The Rings

— Мой телефон не здесь случайно? Вадим отвлекся от монитора и обернулся. — Ром, телефон не видел? Здравствуйте, — она перевела взгляд на Вадима и на секунду задержалась на его лице. Если Дженни приятно порадовала его своей милейшей красотой, которую можно было сравнить с теплом ромашкового поля в жаркий летний день, то эта красота была другой. Ледяной, пронзительной. Настолько другой, что Вадим даже не ответил на приветствие, продолжая практически бесцеремонно, не отводя взгляда, смотреть. — Ага, здесь он, ты домой? — Роман встал и подошел к двери, протягивая телефон, — Я часам к десяти приеду. Когда они стояли рядом, Вадим невольно подумал, что если бывают идеально подходящие друг другу люди, то сейчас они перед ним. По крайней мере, визуально. Роману с его брутально-высокомерной внешностью, нарочитой небрежностью в деталях, типа одного подвернутого рукава свободного пиджака, странной серьги в ухе, по-разному завязанных шнурков на массивных цветных кроссовках, — невероятно подходила эта девушка, — у нее была точно такая же высокомерная, холодная красота. Прямая осанка, высоко поднятая голова. Тонкие черты, светлые волосы до плеч, небрежно завивающиеся на концах в разные стороны, такие же светлые брови, высокие скулы, бледная, фарфоровая кожа. Тонкая длинная шея. И глаза, — пронзительно синие, большие, даже слишком большие, хотя это, наверное, на фоне худобы, — Вадим сразу отметил, что одежда на ней выглядит как с чужого плеча, размера на два больше. Но даже в этой одежде — обычных голубых джинсах, белой майке и накинутом сверху тонком белом пиджаке, она выглядела так, что на нее хотелось смотреть. На шее у нее висел какой-то кожаный шнурок, но что на нем было — было скрыто под майкой. Она протянула руку за телефоном, и Вадим засмотрелся на бледные длинные тонкие пальцы с короткими ногтями без какого-либо покрытия. — Можешь не торопиться, — она развернулась и практически вышла, но в последний момент оглянулась, — До свидания, — прощание явно адресовалось Вадиму. — До свидания, — он одернул себя и наконец-то отвел взгляд. Дверь закрылась. На лице Романа была ироничная ухмылка. От него не ускользнул ни взгляд Вадима, ни его выражение. — Красивая? — впрочем прозвучало это больше как утверждение, а не вопрос, — Это сначала так в глаза бросается, потом привыкаешь. Это Рината. Она с нами будет работать, но чуть позже, пока ей здесь делать нечего. Продолжаем. Отогнав от себя посторонние мысли, Вадим погрузился в работу, решив ни о чем не спрашивать. Он еще раз посмотрел на руки Романа, на пальцах были кольца, но обручального среди них не было. На улице было душно. Рината обошла вокруг своей машины и вызвала такси. На небе собирались тучи, — польет сейчас, хотя вряд ли станет прохладнее. Стоять в пробках под дождем не хотелось, хотя и ехать было недалеко. Она воткнула в уши наушники и села в подъехавшую желтую машину. Который день в наушниках крутились на повторе все три альбома Крайз. Хотелось плакать. Квартира встретила полумраком и тишиной. Огромная квартира за огромные деньги. Рината давно решила, что первым делом продавать будет именно ее, — не студию. Квартиру можно и снимать, — в общем она так и хотела сделать, вернувшись в Россию, но Рома сказал, что нужно, чтобы был дом. Чтобы было наконец-то место, которое можно назвать домом. Спустя год, это место так и не стало тем, чем должно было стать. Просторное, красивое, с дизайнерским ремонтом и дорогущей мебелью. Но бездушное. Холодное. Мертвое. «Говорят же, что жилище является отражением своего хозяина, — все так. Я такая же холодная и мертвая, как эта квартира». Приходящая раз в неделю домработница Светлана Львовна не уставала каждый раз повторять: — Как же у тебя всегда чисто, Ринаточка, мне даже и неудобно. Ты мне платишь столько, а убирать-то и нечего! Видела бы ты, как другие засираются, и тоже за неделю всего! Я иной раз выхожу после уборки, как будто сотню вагонов разгрузила, настолько тяжко. А у тебя благодать! В общем Светлана Львовна, наверное, переживала, что лишится заработка, но Рината всегда успокаивала ее тем, что она преувеличивает. Пыльно, от пыли никуда не денешься. Иногда специально оставляла в раковине несколько кофейных чашек. И вещи. Вещи надо в химчистку отнести, отнесете? И Светлана Львовна сияла, как и эта квартира. — Ну конечно отнесу, Ринаточка! И вот купила новые тряпочки, они как раз ничего не царапают, очень мягкие, заграничные! Я фасады на кухне помою сегодня! И белоснежная кухня сверкала чистотой. Потому что на этой кухне ничего не готовили. А по квартире почти не ходили. Иногда Рината так и засыпала — на диване в огромной гостиной, объединенной с кухней. Не надо было никаких трех спальных комнат. Не надо было никакой импровизированной мастерской, — рисовать больше не получалось. А в комнату, которая служила складом для вещей из прошлой жизни, она вообще не заходила. Рината осторожно провела пальцами по клавишам пианино, не извлекая ни единого звука. Это должно было стать домом. Как в детстве. Каждому человеку нужен дом. Но в детстве была только старенькая Прелюдия, а сейчас — белоснежное Гротриан Стейнвег 1903 года, отреставрированное по специальному заказу. В детстве на кухне мама жарила блинчики, а папа читал газету. Если была зима, то оконные стекла запотевали от жара плиты, и можно было рисовать на них пальцем. В детстве было смородиновое варенье, в которое можно было не только макать блины, но и разводить его водой, чтобы получился сладкий морс, — мама всегда клала в него много сахара, когда варила, чтобы не было кисло, хотя, наверное, смородина и должна быть кислой. А еще была своя комната, — совсем маленькая, со светлыми бумажными обоями в голубых васильках, зато в комнате был широкий подоконник. И Рината помнила, как будто это было вчера, как рано утром сидела на нем, смотрела на двор, утопающий в зелени, был последний день весны, предстояло сдать последний школьный экзамен, и все — новая жизнь. Взрослая. Правда, потом еще экзамены в консерваторию, но за них почему-то она совсем не переживала. Иногда внутри живет чувство того, что все будет так, как ты хочешь. Что все сбудется. Что ничего не может случиться. И 1 сентября. Никогда в жизни Рината так не ждала 1 сентября. Она помнила, как мама вошла в комнату, помнила, как сказала, глядя на настенный календарь, в котором Рината зачеркивала дни: «Ну что, осталось 92 дня? В лете всего 92 дня, и наступит твое первое сентября. Пойдем завтракать». Прошло уже 11 лет, но первое сентября так и не наступило. К горлу снова подкатил комок. Она быстро набрала номер. — Иван Петрович, здравствуйте, вы в прошлом месяце относили на кладбище цветы? — Привет, Ринат! Конечно! Все, как всегда, чистота, порядок и 92 белые розы без черной ленты каждое 31 или 30 число. Я хотел фото отправить, но ты просила не отправлять. 30 июня все было сделано, теперь 31 июля, уже послезавтра, прислать потом? — Нет, нет, фото не надо, я просто спросила. Спасибо. — Приехать-то не надумали? — Пока некогда, как только, так сразу. Еще раз спасибо, — и она быстро нажала отбой. Плакать тоже не получалось. Как и многое другое — не получалось рисовать, и краски сохли, а холсты пылились, не получалось играть на пианино так, как раньше, — для себя, не получалось ничего писать, не получалось читать книги. Не получалось досмотреть до конца ни одного фильма. Она даже выбирала фильмы по длительности, — самые короткие. Но уже через 10 минут нажимала стоп, так ни разу и не вернувшись к просмотру. Она просто приходила домой. Просто часами сидела в кресле на балконе, если было тепло. Если было холодно, то на диване. Но в общем и целом спасала работа, ночевать можно было оставаться там же. По стеклу поползли первые капли июльского дождя. Хотелось выпить. Рината достала сигареты и придвинула пепельницу, в которой в основном были окурки сигарет Ромы. Душили слезы, которые так и не нашли выхода, глаза оставались сухими. Она накинула ветровку с капюшоном, чтобы не искать зонт, обулась и остановилась. «Вы не употребляете алкоголь 362 дня». Счетчик на телефоне обычно производил отрезвляющее действие. 362 дня. Почти год. Она присела на корточки прямо в коридоре. Сейчас пройдет. Все пройдет. — — Снова спишь на диване? — Рома коснулся плеча, и Рината открыла глаза, — Я тут еду привез, вставай, будем ужинать. — Я не хочу ужинать, сколько времени? — в голове все еще царил туман, а реальность тонула в мареве сна. — Одиннадцать. Давно спишь? А ночью что будешь делать? — Рома уже доставал тарелки и приборы, на столе появилась бутылка вина и большой пакет, — Я в твоем любимом ресторане заказал, тут салат, курица, рис с овощами, еще какая-то хуйня, пирог, или что это. Попросил Мари положить все самое вкусное, короче, и что можно тем, кто ничего не жрет обычно, так что считай, ужин вполне диетический. Давай, давай, прошу к столу. Выбора не было. Рината нехотя придвинула стул и села. Перед ней тут же появилась тарелка с едой. — Вроде горячее еще, попробуй. Если что, погрею. — Нормальное, не надо ничего греть. Рома открыл вино и налил себе в бокал. — Тебе вот сок, какой будешь? Взял яблочный и виноградный. — Как раз сегодня хотела напиться. Оделась даже, чтобы идти в магазин. Но не пошла. 362 дня уже не пью. Через три дня будет год. — Кстати. Что тебе подарить на день рождения? Раз уж об этом зашла речь, — Рома отпил из бокала и поморщился, — Сухое вино — такая хуета, да и вообще вино в целом, но я за рулем, так что другого нельзя. — Ага, от вина-то другие промилле. Завязывай ездить пьяным. — Я не буду пьяным, и вообще сегодня, может, тут останусь, завтра рано на студию хочу поехать, есть у меня парочка идей, от тебя ехать ближе, — и он выжидательно посмотрел на нее, — Если ты, конечно, не против. — Мне все равно. Все лучше, чем садиться бухим за руль, — Рината равнодушно ковыряла вилкой еду, глядя в тарелку. — Так что насчет подарка? День рождения через три дня. Я, конечно, могу и сам придумать, но вдруг. — Ну, на прошлый день рождения ты подарил мне свой передоз. Так что на этот я буду рада и тому, что просто ничего не случится, — и она невесело улыбнулась, оторвавшись от тарелки. — Не случится. Я ничего не употребляю, ты знаешь. Те же 362 дня. — Хотелось бы в это верить. А сок давай яблочный. — А ты мне не веришь? — Рома пристально уставился на нее. — Верю, верю. Ты нашел себе заменитель, — она покосилась на бутылку, — Но в этом нет ничего хорошего, посмотри вон на меня. — А что на тебя смотреть? Тебе бы килограммов десять набрать и будет норм. А о твоем прошлом в общем ничего и не говорит. Ты очень красивая. — Не надо, — Рината перебила, снова уставившись в тарелку, — А если я наберу десять килограммов, то буду как баржа. Лучше быть худым, ты знаешь. — Ага, а еще лучше быть богатым и счастливым, чем бедным и несчастным. Ешь! — он снова налил вина и откинулся на спинку стула. — Я тут снова подумала, надо продать квартиры, обе. И машины у нас две. Ну… Чтобы студию сохранить. — Ты прекрасно знаешь, что если Кейт захочет, то ничего не поможет. Но я думаю, что не придется ничего продавать. Все хорошо будет. У меня есть несколько идей, что можно с этим всем сделать, точнее, как переделать. К тому же у меня теперь есть помощник. — Ты с ним один день только работаешь, и уже уверен в том, что все будет хорошо? — Мы обсуждали сегодня долго уже записанное. — Ты дал ему послушать записанное?! Зачем?! — Решил, что так будет лучше. — И что он сказал? Он узнал? — Узнал, по нему было видно, но ничего не сказал, как будто так и надо, — Рома улыбнулся, — Он мне определено нравится. — Зато ты ему наверняка нет, — Рината тоже улыбалась, — Он считает тебя высокомерным выебистым выскочкой. — Это неважно. У него тоже есть идеи, и хорошие идеи, мне такие в голову не приходили. И несмотря на то, что писать решили все с нуля, думаю, кое-что можно будет использовать из уже записанного все равно. Короче, сегодня весь день мы этим и занимались — слушали то, что уже есть, и обсуждали. — А как же барабанщик? Или выяснилось, что он не умеет играть под метроном? — Рината усмехнулась и отодвинула тарелку, — Спасибо. — Барабанщик был, завтра с ним продолжим, к тому же у нас есть записанные партии, которые можно будет дополнительно разнообразить. — Если честно, я твоего оптимизма не разделяю. У Кейт вышел пресс-релиз, пишет, что приступила к финальной стадии работы над альбомом, ну ты видел, наверное… — Видел. — Ну а это все мало похоже на финальную стадию. Это больше похоже на то, что нам вот-вот придет пиздец. Пойдем на балкон? — Рината встала и вышла, прихватив с собой пепельницу, Рома пошел следом. — Мне очень нравятся эти песни. Они мне нравятся уже в том виде, в котором записаны. Я говорил тебе. Говорил, что это здорово. — Потому что ты понимаешь, о чем они. Возможно, для тебя это тоже имеет какое-то значение. А для нее… Для нее — нет. Она просто хочет яркого финального аккорда, какой-то экспрессии на грани безумия, а я… а мы так не можем. — Можем, Рината. Мы так можем, и мы так сделаем, — дым струился по балкону, касался стекла, по которому продолжали стучать капли. — А что, дождь так и шел все время? — Нет. Снова начался. Ты все проспала, — он осторожно положил голову ей на плечо, — Все будет хорошо. По крайней мере, я постараюсь. И… Прости меня. Если сможешь когда-нибудь, — он отщелкнул окурок в открытое окно под неодобрительный взгляд Ринаты, и оставил ее одну, вернувшись в гостиную. — Вадим вернулся домой. Было уже поздно, но усталость не ощущалась. Хотелось даже остаться еще, но Роман сказал, что уезжает, и Вадим решил, что для первого дня действительно достаточно. По пути домой он прокручивал в голове мысли, кому бы позвонить, пытаясь вспомнить, кто из знакомых с большей долей вероятности может обладать интересующей его информацией, но на ум ничего не приходило. Еще раз вдоль и поперек изучив свой контракт, он так и не нашел ни одной фамилии, кроме директора ООО «МК», но поиск ничего не выдал, скорее всего, фирма была больше фиктивной, чем настоящей. По поводу The Rings тоже не обнаружилось никакой персональной информации, и если другие наоборот старались всячески повысить свою известность, публикуя фотографии, отзывы довольных клиентов и проводя личные экскурсии, то здесь, казалось, от публичности воздерживались всеми известными способами. Но любопытство было сильнее здравого смысла. Обзвонив несколько знакомых, извиняясь за позднее беспокойство, он все-таки достиг своей цели. — Ну да, знаю конечно, мы в Рингс последний альбом записывали, а что? — один из знакомых все же дал утвердительный ответ, тогда как другие отвечали, что знают, слышали, но не более того. — Да ничего особенного, просто ищу сейчас студию хорошую, а с кем ты там работал? — Да там кого угодно тебе найдут, кто нужен. Смотря чего ты хочешь, — собеседник хмыкнул, — Широкий спектр услуг, если ты понимаешь, о чем я. — Не очень понимаю, можешь рассказать? — Ну Вадик, ну раз ты интересуешься именно Рингс, то наверняка не просто так. Наверное, кто-то посоветовал? Обратись лучше напрямую к Роме Кольцову, он поможет. А главное, можно не беспокоиться о конфиденциальности. Никто никогда не узнает, что ты не совсем сам пишешь свои песни, — он снова хмыкнул, — Но мы чисто в аренду брали оборудование там и помещения, мы все пишем сами, ты знаешь! — То есть ты хочешь сказать, что если я туда обращусь, то мне там напишут альбом без меня? — Альбом, песню, музыку, смотря что тебе надо. Клип снимут. Пропихнут, куда надо. А что, у тебя все настолько плохо? Как, кстати, Глеб? — Спасибо за помощь, созвонимся, — и он быстро повесил трубку. Судя по профилю в социальной сети, Роману Кольцову было 37 лет, местом жительства был указан Лос-Анджелес, а все имеющиеся 53 фотографии демонстрировали удавшуюся счастливую жизнь на фоне небоскребов, дорогих тачек и океана. В друзьях было полно людей, но Рината ожидаемо была только одна, — Рината Кольцова с закрытой страницей и картинкой ключика вместо фотографии.