Кадры решают всё. Любви не бывает.

– Ты уверен? Он откатывается в сторону, выдыхает и закидывает руки за голову.Считает про себя до пяти. – Не будь я биомантом, стал бы импотентом, – констатирует он. Она садится, обняв колени. Сорвалась. Досадно и глупо сорвалась. – Ты недостаточно сильно хочешь меня, –ворчит она тоном ядовитым и виноватым.– Моё тело не пробуждает в тебе дикую страсть. – Разумеется, – хмыкает он саркастически, – я думаю о работе. А ты, надо полагать, не можешь забыть белокурого юношу из Коморры. Она молчит. -Я по роду деятельности дознаватель, а не бытовой насильник,–информирует он потолок, и обращается к ней, -Чего ты хочешь, женщина? «Оплеуху», – думает она. «Мечтать не вредно», – думает он. – Он мне снится, – сознаётся она, надеясь, что он примет это за продолжение пикировки и не станет выяснять подробности. – Контекст? – уточняет он, натягивая на себя одеяло. –Эротический, – огрызается она. – Врёшь. Сейчас он встанет, оденется и заварит чай. Он встаёт, одевается и заваривает чай. Если бы они были в её покоях, он мог бы просто уйти. «Просто выброси меня из своей каюты нахрен. Можно без одежды», – думает она. «Даже не рассчитывай», – думает он. – Если уж мы заговорили о твоих мужчинах, –он подаёт ей чашку в горошек, - О чём ты там беседовала с Маражаем? К тому повороту событий, при котором чашка прямо с горячим чаем летит на пол или в него, он готов. Можно и позабавить мальчика из рыцарского дома выходкой истеричной шалавы с подулья... Но он добавил в чай хороший амасек. Жаль тратить продукт на придурь. Пепита Ганди, экономная прижимистая девчонка из рабочего барака, принюхивается, обнимает чашку ладонями и шумно дует на горячее. – Он проповедовал мне учение Слаанеш. – Амасека в чае ровно столько, сколько ей нравится. – Не теряет надежды меня совратить, бедняжка. – А ты? –А я зачитывала ему жития святых и Примархов. Нараспев и с выражением. – Я всегда говорил, что из тебя еретичка, как из меня стриптизёр, – он сдвигает её и усаживается, прислонившись спиной к стене. – Недостаток воображения, шерин, – пихает она его боком, едва не проливая чай на простыню.– Недостаток великих целей, амбиций и свободы мышления. «Не то что у твоей покойной коллеги,» – думает она. «Соболезнования приняты,» – думает он. –И чем закончился ваш богословский диспут?– его пальцы пересчитывают позвонки на её спине. – Разнузданной оргией. – Врёшь. Но мечтать не вредно. – Я сказала ему, что если уж менять бога, – она тянется, чтобы поставить на стол ополовиненную кружку, он шлёпает её по ягодице, – то я куда ближе к Омниссии... Намного ближе, чем хотелось бы магосу Паскалю. Она проводит живой рукой по своей металлической шее, украшенной драгоценными камнями. Что большая часть камней фальшивые, они оба прекрасно знают, и оба считают, что в этом и есть главный смак. Давай мы уже вернёмся к тому, чем занимались, да, шерин? Смотри, какая у меня спина и то, что пониже... лицо я тебе сейчас показывать не хочу... – А он? – прохладные пальцы скользят по её боку от спины к груди, небрежно обводят сосок. Она ёжится, сдвигается так, чтобы ему было удобнее. Продолжай. Замнём и забудем. Мы ведь это умеем. – Он сказал, что я слишком глупа для служительницы Омниссии. – Наглец. Некуртуазный дикарь. Говорить даме правду в лицо... - ...но признал, что между нашими племенами не так много отличий, как может показаться сначала... Ещё одно крошечное усилие, и я убедила бы его в превосходстве Императора. По части причинения страданий. «Тебе ли не знать», – откусывает она с кончика языка. «Да, – молчит он, – расскажи псайкеру об ужасах санкционирования». – Преклоняюсь перед миссионерским пылом сестры по вере, – продолжает он ёрническую воркотню. Пальцы, добираясь до складочки на животе, теплеют. Это его любимый фокус: руки теплеют, а холодок от варпа, с помощью которого он гонит кровь в капилляры, почему-то не чувствуется. – В одном я согласен с магосом, – мурлычет он, приближаясь и дыша в затылок, – эта варварская роскошь на твоей шее лишняя. Камни царапаются. – Тот же ответ, что магосу, – она отклоняется, не давая провести рукой по инкрустации, – держи манипуляторы подальше от моих аугментов, если не хочешь их лишиться. – Встречное предложение, леди, – он уводит руку вниз и обхватывает её за талию. – Отстёгивайте протез. – Он часть меня, господин дознаватель. Ты всех своих женщин приглашаешь в постель кусками? – А ты всех мужчин доводишь до желания тебя пришибить, – это не вопрос. Он ловит её руку прежде, чем та дотянулась до застёжки его брюк. Усаживается лицом к лицу и смотрит в глаза, как он умеет, внимательно и спокойно. – Правда, что я скучный любовник? Он не встревожен, не расстроен, не напрашивается на комплимент. Ему нужна информация. – Правда, – кивает она и невольно улыбается, – это твоё главное преимущество. Ты просто сокровище, шерин.Никаких гимнастических поз и непредсказуемых мест. Никакого обмазывания едой... – Никаких бассейнов с лепестками роз? – уточняет он деловым тоном. – О, да! Никаких бассейнов с лепестками на жопе... Он изворачивается, устраивает голову у неё на коленях и некоторое время они увлечённо перебирают любовные изощрения, постепенно переходя к извращениям. – Кляп, – констатирует она. – Вот кляп можно было бы попробовать. – Тебе или мне? – вежливо интересуется он. – Обоим, – великодушно соглашается она. Он снова садится лицом к лицу.Когда он так смотрит, она вспоминает то слово, что однажды пришло ей в голову в Коморре. – Так что, – предлагает она, – поскучаем? – Так что, – спрашивает он, – ты расскажешь, что тебе снится? Злопамятная мстительная тварь. Но она сама виновата. Он не заслужил, чтобы его обижали. –Ты в курсе, – спрашивает он, - что иногда ты плачешь во сне? – Стыдно подсматривать мои сны, – возмущается она. – Я не подсматривал. Я слышал. – Давай не будем больше засыпать вместе. – Исключено. Я обожаю просыпаться от того, что мне долбанули механической рукой по башке. – Не было такого. – Было. Так что тебе снится? Всё это время он делает то, что сводит её с ума: гладит предплечье механической руки так, будто это живое тело. И смотрит. И ждёт ответа. Хладная торговка Джай Хейдари открывает рот, чтобы озвучить что-то про белокурого капрала и жаркие поцелуи в промежность... и закрывает. – Ты что, ревнуешь?– пытается она вернуть разговор к дразнилкам. – Нет. Но ты можешь воображать, что да.После Коморры ты плохо контролируешь свои мысли и своё состояние. Ты напряжена и постоянно дёргаешься. Согласен. Не ты одна. Я чем-то тебя обидел? Принцесса Ифрита таращит бесстыжие зенки: – Ты чист передо мной, шерин, как бедренная кость, которую бросили самой голодной в мире собаке. Ты безупречен, шерин, как... – Не начинай. Что тебе снилось? – Сам не начинай, – парирует она, – Эти свои кретинские штучки: «если женщина не права, извиниться должен мужчина». – Даже не думал, шерин. Это правило распространяется только на порядочных женщин. – А я? – А ты – беспорядочная. Что тебе снилось? Он улыбается так грустно, что ей опять приходит в голову то слово. А ещё её осеняет. – Это Кузьма тебя попросил! – выдаёт она потрясённо. – Не попросил, а приказал, – не отпирается он. – Это был втык космических масштабов «твоя женщина ходит печальная, а ты как бревно с глазами». – Я скажу ему, что ты провёл со мной воспитательную беседу, – обещает она, - При помощи маражаевой плётки в бассейне с янусскими лилиями. С пристрастием. Троекратную. – То есть, – кивает он, – ты действительно считаешь меня бревном с глазами. Теперь её очередь гладить по руке. По бедру. По спине. По всему, до чего дотянется. – Ляг немедленно, – требует она. – Бревно должно лежать. – Ожидая, когда снимут стружку и распилят на чурки, – бормочет он, подставляя спину. Вот когда ей отчаянно обидно, что живая рука только одна. Она сжилась со своим протезом, она его обожает, у него масса достоинств в сравнении с человеческой слабой плотью. Впору поблагодарить того орка, что отхватил ей руку. Но сейчас руки не хватает. На эту упрямую каменную спину глупой болтливой и жалостливой бабе не хватает ещё одной руки. На столе стоит его чашка с остывшим нетронутым чаем. Голубая прозрачная чашка из нежнейшего дорогого фарфора. Ей опять приходит в голову то слово, что хотелось ему сказать, и она, не сдержавшись, стучит ему по спине кулаком и ревёт от обиды. Он стремительно разворачивается, садится и хватает её в охапку. – Ну, хоть так, – бормочет он, пока она мажет соплями его рубаху, – лучше, чем ничего. Я молодец. Я чемпион. Я довёл свою женщину до слёз за каких-то драных четверть часа. Памятник мне в полный рост. – Конный, – хлюпает она. – Только не это. Ненавижу лошадей. – А кошек?– скулит она между всхлипами. – Терпеть не могу. Чтобы наладить контакт с дамочкой, надо гладить её блохастую наглую дрянь. – объясняет он, начиная поглаживать её по хребту, –«Ах, не правда ли, Рикс, у меня прелестная киска?» Бесполезное существо, от которого только шерсть на мундире. А его надо чесать за ушком и умиляться, какое это чудо. Не иначе как волей Императора сохранившееся с древнейших времён в неизменном своём совершенстве... Технологии бы так берегли... Он бездумно заговаривает ей зубы, пока она сопит ему в плечо. Говорит, что Кузьму можно понять, она для него ценный кадр и лорд-капитан не хочет, чтобы формальная фаворитка и неформальная помощница пошла в разнос в критический момент. Говорит: – Я не психолог, но ты – существо простое. Ты беспокоишься о своих подонках, которые попали в переплёт на Футфоле. Проще было бы слить их всех и забыть, – он стискивает её плечо, предупреждая возражения, - Но ты так сделать не можешь. И ничего не можешь пока сделать для них. Но не говори, что ты за них не переживаешь. Я тебя знаю. Это беспокойство, вместе со всем остальным, чего ты не хочешь помнить, ты складываешь в коробочку, – он чертит пальцем на спине размер коробочки, - и продолжаешь работать, изображая благополучие, – он рисует на спине полумесяц улыбочки, - Оно там лежит, перемешивается, – он водит пальцем по спине, - И когда во сне коробочка приоткрывается, – он плотно прижимает ладонь между лопатками, - тебе снится всякая дурь. Что я упускаю? – Ты фиг что упустишь, собака. Я тебе сейчас в рожу вцеплюсь, – бормочет она, – самую умную рожу в галактике... Так хорошо рассуждаешь... Всё проанализировал... А с хренов ли я должна реветь тут за двоих, господин «со мной всё в порядке»... – Вам ли меня не понять, леди «да чо мне сделается». Она уже тянет на себя угол простыни, но он подаёт ей форменный платок. Она с наслаждением сморкается в эмблему Ордо Ксенос. – Ты вообще понимаешь, – говорит она, постукивая его по коленке, - что мужиков, которые видели, как я сру, куда больше, чем тех, кто видел, как реву? – Леди Джай, меня интересуют оба списка. – Первый будет длинноват. Он понимающе кивает: –Капрал Бетси Шоу никому не верит, ничего не боится, ни о чём не просит, и никогда не извиняется.А также не плачет при мужиках. Логично. А кто во втором списке? – Только мой дедуля и ты. Но ты, сука, два раза! – Мне гордиться или бояться? –Тебе – рассказывать, – она жмётся к нему боком как можно плотнее, – Что у тебя в коробочке. Тебе что снится после Коморры? – Ничего, – он двигается так, чтобы ей было удобнее и укутывает её одеялом. – Правда, ничего. Я псайкер, у нас всё не как у людей. Последствия... ну... Кондиционирование слетело окончательно... Честно говоря, сам доломал... Некоторое время боялся работать с псайканой... – Но там, сразу после, ты ведь не боялся? – Там не было альтернатив. И злости было больше, чем страха. Когда злость отпустила, пришлось себя уговаривать, что не сдохну от одного только прикосновения к варпу...Колено пока наблюдаю. Возможно, оптимально будет поставить аугмент, как у Абеляра. Ещё остались периодические адские боли произвольной локализации и непонятной этиологии... Извини... – Бревно. Я знаю, что такое «этиология». – Видишь, нет никакого смысла об этом рассказывать. Помочь с этим всё равно никто не может. А вы расстраиваетесь, когда мне плохо... до сих пор не могу привыкнуть к этой концепции... – Но учитываешь. – Но учитываю. – Может, что-то можно сделать? – заглядывает она ему в лицо, - Аугменты, специалисты, лекарства? Ты скажи, я достану. – Я скажу, если понадобится. Твоя очередь. Что тебе снится? Справедливый равный обмен, понимает она. Врать не хочется, незачем и нечестно. – Глупость, шерин, – сознаётся она наконец, – Да, я, видимо, плачу во сне. Да, мне снится тот пацан. Лежит, как ты вот только что, голова у меня на коленях... – Тааак, – шутливо-поощрительно тянет он. –А я смотрю на него и плачу...Потому что он умирает там, в том сне. Понимаешь? Он умирает там, и я ничего не могу сделать... Огромное преимущество аугметированного горла в том, что его не сводит судорогой. – Какая банальная мизансцена, – замечает он невыразительным голосом. – Я простушка, шерин. Вообще без фантазии, прямо как ты. – Если я верно помню, тот парень добрался с нами до Януса.Где он сейчас? – Пропал куда-то. Смылся, пройдоха. – Знаешь что, – говорит он, – я его найду. Она молчит какое-то время, прежде чем осторожно спросить: зачем? Он досадливо морщится: – Я его найду и притащу к тебе. Ты убедишься, что он жив, и, возможно, тебе станет хоть немного легче... – Может, не надо? «А вдруг он... не жив...» – думает она. «Пусть только попробует сдохнуть», – думает он. – Пойми, – говорит он серьёзно и рассудительно, - если женщина плачет, мужчина должен что-то сделать. Открыть окно, подать платок, убить врага, найти капрала... – Сунуть в рыло, чтоб завалила хайло, – продолжает она перечисление. – Но, как я понял, у твоего дедули был другой протокол действий? – Он просто старенький был. Боялся, что сдачи получит. – Как звали твоего дедулю? – спрашивает он. – Не твоё дело, собака инквизиторская. Ещё одни раунд рыданий она сейчас просто не выдержит. – Я найду того пацана, – говорит он. – От сети на Футфоле, усилиями мадам Чорды, остались ошмётки, но на Янусе у меня кое-кто и кое-что есть. Заодно и проверим кое-кого... кое-где... – Не зря я не хотела говорить, – хнычет она. – Выходит, что я натравила Святой Ордос на ни в чём не повинного мальчика... – А ты здесь вообще ни при чём, – возражает он. – Святой Ордос в моём лице задолжал ему сигарету. И намерен её вернуть. – Ты его не поймаешь! Она встаёт. Надо пойти умыться. Он смотрит снизу вверх на голую зарёванную бабу и хулигански щурится: – На что спорим? Глядя на совершенно мальчишечье выражение морды, она опять вспоминает то слово, что ему не сказала. Но эта забава куда интереснее. – Если ты его поймаешь, я целые корабельные сутки буду ходить по мостику... – она задумывается. – В белом платьице, – подсказывает он. – Да! Коротеньком белом платьице с рукавами фонариком! И кружевных панталончиках! – Бантики? – Обязательно! – Сколько ты даёшь мне времени? – До отбытия с Футфола, – щедро предлагает она. Парнишка выжил в Коморре, он умеет шухериться. – А если ты его не найдёшь, ты... побреешься налысо! – У меня неправильная форма черепа. – Вот и хорошо. – Годится. Она ополаскивает лицо, думая, что надо добыть кружева. Настоящие розоватые кружева. На всякий случай.