Письмо

      В Институте Времени был очередной выходной. Впрочем, летом, во время отпусков, кроме Лены и скучающего Вертера там всё равно никого не бывает, и заняться Королёвой было нечем. В сотый раз сыграть в шахматы с роботом, и в сотый раз ему проиграть? Надоело. Вдруг, в голову Лены пришла странная, возможно даже глупая мысль: а что, если написать письмо маме? Не просто сообщение, а настоящее, чернилами на бумаге, как в древности. Достав лист и шариковую ручку, она уселась за стол. О чём написать? Эта женщина публично оскорбила её и отреклась от собственной дочери. И смешно было даже размышлять о том, за что и зачем она это сделала. За то, что дочь отказалась подчиняться её глупым, бессмысленным приказам? И всё же, Лена начала писать: «Привет, мам. Надеюсь, ты прочтёшь это письмо, а не выбросишь в мусоропровод сразу же, как увидишь, от кого оно. Знаешь, я ведь почти на тебя не злюсь почти не обижаюсь на тебя. Я даже продолжаю тебя любить, хотя, признаюсь честно, это больно…». Лена бросила ручку на стол, скрестила руки на груди и задумалась. Любовь… Странное дело, ей показалось, что любви к маме больше никакой и нет… Нет, может она и есть, но не в таком виде, в котором была раньше. Зато, похоже, была любовь другая. Девушка старательно прогоняла подобные мысли, но отрицать очевидное было бы глупо — она любит Ричарда. Причём эта любовь была больше платонической, некая романтическая дружба. Amitiè amoureuse, как сказали бы французы. «Древние греки выделяли семь видов любви, и один из них — сторге. Этот тип любви часто появлялся между двумя близкими друзьями. Главное в этой любви — забота и доверие», — вспомнила Лена. Забавно, ведь Темпест никогда не говорил с ней об отношениях. Казалось, что ему вообще нет ни дела, ни времени на это. Скорее всего, так оно и было. Рич никогда не относился к ней, как к студентке. Всегда как к другу. Как к равной. Королёва вспомнила, как он обнял её на Новый Год. По детски, неуверенно, будто боялся… переступить грань? Испортить? А этот танец в парке… Вынырнув из своих мыслей, Лена продолжила писать. «…Я хочу извиниться за то, что врала. Это было так глупо и по-детски. Надо было сразу сказать, куда я иду. Поставить ультиматум. Хотя, в таком случае я бы оказалась на улице ещё раньше». Мысли не шли. О чём ещё писать? О том, как ей тут хорошо? О Гоги, который достал её до белого каления со своими мушкетёрами, но при этом не даёт скучать? О Ричарде, которого мама теперь ненавидит? О Маше, о своей новой подруге, этой бойкой и уверенной в себе девушке? И главное, зачем? Для чего? Что от этого изменится? Мама вдруг осознает, что была неправа, и придёт с распростёртыми объятиями? Так Лене это было уже и не нужно. «Знаешь, мам, а я ведь нашла себе новую семью. Где меня принимают. Где из меня не пытаются ничего слепить. Где я занимаюсь своим любимым делом. Эта семья — сотрудники Института Времени». Пора с этим заканчивать… Детство кончилось. Это надо принять. Теперь она взрослая, самостоятельная, независимая девушка, которая сама способна распоряжаться своей судьбой. Лена со злостью скомкала лист бумаги и пошла на склад за спичками. Взяв всё, что ей нужно (и захватив с собой на всякий случай огнетушитель), она сожгла письмо на улице. «Сколько я уже сижу в Институте… Пора развеяться. Слетаю на Луну, там как раз сейчас футбольный матч какой-то. Не имею ни малейшего представления, кто с кем играет, но это и не важно…».