сжал его чуть ниже головки, чувствуя, как сильно хочет его брат, — Давай сократим эту прелюдию, пожалуйста, давай я сразу произнесу свою речь, как умоляю тебя меня трахнуть… Но Вадим заткнул его глубоким мокрым поцелуем, продолжая легко, почти невесомо ласкать пальцами напряженную плоть. — Ты вообще спать хотел, вот и спи… — губы оторвались от губ и начали спускаться ниже, — Трахать я тебя не буду, не сейчас, — Глеб снова хотел возмутиться, но не успел: горячий язык облизал головку, погружая ее в теплоту рта, пальцы крепко сжались на бедрах. Вместо возмущения Глеб смог издать только какой-то полустон. Стоны вообще часто оказывались непозволительной роскошью. Иногда ему казалось, что он умрет, если оставит это в себе, задавит где-то внутри. Но рядом частенько оказывались посторонние люди, которые могли что-то услышать, что-то заподозрить, да и просто проявить нежелательное любопытство. И тогда на помощь приходила крепкая рука: она гладила по лицу, а потом резко зажимала рот, превращая громкий стон в хриплое дыхание, в низкий, пусть и слишком громкий для выдоха, выдох. «Я тебе в рот кляп засуну, если будешь так орать», — Вадик привычно отчитывал его, если вдруг что-то шло не так. Если вдруг казалось, что сейчас, вот прямо сейчас кто-то в соседнем купе точно все понял. Но при этих отчитываниях вид у него был такой довольный, что воспринимать это всерьез было сложно. Как-то Глеб безмятежно забыл закрыть дверь в туалете поезда, когда чистил зубы, а опомнился только тогда, когда сильные руки уже обвили его сзади, не оставляя никакого пути к отступлению. Впрочем отступать бы он вряд ли стал, но зубная щетка так и осталась во рту, и вытащил ее оттуда Вадим только когда целовал его, схватив за шею и развернув к себе его лицо, — насколько это было возможно, потому что так и продолжал сзади вдавливать его в маленькую железную раковину, ритмично двигаясь в нем, оставляя засосы на шее, хотя так было нельзя. На видных местах нельзя. И Глеб неловко зацепился за ручку старого деревянного окна, и оно с грохотом закрылось, упав вниз. Он едва успел отдернуть пальцы. «Эта хуйня сейчас бы мне палец отрубила», — тут же пронеслось в голове, но дальше подумать он не успел, потому что тело скрутила предоргазменная судорога, прошибла насквозь, еще пара секунд и он с громким стоном кончил, а следом и Вадик. Они даже не заметили, как кто-то несколько раз дергал ручку двери. Не услышали строгий голос проводницы, что начинается санитарная зона и нужно срочно покинуть туалеты. Потом он еще долго целовал его — прямо так, с зубной пастой во рту, они все были в этой зубной пасте, она была на волосах, на лице, размазалась по шее. Покалывала мятными иголками, как будто проникшими под кожу, щипала потрескавшиеся губы. — Она… — Глеб говорил с трудом, сердце стучало где-то в горле, — Слышала все… Надо… Выходить. Вадим провел пальцами по его губам. Мокрые от пота пряди волос прилипли ко лбу и щекам. Когда они вышли, девушка набросилась на них, как тигрица: — Я пять минут стучу! Я милицию хотела уже вызывать! Что там случилось?! Почему не открывали?! Что за звуки?! — Брату плохо стало, — Вадим непринужденно улыбнулся, — Помогал ему. Не переживайте, уже все хорошо. Извините нас, — и он подхватил Глеба за локоть и подтолкнул в длинный коридор вагона. Девушка еще какое-то время с недоумением смотрела им вслед. — Как это мне плохо стало? — Глеб улегся на свое место, достал салфетку и попытался избавиться от остатков зубной пасты на лице, — То есть ты считаешь, что со стороны это похоже на то, что мне было плохо? Тьфу, блин! Щиплет теперь все лицо! — он рассмеялся, — Вадик, вообще-то у нас двухместное купе, ты мог бы просто подождать пару минут, пока я закончу чистить зубы… Вадим любил его провоцировать. Никогда не упускал возможности, а если возможность вдруг отсутствовала, легко ее создавал. Так было и с автобусом, который Глеб сегодня ему припомнил. «Извращуга, эксгибиционист, фетишист!». От Глеба это все равно звучало как комплименты, в общем это они и были. Автобус был большой, с широкими и вполне удобными креслами. Часов шесть до соседнего города, да еще и в ночь. Зато потом до следующего концерта почти полтора дня, — вполне хватит, чтобы выспаться и отдохнуть. Но отдых Глеб решил не откладывать: он удобно устроился на самом последнем, заднем сидении рядом с Вадимом и почти сразу уснул. Про двадцать человек в автобусе он, конечно, погорячился: людей было поменьше. Уставшие, они постепенно отдавались во власть Морфея, свет в салоне погасили, кто-то читал журнал, включив индивидуальную лампочку на потолке над своим креслом, кто-то не упустил возможности выпить и обсудить прошедший концерт, но было довольно тихо. На удивление. Вадим и сам изумился тому, что сегодня совершенно не хотелось привычного веселья в виде изрядных доз алкоголя и непрекращающегося шума. Наверное, так давала знать о себе усталость: тур подходил к концу, — буквально пара городов. А выпито, и не только выпито, за это время было столько, что страшно подумать. Спать он не хотел и даже позавидовал брату. За окном была только темная дорога, освещаемая изредка фарами редких встречных машин. Промаявшись так больше часа, он наклонился к лицу Глеба. — Глеб… — говорил он это тихо, почти шепотом, — Глеб! Но тот никак не отреагировал, даже не поморщился. На лицо свешивалась непослушная прядь длинных волос, он хотел убрать ее, но рука непроизвольно задержалась, скользнула по щеке за ухо, спустилась вниз по шее. От прикосновения он сонно открыл глаза, но они быстро тут же закрылись. А Вадим остановиться уже не мог. Никогда не надо было многого. Он придвинулся ближе, осторожно переложил голову брата себе на плечо, — в этом не было ничего странного, и даже со стороны, если бы кто-то увидел, смотрелось вполне невинно. Рука опустилась по груди и принялась расстегивать ремень. — Вадик, ты что делаешь? — в него уперся искренне непонимающий сонный взгляд. — А, ты проснулся. Доброе утро, — Вадим и не думал останавливаться, пальцы уже добрались до белья. — Че ты делаешь?! — Глеб поерзал на своем кресле и попытался отстраниться, но Вадим предусмотрел это заранее: вторая рука крепко обнимала его за плечо. — Хочу тебя, — он сжал через тонкую ткань его член. — Здесь? Сейчас? — Глеб с испугом посмотрел вперед, — Ты… Мы… Блять, мы в автобусе! — Кричи об этом еще громче, пусть все услышат, — Вадим с удовольствием разглядывал его выражение лица. На нем было какое-то смятение и недоумение, готовое вот-вот перейти… в то, во что переходило всегда. — Сейчас ты обо всех них забудешь, — и он опустил свою голову вниз, вбирая в себя плоть, моментально отреагировавшую на его горячий язык и плотно сжатые в кольцо губы. И Глеб сначала старался отцепить его от себя, по крайней мере, одной рукой он вполне крепко взялся за ворот джинсовки брата и потащил в сторону, но уже через несколько мгновений пальцы вплелись в длинные волосы, накрутили их на себя, и вместо того, чтобы соблюдать приличия в общественном месте, Глеб подался вперед, вгоняя свой член как можно дальше, глубже ему в рот. Но как только Вадим понял, что достиг цели, то, не без усилия, но все же освободился от сжимавших его пальцев, прерывая начатое, даже не дойдя до середины. И делал он это не из-за своего желания помучить. Делал из его желания помучиться. Они оба знали, что все закончится тем, что никто из них не сможет больше держаться, противостоять своему желанию, бороться с ним, а потом будет чувство, что лучше уже не может быть. Не бывает. Негромкий разочарованный стон легко заглушился шумом мотора. — Вадик… — Глеб хотел притянуть его к своим губам, совершено позабыв, где они находятся, но вдруг осекся. Кто-то встал со своего места в длинный проход между креслами, несколько раз подвигал руками вперед-назад, покрутил шеей, видимо желая размять затекшие от долгого сидения мышцы. Все это было так близко, Глеб почувствовал себя преступником, пойманным с поличным, а возбуждение только усилилось. Вадим сидел ближе к окну, спинки кресел перед ними были довольно высокими. Насладившись тем, как Глеб испуганно хлопает глазами, глядя на стоящего в проходе человека, он тут же вернулся к своему занятию, прекрасно понимая, что увидеть его оттуда просто невозможно. А вот Глеб зачем-то высунул голову в проход. — Все нормально? — звукач, стоявший до этого к ним спиной, повернулся, и видимо наткнувшись на пару испуганных блестящих в полумраке глаз, решил все же уточнить, — Глеб? Нормально все? Вадим с нажимом погладил языком головку, большой палец скользнул по стволу вниз, прошелся по яичкам. «Ну что же ты, Глеб, разве не все нормально?». Как он еще мог о чем-то думать, Вадим не знал и сам. Больше всего ему хотелось сейчас поднять Глеба с этого проклятого кресла, поставить на него на колени спиной к себе… — Да! — Глеб наконец-то вышел из оцепенения. — Да. Я сплю! — его голова скрылась из прохода, обе руки крепко прижали Вадика к паху, чтобы не допустить промаха, как было несколько минут назад, когда тот ловко вырвался. Еще через несколько минут он кончил, закусив собственное плечо через футболку. Это было страшно и прекрасно одновременно. Все эти истории дарили что-то неуловимое. То, что никогда не превращало секс в рутину, обыденность, не опускало его до уровня банального удовлетворения физиологических позывов. Физиологические позывы легко и успешно удовлетворились с кем-то другим. Женщинами. С Вадиком все было не так. И сейчас, спустя столько лет, с Вадиком по-прежнему было не так. По-прежнему хотелось, чтобы это было быстро, но никогда не закончилось. Чтобы было нежно, но одновременно грубо. Чтобы было холодно и горячо, громко и тихо. Это всегда было противоречивым. Но никогда — безответным. — Вадик, да хватит, — Глеб понимал, что вот-вот кончит от этого языка, который знал каждый сантиметр его тела, который был таким, как он хотел: нежным и грубым одновременно, — Трахни меня нормально, Вадик, ты же хочешь, я хочу кончить, когда ты во мне, — все это было сбивчиво, он уже и сам едва разбирал, что говорит, но просить ничего больше не пришлось. Когда большой, каменно твердый, блестящий от смазки член умело вошел в него, почти не причиняя боли, потребовалось всего несколько минут, чтобы его желание сбылось. — Помнишь, ты спрашивал меня в прошлый раз, трахал ли меня кто-нибудь после тебя… — Глеб задумчиво смотрел в темный потолок, откинувшись на спину. Его рука лежала у Вадика на груди. — Я не хочу знать, Глеб. Пожалуйста, — он едва перевел дыхание, — не надо. — Ты же знаешь, что нет. Ни до тебя, ни после тебя, — Глеб повернулся на бок, забрасывая на него ногу.

***

А потом их разбудила Кейт. Точнее, телефонный звонок от Кейт. Глеб лениво потянулся к телефону, стараясь не слишком отлипать от Вадика: он так и проспал все время практически на нем. — Ну бляяяяяя… — когда короткий разговор был завершен, он со вздохом уткнулся ему в плечо, — Я и забыл совсем, я Кейт обещал в Третьяковскую галерею сводить. Да и еще много чего наобещал. — Ну здорово, — Вадим погладил его где-то за ухом, — К тому же, все равно пора вставать, судя по всему, день уже в разгаре. — Да ебал я… В смысле я все равно дольше часа не выдержу, а там ведь и за день всего не обойти. Искусство нужно принимать дозированно, а не до посинения часами. — Скажи, что занят, — Вадим потерся носом о его лоб, ужасно не хотелось прерывать этот мимолетный период счастья, ужасно не хотелось никуда его отпускать, но Вадим понимал, что это все — скорее исключение. Сейчас — исключение. И то, что Глеб — такой. И что он сам — такой. — Она сказала, что через полчаса за мной приедет… Вадик, а пойдем с нами? — он уперся подбородком в его плечо, — Ну пожалуйста. — То есть ты дольше часа не выдержишь, а я, по-твоему, выдержу? — Вадим рассмеялся, — Ну нет, Глеб. Баба твоя, тебе ее и гулять. Может, научишься не давать пустых обещаний, — он улыбался, — Когда-нибудь. К тому же, это не самый плохой досуг, ну согласись. — Ну пожаааалуйста, ну пойдем с нами, — Глеб сдаваться не планировал, — Разве тебе не интересно с ней познакомиться? Ты же вроде как работаешь с ней. Можно это так назвать. А ни разу не видел. — Так увижу, куда спешить. Всему свое время. Мне не принципиально знакомиться с ней сегодня. — Ва-дик… — он уже дышал ему куда-то в ухо, уверенный в том, что отказать ему будет невозможно, — Ну не ломайся, разве ты не хочешь со мной… — Отсоси, потом проси, — Вадим засмеялся, но Глеб тут же ринулся в бой, сползая вниз. — Да не вопрос! — Шучу я, шучу! — бой окончился, не начавшись, потому что Вадим крепко ухватил его за подбородок и вернул на подушку, — Отсоси мне в Третьяковской галерее. — Чего? — Отсоси мне в Третьяковской галерее, — Вадим чмокнул его куда-то в макушку и встал, — Я в душ, как раз успею собраться, пока твоя возлюбленная едет. — Там народу больше, чем в мавзолее! И по сто камер на каждый квадратный метр! Ты за кого меня принимаешь? Чтобы я там на коленках стоял перед какой-нибудь «Боярыней Морозовой» Сурикова с хуем во рту? Извращенец! В храме искусства! Глеб так смешно вопил, что Вадим не сдержал улыбки, скрываясь за дверью. Он был уверен, что выбрал беспроигрышный вариант — никакая Третьяковская галерея ему не грозит. Что делать сегодня, он не знал. Уходить от Глеба совсем не хотелось, но в машине так и лежал неразобранный после поездки чемодан, да и дома он не был почти две недели. Хочешь — не хочешь, надо возвращаться к привычной жизни. Что там с Рингс — так вообще одному богу известно. Рината сказала, что он свободен и ничего больше не должен. Альбом Кейт не дописан. Сама Кейт здесь и сейчас приедет к Глебу. Прохладная вода смывала остатки сна. Сон закончился. — Ты в магазин так и не сходил! — Глеб с деланным недовольством встретил его на кухне. — Ты прямо как жена, — Вадим усмехнулся, — С утра пораньше не в духе и с претензией. — Сейчас двенадцать часов дня вообще-то! — Ну сходите куда-нибудь поесть с возлюбленной, — Вадим взял стул и подвинул его к окну, доставая сигарету из пачки, — Потерпи уж. — Так ты с нами поедешь. В ту же секунду раздалась писклявая трель домофона. — Бля, я-то не успел в душ! — Глеб нажал на кнопку открывания двери, — Я быстро! — и он скрылся в ванной. Кейт в жизни выглядела даже лучше, чем на фото в интернете. Вадим открыл ей дверь и несколько секунд молча ее разглядывал. Она тоже помолчала, но в ней он не увидел никакой неловкости или смущения, как будто она была уверена, что увидит за дверью не Глеба. — Привет! — она сказала это на русском и протянула ему свою руку с ярким маникюром. — Привет! — Вадим осторожно коснулся пальцев, — Я… — Я знаю, кто ты, — она прошла, снимая верхнюю одежду. Вообще Кейт знала много русских слов, а Вадим вполне прилично говорил на английском. Не сказать, что идеально, не так, чтобы легко и непринужденно общаться обо всем на свете с носителем этого самого языка, но в отличие от Глеба, который чаще изъяснялся отдельными словами, не всегда с первого раза связывающимися в предложения, у него таких проблем не было. Нужно было просто как-то начать. Но Кейт начала сама. — Говоришь по-английски? — Немного. — Этого будет достаточно. Ты Вадим, брат Глеба, да? И ты ездил с Ринатой? И мой альбом тоже записываешь ты? — Кейт явно была хорошо осведомлена обо всем, что происходит. — Да, Глеб в ванной, хочет быть чистым перед встречей с искусством, — Вадим не удержался от ухмылки. Она прошла в кухню и открыла окно, разгоняя довольно ощутимый сигаретный дым. Вадим смотрел на нее с интересом, но что-то спрашивать, по крайней мере сейчас, было неловко. Да и что он мог спросить? — Как Рината? — она присела на стул и закинула ногу на ногу, — Я до сих пор ее не видела, вы вернулись вчера? Она мне так и не ответила про встречу сегодня, но думаю, это даже к лучшему. Какие у вас отношения? Вы друзья? — Кейт точно не стеснялась задавать вопросы. В голове у Вадима уже перепутались все даты, события и время. Но вроде это было вчера. Он только кивнул, а она продолжала выжидательно смотреть, так и не получив ответа. «Бля, надо просто прикинуться, что я нихуя не понимаю», — пришла запоздалая мысль. — Рината нормально, но тебе лучше самой у нее спросить, — что еще можно на это ответить, он не представлял. — Спрошу. Нам нужно всем встретиться и поговорить, предлагаю послезавтра, в двенадцать, в Рингс. Обязательно приходи. Роману и Ринате я написала, получив в ответ скромное «ок», — она улыбнулась. Что-то было в ней притягательное и манящее. Может, необычный разрез восхитительно зеленых глаз. Может, легкие веснушки на светлой коже. Может, то, как изящно она достала из пачки тонкую сигарету. В общем Глеба можно было понять, и Вадим понимал. Стройные ноги были обтянуты синей джинсовой тканью, на шее, поверх объемного белого свитера, блестела большая подвеска в виде скорпиона. Все это выглядело хищно и в то же время… мило? Непосредственно? Это никак не вязалось с тем образом, который он нарисовал в своей голове по рассказам Ромы и Дженни. Она как будто была очень живой и настоящей. Намного более живой, чем Рината. Вадим спешно отогнал эти мысли. Подумать о Ринате предстояло позже. Они перекинулись еще какими-то незамысловатыми дежурными фразами. «Как прошла поездка?», «выпало так много снега всего за одну ночь», «я заехал к Глебу на пару минут, уже уезжаю», «понравилось ли тебе водить автобус, Кейт?». Глеб явился на кухню одетым, растирая на ходу полотенцем волосы. Он поцеловал Кейт в щеку и погладил по длинным темным волосам, собранным в тугой хвост на затылке. Выглядело это весьма мило. И забавно. По крайней мере, Вадиму так показалось. Что-то неуловимо подсказывало, что Кейт действительно ему нравится, впрочем места для ревности в Вадиме на сегодня не было. — Вадик с нами поедет! — возвестил он радостно, вид у него был слишком уж довольный, — Если ты не против, Кейт, — он забрал у нее из пальцев сигарету и затушил, — И я уже тоже готов. Только сначала еда! — Конечно не против, — она встала, взявшись за его протянутую ей руку, — Идем? — Идем. И Вадик нас отвезет, он на машине как раз, — Глеб прошелся по нему хитрым взглядом, он явно что-то замышлял. Вадим только состроил строгую недоумевающую рожу, но Кейт уже накинула на плечи свою шубку и выскользнула из квартиры. «Жду внизу!». — Глеб! Че за фигня? Нет, ну отвезти вас я, конечно, могу, но… — Но мы договорились обо всем, ты же сказал, что поедешь, если я тебе отсосу, — Глеб смотрел на него с милой улыбочкой. — Не просто отсосешь, а отсосешь в Третьяковской галерее! — Вот и славно, вот и здорово, — он уже закончил завязывать шнурки, — Давай быстрее, дама ждет. Вадиму ничего не оставалось, как последовать за ним, поспешно застегивая куртку. — И не советую говорить тебе при ней на интимные темы, — он смешно растянул последние слова и хохотнул, — Она вообще все понимает, как мне кажется. Ну большую часть так точно. Там такие учителя были, еще бы! А в целом мы практикуем общение на русском, я ей сказал: ты в России, вот, давай. Если что-то важное будет, она через приложение переведет, а так в основном бессмысленный и беспощадный женский треп, в это вообще можно не вникать. Но ты английский нормально знаешь, вот и займи ее разговорами, — Глеб закончил свой инструктаж, и перед самым выходом из подъезда вдруг резко схватил Вадика за воротник и коротко поцеловал. Они пообедали в маленьком кафе где-то во дворах Полянки, но вместо ожидаемой бодрости Глеб только сонно зевал. — Вадик, щас бы спать лечь, а не вот это все, — он проследил за грациозной фигуркой Кейт, скрывшейся в противоположном конце зала, — Мне кажется, я никогда не высплюсь, ты всю ночь меня мучил, — в глазах снова зажегся какой-то огонек, — Точнее, все утро. — Не, Глеб, спать тебе еще долго не придется, пошли уже, подождем Кейт на улице, покурим. И пожалуйста, только не ной. Ты нас всех сюда притащил, вот и терпи. Мог просто ничего ей не обещать, да и гид из тебя так себе, уж прости. Ну вот че ты нам рассказать можешь? Но, к счастью, Кейт решила воспользоваться услугами профессионального гида, и для этого ей не потребовалась помощь ни Глеба, ни Вадима. Она с легкостью пообщалась с администратором, задала все вопросы, куда-то отошла, и уже через пятнадцать минут перед ними возник невысокий светловолосый парень в очках, готовый на чистом английском провести индивидуальную экскурсию «для иностранных гостей». Правда, к их компании постепенно присоединились три француза, пожилая китайская пара и еще одна девушка, смахивающая на филиппинку, но Кейт не возражала. В будний день, а на календаре была пятница, народу собралось не очень много, но и пустыми залы назвать было нельзя. Вадим постепенно и сам увлекся рассказами экскурсовода. Несмотря на то, что чужой язык сильно мешал восприятию, большую часть сказанного он понимал и даже подумал, что так, возможно, еще интереснее. По крайней мере, необычно. И совсем не скучно. На картине «Боярыня Морозова» Василий Суриков изображает новую эпоху в России — церковный раскол семнадцатого века. В детстве Василий Суриков услышал от своей крестной матери историю боярыни Морозовой и ее сестры Евдокии Урусовой. Они были представительницами семьи Романовых и владели большим состоянием. Однако, когда сестры отказались принять церковную реформу патриарха Никона, они столкнулись с конфискацией имущества, арестом, допросами, а затем ссылкой в Боровскую тюрьму и голодной смертью в земляной яме. Сани с узником — аллегория религиозного раскола общества — рассекают толпу на две части. Все внимание приковано к бунтарке, она смотрит поверх голов на икону. Благословляет боярыню юродивый, сидящий в драной и тонкой одежде на снегу. Он единственный из всех крестит ее двуперстием. За юродивым стоит вся «Святая Русь». Эту картину называли одной из самых «русских» работ художника. В ней он смог воплотить не только болезненную историю раскола, но и понять сложный национальный характер, показать несгибаемую женщину, которая ради своей веры отдала всё, что у нее было, пожертвовав и своей жизнью, и судьбою сестры, и своего ребенка. Вадим с усмешкой покосился на Глеба, но тот делал вид, что с интересом изучает в другой части зала «Утро Стрелецкой казни», хотя Вадим прекрасно знал, что тот почувствовал его взгляд. Он достал из кармана телефон. «Ну?» Сообщение улетело, Глеб явно ощутил вибрацию в кармане, но никак не отреагировал. Впрочем Вадим прекрасно знал, что так и будет, и снова вернулся к мыслям о художественном искусстве. Кейт задавала множество вопросов, совсем не глупых. И молодой экскурсовод, видимо еще не привыкший к такому искреннему неравнодушию, с удовольствием ей отвечал. Несколько раз она попросила сфотографировать ее на фоне картин, Вадим не отказал. Сделать это было даже приятно. — Ты долго еще будешь это слушать? — Глеб подошел сзади и тихонько прошипел это ему в ухо, — Вадик, сколько можно? Я там прочитал, что здесь шестьдесят два зала. Это двадцать девятый. Сурикова они благополучно прошли, и Глеб видимо почувствовал себя в безопасности. — Тихо! — Вадим укоризненно на него посмотрел, — Не мешай людям! За ними уже образовалась приличная кучка интересующихся экскурсией, Глеб схватил его за локоть и потащил за собой. — Они там до самого закрытия будут заняты! Я все равно ничего почти не понимаю, а что понимаю, то как-то стремно звучит. Ну не по-настоящему. Ты слышал, он сказал «with two fingers»? Типа крестит ее with two fingers. Пиздец, блять. Насколько же убогий язык, че ж он не перевел «двуперстием», как полагается. Вот «крестит двуперстием» — звучит даже величественно! — Глеб нес что-то еще, они уже спустились на цокольный этаж. — Глеб, куда мы идем? Ну интересно же было! Раз пришли сюда… — Мы идем в туалет, — он втолкнул его в самую дальнюю угловую кабинку, — Чтобы я выполнил свое обещание. Ты же сказал, что мне нужно научиться не давать пустых обещаний! — Глеб, да я же пошутил про отсосать… — но рот его тут же был заткнут поцелуем. Если поблизости кто-то и был, то этот кто-то был очень тихим, потому что единственное, что доносилось до слуха: как где-то капает вода, и приглушенные разговоры из коридора. — Да ты с ума сошел! — Вадим все же отцепил его от себя, — Тут народу столько! Тут камеры! — В туалете нет никаких камер, а ты не ори, не привлекай к себе внимание, — Глеб уже расстегивал пряжку на джинсах, и все это доставляло ему удовольствие. Потому что Вадика крайне редко удавалось загнать в такое состояние, когда он был совершенно беспомощным перед ним и не знал, что делать. Прямо как в первый раз. — Если что, снова скажешь, что мне стало плохо, а ты помогал. Мне, кстати, очень плохо, меня до тошноты заебали эти картины. — Да не хочу я! — Вадим все еще надеялся спастись. — Не хочешь? Щас проверим, — Глеб легко сполз по стене вниз, — Я очень быстро, я знаю, как быстро. И это было абсолютной правдой. Глеб точно так же знал о нем все. Знал все точки, знал, как и где касаться, как заставить его забыть обо всем, что окружает, как сузить весь мир до этих прикосновений, как будто кроме них никогда ничего не существовало. Как это могло выглядеть со стороны? Да наплевать, как. Кто-то вошел и включил воду, долго мыл руки, но Вадиму было уже все равно. Умелый язык и не менее умелые пальцы легко скользили по его члену, который моментально реагировал на все. На все, что делал Глеб. Это было странно. Может быть, даже страшно: сейчас Глеб был с ним таким, словно ничего не было. Ничего не случилось. Не случалось. И если вспомнить последние их встречи, последние разговоры, то поверить в это было сложно. Можно было бесконечно копаться и задавать себе вопросы. Почему? Как? Что дальше? Но копаться было некогда, а вопросы были лишними. Иногда понимаешь, что у тебя есть только этот момент. И больше ничего. От одного лишь осознания ситуации что-то вибрировало и дребезжало внутри. Вадим схватил его за запястье на своем бедре. Снова хотелось, чтобы это никогда не закончилось, но Глеб прекрасно знал, что делать. Ни малейшего шанса на продление удовольствия не было. Вторая рука ритмично двигалась в такт с языком, то сдавливала сильнее, то ослабляла хватку, захватывала головку, когда она на мгновения покидала горячий рот. По подбородку Глеба текли слюни, вся его рука была такой же мокрой. Да даже просто смотреть на это Вадику было сложно, чтобы не испытывать раздирающего изнутри желания самому хоть что-то сделать. Но делать было нельзя, не здесь. Сколько точно прошло времени, никто из них не знал, он кончил, прикусив свою губу, потом резко дернул Глеба вверх и на себя, впиваясь в его губы со вкусом собственной спермы. — Вот, а ты боялся, — свой стояк причинял Глебу ощутимый дискомфорт, и Вадик потянулся к пряжке его ремня, — Не, не! Даже не думай. Ты мне ничего не обещал, так что… Выходи первым, я тут еще постою немного, — он осторожно подтолкнул Вадима к выходу, — Ну иди уже! Дверь снова закрылась на защелку за его спиной. Интерес к искусству как-то поугас. Вадим еще полчаса послонялся между залами, до закрытия оставалось всего ничего. Глеб на глаза ему больше не попался, зато попалась Кейт. — Я просто в восторге! — на лице ее светилась радостная улыбка, — Тебе понравилось? — Да, очень понравилось. Это мой лучший поход в музей в жизни. Никогда не думал даже, что может быть так… — Вадим задумчиво разглядывал какую-то скульптуру, даже не понимая, что она изображает. — Жаль, что уже все закрывается. Я бы с удовольствием послушала и посмотрела еще! Надеюсь, будет возможность. Хотя у меня столько планов, столько идей, куда бы я хотела еще попасть. Теперь я понимаю, что два месяца для России — это слишком мало, — она говорила еще и еще, про русских художников, скульпторов, про великое наследие, но Вадим не особо слушал, хотя старательно кивал, надеясь, что кивает в нужных местах, — А где Глеб? Поедем к нему? Ты поедешь? — Не знаю. Надо позвонить ему. Позвонишь? Я пойду пока машину погрею, — он попытался скрыться, но Кейт его остановила. — Глеб обещал мне настоящий русский самогон! И еще что-то, я забыла, как называется. Поэтому если у тебя нет никаких планов, я предлагаю провести этот вечер вместе, — она очаровательно улыбнулась, — Позови, пожалуйста, Ринату. — Ринату? Кейт, я не думаю, что Рината согласится… — А ты не решай за других, ты просто позови. Или можем за ней прямо сейчас и заехать, — она уже развернулась на своих высоких каблуках, — Я Глеба поищу, мы скоро!