Кадры решают всё. Любви не бывает.

– Ты лодырь, шерин. Я, как проклятая, исполняю обязанности твоей официальной фаворитки, а ты... Кузьма, не отрывая взгляда от бумаг, протягивает руку и шевелит пальцами. Она подходит ближе и поворачивается. Она знает ровно двух людей во вселенной, способных дружески пожать женскую жопу. Один из них это только что сделал. Другим она увлеклась куда больше, чем ей бы самой хотелось. – Анекдот про дряхлого владельца гарема знаешь? – осведомляется Кузьма, убирая руку и поднимая взгляд от бумаг. - «Всё, что могу». – Лжец! Ты способен на большее. – Могу – не значит: «хочу», – дежурно отмахивается он и переходит к делу, - Чего домогаешься? Да, твои архаровцы связались со мной. Сразу, как мы стартовали с Футофола. Про тебя плохого не говорили, но очень просили покровительства. Самостоятельные у тебя детки. И амбициозные. Подавай им Вольного Торговца без посредников. – Возьми, – машет она рукой, - Эти ашмаги могут быть полезны. – Возьму, – соглашается он, - Не зря же я ползал по канализации, чтобы выручить из беды этаких сокровищ. – Господин и повелитель мог бы не затруднять себя, – она невольно морщится, - Достаточно было послать с Джай Хейдари отряд блюстителей, и она разобралась бы сама. –Ты себя видела? – говорит он как о чём-то очевидном, - Да тебя в сортир отпустить одну страшно было, не то что на стрелку. – Я дорога господину и повелителю?– вяло мурлычет она. – Нетблять, я тебя сейчас на твоих ушлёпков променяю... – Дурррак, – сквозь сон произносит капитанский попугай Корней со своего насеста. – Сам дурак, – отмахивается лорд-капитан. Она в это время делает три вдоха на счёт. – Одолжи мне Корнея, – просит она. – Для разговоров с одним человеком... Вот как ты мог подумать, что я ради этого пришла? Чтобы убедиться, что ты меня не променяешь... на кого? На этих бестолочей? Я тебе, кстати, за них должна... – Ложись, – ухмыляется Кузьма, хлопая рукой по столу. – В смысле: выкладывай. Для обсуждения того, что касается местных криминальных кругов, лорду-капитану и его фаворитке всегда удобнее переходить на футфольский арго. Она встаёт коленями на табуретку, ложится грудью на стол и они с увлечением трут, рисуя по очереди схемы поставок и шаржи на ключевые фигуры Касбаллики. Сходятся на том, что Пощаду валить рано, нечем и незачем, и что Владайм Токара удержит станцию Футфол от кровавого пиздеца. Ума у Владайма достаточно, воля пока что железная, а совести нет как явления. – Так я чего приходила, – слезает она со стола. – Пусти в своём душе помыться. Он поднимает бровь. Она делает умильные глазки. – Отгрохала себе мраморную ванную, – жалуется капитан дремлющему попугаю, – чтобы бегать ко мне в мой любимый душик. Забивая патлами слив. Женщина! – Хорошая, – сонно соглашается Корней. – Но грязная, – уточняет она, уцапывая из знакомого шкафчика полотенце и банный халат. Капитанский массажный душ на восемь режимов, что заменил собой лохань бассейна в покоях, она всей душой обожает. Но ставить себе такой же не видит смысла. Сушилка у него тоже бесподобна. Когда она выходит, собирая волосы в хвост, лорд-капитан опять сидит над бумагами. – Тебе стоит отдыхать, шерин, – бросает она, гнездясь в кресле у доски с регицидом. – Так я отдыхаю, – поднимает он глаза. – Это же Янриса отчёт. Это же просто музыка сфер и отдохновение души. Всё гладко, всё прозрачно, всё сходится. Циферка к циферке, буковка к буковке. И никакой интриги. Безупречной честности человек наш Высокий Фактотум. Я когда первый раз увидел, признаться, глазам не поверил. – Ну, он всё же утаивал кое-что, – улыбается она ностальгически. – Угу. Я сначала думал, что расходы на сиротский приют – это обычная любовь таких как он к «бедным юным сироткам». Пришиб бы мужика ни за что, если бы ты его не проверила. Янрис Денрок действительно изо всех сил скрывал свою слабость: жалость к оставшимся без родителей детям, которым он старался помогать, не делая никакого различия между детьми состоятельных благородных господ и бедняцким отребьем. – Кстати о любви, – она вертит в руке фигуру. - Ты не водил к себе девочек с тех пор, как мы вернулись из Коморры... – Да? – отзывается он рассеянно, – И что об этом думает народ? – Что наша с тобой любовь стала нерушимой после того, как ты вынес меня на руках из Мрачного Города В Паутине. – Прости, что-что я сделал? – Как, лорд-капитан, вы не помните? Она не глядя ставит фигуру на доску и начинает травить: – Портал вспыхнул инфернальным сиянием и запульсировал. Ужасы имматериума коснулись на миг реальности. Разрывая извивы щупалец, из портала шагнул высокий измождённый мужчина. У него были: волевая челюсть, – она загибает пальцы, – высокие скулы, пронзительный взгляд и густые чёрные волосы. – Отброшенные на зад, – понимающе кивает Кузьма. – Это был Вольный торговец лорд-капитан Кузьма Александер Мартын Сью фон-Валанциус, блистательный пример сексуальности. Своими мускулистыми руками к своему же обнажённому торсу он прижимал хрупкую и красивую женскую фигуру с густыми чёрными волосами. – Прости, где? – На голове. Это была я. И я была в коме уже четвёртые сутки. Она изображает обморок, закатив глаза и свесив на сторону язык. Кузьма смеётся. Ей нравится с ним трепаться и нравится его смешить, он очень благодарная публика. И он отложил бумаги. Бестолковая Джай Хейдари имеет мало заслуг, но вот это должно ей зачесться на последнем суде Императора. Если тот не тупая скотина. – Не выпуская из рук свою драгоценную ношу, – продолжает она, - мужчина пронзил своим обжигающим взглядом... хм... совершенно безлюдную местность. Он в отчаянии опустил голову и пряди волос упали ему на лицо. Меня, его единственную любовь, нужно было срочно исцелить. Но ни одного медикуса не было рядом, и только мрачный янусский лес шелестел кронами в ночи. Горестный стон вырвался из его мускулистой груди. – Откинул волосы и пошёл в направлении больнички? – интересуется Кузьма развитием событий. – Запрокинул голову и взмолился Императору! Абзаца на три. – Просто из интереса: остальные куда делись? – спрашивает Кузьма про свиту. – Отстали. И ты отстань. Меня исцелила непреодолимая сила твоей веры. И тут же другая непреодолимая сила овладела мной. – Твоей дури? Она тычет в него пальцем: угадал! И продолжает: – При воспоминании о пережитых ужасах пелена слёз застелила мои глаза, руки затряслись, из горла вырвался вой. Это был нервный срыв. – Короче, – подпирает Кузьма голову ладонью, – вышла из комы и, не заходя в себя, ушла в нервный срыв. – Ага. Чтобы привести меня в чувство, он сорвал с меня одежду и повалил на траву. Силы оставили его и он рухнул сверху. Наши губы случайно соприкоснулись... – Интереснее, если бы он рухнул снизу. Джай некоторое время крутит эту идею в руках, примеряя... – Это как? – спрашивает наконец. – Ну, как... Сделал подсечку, и пока она валится, успел быстренько рухнуть первым. – Ладно. Как знаешь, – щёки у неё уже болят, но она продолжает, - Первое, что я увидела, придя в чувство, был его возбуждённый член. – А это как? – А вот так. Огромный и твёрдый, он приковал всё моё внимание и я осторожно... – Кончила. – От одной мысли, – прикидывает она и решает, – да, пожалуй. Во мне что-то потяжелело и что-то потом взорвалось. Потом на абзац минета под шелест крон и рычание лассераксов. «Стремясь всеми силами угодить своему господину и повелителю, я как можно глубже взяла его в рот...» В смысле, член, а не господина. – И тут, – хитро щурится Кузьма, – сзади пристроилась догнавшая нас Инквизиция. - ...Э! Это с чего вдруг? – А с того, подруга, что групповушка лучше продаётся, – наставительно говорит лорд-капитан. Вид у него озорной и довольный, глаза смеются. – Цензура пропустит? – спрашивает она деловым тоном. – Праведный секс с Инквизитором? – он встаёт и идёт за амасеком, - Да ты издеваешься. Конечно, да. Они ещё на молитве поставят штампик не глядя, остальное будут дочитывать уже просто для удовольствия. Только без имён. Полное инкогнито и тайна. – Сенешаля ещё подключить. Чтоб не обидно было. – Сенешалю? – уточняет он, набулькивая что-то в тяжёлый стакан. – Мне. Чего всего двое-то? – Мичмана, – говорит он, подавая ей стакан, – не сенешаля, а безымянного юного мичмана. – Су-ка, – восхищается она одновременно амасеком и его идеей. – Точно же. Подключить представителя целевой аудитории. Всем достанется моего великолепного тела. – Заказываем? – Заказываем, – она стукает своим стаканом о его, - Гонорар пополам. И прикажи наконец переловить и выпороть всех любителей, которые гонят такую херь за бесплатно. Там уже такое в списках передают – просто кровь из глаз. – Всё руки не доходят, – вздыхает он. – Озаботься, ладно? И закажи хорошему автору. Чтоб без пошлости. – Блэку Ангусу? – предлагает она. – Да, – кивает он. – Хорошо бы. Любимый автор Идиры покойницы. Они допивают молча. Амасек пахнет пиррокорами, янусскими насекомыми, что можно встретить на каждом пне, если прилететь туда весной. Джай Хейдари никогда не сможет быть так безразлична к чужой душевной боли, как Идира. Для этого надо быть псайкером с голосами в голове и очень маленьким сроком жизни впереди. Тогда лорд-капитан будет называть тебя «самым разумным человеком на борту», устроит тебе смерть такую, как ты сама хотела, и будет тебя помнить. Джай Хейдари не то чтобы собиралась жить вечно, но глупое её сердце никак не может не отзываться на чужую печаль, и она всё время пытается что-то сделать. – Когда поминать будем? – спрашивает она. – Не скоро ещё, – отвечает он. – Ты ужинала? Она молча встаёт и собирает бездумно какой-то нехитрый ужин из того, что у него есть под рукой. В холодильнике запасливого капитана всегда можно найти что-то съедобное. Корней проснулся и наблюдает за ними то одним, то другим глазом. Он не застал Идиру Тласс, воссоединился с хозяином позже, когда её уже не было. Корней таскает со стола ленточки бельтонга. Хейдари думает: интересно, он назвал бы Идиру «хорошей»? И могли бы они поладить? – Корней, – вдруг спрашивает она, – а Мэри была красивая? – Хрррабрая. Добрррая. Ррразумная, – перечисляет Корней, избегая оценивать внешние данные человеческой женщины, – Хитрррррая, – добавляет он ласково, явно кого-то цитируя, и резюмирует, – Хоррррошая. Хейдари знает попугая достаточно, чтобы понять, что он очень высокого мнения о покойной жене капитана. – Красивая, – говорит Кузьма, – Люди красивые, когда счастливы. А она это как-то умела. До сих пор не могу понять, как это у неё получалось, быть счастливой... со мной... Хейдари косится на массивную фигуру в кресле напротив и думает: «Да с тобой будет счастлива любая». Понимает, что думает неправильно. Не любая, а только та, для которой он очень захочет счастья, и которая это умеет... Она вот, например, не умеет. – Если ты больше никого не хочешь рядом, почему ты сразу не заявил, что держишь траур? – интересуется она, – Можно года на три – это нормальный срок. Кузьма ухмыляется ядовито и поводит стаканом в сторону двери: – Чтобы вот сюда ломились толпы женщин, желая утешить вдовца в его горе? Да я б ебанулся принимать их соболезнования. Корней перебирается к ней на колени и подставляет голову. Она рассеянно почёсывает яркое темечко, гладит разноцветные перья. – Я и с тобой-то не замутил, – продолжает Кузьма, – потому что сразу понял, что ты будешь меня жалеть. И тратить своё золотое сердце на безнадёжное дело моего утешения. – А ты предпочитаешь оставаться безутешным... – Это просто невозможно. Вот ты руки лишилась. Всё. Её больше нет. Новая не вырастет. – Но я поставила протез... – И ты предлагаешь мне поставить протез единственной в жизни женщины? – улыбается он добродушно и хитровато. – Демагог, – говорит она ласково, – Но, между прочим, только такой болван, как ты, может считать, что у меня золотое сердце. – Не начинай. Будешь мне рассказывать, что там у тебя камень... – Нет... Там труха... Пыль... Обломки и мусор какой-то, – она прихлёбывает амасек, потом соглашается, – Но! Можно их, конечно, позолотить. Я учту ваше мнение, мой господин и повелитель, если буду ставить аугмент. – Дуррра, – тихо говорит Корней, тыкаясь головой ей под руку. – Ты никогда о ней не рассказываешь, – говорит она. – Она говорила: «Люди лезут другим в душу, когда не хотят разбираться в своей», – Кузьма тянет с блюдечка кусок сыра, – Присутствующие исключаются. Тебе – можно. Просто она запрещала рассказывать... Я и привык. Её нет, а привычка осталась. Она говорила: «я не хочу бежать впереди белых коней»... – Что это значит? – Не знаю. Какая-то старинная история. Нежность, находит она для себя нужное слово. Любви не бывает, но бывает вот такая нежность, которая, кажется, не помещается даже в его большом теле и заполняет весь доступный объём. Ей чудится, что она слышит женский смех откуда-то издалека. Кто-то рассмешил женщину. Кто-то, кто ей очень дорог... – Ты говорил, она ставила спектакли с экипажем... Она любила театр? – Она всегда говорила, что цирк ей нравится больше, – улыбается он, – но театр прививает культуру. И снижает процент бытовых преступлений. Это, кстати, проверенный факт. Беспощадная сука статистика. Он рассказывает. Смешные случаи с самодеятельными артистами, забывавшими текст. Забавные истории про драки за распределение ролей. Про то, как правильно переписывать роли, и про то, как разучивали их на слух. Корней иногда его дополняет. Потом перебирается обратно на свой насест – дремать дальше. «Арррлекин, – бормочет он иногда, – Ррреквизит. Рррампа. Антррракт». Бутыль амасека пустеет, но тепло совсем не от этого. «Кузнечик, – думает Хейдари, – она называла тебя Кузнечиком. Такого большого и толстого. Такого злого и страшного. Жаль, что я с ней не встретилась. Я бы ей не понравилась, но я бы её... помнила»... – А записей не осталось, – говорит он даже без грусти. И тут же переключается, – Тебе охрана нужна? – Как твоей официальной единственной? – уточняет она, - Да нет вроде. Справляюсь. Генокрадов мы вычистили, серьёзных опасных сект на борту нет. Этот зануда на сорок раз всё уже проверил, кажется. Знаешь анекдот про то, как встречаются поставщик, покупатель и посредник возле контейнера с контрабандой и каждый достаёт розетту Инквизиции? Вот, у нас тут примерно такая картинка. Ты ещё не его агент? – Не уверен, – кивает он понимающе. – Всё может быть. Я у него спрошу. Некоторое время они обсуждают, какая ещё дрянь могла остаться на борту флагмана, и что неплохо бы эту дрянь спровоцировать уже на активные действия. – Не обижает тебя этот изверг? – спрашивает Кузьма. – Ты сейчас кого обидеть хотел, – смеётся она, – его или меня? В данный момент он бесится от действий своего начальства. А я зла на него. – М? – Я ему проиграла пари. Помнишь того пацана, которого он приволок?