Оле-Лукойе

      Обитую рыжим дерматином дверь Арсений открывал с таким чувством, будто сегодня Новый год или день рождения и внутри его ждут подарки. Он сам не ожидал от себя такого предвкушения и волнения. Казалось бы, просто вернулся домой после рабочего дня… и еще некоторых происшествий, не самых странных на его памяти. Но тут был Антон, за шумом воды на кухне пропустивший его приход, и разноцветные гирлянды-шишки, старые, неяркие, давно и плотно ассоциирующиеся у него с уютом, и выскочившая навстречу кошка, высокомерная и довольная.       Не без труда справившись с пуговицами пальто, Арсений нагнулся, чтобы разуться, а когда распрямился, наткнулся взглядом на Антона с вафельным полотенцем в руках.       — Поз сказал, что ты снова отличился, — заметил тот, добродушно ухмыляясь.       — Это я отличился?! — переспросил Арсений, до глубины души изумленный наглостью своего коллеги.       — Да. Каким-то образом организовал встречу Аполлона с его юношеской любовью. Причем Афина говорит, дома он пока не появился. Признайся честно, ты же кокетничаешь, когда пытаешься нас убедить, что все это случайно получается?       Вопрос был риторическим. Антон шагнул ближе, раскрывая объятия, и Арсений тут же обхватил его здоровой рукой, притягивая к себе. Тот пах домом и древесной стружкой, а ощущение теплой ладони на спине было самым лучшим на свете. Щетина слабо щекотала шею: Антон так и не побрился, и это до смешного хорошо помогало разделять студента и объект исключительно непедагогических чувств.       — Я скучал, — признался Антон после паузы, в течение которой, должно быть, прикидывал, не будет ли это заявление чересчур сентиментальным.       А может, ничего он не прикидывал, и Арсению пора было прекращать судить людей по себе.       — И я, — согласился он, а потом, в соответствии со своим утренним решением, чуть отстранился, чтобы поймать тихий вздох Антона и бережно прикоснуться губами к губам.       Не настаивая, предлагая. Мало ли что этот неугомонный тип мог надумать за целый сегодняшний день?       Оказалось, ничего критического, потому что на поцелуй ответил без колебаний, что-то довольно заурчав. Склонил голову, нащупал рукой стену коридора и оперся на нее, потянув Арсения на себя. Как будто они были подростками, нашедшими уединение во мраке чужого подъезда, а не двумя взрослыми людьми, которые встретились после разлуки продолжительностью всего в десять часов. Возмутительно. И потрясающе.       — Холодец, — выдохнул Антон, нехотя оторвавшись наконец от чужих губ.       — И Вера, — добавил Арсений, переводя дыхание и различая на кухне веселый лепет и стук какого-то предмета по детскому стулу. — И, возможно, кризис ориентации?       — К черту, — легко отмахнулся Шастун, и разноцветные шишки, которых он почти касался макушкой, сказочно разукрасили его шевелюру. — Я пришел к выводу, что даже будь ты с какой-нибудь Альфа Центавра и щеголяй неклассическим количеством глаз и щупалец, я бы все равно в конце концов привык.       — Ну, если так ставить вопрос, то действительно, член — это не самое страшное, — развеселился Арсений.       — Руки иди мой, — закатил глаза Антон, расправляя кухонное полотенце, которое до этого сунул в карман шортов. — И кошку погладь.       — Вот так незаметно и обрастаешь дополнительными обязанностями, — тяжко вздохнул Арсений, провожая глазами обтянутую оранжевой футболкой спину и улыбаясь во все лицо.

***

      Когда Антон закончил возиться с холодцом и разлил его по десятку разномастных лотков, они переместились в соседнюю квартиру, поскольку его обитель однозначно не была безопасным местом для ребенка, который в совершенстве научился ползать. Прихватив ноут, Арсений устроился на кресле с ногами и наблюдал, как эти двое возятся на заваленном игрушками ковре. Гиперактивный рыжий бесенок был счастлив, заполучив себе на все готового товарища для игр, а Антон… Арсений наблюдал за их трогательными взаимоотношениями уже в течение нескольких месяцев и никогда не видел, чтобы Антон умилялся периодически сваливающемуся на его голову ребенку. Он не сюсюкал, не смягчался рядом с ней, а вел себя как телохранитель высокопоставленного лица. И даже выстраивая пирамиду из пушистого тапочка Маши, паровоза и какой-то яркой пластиковой приблуды с гнутыми спицами, на которой ездили крупные деревянные бусины, он сохранял такую невозмутимость, словно был занят серьезной работой.       Ответственность Антона не проявлялась в повышенной тревожности. Он не дергался на каждое падение, не пытался оградить от микробов сверх необходимого, а однажды позволил размочить кошачий корм в кошачьей же поилке, каким-то образом разобрав в возмущенном лепете, что подопечную интересует именно это. Он разговаривал с ней как со взрослой, аргументируя отказ помочь добраться до кошачьего хвоста или попробовать на зуб нечто неподходящее, менял подгузники с отрешенным видом и комментировал ее действия без улыбки, зато с такой иронией, что маленькое чудовище заходилось веселым смехом.       Впрочем, в присутствии Антона означенное чудовище вело себя вполне прилично. Тот говорил, это потому, что дети закатывают истерики тем, кому больше доверяют, и вообще устроил ему краткий экскурс в детскую психологию до года, но Арсений предпочитал думать, что рядом с Антоном вселенная самостоятельно приходит в гармоничное состояние по некой неведомой причине. В конце концов, с ним самим Вера капризничала каждый раз, когда они хотя бы ненадолго оказывались наедине.       Поэтому Арсений благоразумно оставил коммуникацию с подрастающим поколением Антону, а сам, подключив ноут к ближайшей розетке, вносил правки в диссертацию, работа над которой понемногу приближалась к финалу. Периодически поглядывал на этих двоих поверх экрана, никак не комментируя их высокоинтеллектуальное времяпровождение и редкие замечания Антона, стремящегося расшифровать каждую фразу на младенческом. Это походило на полноценный диалог, и Арсений подумал, что одним из первых слов бедного ребенка наряду с «мама» вполне может стать «закономерно». Удивительное зрелище, особенно если быть в курсе теории, что Оле-Лукойе представляет собой пустые рукава и штанины с некой хтонической сущностью внутри, которая питается маленькими детьми. И меняет им подгузники, ага.       В очередной раз отведя глаза от экрана, вместо привычного мельтешения он увидел, как измотанная малышка привалилась к плечу Антона и осоловевшим взглядом наблюдает, как тот отвечает на какое-то сообщение. Спрятав телефон, он посмотрел на нее и фыркнул:       — О, подруга, кому-то пора, — он оглядел ковер, похожий на поле боя. — Предлагаю оставить срач твоей маме, раз уж она спихнула тебя вне графика.       — Опять раньше вызвали? — прикрыв зевок ладонью, поинтересовался Арсений, сохраняя документ и закрывая ноут.       — Не-а, она выходная сегодня, — Антон взял ребенка на руки и поднялся. — Усвистала на свидание, кто-то неожиданно позвал, — он изумленно покачал головой. — Что вы делаете с этим городом, а, Арсений Сергеевич?       — Я тут ни при чем, — серьезно заверил тот, удерживая ноут подмышкой и расправляя сбившийся плед на кресле. — Это все весна.

***

      — У тебя кошка-вуайеристка, — пожаловался Арсений после того, как принял душ под внимательным взглядом Таси, которая путем громких воплей, угрожавших разбудить только что уснувшего ребенка, отстояла право войти в ванную и остаться на бачке унитаза.       — Она просто присматривает, — с усталой улыбкой фыркнул Антон и поднялся навстречу, чтобы помочь снять пленку с гипса.       Веру, которая уже давно перестала помещаться в переносную люльку, уложили в гостиной, окружив диван стульями и лишив себя рабочих мест, так что Антон снова устроился с ноутом на кровати.       — Говорят, питомцы похожи на своих хозяев.       — Я не настолько параноик, чтобы думать, будто ты не способен вымыться, при этом не поскользнувшись, — Антон помедлил и вдруг прищурился: — Или это такой флирт, который я не могу распознать?       — Флирт? — Арсений нахмурился. — Что это?       — Вот и я тоже не знаю, — серьезно, в тон ему кивнул Антон и добавил с деловым видом: — Раздевайся.       — Что?       — Синяки свои оголяй, — он улыбнулся секундной растерянности Арсения. — Я забрал гель из мастерской. Очень хороший, кстати.       Тот закатил глаза, дождался, пока Антон уберет с его руки остатки скотча, и уже отработанным движением выпутался из футболки, освободив сначала травмированную конечность, а потом потянув ткань за воротник. Зря одевался только, получается.       — Боюсь предположить, как он оказался в мастерской. Хотя… в этом замешан Аполлон?       Арсений бросил футболку на старый, но покрытый свежим лаком комод и поднял глаза на Антона, который прикипел взглядом к широкому багровому мазку на его плече.       — Может, и да, уже не вспомню точно, — он нервно повел головой и прочистил горло. — Так что у вас с ним произошло?       — А ты не знаешь?       — Нет. Позов молчит как партизан.       — У него есть на то причина, — Арсений поежился, вспоминая, в каком виде застал Диму и его дядю. — Ты будешь очень расстроен, если я последую его примеру? Тем более что вопросов у меня все равно больше, чем ответов.       Антон насмешливо покачал головой, нашел на полке обещанный гель.       — Судя по твоему выражению лица, многие знания в этом случае — действительно многие печали. И я с удовольствием не стану приумножать скорбь. Захочет — сам расскажет. Давай руку, — он указал на внушительный синяк, виднеющийся на правой косточке около пояса домашних шортов.       Арсений согласно промычал, наблюдая, как Антон выдавливает на его пальцы желтоватый гель. Опустил глаза на свой бок, нервно усмехнулся и попросил:       — Не сочти за флирт, — он спрятал улыбку, — но не мог бы ты убрать резинку вниз? Иначе я изгваздаю шорты.       В течение секунды до Антона доходила суть просьбы, потом он опустил взгляд, оценил расположение синяка, осознал, что единственная дееспособная рука Арсения перемазана в геле и спокойно кивнул, подходя ближе. Выражение его лица, когда он осторожно оттягивал чужие шорты вниз, открывая синяк, косой шрам от аппендицита и инстинктивно напрягшиеся мышцы, было именно таким, с каким он менял Вере подгузник: непроницаемым и почти равнодушным. Арсений не знал, смеяться ему или ужасаться, а потому выбрал молча и быстро распределить гель по багровеющему, болезненному синяку.       — Спасибо, — кивнул он, убирая пальцы, и размазал остатки геля по пострадавшему колену.       — Да, — согласился Антон, поколебался и осторожно, будто обезвреживая бомбу, дважды подвернул край шортов вместе с черной резинкой боксеров. — Пока не высохнет, — объяснил он, тихо вздохнул и снова потянулся за тюбиком, не глядя на Арсения. — Давай свое плечо.       Тот не стал говорить, что вполне способен дотянуться сам, а опустил загипсованную руку и повернулся правым боком. Первое прикосновение оказалось неожиданным и прохладным от геля. Антон тщательно распределял его по коже, и вид у него был сосредоточенный и серьезный. Пальцы скользили по плечу и груди, и Арсений прикрыл глаза, удивляясь его непривычной молчаливости.       — Как твой лоб? — будто прочитав его мысли, поинтересовался Антон, обходя его справа и растирая остатки геля в районе шеи и лопатки, хотя след от ремня безопасности вроде бы не должен был быть настолько обширным.       Что не означало, что Антону следует остановиться.       — Если не трогать, то не болит. Обычная шишка, ничего страшного.       Пальцы осторожно прошлись по трапециевидной мышце, избегая кровоподтека в верхней ее части; ненавязчиво разминая, спустились вдоль позвоночника и вернулись на шею, которая тут же покрылась мурашками.       — Замерз?       — Нет, — выдохнул Арсений. — Здесь батареи шпарят. Это… другое.       Шастун тихо и недоверчиво фыркнул, но продолжил неспешный массаж, теперь уже двумя руками. «“Это другое” — надо же было ляпнуть», — насмешливо подумал Арсений, чувствуя, как постепенно расслабляются мышцы, которые целый день провели в одном положении. Все же этот перелом случился максимально не вовремя. С другой стороны, сложись все иначе, он сейчас мог бы готовиться к отъезду. И Шастун так и оставил бы при себе все, что думает о своем кураторе.       От мысли о такой возможности Арсений натурально поежился, и Антон, воспринявший это по-своему, вдруг склонился, обдал его кожу теплом на выдохе и мягко коснулся губами.       — У тебя родинки, — тихо поделился он, и от тона его голоса невольно участилось дыхание.       Вот ведь придурок, мучительно подумал Арсений, чувствуя себя слишком открытым, слишком уязвимым. Обнаженным не только по пояс, но и эмоционально — все реакции на виду. Не то чтобы была причина их скрывать, они оба взрослые люди, и Антон наверняка понимает, что делает. Или нет?       Теплые губы снова коснулись его спины. К лицу прилила кровь, в ушах зашумело, и тонометр, в обладании которым вчера признался Антон, явно бы зафиксировал цифру несколько выше, чем классические 120/80. А еще у него консервация и снимки из армии, вспомнил Арсений, всей нервной системой воспринимая следующий поцелуй в правое плечо. И все равно — мальчишка мальчишкой, любопытный, немного нахальный… нежный настолько, что впору сойти с ума.       Но Арсений не сошел, потому что не успел. Мягкие губы сменились ладонями, которые как ни в чем не бывало продолжили разминать мышцы, перестав делать вид, что они здесь во имя борьбы с синяками.       — Я, знаешь, о чем подумал? — невозмутимо, хоть и несколько ниже, чем обычно, проговорил Антон. — Нужно сделать трансляцию из комнаты с умными устройствами.       — Все-таки вебкам? — не удержавшись, ляпнул Арсений и глянул на него через плечо.       — Другого рода устройствами, — закатил глаза Антон. — Типа лампочек, таймеров, сервоприводов, датчиков. Заполнить комнату подсказками и обманками, посадить туда актера в маске… Сделать страницу, с которой будут управляться устройства, доступ к которой еще нужно будет получить. Плюс задействуем что-то вроде полуавтоматического колл-центра. И запрограммируем лампы на сверхмедленную морзянку, пусть помучаются. И еще… в идеале можно сделать две идентичных студии и переключать трансляцию с одной на другую, пока они не поймут, в чем подвох. И нужна будет емкость с жидким азотом. Он, конечно, испаряется, но за сутки в специальном термосе ничего не случится. Нужно будет поискать подходящее помещение с быстрым интернетом.       Арсений старался не терять нить разговора, но ласковые руки на обнаженной коже этому не способствовали. А еще у Антона был глубокий, совершенно завораживающий голос. Сказочник и есть, подумал Арсений, пытаясь сосредоточиться на технических подробностях и не понимая, при чем там квадрат Полибия. А Антон не то намеренно издевался, не то цеплялся за привычный формат их общения и комфортную тему, параллельно анализируя свою и чужую реакцию на близость, потакая интересу. Это было странно, но очень в его духе.       Что касается Арсения, тот был устроен более примитивно. Свободные шорты скрывали его потяжелевший член, частота пульса подскочила на десяток ударов, и, если не знать, что несколько минут назад его кожи, не в меру, кстати, чувствительной, касался губами любимый человек, можно было решить, что у него стоит на разговоры о цифробуквенном значении цветов. Беда с этими гениями.       Упомянутый гений тем временем оборвал себя на полуслове и замолк.       — Прости, — вздохнул он, когда Арсений, озадаченный внезапной паузой, обернулся к нему. — Это все… — он поморщился и отвел взгляд, преувеличенно внимательно рассматривая плечо Арсения, на котором багровел синяк.       Тот было решил, что его снова одолевают воспоминания об аварии, но Антон добавил:       — Возможно, я поторопился… с инопланетянами.       Арсений медленно моргнул, уверенный, что ему послышалось, но все же вспомнил недавнее заявление относительно жителей Альфы Центавра. У которых глаза в непредсказуемом количестве и щупальца, ага. И которые были бы гораздо более чужеродны в качестве возлюбленного, чем Арсений.       — Мне одеться? — осторожно уточнил он.       — Что? — Антон все же посмотрел ему в глаза. — Нет, все не настолько плохо, — он улыбнулся, протянул руку и коснулся его здорового плеча. — И мне действительно нравятся твои родинки.       Он провел подушечками пальцев по коже, очевидно, прослеживая их скопление, и до Арсения дошло. Не он один бурно отреагировал на нежные поцелуи. Просто Антон свою реакцию воспринял несколько иначе и счел за лучшее притормозить. В своей уникальной манере, которая представляла угрозу для рассудка Арсения. И что он должен на это сказать? Как должен поддержать беднягу, который выяснил, что живой мужик из мяса и костей в непосредственной близости — это далеко не так весело, как залипать на обтягивающие джинсы препода с последней парты? Или наоборот, слишком весело.       — Что насчет твоего плеча? Тоже должен был остаться синяк, — спросил Арсений, наблюдая за сменой эмоций на его лице.       — Уже намазал. Там все не так плохо. У тебя очень тонкая кожа, — Антон вздохнул, опустил руку и посмотрел на него.       — Пройдет.       — Пройдет, — согласился он и задумчиво добавил: — Знаешь, что забавно? Я даже загнаться толком не могу, так ты на меня действуешь. Хотя, наверное, стоило бы.       — То есть это ты еще не загнался? — изумленно дернул бровью Арсений. — Вот это способности.       — А еще ты временами бываешь хуже Позова, — Антон закатил глаза.       — Пока коллега с другого факультета не застала меня в подсобке торгового центра с голым мужиком, я никак не могу быть хуже Позова, — убежденно возразил Арсений, с удовольствием наблюдая, как округляются глаза Антона.       — Что?!       — Что? — с деланным недоумением нахмурился он, сдерживая смех, но насладиться изумлением Антона помешал короткий звонок в дверь.       — Маша вернулась, — оживился тот. — Сейчас узнаем, как отработали твои амурные чары. Но тема голых мужиков не закрыта.       И он поспешил к двери, чтобы осторожно, не потревожив сон усталого исчадия, вернуть его матери. А Арсений, проводив его взглядом, потянулся за футболкой. Что бы там ни говорил Антон про голых мужиков, кажется, он не был готов к их засилью в своем доме. И имел на это полное право.