Оле-Лукойе

      Самое великолепное, худи он не снимал до последнего. Ни когда, оставив член Арсения, поглаживал смазанным пальцем чувствительный вход, уделив этому намного больше времени, чем было бы достаточно, просто чтобы насладиться реакцией и заставить сдавленно ругаться. Ни когда все-таки скользнул внутрь, совсем без усилий, настолько расслабил мышцы предшествующий массаж.       И когда Антон, вняв просьбе не торопиться, размеренно погружался на две фаланги и выходил, не делая попыток растягивать сильнее, позволяя напряжению уходить постепенно и естественно, оставляя приятное тепло, он тоже был в худи. Щедро смазанный палец с выступающими костяшками скользил с некоторым сопротивлением, но без дискомфорта, достаточно ритмично, чтобы постепенно позволить ощутить совершенно особенную, полузабытую, ни на что не похожую нарастающую негу. Он раз за разом проезжался по простате, которая становилась все чувствительнее, и Арсений, прежде из осторожности и для удобства сохранявший неподвижность, перестал сдерживаться. За явной бессмысленностью затеи, потому что Антон, который удивительно быстро сориентировался, принялся кружить большим пальцем по промежности, слегка надавливая.       — Поцелуешь? — начиная куда-то уплывать и надеясь отвлечься, спросил Арсений, отрывая Антона от зрелища раскинутых длинных ног и устроенной на подушке задницы.       — Но я же… — начал тот, подняв на него потемневший, пьяно-сосредоточенный взгляд. — Тебе не…       — Может, я тоже люблю чернику, — Арсений вздрогнул от особенно удачного движения внутри и потянул Антона за рукав. — С сегодняшнего дня.       На самом деле, он скептически относился к съедобным смазкам: те, что попадались ему, как на подбор оказывались приторными и липкими. Но эта, надо признать, была вполне ничего, резюмировал он, слизывая с припухших губ свежий ягодный вкус. Либо Антону повезло, либо, что вероятнее, тот провел сравнительный анализ, и значит, где-то среди его хлама заныканы менее удачные образцы.       — Я думаю, можешь добавить еще один, — проговорил Арсений между поцелуями, плавясь от коктейля ощущений и мыслей о том, чему они предшествуют.       Он взглянул в глаза Антону, и тот, будто загипнотизированный, послушался. И всматривался в его лицо в тот момент, когда горячие эластичные мышцы пропустили внутрь два прижатых друг к другу пальца, когда осознание открытости и растянутости заставило судорожно поджаться пальцы на ногах, а узел внизу живота вздрогнуть и затянуться туже. Арсений быстро облизал высушенные частым дыханием губы — Антон проследил за этим движением — и подался навстречу пальцам.       Те задели простату, и Антон, уловив этот момент, чуть согнул их, но Арсений не слишком внятно запротестовал.       — Что? — мгновенно остановившись, спросил Антон.       — Не переоценивай мою выдержку, — саднящие от поцелуев губы с трудом сложились в виноватую усмешку. — Я лучше дождусь тебя. Если не передумал.       — Абсолютно точно нет, — хрипло заверил Антон, продолжая движения пальцев. — Просто скажи, когда.       Поколебавшись между отсутствием дискомфорта и перспективой заполучить его как можно скорее, Арсений сделал предсказуемый выбор.       — Прямо сейчас, — выдохнул он, умилившись тому, как на мгновение расширились глаза Антона.       — Хорошо, — автоматически двинув пальцами еще пару раз, он осторожно извлек их и нежно провел по покрасневшему входу. — Минуту, я схожу за…       — Возьми в моей спортивной сумке, боковой карман, — попросил Арсений, убирая съехавшую подушку из-под бедер. — Лучше мои, у меня аллергия на латекс. И там же есть более серьезная смазка.       Антон спустил ноги на пол и покачал головой.       — И после этого ты что-то говоришь о моей предусмотрительности?       — С кем поведешься, — фыркнул Арсений и напомнил: — у тебя минута.       Антон вернулся спустя секунд семь, поднеся к глазам пачку презервативов из полиуретана.       — Почему не предупредил про аллергию? — неодобрительно проворчал он, бросив рядом с подушкой тюбик силиконовой смазки.       — К слову не пришлось, — отмахнулся Арсений, наблюдая, как он раскрывает упаковку. — Выключай свою гиперответственность за всех и вся, горе. Некоторые проблемы способны решиться и без твоего участия.       Антон достал из пачки один фольгированный квадратик и с сомнением глянул на Арсения.       — Способны-способны, — заверил тот, сел и протянул руку. — Давай помогу, у тебя пальцы в смазке. И Антон… — он помедлил, сбившись с мысли, когда тот стянул шорты, открывая взгляду тонкое светлое белье, не скрывающее полноценной эрекции.       — М?       — Я уважаю твои комплексы и твое личное пространство, — тряхнув головой, проговорил Арсений, — но ты вроде как собираешься меня трахнуть, поэтому рискну предложить. Просто на случай, если тебе станет жарко. Можешь выключить свет и снять свое худи. Если… тебе это подойдет.       Шастун изумленно дернул бровью.       — Спасибо за предложение, но это, наверное, было бы нечестно. Неплохо представлять, с кем ложишься в постель, — с жесткой насмешкой ухмыльнулся он.       — Я и так представляю, — досадливо возразил Арсений и собирался добавить еще что-то, но Антон одним движением стянул надетую на голое тело толстовку и бросил ее на комод.       Арсений скользнул взглядом по его торсу снизу вверх, наткнулся на отстраненное выражение лица.       — Мы можем отложить драматическую дискуссию на более удачное время? — невозмутимо поинтересовался он, разрывая упаковку презерватива. — Хочу тебя невероятно. Иди сюда.

***

      С подготовкой они все же немного схалтурили, но Арсений настолько этого хотел, а Антон был таким неторопливым, продвигаясь в его тело буквально по миллиметру, добавляя смазки и не делая резких движений, что уже спустя несколько минут первые осторожные фрикции не принесли боли. Хотя Арсений и ее бы пережил без проблем — если бы Антон это допустил.       Но Антон… черт. Антон смотрел ему в глаза, будто в самую душу, улавливая малейший отклик, тень ощущения и, Арсений очень надеялся, всю ту невыразимую нежность, которую он испытывал. Он надеялся, Антон успел ее застать, потому что вскоре, как только стало ясно, что можно двигаться смелее, им обоим стало не до нежности.       В роли принимающего у него было не так много опыта и еще меньше опыта положительного, но по какой-то причине он решил рискнуть. Потому что в Антоне, для которого все происходило впервые, все равно был уверен в разы больше, чем в любом из своих случайных партнеров. К тому же, это было не про физическую безопасность — Арсений был достаточно отбитым, чтобы рисковать своей задницей не только метафорически. Вопрос был в том, чтобы раскрыться, покориться другому человеку и при этом не чувствовать себя приниженным. Это чувство обычно настигало Арсения вне зависимости от того, насколько корректным был новый знакомый. Он был избирателен, и знакомство в горизонтальную плоскость переводил, только если человек оказывался не только привлекательным, но и предельно адекватным, в остальных случаях твердо и вежливо говоря «нет». Но это не гарантировало, что собственные тараканы не решат по-своему и не превратят близость в экзистенциальный кошмар. Ситуация осложнялась тем, что Арсений ни с кем не встречался дважды, даже если они сходились в темпераменте, предпочтениях и прочих мелочах, которые обеспечили им отличную ночь. Это было принципиальным моментом, который позволял… дистанцироваться. Не от гомосексуальности как таковой, а от эмоциональной вовлеченности. А Антон, как обычно, нарушал всю статистику. Вносил хаос в жизнь и менял мир до неузнаваемости. И так ему и надо, миру.       Арсений, обхватив его здоровой рукой за шею, притянул к себе, не целуя, но ловя тяжелое, горячее дыхание и подаваясь навстречу каждому толчку, сходя с ума от долгожданного контакта кожи к коже. Да, кое-где изуродованной шрамами: аккуратными операционными и неровными, прочертившими живот и бока как высохшие устья рек — но теплой, влажной от пота и родной. Арсений скользил пальцами по его спине, досадуя на мешающий ортез, чувствуя напряженные мышцы, что сокращались в такт толчкам, задыхался от ощущения предельной растянутости и волн удовольствия, распространяющихся по телу.       Отпустив шею Антона, он откинулся на постель, скрестил было ноги у него на пояснице, но те мешали двигаться, и Антон, без слов уловив его желание, подхватил его под колени, проникая под другим углом. Арсений подавился вздохом и издал протяжный стон. И дело было не только в головке довольно крупного члена, в такой позе раз за разом задевавшей простату. Арсений никогда бы не подумал, что собственная раскрытость может оказаться настолько ярким эротическим переживанием. Никогда прежде ему не удавалось достаточно расслабиться и довериться, чтобы анальный секс стал чем-то большим, чем дополнительная, приятная, но необязательная стимуляция. Происходящее же сейчас было чем-то совершенно новым — потому что это был Антон и потому что он вбивал его в постель с убийственной, душераздирающей методичностью, глядя при этом так, будто мокрый, задыхающийся, разметавшийся по смятым простыням Арсений — лучшее зрелище в его жизни.       Наверное, этот взгляд и заставлял Арсения чувствовать себя настолько правильно, разводя ноги и прогибаясь в пояснице, позволяя себе забыть обо всем на свете.       — Хочу перевернуться, — выдохнул он спустя несколько восхитительных минут и, противореча себе же, резко притянул Антона ближе, убирая с его лица влажную челку, смазанно целуя и наслаждаясь ощущением полного, абсолютного единения.       Тот издал невнятный, мучительно протяжный звук, провел раскрытой ладонью по его груди, задевая сосок, резко двинул бедрами, вырывая короткий стон, и вышел из него.       — Давай, — хрипло проговорил он, когда Арсений успел забыть о своем намерении.       Тот перекатился на живот, отпихнув подушку, и устроился в коленно-локтевой, упершись влажным лбом в скрещенные руки.       — А если у меня сердце слабое? — с насмешливым упреком прокомментировал Антон, положив руки на его бедра и медленно погружаясь внутрь горячего тела.       — Если ты настолько устал, можешь прилечь, я продолжу, — фыркнул Арсений, переждав бурю ощущений, сопровождавших нежное проникновение.       — Я хотел сказать, что ты потрясающе выглядишь, — объяснил Антон, и, уловив, какой эффект только что произвел, полностью вышел и вошел, медленно проталкивая головку внутрь, раздвигая узкие, почти сразу смыкающиеся мышцы, и снова вышел, повторив так несколько раз.       — Боже, что ты делаешь? — выдохнул Арсений, далеко не сразу совладав с голосом.       — Нет? — чуть притормозив, уточнил Антон.       — Да! — возмущенно простонал Арсений, подаваясь назад, принимая его полностью и вжимаясь ягодицами в пах. — Это… было… поощрение, а не замечание, — он блаженно прогнулся в пояснице, отдаваясь.       В этом не было отстраненности. Он не отворачивался от случайного человека, он доверял спину. И не только, если разобраться, но именно спина казалась наиболее интимной частью организма. Арсений подавался назад с каждым его движением, чувствуя крепкую хватку на своих бедрах и краем сознания изумляясь, как вышло так, что вместе с родственной душой он заполучил себе внимательного и выносливого любовника. Он бы безусловно принял Шастуна любым, но это было настоящим подарком.       В теле нарастали нега, внутренний зуд и дрожь, но чего-то не хватало, и Арсений интуитивно попытался найти более удачное положение. Уперся ладонями в постель, но это было не совсем то, что нужно. В идеале — стена, но до нее было далеко, так что он, оттолкнувшись, неловко выпрямился и тут же оказался подхвачен сильными руками, которые обняли его поперек груди. Антон, на короткое мгновение сбившись, тут же продолжил, покрывая поцелуями плечи и заднюю часть шеи. И — о да! — это был именно тот угол. Арсений вцепился в предплечье Антона, стараясь сохранять равновесие, и позволил томлению внутри толчок за толчком заполнять его тело, разрастаться, переполнять его, затуманивать разум.       Пожалуй, он был все же чересчур громким, но это было последним, о чем думали они оба. Арсений практически отключился от мира, чувствуя дрожь в бедрах и бешеный стук сердца в ушах, судорожно подаваясь навстречу, плавясь и сгорая.       — Скоро, — выдохнул Арсений. — Вообще-то, еще двадцать минут назад, но кто ж мне даст.       — Бедолага, — Антон облизал пересохшие губы. — Не сдерживайся. Как помочь? — он огладил напряженные мышцы живота и провел сомкнутыми пальцами от основания члена к головке. От этого движения Арсения скрутило, из легких вырвался стон.       — Так? — уточнил Антон срывающимся голосом, снова проведя по его члену.       — Да! Прямо вот так!       Его ответ не вполне походил на человеческую речь, но Антон его понял и продолжил резко двигать рукой, в том же темпе, в каком вбивался в его тело.       Арсений протяжно замычал, закусив губу и не чувствуя боли, пару раз дернулся ему навстречу, сбивая с ритма, — и тут копившаяся в его теле истома, наконец, выплеснулась через край. Накрывая с головой, омывая каждую клеточку, заставляя воздух в легких искриться, превращая бегущую по венам кровь в проводник острого, ни с чем не сравнимого удовольствия, застилая глаза цветными пятнами. Мышцы свело от напряжения, горло саднило от низкого, с надрывом, стона, бедра дрожали. Он осознал, что Антон все еще удерживает его в объятиях, как раз в тот момент, когда тот в последний раз толкнулся внутрь, задевая почти болезненно чувствительную простату. Арсений сжал мышцы и вместе с еще одним отголоском испытанного оргазма ощутил, как вздрагивает и изливается Антон внутри него.       Сдавленный протяжный звук коснулся его ушей, и Арсений постарался устоять на коленях на случай, если Антон с этим не справится. Но тот только прижался лбом к его влажной спине и оставил на коже поцелуй.       — В порядке?       Вместо ответа Арсений, не размыкая пересохших губ, издал невнятный звук — максимум, на что его хватило. Антон снова поцеловал его в плечо, осторожно вышел, и тот неловко, насколько позволяло непослушное, непривычно расслабленное тело, повалился на кровать.       — Значит, «так себе партнер для подобного времяпровождения»? — передразнил Арсений, когда смог говорить.       Антон устроился рядом с ним, подтянув к себе подушку, то ли чтобы не слишком тщательно скрыть шрамы, то ли просто так. Медленно выдохнул.       — Видел бы ты себя, — проговорил он наконец, и голос выдавал, насколько он ошеломлен. — Ты очень… отзывчивый. У меня не было выбора.       — Просто очень давно тебя хотел.       — То есть, разобравшись с твоим недотрахом, я больше не смогу рассчитывать… — со слабой насмешкой предположил Антон, повернув голову и разглядывая Арсения тепло и открыто.       — У меня не недотрах, дубина, — закатил глаза тот. — Я люблю тебя.       — И я тебя, — выдохнул Антон, будто признавая поражение.       Арсений провел кончиками пальцев по его плечу. До сознания впервые за последние полчаса добралась музыка — ремикс какой-то русской исполнительницы. Что-то про лютики и одуванчики, если он правильно расслышал за утихающим шумом в ушах. Где-то над головой раздался скрип — очевидно, все это время у них был пушистый наблюдатель. Спасибо, под руку не лезла, добродушно подумал он. За окном порывистый весенний ветер гулял между домами. Дыхание понемногу успокаивалось, тело казалось тяжелым и расслабленным.       — Если ты собираешься спать, я принесу полотенце, — тихо проговорил Антон, и Арсений понял, что в какой-то момент успел закрыть глаза.       Посмотрел на него, чуть сощурившись — влажные пряди волос в чудовищном беспорядке, яркие припухшие губы, поросль светлых волосков на груди, выступающие из-за сутулости ключицы и рельеф мышц, а ниже — стыдливо прикрытая, перепаханная ранами и заново собранная иглой и хирургическими нитками светлая, несколько лет не видевшая солнца кожа.       — Я собираюсь есть, — поправил Арсений, расслабленно улыбнулся и коснулся его колена своим. — Жрать хочу просто невероятно. Но пока не уверен, что меня удержат ноги.       — Преувеличиваешь?       — Ни разу, — заверил мужчина. — Дай мне две минуты.       Антон покачал головой, подумал — и подвинулся ближе, оказавшись плечом к плечу. Говорить не хотелось. В воздухе витал запах черники и разгоряченных тел, ремикс сменился чем-то ленивым, ненавязчиво-электронным. Полупрозрачный абстрактный видеоряд, транслируемый проектором на стену, гипнотизировал и умиротворял.       До кухни, как, впрочем, и до душа, они добрались только спустя два с половиной часа, проснувшись по чистой случайности.