Оле-Лукойе

      Обратно в тренерскую Арсений поднялся медленно и сосредоточенно, сжимая в левой руке небольшую беспроводную камеру и тыльной стороной этой же руки касаясь перил. Когда парочка, изумленная и обрадованная неожиданной помощью в виде сухой одежды, привела себя в порядок и усвистала в техническое помещение под самой крышей, он закрыл бассейн изнутри и теперь возвращался к Антону коротким путем, распекая себя за неловкость и радуясь, что успел снять камеру, и у его комичного падения не было свидетеля. Он очень неудачно поскользнулся на небольшой лужице, оставленной игроком, и едва не разделил его судьбу, искупавшись в холодной воде. Но, к счастью, ограничился болезненным приземлением на голубой кафель, с которым последовательно соприкоснулся правым коленом, тазовой косточкой и запястьем. И еще немного промочил одежду, но на темной ткани пятна были практически незаметны.       При его появлении Антон всего на секунду оторвался от экрана и благодарно улыбнулся, принимая камеру.       — Почти закончили, — поделился он, продолжив следить за игроками. — Если не затупят, то минут через пятнадцать выдвинутся к станции. Вам нет смысла ждать, пока я свернусь, можете ехать сразу к Позову.       — А вы…       — Точно не на вашей машине, — хмыкнул Антон. — Пешком до станции и потом на той же электричке, что и ребята. Присоединюсь к вам через час.       Арсений прокрутил в голове эту сложную схему. Он как-то не продумал момент с машиной, слишком неожиданным оказалось приглашение. И теперь предложенный вариант виделся самым рациональным, потому что парковаться в этой глуши до вечера, пока сам он будет в другом городе, как-то не хотелось. Все же он до смешного был привязан к своему транспорту.       — А где… пусси-ваген? — уточнил он, облокачиваясь на стену там, где она была свободна от грамот, и попытался найти положение, в котором пострадавшее запястье будет беспокоить меньше.       — У Поза, — откликнулся Антон. — Мы сделали его частью квеста, по антуражу очень подходит. У него там ангар огромный, в ангаре люк. И пусси-ваген стоит на этом люке колесом, а еще удерживает натянутую цепь, которая не дает открыться двери в подсобку. И чтобы двигаться дальше, им придется найти ключ и отъехать на нем назад. Думаю, Алеша никогда не водил ЗИЛ. Будет крутой опыт, — Антон открыл фото на телефоне, обернулся к Арсению, чтобы продемонстрировать эту конструкцию, наткнулся взглядом на его лицо и посерьезнел. — Вы какой-то бледный, — проговорил он, опуская телефон.       — Разве? — слабо удивился Арсений, стараясь придать себе невозмутимый вид, но обмануть Антона, изучавшего его цепким холодным взглядом, не удалось.       — И еще у вас испарина, — безжалостно заметил тот. — Что с самочувствием?       — Все штатно, — заверил Арсений, осторожно отталкиваясь от стены и обхватывая левой рукой правый локоть, неосознанно баюкая запястье.       Вот же неловкий идиот. Что произошло с его хваленой координацией, которая позволяла проходить сложнейшие боулдеринговые трассы? Разве что благодаря оной он все же не рухнул в бассейн. А вообще это просто смешно: иронизировать над обилием предосторожностей Антона, который неосознанно старается обезопасить всех окружающих, и так глупо травмироваться, всего на несколько минут покинув поле его зрения. Безумно глупо.       Антон остановил взгляд на его руке, которая, как заметил с досадой Арсений, покраснела и начала отекать, и выражение его лица стало непроницаемым.       — Никогда так не делайте, — сухо проговорил он, поднимаясь на ноги с непривычной, опасной грацией. — Дайте посмотрю. — Арсений было запротестовал, но Антон пообещал неожиданно мягко: — Я не буду делать больно, все равно на ощупь ничего не пойму. Просто посмотрю. Как вы так?       — Поскользнулся, — с неудовольствием признался Арсений. — На мокрых следах.       Он вытянул руку, стараясь не шевелить ею в запястье и не морщиться. Выглядела пострадавшая конечность паршиво.       — Если мы с вами работаем вместе, — продолжил Антон нравоучения, которые его, кажется, успокаивали, — то такое партизанство неуместно. Важно понимать, какими ресурсами располагаешь, в том числе количеством рук. Локоть болит?       — Нет, — покачал головой Арсений, и Антон осторожно развернул его руку ладонью вверх. — И это мелочи. Не помешает. Просто ушиб, — постарался он урезонить не в меру заботливого друга, но тот покачал головой.       — Выглядит скорее как перелом, — он глянул на экран, убедился, что игроки в порядке, и снова сосредоточился на мужчине. — Насколько сильно болит? У меня есть заморозка и хороший обезбол, но если терпимо, лучше дождаться, что скажет хирург.       — Антон, какой хирург? — изумленно переспросил Арсений. — Если вы настаиваете на моей профнепригодности, я просто поеду домой и приложу лед.       — Как вы собираетесь садиться за руль, если даже пошевелить ею не можете? Это правая рука, и невзирая на то, что у вас коробка-автомат…       — Что вы предлагаете? — сдался Арсений.       Машина действительно обещала стать проблемой. От боли начинался озноб, и ехать почти час в таком состоянии было не лучшей идеей, но… Антон нахмурился, перебирая немногочисленные варианты, в которых приоритетом, очевидно, выступали вовсе не игроки. Надо же было так не вовремя…       — Местная больница. Леня уже далеко, быстрее пешком, — он досадливо поморщился. — И такси не вариант, я с вами.       Брови Арсения удивленно дрогнули, но напоминать о том, что он вообще-то взрослый человек, он не стал. Вместо этого задумался над внезапной идеей.       — Лучше я дождусь, пока все закончится, и вы подбросите меня до больницы на моей машине. Не хочу ее здесь оставлять. И если это действительно перелом, потом найду что-то вроде услуги «трезвый водитель».       Он бы ни за что не подумал, что лицо Антона способно окаменеть сильнее.       — Вы же в курсе, что я не езжу на легковых машинах, — напомнил тот, но в его голосе не было возмущения, а потому Арсений на свой страх и риск продолжил.       — Здесь всего несколько километров по пустым дорогам. Моя машина исправна. А вы лучший водитель из всех, что я встречал, — спокойно перечислил он, понимая, что вполне мог нащупать способ хоть немного помочь. — Я уважительно отношусь к вашему решению, однако… это ведь не фобия. Может, эта ситуация — повод… справиться с суеверием?       А заодно и с чувством вины, добавил он про себя. Арсений не верил в мистику, в судьбу и ее намеки, в то, что Люба погибла из-за Антона. Тот улавливал закономерности там, где их быть не могло, как в случае с устроением чужой личной жизни. Но если теория об амурах была хотя бы забавной, то вина мешала тому жить.       — Разумеется, если вы морально готовы попробовать. Это просто предложение. Столько времени прошло…       — Думаете, мое проклятие рассосалось? — грустно ухмыльнулся Антон и уточнил: — У машины страховка в порядке?       — Вполне, — кивнул Арсений, не веря, что все оказалось так легко.       Шастун бросил еще один взгляд на травмированную руку, которая с каждой минутой болела все сильнее. На его лице непроницаемая собранность уступила место чему-то среднему между крайней досадой из-за несоблюдения пресловутой техники безопасности, недовольством собой за то, что вслед за полотенцем и сухим бельем не сумел предусмотреть наличие швабры, и еще сочувствием. Причем последнее, судя по тому, как дрогнуло лицо Антона, было не дежурным, а беспрецедентно острым.       Наблюдая за едва различимыми эмоциями в медовых глазах, сейчас отчетливо потемневших, Арсений неожиданно для себя сжал пострадавший кулак. Боль оказалась резкой, пробирающей до самого плеча, ослепительной и почти выбила у него сдавленный вздох, но все же он не издал ни звука.       — Вы что, блин, творите?! — выдержка изменила Антону, мигом обнажая всепоглощающую тревогу, которая заставила его забыть и об игроках, и, видимо, о собственных суевериях, потому что следующей фразой стало решительное «пойдемте».       — А эти ребята? — Арсений, уже сморгнувший выступившие было слезы, кивнул на экран. — Нужно дождаться.       — Позов справится, у него тоже есть доступ к камерам. Надеюсь, больше сегодня никто не травмируется. А остатки реквизита кто-нибудь потом соберет.       За всю дорогу до ауди Арсения Шастун не издал ни звука. Молча помог надеть пальто, застегнув пуговицы, а потом следовал в паре шагов позади, уткнувшись в телефон — отдавал указания Позову. Арсений чувствовал себя идиотом сразу по многим причинам, но копаться в них и жрать себя не было сил: от боли кружилась голова, на языке поселился странный привкус. На переднее сиденье он буквально рухнул, не глядя передав ключи Антону, хотя намеревался проявить чуткость, поддержать разговором… Сделать хоть что-то, чтобы, устраиваясь за рулем его машины, габаритами будившей горькие воспоминания, тот чувствовал себя лучше. Его хватило только на то, чтобы молча наблюдать, как Антон поправляет зеркала, поворачивает ключ, заводя мотор… Следующим, что он осознал, было чужое ухо у самого его носа и завитки русых волос, которые практически щекотали его.       — Антон? — вопросительно пробормотал он, понимая, что совершенно потерялся в пространстве из-за боли и близости.       Шастун со знакомым скользящим звуком потянул на себя ремень безопасности Арсения, осторожно отстранился, упираясь ладонью в спинку переднего кресла, и защелкнул его, убедившись, что не задел прижатую к груди кисть. Потом взглянул в глаза, невыносимо близко, и нахмурился, возвращаясь на водительское кресло.       — Мне не нравится, что вы настолько бледный. У вас как с болевым порогом? Все-таки найти обезбол?       Арсений покачал головой. Дело было не в болевом пороге. Он умел терпеть боль — спасибо отцу и его методам воспитания, которыми тот пытался сделать из расхлябанного, нерешительного и чересчур чувствительного ребенка мужчину. Боль он терпел даже слишком хорошо, поскольку с детства усвоил, что любая реакция, кроме молчаливого смирения, только усугубит ситуацию, продлит педагогический эпизод. Он научился абстрагироваться, думать о своем, выпадать из реальности, просто дышать, и не в последнюю очередь якорем, который позволял продержаться, выступало сдержанное, чуть недовольное лицо отца. Почти такое, каким Антон встретил известие о его травме сегодня, если бы не отсутствие скуки и разочарования. В спешке, с которой Антон, забив на все, торопился доставить его в больницу с неопасной для жизни травмой, в его коротких оценивающих взглядах, в четких движениях и горестно поджатых губах угадывалось столько сострадания, что Арсений не мог этого вынести. Он подумал, что либо сейчас его стошнит, либо он разрыдается, окончательно дав понять себе и Антону, что с головой у него не беда, а полноценная катастрофа, но несколько медленных вдохов помогли собраться с мыслями.       Краем глаза он заметил, как Шастун кладет руки на руль, потом зачем-то касается его лбом, осторожно, напряженно, словно проделывает ему одному понятный ритуал, а потом надевает очки и кладет руку на рычаг коробки передач. Очень хотелось поддержать его, но большее, на что Арсений был способен, — не упасть в его глазах окончательно, позволив себе жалобный скулеж, а может, даже никому не нужные признания.       Вместо этого он признался самому себе: это финал. Три месяца до летней сессии он не продержится никак. От него и так мало что осталось — то, что сидело рядом с Антоном, было перекрученной через мясорубку собственных травм и недостатков, победившего прошлого и отсутствующего будущего тенью того, каким он начал этот год. Тогда ему еще хватало сил производить вменяемое впечатление. Сейчас же — разве что выползти из зоны поражения, и то если повезет. В этом не было вины Шастуна, по крайней мере сознательной. Просто вышло так, что тому удалось достучаться до своего куратора из-за того, каким Антон был и как себя вел. И все было бы здорово, если бы Арсений в психологическом плане не чувствовал себя бомбой с дерьмом, толстая оболочка которой выдержит пинки и удары, но при достаточном воздействии мало не покажется никому. До недавнего времени оболочка гасила любые внутренние страсти: не давала слишком расстраиваться из-за собственной сомнительной ценности как личности, позволяла не бояться смерти, когда в лицо оказывался направлен пистолет… А в последнее время он раскачался, как маятник, умилялся студентам, любил котов, интересовался окружающими, переживал настоящий восторг… Впервые Арсений подумал, что Антону, пожалуй, тогда не следовало втягивать его в игру Оле-Лукойе. Фундаментальный инженерный принцип «работает — не трогай», как оказалось, был применим и к нему самому.       Захотелось сказать об отъезде прямо сейчас, чтобы не передумать, но, глянув на Антона, который без малейших признаков тревоги вел его ауди по заснеженной грунтовке по направлению к цивилизации, Арсений вдруг спросил:       — Как себя чувствует ваш доппельгангер?       — Отлеживается, — коротко ответил Шастун, сбрасывая скорость перед поворотом. — И я все больше подозреваю, что дело там нечисто. Либо Окси просто удачно пользуется ситуацией, либо она же ее и организовала. Мы списывались с Тохой, откидываться никто не собирается. И они с отцом вроде, ну… разговаривают.       Арсений прикрыл глаза, снова незаметно сжав и разжав кулак. Желудок ощущался острым, холодным обломком валуна, в голове шумело.       — А что ваш отец? В смысле, настоящий?       — У меня отчим, — ответил Антон. — Нормальный мужик, ну, вы его видели. Матушке с ним хорошо. — Он помолчал некоторое время, потом добавил: — Мне жаль, что так получилось. Я все не мог выбрать момент, чтобы рассказать вам все, да и Поз был против. Поэтому просто старался не врать там, где это можно. Спасибо, что… не допрашивали на некоторые темы.       Арсений молча кивнул, открывая глаза и останавливая взгляд на длинных пальцах, расслабленно обхвативших руль, потом осознал, что Антон сосредоточен на дороге и озвучил усталое «не за что».       — Хоть я и понимаю, что вы в большей степени опасались меня провоцировать, чтобы я не сорвался, — вдруг улыбнулся Антон. — Знаете, я же никогда в жизни ни на чем не сидел. Даже почти не бухал, потому что после попоек дико тупил. Правда, курил со школы, но это же вроде как…       Арсений перевел взгляд на его профиль и впервые подумал о том, что Антон действительно не был наркоманом. И, как ни странно, не испытал никаких особых эмоций, вроде закономерного облегчения. Слабо рассмеявшись, он признался:       — Кажется, я не лицемерил, говоря, что мне плевать на вашу зависимость. Точнее, не вашу, но… — на лице Антона отразилось недоумение. — Я же понятия не имел, как правильно поступить, когда вы свалились на мою голову, — он пытался подобрать слова и не ляпнуть лишнего, но мысли путались из-за боли. — Поэтому действовал назло вашему… в смысле, назло Андрею, уповая на то, что, раз он не нравится ни мне, ни, как я думал, вам, это неплохой вариант. И если его так волнует ваша… ну вы поняли, зависимость, то для меня она не будет иметь значения. И в какой-то момент так и стало. Понятно, что сейчас это не важно, просто вы как-то сказали, что вам не нравится, что я считаю вас сыном богатых родителей, который начал употреблять от скуки. Я… рад, что эта досада подтолкнула вас к откровенности со мной, но я так никогда не считал.       Антон на мгновение покосился на него.       — Это действительно было довольно досадно, — согласился он и чуть сощурился, осматривая перекресток, на который они выезжали. — С другой стороны, если бы вы не считали меня нариком, едва ли стали бы со мной возиться.       — Как будто вам это было нужно, — против воли это прозвучало чуть более горько, чем задумывалось.       — Конечно нужно, — быстро возразил Антон, потом кажется смутился и объяснил: — Не возиться, но… — он снова отвлекся от дороги, глянул на его руку и предсказуемо помрачнел: — Хотя вам, получается, лучше было бы держаться подальше.       От нечаянной точности этого заявления, изумительно приуменьшавшего проблему, Арсений вдруг рассмеялся. Веселье было нездоровым и грозило перерасти в истерику, так что он постарался дышать ровнее, прикрыл рот тыльной стороной здоровой руки, глянул на Антона, рискуя вызвать новый приступ смеха, — и, как в замедленной съемке, увидел его расширившиеся глаза. Расслабленные еще секунду назад руки резко крутанули руль влево, их обоих бросило в сторону, ремень безопасности впился в шею. Арсений приложился головой об окно, успел рассмотреть за ним вильнувшую грузовую газель, уже собравшую тентовым бортом две легковушки, очень медленно повернул голову к Антону, подался вперед из-за резкого торможения. А в следующую секунду его вжало в спинку кресла, потому что тот, уходя от нового столкновения, снова крутил руль, одновременно сдавая назад. На бледном лице застыла сосредоточенность.       Удара, к которому приготовился Арсений, не последовало. Как сквозь мутную пелену он различил узкую улицу, с десяток машин на встречке, затормозивших перед злополучным перекрестком, с которого они, кажется, убрались.       Антон — белые щеки, огромные зрачки — осмотрелся, потом заехал в первый же двор и заглушил мотор. По его подбородку текла кровь. Совсем небольшая струйка, из прокушенной губы. В остальном же…       — Вы в порядке? — спросил он Арсения, поворачивая голову.       Спокойный. Очень-очень спокойный. Если бы не его губа, можно было решить, что это было галлюцинацией или коротким сном, в который травмированный организм нырнул на фоне стресса. Однако последующая инспекция ощущений показала, что ничего не привиделось — грядущая шишка на лбу и синяк после ремня безопасности, который, вполне вероятно, помог не разбить голову в кровь, свидетельствовали, что суеверия Антона каким-то образом сбывались. Арсений медленно закрыл и открыл глаза. Как это вообще произошло? Они ведь ехали абсолютно спокойно, с соблюдением скоростного режима. Что-то выскочило слева, громоздкое, синее, пересекло их полосу… Газель, понял он, вспомнив картинку, на мгновение попавшую в поле зрения. Синий тент, протараненный двумя другими водителями, не успевшими среагировать. В отличие от Антона.       — Арсений! — услышал он уже более требовательное и поднял глаза, фокусируясь.       — Все нормально. В порядке, да, — нетвердой рукой он отстегнул ремень безопасности.       Антон последовал его примеру. С минуту, а может больше, они сидели в тишине, потом он несколько порывисто, словно находиться внутри вдруг стало невыносимо, открыл дверь и вышел на воздух. Когда Арсений тоже выбрался, оказалось, что он успел обойти машину по кругу.       — Не задел, — сообщил Антон, как будто это сейчас было важнее всего.       Снова помолчали, привалившись к боку ауди плечом к плечу.       — Простите, что настоял… — начал было Арсений.       — Я самонадеянный идиот, — негромко перебил Шастун. — Вы могли погибнуть.       Его тон ясно давал понять, что он только что заимел очередной повод изводить себя виной. А еще — что любые возражения не просто будут восприняты в штыки, а могут разрушить остатки его самообладания.       — У вас кровь на подбородке, — сказал Арсений вместо того, чтобы напомнить, что это водитель газели не справился с управлением из-за неубранного снега, реакция Антона помогла им избежать травм и разрушений, а карма, о которой он наверняка примется рассуждать, — чушь собачья.       Из-за девятиэтажки послышалась сирена скорой: видимо, кто-то все же пострадал. Антон нервным движением облизал нижнюю губу. Потом провел по ней пальцем, увидел красный след и достал из кармана куртки пачку сухих салфеток. С начавшей подсыхать кровью они справились не до конца, и щетина все равно сохранила бордовый оттенок, но это было уже неплохо. Он медленно вдохнул, выдохнул и бесцветным тоном, словно у него всего-то немного испортилось настроение, изложил свой план:       — До больницы два квартала. Ехать вместе со скорой смысла нет, бумажек не оберемся, — он оглянулся на ауди. — Не против оставить ее здесь? Я за руль больше не сяду. Никогда в жизни, — в обещании не было пафоса и истерики, только усталая уверенность. — Если оставите мне ключи, я найду, кто ее перегонит в Литцск.       Арсений только кивнул, и Антон, автоматически повторив движение, забрал из багажника объемный черный баул и рюкзак с ноутом, заблокировал двери машины и, оглянувшись, направился к арке, через которую они заехали во двор. «Помочь с чувством вины хотел, да?» — язвительно поинтересовался у себя же Арсений, отталкиваясь от машины и следуя за студентом. На языке поселился все тот же мерзкий привкус, но теперь еще и с металлическими нотками. Кажется, он прикусил щеку до крови.