Оле-Лукойе

Мы растворились в дыму и в лучах тёплого света. Знаешь, только мы с тобой увидим, как начинается лето. Космос на потолке — Балкон

      А назавтра было двадцатое марта. Откуда-то этот подлец знал, что у Арсения день рождения, и поздравил еще до того, как открыл глаза, — пробормотал несколько слов с сонной хрипотцой, пряча лицо от света нового дня.       Вчера во второй раз они уснули далеко за полночь, и обоим пробуждение далось нелегко: Антону из-за совиных биоритмов, а Арсению — поскольку тело давно отвыкло от такого обращения. Особо явного дискомфорта не наблюдалось, но руки и ноги отказывались слушаться, и ощущение было такое, словно за ночь сила земного тяготения увеличилась на пару десятков «жэ».       Арсений лениво попытался объяснить, что никогда не празднует этот день, но его прервала Марго. Она всегда поздравляла его с утра, когда у обоих было множество дел, на которые можно сослаться после немногословных и неловких пожеланий. Такой уж они были семьей. Вот и сегодня, несколько раз повторив «спасибо», Арсений посетовал, что еще не выпил кофе, и вдруг услышал хриплый возглас солидарности откуда-то из-под одеяла. Слишком низкий, чтобы даже с натяжкой сойти за девичий, но сестра если и услышала, никак не прокомментировала этот факт и, пообещав передать привет племяшке, попрощалась.       Сунув телефон под подушку, мужчина обернулся на Шастуна и с удивлением отметил, что тот не только открыл глаза, но и сел в кровати. Вид у него был встрепанный и несколько виноватый.       — Прости, не подумал, — он настороженно взглянул на Арсения и прочистил горло. — Я тебя подставил?       — Нет, — тот улыбнулся и с наслаждением почесал руку под ортезом. — Не думаю, что ей есть дело. В смысле, настолько, чтобы осуждать.       Антон непонимающе нахмурил брови, не уверенный, что стоит расспрашивать.       — Сестра, — объяснил Арсений, тронутый его деликатностью. — Мы… в нормальных отношениях, но не очень близки. Исторически сложилось.       — Враждовали? — заинтересовался Антон.       — Скорее каждый жил своей жизнью.       — А мы с моей чуть друг друга не убили, — неожиданно улыбнулся он. — Матушка задолбалась нас разнимать.       Арсений изумленно расхохотался.       — Зная твою изобретательность, это должны были быть эпичные битвы.       — Имей в виду, что это семейное, так что умножай на два, — довольно ухмыльнулся Антон, потом замолчал, чуть сощурился, внимательно изучая его, и наконец резюмировал совсем другим тоном: — Охренеть.       И посмотрел при этом так, что Арсению впервые за последние не самые скучные сутки стало неловко.       Это не было запоздалым сожалением, ни в коем случае, но Арсений банальнейшим образом был смущен тем, что сейчас, при свете дня, в памяти Антона проносились эпизоды их вчерашнего времяпровождения.       — Что? — спросил он, кашлянув.       Понадеялся, что необходимость сформулировать свои впечатления отвлечет Антона и тот перестанет вот так сверлить глазами.       — Охренеть, насколько же ты отбитый, — развил свою мысль Антон, и прозвучало это так восхищенно, что Арсений не стал спорить.       Если нравится, пусть считает отбитым. И заодно покровителем влюбленных. Арсению известна правда о том, кто из них главное чудовище.       — Спасибо, — добавил Антон, и тот взмолился, чтобы никакая часть лица не покраснела достаточно, чтобы выдать его чувства.       — За мою отбитость или за вчерашний вечер?       — За то, что поставил мозги на место.       Это было неожиданно.       — Какой любопытный постэффект.       Антон моргнул и вдруг расхохотался, сгорбившись и уткнувшись лицом в подушку.       — Напрашивается дурацкая шутка, — сообщил он глухо.       — Спорим, не переплюнешь мою?       — Жги, — Антон с любопытством взглянул на Арсения, неудобно вывернув шею.       — Ты воспользовался последним шансом трахнуть своего тридцатитрехлетнего препода. Потому что тридцатичетырехлетний — это уже совсем ни в какие ворота, — очень ровным, почти скучающим тоном озвучил тот свое наблюдение.       На этот раз Антон ржал минуты полторы.       — Дыши, пожалуйста. Если это у тебя нервное на фоне запоздалого осознания содеянного…       — Я просто подумал о том, как тебе удается устраивать чужие судьбы, при этом будучи не просто не романтичным, а циничным?       Пропустив мимо ушей очередное упоминание сверхъестественного, Арсений уточнил:       — Ты предпочел бы видеть меня более романтичным?       — А ты такое умеешь? — заинтересовался Антон. — Типа смог бы звать меня «сладкий», например?       Арсения перекосило.       — Так вот что ты понимаешь под романтикой?       — Ну а что, было бы постиронично, и Позов бы оценил, — довольно улыбнулся Антон, переполз ближе к его коленям и уложил на них голову. — Но вообще… — он помолчал и нехотя признался: — Думаю, я бы испугался романтической инициативы с твоей стороны. Потому что дурак и паникер. И замахнулся на отношения с мужиком, который, во-первых, мужик, а еще старше, умнее и уравновешеннее меня и явно заслуживает кого-то менее замороченного в качестве партнера. Заметь, для полноценной паники мне хватало только первого пункта, а если бы ты еще… ну черт его знает, организовал ужин при свечах и придумал мне ласковое прозвище… Сложно. Твое «Шастун» помогает не сбежать куда подальше.       — Что ж… — Арсений, несколько обескураженный и тронутый, погладил его по спутанным кудрям. — В любое время.       Он совсем не был уверен, что он тот, кто нужен Антону. Но, за неимением других вариантов, собирался стараться. И был уверен, что имеет шансы на успех. Потому что он был не только отбитым — он разбирался в людях, был немного беспринципным и, что самое страшное, неплохо мотивированным. Арсений провел по лбу Антона кончиками пальцев, потом потянулся за телефоном, глянул на время и страдальчески прикрыл глаза.       — Опоздаем, — нехотя сообщил он, массируя его затылок. — Еще немного — и не успеем выпить кофе.       — Успеем, — Антон зевнул, прикрыв рот ладонью, неудобно обнял мужчину одной рукой, потом издал гортанный стон и сполз с его коленей. — Иди в ванную. Я сделаю, моя очередь.

***

      Спустя сорок минут они вышли в холодное весеннее утро. Окна в квартире Антона выходили на юго-запад, и яркое солнце резануло по глазам только за подъездной дверью. Пронзительное настолько, что обоим потребовалась пара минут, чтобы привыкнуть и двигаться дальше. Арсений прикрыл глаза, чувствуя прохладный ветер на своем лице. Тот доносил запах влажной земли, последнего талого снега, остатков утреннего тумана и почему-то костра. В маленьком дворике почти не было людей, только вдалеке папаша с ребенком что-то обсуждали по пути в детский сад. Шумели ветви деревьев, шурша шинами, подъехала машина…       — Привет, мальчики, — раздался за их спинами женский голос, сразу за щелчком кодового замка.       — Тся! — согласилась с матерью Вера, устроившаяся на ее руках.       — Тоша, — автоматически поправила та, перехватывая дочку удобнее.       Сощурившись, Арсений глянул на соседку и улыбнулся. На полудетском, решительном и веселом лице не отразилось ни капли удивления тем фактом, что она снова увидела их вместе. Маша либо патологически не интересовалась, кому периодически поручает своего ребенка, либо очень хорошо все понимала и была не против.       — Привет, — отозвался Антон, все еще сонный и душераздирающе красивый на фоне утреннего солнца. — За тобой, что ли?       Соседка смущенно улыбнулась, глянув на ожидающую машину, и кивнула. Из синего «фольксвагена» вышел коротко стриженный мужчина примерно возраста Арсения, приветливо помахал рукой и обошел авто, чтобы открыть дверь перед спускающейся навстречу Машей. На заднем сиденье было закреплено новенькое детское кресло.       — Я знаю, что ты скажешь, — повернув голову к Антону, проговорил Арсений, когда малышку благополучно усадили в кресло, а ее мать устроилась рядом.       — А ты ответишь, что ни при чем и это просто весна, — кивнул тот. — Ладно уж. Хочешь изображать непричастность — на здоровье, — он проводил задумчивым взглядом медленно отъезжающий «фольксваген», и они, не сговариваясь, двинулись к трамвайной остановке мимо детской площадки и разномастных гаражей. — Ты совсем не празднуешь день рождения?       Арсений помедлил, не зная, как объяснить. Он не испытывал негатива по отношению к этому дню, скорее… накатывала меланхолия, которая слабо сочеталась с чрезмерным весельем. Его постоянные девушки никогда не интересовались его мнением по этому поводу, устраивая вечеринки, а когда он был один, просто не заморачивался, максимум — приносил на работу тортик. Те, кто знал, — звонили поздравить. И это было ровно столько внимания, чтобы было комфортно. А все, что сверх, воспринималось как утомительная повинность.       — Просто не люблю шум по этому поводу, — наконец ответил он.

***

      Антон пообещал не поднимать шума, а потом, после второй пары, когда они устроились в буфете, предложил хотя бы показать красивое место.       «Красивым местом» оказался не очередной промышленный объект, а полное отсутствие таковых на несколько километров вокруг. Зато там их ждали полноводная река метров в сорок шириной, сосновый лес, со стороны которого холодный ветер доносил свежий и тревожный запах хвои, и закат над полем за рекой, способный разбить сердце.       Спустившись из кабины ЗИЛа, Арсений, в другое время вполне равнодушный к красотам природы, несколько минут просто молчал, вдыхая и выдыхая. Место было совершенно безлюдным, и от ощущения первобытного простора захватывало дух.       — Мы действительно в двадцати минутах от Литцска? — почему-то шепотом спросил он, когда Антон, переставивший пусси-ваген кузовом против направления ветра, подошел к нему со спины и накинул на плечи знакомую куртку — ту, в которой Арсений катался на снегоходе, а позже еще не раз посещал сомнительные и потрясающие локации.       — Летом здесь довольно оживленно, — ответил тот, вставая рядом и тоже глядя на коснувшееся горизонта солнце, яркое, цвета расплавленного золота, и странные сизо-лиловые облака. — Но пока еще холодно. И вторник.       Арсений с трудом оторвался от заката и повернул к нему голову. Отросшие кудряшки трепал ветер, воротник куртки был застегнут под горло, на лице — печаль и умиротворение. Впрочем, стоило Антону поймать на себе взгляд, печаль превратилась в добрую насмешку.       — Я хотел затащить тебя на Андерсена, — признался он, поправляя куртку на плечах Арсения. — Но ты с утра так горячо заявил, что не любишь ничего отмечать… Так что ни Андерсена тебе, ни даже домашнего ужина. Но есть термос и бутерброды. И торт. Очень маленький. И подарок.       — За которым еще придется побегать?       — Только до кузова, — улыбнулся Антон. — Но если тебе хочется, могу сесть за руль.       — Нет уж. В отношениях с тобой я научился ценить редкие моменты покоя.       — Не делай вид, что тебе не нравится.       А потом они провожали закат на капоте ЗИЛа, спрятавшись от ветра под капюшонами, обхватив походные жестяные кружки с ягодным чаем зябнущими пальцами. Молчали. Дышали. В голове было блаженно пусто, вокруг было ошеломительно много воздуха, и ощущение уединения казалось абсолютным. Это было почти так же интимно, как секс. Без суеты, без неотложных дел, без темы для дискуссии, только вдвоем — и все равно комфортно.       И Арсений подумал, как много это значит для Антона, который обычно делал все, чтобы не оставаться в тишине и наедине с собой. Он надеялся, что не просто заменяет тому его бурную деятельность, а хотя бы немного помогает ликвидировать причину, заставлявшую забивать свои дни чем придется, лишь бы не оставить времени на рефлексию.       Но даже если это было не так — Арсений был готов его отвлекать, пока это помогает. И стараться ничего не испортить. Впрочем, с Антоном у него действительно были шансы не облажаться: тот был довольно рациональным и расположенным к диалогу, прислушивался, но не слепо. Он был самостоятельным и не ждал, что его кто-то станет спасать. Не цеплялся за Арсения. Просто предлагал быть рядом.       Наверное, это был тот самый паритет, о котором тот рассуждал когда-то давно, кажется, в прошлой жизни. Кто знал, что все обернется именно так?       — Знаешь, что сегодня Поз сказал? — подал голос Антон, потянувшись за термосом и доливая чай в обе кружки. — Тебе он вряд ли повторит, постесняется.       — Страшно представить. И что же?       — Что вселенная выиграет, если мы взаимно друг друга нейтрализуем, — ответил Антон с улыбкой.       — Это нас вроде как благословили?       — Нас давно благословили, — фыркнул Антон, заметил, как брови Арсения поползли вверх и рассмеялся. — По крайней мере, Поз. Он просто не лезет, потому что это не его дело. Ну, почти не лезет. Сегодня вот высказался.       — В связи с чем? — подозрительно прищурился Арсений.       — Думаешь, я держу его в курсе подробностей нашей сексуальной жизни? — Антон чуть смутился. — Мы просто собирались завалиться на Андерсена вместе. Но я сказал, что планы поменялись, и он поехал туда вместе с Катей.       — Сказал бы. Я совершенно не против Андерсена.       — Мне так не показалось, — пожал плечами Антон и был, в общем-то, прав. — Им и без нас хорошо.       Арсений отпил ароматный, уже едва теплый чай. Подумал, что без Позова этот вечер выдался как минимум блаженно спокойным.       — Спасибо, — не стал кокетничать он, помедлил и добавил: — Ты говорил, что есть бутерброды?       — И шашл из курицы, — кивнул Антон. — И еще… разное. И торт.       — Маленький, — скептически повторил его слова Арсений, наблюдая, как он спрыгивает с капота.       — Скажем так, в него не поместится нужное количество свечек, придется обойтись одной.       — Это все еще не свидетельствует о компактности торта, только о моем преклонном возрасте.       — Я все равно развалюсь быстрее тебя, — пожал плечами Антон, подумал и смущенно добавил: — Не то чтобы я был единственным ориентиром, конечно…       До Арсения не сразу дошло. Он говорил так, будто был уверен, что у них двоих будет время развалиться вместе. И из-за этой нечаянной оговорки сердце забилось чаще, разнося по озябшему телу тепло.       — Вот и увидим, — улыбнулся он, спрыгивая на землю.       И прежде, чем Антон успел добраться до кузова, прижал его к двери кабины и поцеловал в обветренные, податливо раскрывшиеся навстречу губы.       Лицо пекло от ветра, голова кружилась из-за непривычного обилия кислорода, и Арсений обнимал за широкие плечи самого странного и самого нужного человека на этой грешной планете. За спиной которого желтела нелепая машина сомнительного происхождения, и в ее огромном кузове их ждал походный ужин и лежал фирменный пакет спортивного магазина со скальными туфлями и еще кое-какой экипировкой, которая в сумме тянула на его преподавательскую зарплату. И они, конечно, об этом еще поговорят, как и о том, кто будет платить за квартиру, когда Арсений окончательно переберется в уютную хрущевскую двушку. И он прекрасно знал, какие аргументы приведет Антон и как будет возмущаться он сам. И был уверен, что они найдут компромисс. И еще знал, что он сам подарит Антону ровно через месяц.