Оле-Лукойе

      Выходя из ванной, где он провел почти двадцать минут, решив на всякий случай подойти к подготовке обстоятельно, Арсений поймал себя на робости. Он не сомневался, нет, просто его предвкушение было несколько более тревожным, чем он привык. «Несколько более» — это до непослушных рук и нетвердых шагов, будто он перебрал с алкоголем. Поэтому он не рискнул окликнуть Антона, который втыкал в телефон, устроившись на кухонном стуле с ногами — не был уверен, что голос не дрогнет. «Просто смешно», — подумал он, и губы сами растянулись в нервной улыбке.       Антон, краем глаза уловивший движение в коридоре, перевел на него взгляд, зачем-то осмотрел с ног до головы и легко поднялся навстречу. Сунул телефон в карман шортов, приблизился и коротко поцеловал в висок, проведя пальцами по влажным от попавшей на них воды волосам.       — Мне нужно вымыть руки, — произнес он совсем буднично, обходя Арсения, который прикрыл глаза и слушал отголоски сердцебиения в ушах. — Через две минуты подойду.       Ответный смешок получился добродушным, а вовсе не истеричным, как тот опасался. Руки он собрался мыть, надо же!       — Ты меня убиваешь, Шастун, — поделился Арсений, провел рукой между его лопатками и, не дожидаясь вопросов, направился в спальню.       Там присел на корточки около дивана, чтобы нащупать выключатель от торшера со странным медным абажуром, напоминающим первую работу начинающего сварщика, потом выключил верхний свет. Маломощная светодиодная лампочка наполнила комнату тусклым теплым светом, создавая что-то вроде интимного полумрака. Не то чтобы Арсений в этом нуждался… Опыт подсказывал, что рядом с Антоном окружающая обстановка перестает иметь значение, но тому, возможно, будет комфортнее.       Он провел рукой по волосам, неосознанно копируя жест Шастуна, медленно вдохнул и выдохнул, усилием воли расслабляя шею и плечи. Это было не только нервное: лишенные привычной нагрузки в течение последних недель мышцы протестовали против позы, в которой он пытался привести себя в порядок, вооружившись бритвой. Левой рукой, ага, потому что правая еще не вернула прежнюю подвижность. Никогда прежде он не казался себе настолько нелепым. Однако это не угнетало, а только порождало нервную веселость. Возможно даже, чуть позже он поделится ею с Антоном.       Тот наверняка посмеется вместе с ним, когда лишится причин для предельной сосредоточенности и собранности. Боги, он ведь действительно пошел мыть руки. С мылом, потому что иначе воспользовался бы кухонной мойкой. По телу прокатилась слабая волна возбуждения, разбившись на теплые брызги внизу живота. И наверняка Антон предварительно снимет кольца, оставив их под зеркалом, рядом с цветочным горшком, подумал Арсений, остановив невидящий взгляд на разномастном содержимом самодельной полки.       Потом моргнул, заставляя зрение сфокусироваться. Три длинные и широкие книжные полки на мощных креплениях, способных безропотно выдерживать кошачьи приземления, были заставлены далеко не только стопками книг. Там устроились кактусы и суккуленты, пленочный фотоаппарат, катушка сиреневых ниток, странная деревянная статуэтка, лампа «летучая мышь», пузатая банка зеленого стекла, заполненная камнями, гигантский кузнечик из неприятно подрагивающего силикона, скрученные в рулон бумаги — плакаты или афиши, полупустая банка пчелиного воска, ловец снов с перьями, немного пожеванными Тасей, блокноты, одеколон, которым Антон никогда не пользовался, респиратор, крошечная, будто кукольная этажерка для мелочей, корзинка, заполненная старыми ключами, несколько тюбиков клея «Момент»… Арсений обернулся на тихий скрип дверного косяка, на который оперся Антон.       — Хорошо, что это не ты ко мне переезжаешь. Слишком много приданого, — хмыкнул он, отводя взгляд.       — Да ладно. — Антон прошел в комнату, автоматически закрыл приоткрытый шкаф-купе и потянулся к книжной полке. — Половина вещей хозяйские, еще часть можно сплавить. Беда в том, что я заново обрасту хламом, оглянуться не успеешь. И далеко не факт, что он будет таким же безобидным. Смотри, что еще есть, — добавил он, и щелкнул переключателем на незаметном в общем хаосе прозрачном пластиковом блоке с батарейками.       Тут же зажглась невидимая прежде гирлянда — тонкая серебристая проволока с крошечными светодиодами теплого света. Будто светлячки облюбовали заполненную разномастным скарбом полку, устроились между корешков книг, шкатулками и стеклянными банками. И при всем своем демонстративно скептическом отношении к подобной иллюминации, Арсений на секунду засмотрелся.       — А следом за тобой и хламом появятся гирлянды и рассада, — тихо проговорил он, наконец оборачиваясь к Антону.       Тот так и не сменил тонкое серое худи, в котором готовил, как будто оно могло защитить его от посягательств. А возможно, Арсений просто додумывал.       — Гирлянды вряд ли, — пожал плечами Антон, переводя на него взгляд. — Теперь мне, наверное, было бы лень заморачиваться. А когда переехал… В пустой квартире бывает довольно неуютно, особенно если только-только и с большим трудом перестал бояться темноты. Преодоление себя — это, конечно, здорово, но иногда есть вариант проще. И атмосфернее. — Он поморщился с веселым недовольством, коротко поцеловал Арсения в плечо и прошел вглубь комнаты.       На ходу достал телефон, отключил звук и бросил его рядом с подушкой. Потом опустился на диван и посмотрел на Арсения, близоруко сощурившись.       — Иди сюда и расскажи, что тебе нравится, — попросил он.       Прозвучало это не как попытка соблазнения, а скорее как запрос на техническое задание, но Арсения все равно пробрало до мурашек.       — Мне нравишься ты, — ответил он, прошел по небольшому квадратному ковру с психоделическим узором и остановился рядом с Антоном.       — А конкретнее?       — То есть, чтобы что-то получить от тебя, мне придется попросить? — выгнул бровь Арсений. — Как изощренно.       — Возможно, однажды я так и сделаю, — коротко улыбнулся Антон. — Но сегодня могу положиться на интуицию. Хорошо? Иди сюда, — он приглашающе протянул руку — кольца и правда оставил где-то по дороге — и добавил: — Но это не значит, что я откажусь от подсказок. Например, можешь отвесить мне оплеуху.       — То есть тебе все-таки нравится что-то странное в постели, — удовлетворенно резюмировал Арсений, снимая очки. — Так и знал.       Он шагнул ближе, собираясь опуститься рядом, но Антон поймал его в свои объятия и притянул к себе, обхватив руками за поясницу.       — Мне нравится кто-то странный, — вернул тот подкол.       Арсений тепло улыбнулся, выдохнул и заметил, стараясь звучать невозмутимо:       — Ну, я не сомневаюсь в твоих способностях, а значит, обратную связь ты услышишь. Не обещаю, что она будет внятной, но общее настроение, думаю, можно уловить.       Антону потребовалось несколько секунд, чтобы осознать подтекст.       — Постарайся все же держать себя в руках, — наконец ответил он деланно неодобрительно. — Это хрущевка. Здесь тонкие стены.       — В соседях за тонкими стенами определенно есть своя романтика, — фыркнул Арсений. — Как будто мне снова двадцать.       Антон прикусил щеку, подавив улыбку, потом потянулся за телефоном. Открыл какое-то приложение, дождался, пока на стене появится изображение с портативного проектора, спрятанного среди прочего хлама на полке, и зазвучит негромкая ненавязчивая музыка, потом бросил телефон на дальний край кровати.       — Предусмотрительно, — заметил Арсений.       — Зачем-то же я его тогда купил, — пожал плечами Антон.       Потом устроил руки на его бедрах и осторожно уткнулся носом в район солнечного сплетения. Арсений положил ладонь на его макушку, пропустил локоны через пальцы, огладил горячее ухо. Почему-то они то и дело оказывались в такой позиции: Антон будто специально занимал место ниже его, иногда усаживаясь прямо на пол, и постоянно подставлял голову. Или это Арсений вечно тянул руки к его шевелюре?       Он мало что знал о языке тела, но интуитивно угадывал в этих повадках стремление передать контроль. Очевидно, подсознательно Антону осточертела ответственность, которую он в себе развил. И все же то, что он собирался делать сейчас… Было ярчайшим проявлением тяги к контролю, порожденной неуверенностью. Это было забавно, трогательно, немного грустно, и очень по-шастуновски.       — Мне нравится, как ты пахнешь, — пробормотал Антон, проводя носом по его животу и сминая ткань.       А еще это было чертовски возбуждающе. Смахивало на эротическую фантазию или ролевую игру — красивый, горячий парень, сосредоточенный исключительно на его удовольствии. С той лишь разницей, что это был не абстрактный привлекательный парень — а Шастун. Если Шастуна понимание, что это все еще тот Арсений, которого он знал полтора с лишним года, по его собственному признанию, стопорило, то для того осознание, кто перед ним, парадоксальным образом снимало разом многие вопросы и тревоги.       Антон положил ладони на его тазовые косточки, подцепил край футболки, понял, что помочь Арсений не догадается, и одним движением поднялся на ноги, оказавшись вплотную к нему. Тот попытался отступить назад, но был удержан рукой под спину. Антон не захотел отстраняться из совершенно ребяческого упрямства, а потому избавлял Арсения от футболки не слишком изящно. Зато, лишившись одежды, тот тут же оказался в его объятиях — неоспоримое преимущество неловкой возни.       Медленным широким движением Антон прошелся по его груди, и Арсению до дрожи в пальцах захотелось повторить этот маневр. Стянуть эту дурацкую толстовку и прижаться кожа к коже. Но вместо этого он просто подставил губы для поцелуя, приподняв подбородок, и позволил себе сделать его именно таким долгим, влажным и глубоким, как требовали душа и, что важнее, тело.       Антон гладил его кожу, казалось, даже с закрытыми в поцелуе глазами умудряясь находить свои любимые родинки. Арсения никто и никогда не касался с такой нежностью и трепетом, а сам он в жизни не подозревал, что в этом нуждается, что способен на такой отклик. Откуда об этом узнал Антон — оставалось загадкой. Как и то, как ему удавалось сочетать неуверенность и смущение с исключительно точными, правильными действиями без капли неловкости. Принцип «делаешь — делай хорошо» оказался сильнее его заморочек, но это не значило, что Арсению можно забыть обещание следить за своими руками.       А хотелось, очень хотелось. Хотелось ответить нежностью на нежность, помочь ощутить хотя бы часть испытываемого им, быть еще ближе, еще теснее, еще… Арсений сжал в кулаках ткань толстовки, прижимаясь, стараясь добиться максимальной и все равно недостаточной площади соприкосновения, больше не опасаясь, что твердеющий член смутит Антона, досадуя, что это все, что ему доступно. Тот издал сдавленный звук и оторвался от его губ, расфокусированно скользнул по ним взглядом, снова коротко чмокнул в губы, заставляя выдохнуть от неожиданности. Провел кончиками пальцев по волосам, задев уши, спустился на шею, и Арсений непроизвольно вздрогнул, как от щекотки — настолько чувствительной стала кожа.       — М? — хрипло отозвался Антон, очевидно, испытывая трудности с формулировками.       — В порядке.       Арсений точно не был в порядке. Он был предельно возбужден, не столько физически, хотя и это тоже. Но то, насколько он был эмоционально взвинчен, заставляло ощущать прикосновения к шее и ушам с интенсивностью электрических разрядов. А также к ключицам и ребрам, как выяснил он спустя секунду, когда ласковые руки медленно спустились по его телу.       Относительная сдержанность Антона давала обратный эффект — вместо того, чтобы подстроиться под него, Арсений сходил с ума. Пока тот был чувственным и неторопливым, его буквально потряхивало, и это не задевало самолюбия. По крайней мере, не так, как могло бы с посторонним человеком, если бы вдруг Арсений смог настолько расслабиться рядом с новым знакомым. И он не знал, чего ему хочется больше: чтобы Антон продолжал методично лишать его остатков самообладания или отпустил себя.       Пожалуй, хотелось всего и сразу: беспорядочно целовать, лихорадочно прикасаться, словно это все для него впервые, словно он боится, что Антон сейчас исчезнет. Хотя, учитывая его методичность, стоило опасаться только того, что интенсивности переживаний не выдержит сам Арсений. Он подумал, что следует дать Антону двигаться в своем темпе, и еще подумал, что для него самого это будет мучительно.       — Хочешь лечь? — почти в самое ухо спросил Антон, покрывая короткими поцелуями его шею и плечи, и он осознал, что вцепился в его предплечье, затрудняясь держать равновесие самостоятельно.       Хрипло рассмеявшись, Арсений кивнул, потом, с сожалением отстранившись, попятился, сел на край постели и продвинулся чуть дальше, потянув за собой Антона. Встрепанного, с потемневшим взглядом и зацелованными губами.       — Шастун? — позвал он, откидываясь на блаженно прохладную простынь.       — Что такое? — тот замер и предпринял трогательную попытку сосредоточиться, стоя коленями на мягком диване.       — Ты самый прекрасный человек из всех, кого я встречал, — серьезно поделился Арсений, следя за ним из-под ресниц.       — Даже не знаю, насколько этично пользоваться измененным состоянием твоего сознания, которое допустило такой вывод, — с теплой насмешкой прокомментировал тот, тем не менее подаваясь ближе.       — Придурок, — закатил глаза Арсений и вздрогнул, когда Антон устроился над ним и, склонившись, коснулся губами ключицы. — Какой же ты придурок, Шастун!       — Вот это уже ближе к правде. А то прекрасный, прекрасный…       — Одно другого не отменяет, — в промежутке между двумя тяжелыми вздохами бросил Арсений и прикусил губу, когда ладонь Антона поднялась вверх по внутренней части бедра, под край шортов.       Дразнящее прикосновение оборвалось ровно за секунду до того, как сорвало с его губ стон, и неизвестно, что было невыносимее. По спине пробежали мурашки от неведомого ранее сочетания ощущений: абсолютного доверия к другому человеку и почти животного желания.       Не зная, куда деть руки, Арсений запустил пальцы в его волосы, с трудом контролируя себя, чтобы не тянуть слишком сильно. Антон не то специально доводил его до крайней степени возбуждения, не то растягивал процесс в попытке справиться с нерешительностью, и Арсений как раз собрался попросить держать его в курсе своих душевных метаний, но тут вместо очередного поцелуя тот широким движением лизнул его сосок, тут же задевая большим пальцем, и вместо слов поддержки из уст Арсения вырвался тихий всхлип. Наверное, стоило оценить реакцию Шастуна, но тот повторил действие со вторым соском, и Арсений решил, что этот негодяй сам как-нибудь разберется со своей тонкой душевной организацией, раз уж не останавливается. Тем более что следом Антон, поймав его взгляд, подцепил край его шортов и стянул их к коленям.       Арсений избавился от них в несколько неловких движений ногами, сбросил на пол и посмотрел на Антона, приподнявшись на локтях. Его хотелось до кругов перед глазами и отброшенных приличий, а этот засранец только рукава худи подтянул к локтям, чтобы не мешались. Мучительное напоминание об обещании, которое дал Арсений. Иначе — батарея. Или все-таки кляп? Кроме этого в голове крутились дурные мысли об инопланетянах и шутливые угрозы, которые, будучи озвученными, рисковали прозвучать как мольба. А еще Антону удивительно шел румянец, которым тот покрылся.       — Ты как? — выдохнул Арсений на всякий случай, не уверенный, это Шастун завтыкал или для него самого время тянулось невыносимо медленно.       — Ага, — кивнул тот, моргнул и сфокусировался на его лице. — А ты?       — Усиленно напоминаю себе, что это твой первый раз с мужиком и я не должен торопить, — полушутливо заметил Арсений.       А про себя неожиданно срастил, что если Антон всегда настолько ответственно подходил к прелюдии, то его дамам действительно повезло. Вот только Арсений был устроен намного проще — чтобы прийти в соответствующее настроение, ему было достаточно пары минут.       — Если ты хочешь меня поторопить, то это можно сделать словами через рот, — недоуменно нахмурился Антон, и это выражение потрясающим образом сочеталось с гнездом на голове и красными щеками. — Спасибо, конечно, за уважение и понимание, но мы вроде бы не за этим здесь собрались, — от возмущения Арсений не нашелся, что ответить, когда эта язва добила его: — Трусы снимай.       — У меня перелом, — почему-то возразил он первое, что пришло в голову, вместо того, чтобы с радостью и облегчением повиноваться.       Антон взглянул на его ортез, почти не мешающий подвижности пальцев, которые несколько минут назад и привели его волосы в безнадежный беспорядок, прикусил губу, чтобы скрыть улыбку, и завел руки ему за спину, подцепляя резинку боксеров. Заставляя Арсения гадать, это он идиот или их короткий диалог помог Антону справиться с собой.       Член ударился о живот, когда тот освободил его от белья. Антон задержал на нем взгляд, отправляя боксеры к шортам, на пол, потом подался ближе. Арсений думал, для поцелуя, но, оказавшись рядом, тот сунул руку под подушку и извлек оттуда розово-фиолетовый тюбик.       — То есть ты сюда не только проектор заходил подключить, — фыркнул мужчина, легко проведя по его спине и наблюдая, как Антон выдавливает на пальцы густой гель.       — И это только вершина айсберга, — в тон ему подтвердил тот, щелкнув крышкой и поцеловав его в висок. — Ты даже представить себе не можешь масштабы подготовки.       Арсений хотел ответить что-то остроумное и обязательно бы так и сделал, но Антон счел, что смазка не такая уж и холодная, растер ее между пальцами и обхватил ими член. Мужчина резко втянул воздух, ощущая неприторный аромат черники, едва не заскулив от долгожданного прикосновения. Антон несколько раз провел сомкнутой рукой вверх-вниз, уделил внимание головке, а потом вдруг издал тихий смешок. Арсений, слегка поплывший от его простых действий, повернул голову и с трудом сфокусировался на его сосредоточенном лице.       — Что такое? — низко и хрипло поинтересовался он, всматриваясь в такие любимые черты.       — Потом опять скажешь, что я тебя не поцеловал толком, — ответил тот, улыбаясь тепло и немного смущенно, автоматически продолжая неторопливые движения кистью и этим сводя Арсения с ума. — Так что лучше нам сделать это сейчас.       — Что ты… — начал тот, но Антон накрыл его губы своими, терзая их страстно и как будто отчаянно, скользя своим языком по его, проходясь по кромке зубов и бережно прикусывая.       С почти испугавшим Арсения энтузиазмом, и, если бы не это его подозрительное поведение, влажный глубокий поцелуй в сочетании с размеренными движениями рукой, пожалуй, заставили бы его кончить. Но Антон отстранился, облизнув губы, и ровно в этот момент до Арсения дошло. Он покосился на брошенный на кровать тюбик. Незнакомая марка, но в целом, догадаться не сложно.       — Съедобная? — он перевел взгляд на Антона.       — Да, — невозмутимо ответил тот, смещаясь ниже по его телу и оставляя на коже легкие поцелуи.       — Это же для…       — Ты против?       — А ты уверен?       Антон перевел взгляд на член в своей руке, большим пальцем обвел головку, заставляя Арсения, который все еще ожидал ответа, задержать дыхание и прикусить губу.       — Думаю, я справлюсь.       — Вопрос был не об этом, чудовище, — буквально простонал Арсений, потому что вторая ладонь спустилась ниже и осторожно обхватила мошонку.       — Переживаешь, что я буду шокирован? — фыркнул Антон.       — Вообще-то да.       — Спасибо, — искренне проговорил он, склонил голову и коснулся губами его напряженного бедра. — Но я не буду шокирован. Я люблю чернику и люблю тебя.       После этого феерического заявления Антон прошелся цепочкой сухих поцелуев от его тазовой косточки к лобку, коснулся губами основания члена, одновременно с этим провел сцепленными пальцами вверх и вниз. Потом обхватил ладонью мошонку и прижал член к животу, проведя языком от тонкой кожицы, которую ласкал рукой, до самой головки. Арсений, наблюдавший за его действиями, не в силах моргнуть, судорожно провел рукой по постели и, наткнувшись на отброшенную подушку, с силой сжал ее уголок в кулаке.       Антон проследил за его реакцией с тем отстраненным выражением, которое обычно выдавало, что ему не по себе, но вопреки сомнениям, неторопливо направил ствол себе в рот. Руки его при этом не подрагивали, движения были собранными, но Арсений все равно почти попросил его остановиться. Но не успел.       Антон обхватил головку губами и провел по ней языком так, будто действительно страстно любил чернику. А потом, абстрагировавшись от прочих подробностей в борьбе с предрассудками и неуверенностью, видимо, забыл, насколько чувствительной бывает возбужденная плоть. Арсений едва удержал себя на месте, издав короткий, но крайне эмоциональный звук, заставивший порадоваться предусмотрительно включенной музыке.       — Боже, Антон, — с трудом совладав с голосом, выдохнул он, вцепившись в чужое плечо травмированной рукой.       — Прости, — сухо отозвался тот, и в теплом свете торшера могло показаться, что его скулы порозовели сильнее и к ним добавились уши.       — Все в порядке, — возразил Арсений, поймав его взгляд. — Продолжай, если… если хочешь, просто чуть легче. Но тебе не обязательно.       Упрямство, отразившееся на пылающем лице, было более чем красноречивым. Кажется, Антона всерьез оскорблял тот факт, что что-то может не удаться ему с первой попытки. Арсений не знал, считать ли удачей то, что он оказался в эпицентре борьбы Шастуна с его тараканами, но потом тот снова обхватил его член губами, пропустил его глубже, примерно наполовину, сомкнув губы плотнее, подался назад, и любые сомнения отпали.       Антон буквально за несколько движений приноровился к своему занятию и нашел комфортный ритм, который показался почти идеальным и, главное, ровным, будто под метроном. Вернее, главным было даже не это — любая техника теряла значение перед визуальной составляющей. Освоившись, Антон добавил движение руки, и то, как знакомые длинные пальцы обхватывали член, слегка поворачиваясь по спирали, как тот исчезал во рту, грозило добить Арсения качественно и бесповоротно. «Вот ведь невыносимый мальчишка, добился-таки своего», — подумал он со смесью восхищения и насмешки, позволяя себе расслабиться настолько, чтобы ощутить теплое напряжение внизу живота, но не до такой степени, чтобы полностью потерять контроль — пока нет.       Определенно, первый минет, который сделал он сам, проигрывал по многим пунктам. Не на это ли намекал Антон, говоря о своей подготовке? И какие, в таком случае, источники он штудировал? Или крайне достойные, или все дело в его таланте справляться с непривычной деятельностью в разы лучше простых смертных.       Его дыхание стало чаще и поверхностнее, и Антон, не прерываясь, потянул его ногу свободной рукой, заставляя сдвинуть и согнуть в колене, давая лучший доступ. Это простое движение прошило Арсения такой волной возбуждения, что он не удержал тихого стона. Разумеется, Антон просил его развести ноги без намека на что-то, только затем, чтобы удобнее ласкать промежность, и это было прекрасно. Но одна только мысль о возможности…       Антон, продолжая движения головой и рукой, поднял на него глаза, заставив задержать дыхание, но из-за мешающей челки снова отвел их. Арсений непослушными пальцами потянулся убрать волосы с его лба, но как раз в эту секунду Антон осторожно помассировал местечко между мошонкой и анусом, и рука так и замерла в воздухе, а Арсений зажмурился.       — А… костяшками можешь? — не слишком внятно спросил он, но Антон понял.       — М? — уточнил тот через секунду, выполнив просьбу.       — Да, так, — благодарно выдохнул Арсений, собрался с силами и, периодически сладко вздрагивая, все же помог с челкой. — Можно даже сильнее, — последний слог он протянул на грани стона, потому что Антон последовал совету моментально.       Арсений откинулся назад, плавясь от этого размеренного массажа едва ли не сильнее, чем от ощущения горячих губ, ласкающих его член. Почти незаметно для себя он отвел в сторону вторую ногу и притормозил, только когда поймал себя на том, что подается навстречу костяшкам, ритмично, с некоторым усилием надавливающим на чувствительный участок совсем рядом со входом. Это, пожалуй, было чересчур.       Арсений не был противником подобных практик. И при совпадении нескольких десятков факторов мог получить так намного большее удовольствие, чем от простого минета или анального секса в активной позиции. Но чаще всего некий психологический барьер мешал настолько, что даже заводиться не стоило. Возможно, так проявлялось недоверие к малознакомому партнеру или внутренняя предвзятость, совокупность подцепленных в отрочестве тюремных понятий, общенациональной гомофобии, в намного большей степени касающейся принимающей стороны, и, как ни странно, взглядов гей-сообщества, наполненного презрением к пассивам — парадоксальная и крайне уродливая подробность, которую уловил Арсений, так или иначе пересекаясь с представителями этой тусовки.       Сейчас же, с Антоном, он был готов довериться без остатка. Останавливало другое: как к этому отнесется сам Антон. В то же время, было бы нечестно утверждать, что он не думал о такой возможности. Еще как думал, потому и провел в душе так много времени, в полевых условиях готовясь к любому развитию событий. Себе сказал, что это просто вопрос гигиены, в котором лучше перебдеть, и что Антон ни на что такое не подписывался, но… Ему этого до дрожи хотелось.       Хотелось, чтобы рука Антона сместилась на пару сантиметров ближе к копчику. Не обязательно даже входить, внешняя стимуляция уже сделала бы его счастливее. Впрочем, это не было обязательным условием его удовольствия. Мастурбируя, он почти никогда не задействовал эту часть себя — у него не было коллекции игрушек и ведра смазки, не из-за внутренних барьеров, просто не хватало времени и энтузиазма на настолько обстоятельный подход. Он вообще вполне безалаберно относился к чувственным удовольствиям и не испытывал по этому поводу неудобств.       Арсений твердо решил, что не станет просить об этом: с Антона и так достаточно впечатлений. Но, очевидно, тот уловил отклик его тела и сделал свои выводы. С влажным звуком выпустил член изо рта, тут же заменив его рукой, провел пальцами по подбородку — Арсений подумал, что с непривычки челюсть обязана ныть, — и негромко, хрипло поинтересовался:       — Наверное, все же стоило обсудить некоторые вещи заранее, — он задумчиво облизнул нижнюю губу и добавил со смешком: — Оказывается, страшное слово «минет» намного проще произнести, когда член уже побывал во рту, — он спиральным движением провел от основания к головке, заставляя дыхание сбиться. — Есть обратная связь, Арс? Практические указания, пожалуйста, — и, словно издеваясь, он снова обхватил его член губами, сосредоточившись на головке и лаская уздечку языком.       Арсений зажмурился, безуспешно пытаясь абстрагироваться от порхающих прикосновений к чувствительной плоти и осознать, что именно означали слова Антона. Решил, что тот ерзает, потому что он что-то делает не так? Или не против экспериментов? Вектор его мыслей был значительно смещен, и он затруднялся разобраться…       — Ну, ты же догадываешься, чем гей-секс отличается от традиционного? — наконец осторожно уточнил он.       Антон поднял на него глаза, потом медленно, по сантиметру выпустил член изо рта, едва не доконав Арсения, и ответил:       — Мне кажется, я даже готов писать научную работу на эту тему.       Не выдержав, Арсений рассмеялся, зажмурившись и на мгновение прикрыв глаза рукой. Кто бы сомневался.       — Так вот, я бы не отказался… — он глубоко вздохнул, и черничный вкус осел на языке, — расширить зону воздействия. Если для тебя это не слишком.       Брови Антона дрогнули.       — Ты хочешь… — судя по окаменевшему лицу, его мысли явно приобрели более радикальное направление, и Арсений, презрев неловкость, расшифровал простыми словами:       — Пальцы, Антон. Твои внутри меня. Просто как… возможность.       — О, — выдохнул тот, на лице отразилось понимание. — Я не думал, что ты… Точнее, решил, что не так понял…       Кажется, отторжения по этому поводу он не испытывал, и Арсений решил прояснить:       — По-разному. С тобой мне этого хочется. И… — тут он в один момент срастил слова Антона и его стремление отстраниться, держать дистанцию.       Дело ведь действительно может быть не в шрамах. Просто воспринимая его как более взрослого и опытного, Антон интуитивно присваивал ему активную роль и наверняка с присущей категоричностью решил, что однажды ему придется пойти на что-то, к чему он морально не готов.       Разумеется, едва ли это единственная причина. В этой чудесной голове способны были уместиться и конфликтовать десятки факторов, но хотя бы этот момент Арсений мог прояснить.       — Вообще-то я приемлю любую раскладку, — добавил он, наблюдая за реакцией. — В зависимости от обстоятельств. И просто чтобы ты был в курсе такой возможности, если вдруг однажды будешь готов стать чуть ближе, — он медленно выдохнул, чувствуя слишком много всего, с трудом сохраняя твердость голоса, и провел непослушными пальцами по обтянутому мягкой тканью плечу, — то я не откажусь почувствовать в себе что-то помимо твоих пальцев.       Антон на секунду подвис. Замер, не моргая, и Арсений было пожалел о своих словах, но потом услышал глухой вопрос:       — А если я буду готов стать ближе прямо сейчас?       Когда его слова дошли до затуманенного гормонами сознания, по шее и плечам пробежали мурашки, а яйца поджались.       — Вот прямо сейчас я, пожалуй, не вывезу, — с хриплым смешком притормозил его Арсений, поймав напряженный взгляд. — Отвык как-то. Но если ты начнешь с пальцев, то минут через десять можем попробовать.