Оле-Лукойе

      Травмпункт при маленькой государственной больнице казался будто законсервированным во времени и напоминал о детстве отсутствием компьютеров, пожелтевшими бумажными бланками и толстыми журналами, скрипучей мебелью, запахом хлорки, рыжими клеенками и очень колоритными санитарками, одна из которых встретила их прямо на крыльце. Пристально всмотрелась в лица, нашла их интеллигентными и трезвыми, а потом с повадками доброй бабушки поспособствовала скорейшему попаданию в кабинет хирурга. Здоровенный дядька, на фоне тотального спокойствия которого оставшийся в коридоре Шастун казался истеричным паникером, глубокомысленно помял пострадавшую конечность, почти вырвав у Арсения вскрик, поставил на опухшем запястье крест синей шариковой ручкой, поинтересовался обстоятельствами получения травмы на случай обращения в охрану труда и отправил его делать снимок.       К старой знакомой, оказавшейся не санитаркой, а вполне себе рентгенологом. Ненавязчиво сочувствующая бабуля набросила на стратегически важные области его тела — грудную клетку и пах — древний свинцовый фартук, помогла расположить руку под громоздким аппаратом и, бормоча что-то оптимистическое, укатилась за тяжелую дверь.       Диагноз, на глаз поставленный Антоном, оказался верным — перелом Арсений при своем глупом падении все же заработал. Всего-то одной из множества косточек в основании ладони, название которой он забыл еще до того, как хирург отложил в сторону снимок. Несложный, без смещения, и все равно гарантирующий ему как минимум три недели в гипсе.       Который организовали тут же, точнее, в соседней процедурной. В четыре руки две очень бойкие женщины накладывали на его отекшую конечность прохладный и влажный гипсовый бинт, беспрестанно переговариваясь между собой и подбадривая его так, будто он был ушибшимся ребенком. Арсений отвечал на их болтовню что-то рассеяно-дружелюбное, борясь с легкой дурнотой, старался не ерзать и не морщиться. Пока бинт сох, оглянулся на открытую дверь в коридор, но Шастуна там не увидел, хотя за несколько минут до того, кажется, слышал его голос.       — Кому мне… сколько я… — тихо спросил он, когда гипс перемотали марлевым бинтом и завязали на аккуратный узел.       Из-за поганого самочувствия деликатный вопрос не получалось сформулировать.       — Ничего не нужно, мальчик все решил, — ласково проговорила одна из медсестер, собирая с передвижного столика оставшийся после процедуры мелкий мусор. — И рецепт у него, он в коридоре с доктором говорил. Ступайте с богом и будьте здоровы.       Несколько растерянный, Арсений поднялся со старого скрипучего стула, на котором провел последние двадцать минут. Шастун, как обычно, был собой.       Искренне поблагодарив обеих женщин, он медленно, не вполне доверяя себе, вышел из процедурной и оглядел пустые стулья, под одним из которых стоял знакомый баул. В длинном, выкрашенном мятной краской коридоре Антона не было. Впрочем, почти тут же дверь под зеленым лайтбоксом с надписью «выход» открылась и не в меру предусмотрительная пропажа нашлась: вошла в травмпункт с каким-то пакетом и пальто Арсения, перекинутым через локоть. Антон оглядел куратора сверху вниз, задержался на белеющем гипсе, поджал губы и двинулся навстречу, бесшумно шагая по мозаичному полу. На ходу опустил руку в пакет, достал оттуда блистер голубых пилюль и бутылку воды.       — Обезбол, — коротко объяснил он вполголоса, и Арсений, повинуясь его движению, подставил ладонь. — Там в побочках сонливость, но я нашел вменяемого таксиста, он отвезет вас в Литцск и будет со мной на связи, — тон его ясно давал представление о том, что станет с беднягой, если тот не справится.       Антон предусмотрительно открыл воду, с суровостью медсестры в психдиспансере проследил, как куратор запивает пилюлю, забрал бутылку и несколько нерешительно добавил:       — Наверное, лучше вам остаться у меня.       Из последних сил Арсений заставил себя иронично приподнять бровь.       — Антон, это всего лишь рука, а не обе ноги. Я справлюсь.       — Арсений Сергеевич, я два раза ломал руку. Есть куча неочевидных трудностей — одеться, пожрать приготовить, пленкой обмотаться, чтобы в душ сходить… тем более вы же обязательно завтра попретесь на работу.       «Попретесь», надо же.       — Антон, я в порядке, — попытался возразить Арсений, тем не менее понимая, что тот прав — одному придется непросто.       Проблема была в том, что вдвоем было бы намного хуже.       — А я не в порядке, — вдруг признался Шастун и посмотрел на него совсем больными глазами. — Дайте я хоть как-то… помогу, раз дров наломал.       — Антон… — беспомощно начал Арсений, понимая, что переубедить этого придурка в наличии вины с его стороны будет исключительно сложно и это станет делом не одного разговора и даже не нескольких…       — Ну что «Антон»? — раздраженно передразнил тот, пытаясь перенаправить тревогу в ироничное русло и очень плохо с этим справляясь. — Что вы постоянно с этим «Антон»? Неужели нельзя просто…       — Можно, — вздохнул Арсений, сдаваясь. — Все можно. Где ваш чудо-водитель?       — Через десять минут должен подъехать. Я отдал ему ключи от вашей машины под залог паспорта, — Антон глянул на часы, потом, с сомнением — на куратора. — Если вам так удобнее, езжайте к себе, но тогда я останусь у вас. Только укол Тасе сделаю.       — Чтобы вы превратили в хаос еще и мою квартиру? — через силу улыбнулся Арсений, который был не против и вообще считал, что это единственное, что способно спасти его халупу. — Нет уж. Только заеду за вещами.       — Хорошо, — кивнул Антон и снова полез в пакет. — Еще я купил бандаж, витамин D…       — Вы же в курсе, что я в сознании и вполне дееспособен?       — А вы в курсе, что деятельность помогает справляться с ужасом от того, что я едва вас не убил?       Арсений медленно выдохнул. От бессилия хотелось побиться головой о стену. Зачем они встретились?       — Мы поговорим об этом позже, — сдержанно ответил он и взглянул на упаковку с ярко-синим бандажом в руках у Антона.       Бережность, с которой этот самый бандаж он помогал надевать минуту спустя, отозвалась в груди тоской и покоем. Осторожные руки подтягивали многочисленные ремни, пальцы, временами касающиеся его, были ледяными даже через ткань — скорее из-за стресса, чем от мороза, по которому Антон бегал в аптеку. Панику, по собственному определению, глушил бурной деятельностью.       Панику, черт.       Арсений как будто вернулся в самое начало их общения, только теперь проблемой были не наркотики и давление отца, а застарелые психологические травмы. Он снова боялся навредить, спровоцировать — в чем благополучно преуспел час назад, легкомысленно предложив сесть за руль его машины. Думал, клин клином. А как же.       Арсений все еще не был готов поверить в мистику. Мало ли аварий происходит ежедневно? И в одну из них вполне мог попасть Антон, пусть даже тот ее предвидел. В других обстоятельствах он бы скорее счел случившееся спектаклем, призванным убедить его в существовании проклятия — в конце концов, Антон питал слабость к спецэффектам и мистической атмосфере, а совпадение правда было странным. Ему вполне по силам было организовать подобную инсценировку, причем с минимальными затратами, и впору было усомниться в увиденном, как тогда, когда тень Оле-Лукойе только наметилась в его жизни, но на этот раз все было иначе. Слишком встревожен был Антон. По правде говоря, теперь, когда экстремальная ситуация осталась позади, как и продиктованная ею собранность, казалось, что он с трудом держится. Стресс и старые травмы, вина и бурное воображение сейчас обрушились на и без того настрадавшегося парня, и Арсений понятия не имел, как ему помочь.       Разве что был уверен, что ему больше ни за что не придет в голову подвергать Антона опасности, в том числе со стороны неких мистических сил. ЗИЛ — значит, ЗИЛ. Проклятие? Пусть будет. Лишь бы Антон не смотрел побитой собакой по его, придурка, вине.       — Удобно? — спросил тот, когда загипсованная рука оказалась плотно прижата к телу и зафиксирована под острым углом.       — Вполне, — Арсений постарался расслабить плечо и отметил, что боль и вправду слегка отступила — не то благодаря таблеткам, не то правильному положению. — Антон, я…       Его немного знобило, мысли путались, и сформулировать нечто ободряющее все никак не получалось.       — Я сейчас поеду к Позову, потом, как смогу, домой, — не дождавшись продолжения, проговорил Антон, проверяя телефон. — И все будет в порядке.       Прозвучало упрямо, так, словно по меньшей мере существование мира было под вопросом, но теперь Антон решил взять все в свои руки. Что за ужасный человек? Сам придумал катастрофу и свою в ней вину, сам отчаянно бросается исправлять…       Арсений вдруг подумал, что, стань способность Антона улаживать проблемы достоянием противоположного пола, от претенденток на его сердце не было бы отбоя. Он так ему и сказал, надеясь разрядить обстановку.       — Эта уникальная опция распространяется только на вас, — заявил тот с невеселой улыбкой. — Еще на заказчиков, но это прописанные в договоре обязательства, не думаю, что девушкам это подходит.       — Бросьте, Антон. Хотите сказать, окажись на моем месте кто-то другой, вы бы оставили его на произвол судьбы? Не поверю.       — Не оставил бы, — согласился тот. — Но и не переживал бы.       Признался без капли смущения, как можно было бы ожидать от кого угодно другого. Кажется, он вовсе не рассматривал мысль, что его слова могут быть превратно поняты. Что они могут заставить потеплеть на душе у подвергаемого заботе человека совсем… не по-товарищески.       — Все закончилось, — напомнил Арсений и осторожно спросил: — Очень страшно было?       — Вообще не страшно, — подумав, с легким удивлением ответил Антон. — Ни в моменте, ни сейчас.       С этой оценкой можно было поспорить. Возможно, Антон этого не осознавал, но мелкие нервные движения, некоторая заторможенность и бледность выдавали, что пережитый стресс не прошел бесследно. И если сейчас Антон держит себя в руках, это не означает, что откат не догонит его через несколько часов.       Получается, решение на время остаться у него можно считать удачным? По крайней мере, Арсений сможет присмотреть. Впрочем, присмотрщик из него паршивый. Он слишком извелся и теперь творил какую-то хрень, не в силах оставаться отстраненным и объективным. Что ж, у него будет несколько часов, чтобы придумать, как помочь Антону переварить этот неприятный опыт и не сделать хуже.       — Я буду ждать вас дома, — кивнул он.       Антон сфокусировал взгляд и вдруг признался с болезненной непосредственностью:       — А вот за вас я испугался. Это было очень тупо с моей стороны.       — Я же сам предложил.       — А я согласился, — безжалостно отрезал Антон, глянул на экран и смягчился: — Водитель здесь. Давайте помогу одеться. Ключи с собой?       Арсений кивнул, направляя здоровую руку в рукав. Антон накинул пальто ему на плечи, поправил воротник и вдруг осторожно, чтобы не задеть бандаж, обнял. Из-за неловкой позы вполоборота его щека коснулась виска куратора.       — Очень сильно испугался, — повторил Антон так спокойно, словно констатировал наличие за стенами травмпункта умеренного снегопада и ранних сумерек.       Потом убрал руки, легко подхватил с пола баул с реквизитом, вручил Арсению невесомый пакет с лекарствами и двинулся к выходу.

***

      Арсений велел себе не оскорбляться, если в попытке справиться со стрессом Антон перегнет с заботой, и готов был терпеливо сносить отношение как к тяжелобольному, но тот всего-то помог отыскать его ауди, которую водитель перегнал на парковку перед больницей, и открыл ему заднюю дверь. Коммуникацию с лукавым усачом тоже оставил ему, разве что расплатился с ним заранее, глянув на куратора так, что разборки на тему того, кто, кому и сколько должен, решено было отложить. Обошлось и без разного рода напутствий: просто махнул рукой, проследил, как ауди выезжает на узкую улицу, и решительным шагом двинулся в противоположную сторону.       Водитель, добродушный дядька, годившийся Арсению в отцы, меньше чем за час доставил его домой и вышел следом.       — Мальчик попросил помочь с сумками, — объяснил он, закрывая машину и отмахиваясь от возражений. — Я у двери подожду, не торопись.       «Мальчик» явно переоценил объем вещей, которые могли потребоваться Арсению. Водитель не успел толком устроиться на кухне — не оставлять же его топтаться на лестничной клетке, раз уж потащился следом, — а Арсений уже побросал в спортивную сумку, с которой ему не суждено было в ближайшие недели появиться на скалодроме, несколько смен одежды, зарядку, ноут и мыльно-рыльные принадлежности. В ванной застал шмыгнувшего в вентиляцию таракана и даже не испытал отвращения. Ощущение было такое, словно он и не планирует сюда возвращаться. Вполне вероятно, так и случится. Если правильно преподнести новость о своем увольнении, сочинить какие-нибудь семейные обстоятельства, возможно, Тихомиров сможет ускорить процесс.       Арсений зацепился взглядом за белизну гипса, непривычно ограничивающего движения, и подумал, что для завкафедрой все может выглядеть так, словно до него добрался Климов-Большаков-старший и их конфликт вышел на стадию мордобоя. Главное, чтобы любимое начальство не решило встать на его защиту, подняв шум.       И Антон… Он придумает, что сказать Антону. Мало ли прозаических неприятностей может возникнуть у человека с возрастными родителями? Деликатность не позволит тому лишних расспросов, и не придется врать слишком много. А потом постепенно общение в формате переписки можно будет свести к минимуму и закрыть вопрос.       Но это будет потом, а пока ему снова предстоит провести несколько дней на одной с Антоном территории — не больше, чем потребуется для того, чтобы тот отпустил сегодняшнюю ситуацию. И чтобы попрощаться.       В конце концов, в прошлый раз, во время морозов, совпавших с аварией на теплосетях, все было не так уж плохо. Довольно мучительно, да, но, будь у Арсения выбор, он бы ни за что не отказался от этих воспоминаний. В те дни они выяснили, что спать в разных комнатах им не даст кошка, укладывать гостя на полу Антон не согласен категорически, а лечь там самому не позволит уже Арсений. Правда, теперь последний был не так уж уверен, что снова будет настаивать. На полу Антон всяко будет в большей безопасности, чем если снова, как тогда, станет прижиматься к нему, не задумываясь о том, что на широкой кровати могли бы без труда поместиться трое.       Конечно, Арсений не был одержим настолько, чтобы презреть чужую свободу воли и набрасываться, а Антон точно не был беспомощен перед ним, но каждое такое прикосновение, ощущение чужого тела рядом, тепло дыхания, доверие постепенно заставляли Арсения терять ориентиры и твердость, отравляли навязчивым «а вдруг?». А вдруг у них есть шанс? Вдруг Антон способен понять, вдруг расположен к экспериментам? За этими мыслями следовали совсем уж идиотические мечты об идиллии. Не о сексе даже, а о почти семейном уюте, объятиях в неограниченных количествах, поцелуях… разных, осторожных и страстных, легких и тех, следы от которых придется скрывать, медленных и изучающих, и…       Вот именно поэтому Арсению по-хорошему не следовало спать рядом с Антоном. Точнее, это Антону не следовало спать, пока его куратор витает в облаках, чувствуя возбуждение, тепло, надежду и вообще всячески сходя с ума.       Когда Антон бодрствовал, был полностью одет, занят делом и на любые замечания отзывался с уверенной иронией, было проще, потому что на мысли о близости наталкивало не каждое движение, а примерно через одно. Но когда тот во сне искал в темноте его руку или плечо, или прижимался спиной, или осторожно касался согнутым коленом — не отталкивал, а легко дотрагивался, будто так было спокойнее, — Арсению было невыносимо сложно отделять свои больные фантазии от реальности.       Каким-то чудом им удалось ни разу не проснуться в объятиях или со стояком, упирающимся в ногу или задницу. Они спали вместе очень… по-товарищески, именно так, как спали бы два гетеросексуальных мужика, покорившиеся обстоятельствам, представленными психованной кошкой. Гетеросексуальных настолько, что никому и в голову не придет усмотреть подтекст.       И для Антона это действительно не было большим делом — спать в одной кровати. Точно так же он спал рядом с Позовым. Только вот Арсений не был гетеросексуальным мужиком и получил несколько отличный опыт. Даже единственная до этого момента, та давняя попытка просто разделить спальное место через время закончилась горячей, неловкой и сладкой возней, взаимной дрочкой и отчаянными, мокрыми поцелуями. А ведь Арленович даже не вызывал в нем никаких романтических чувств и был именно что товарищем. Даже сжимая в кулаке оба их члена под горячее дыхание бывшего преподавателя вокала, Арсений не относился к нему иначе как к другу. А Антон… В Антона он был влюблен. И поэтому собирался уехать, с какими бы трудностями ни пришлось столкнуться.       Но для того, чтобы завтра прийти в кабинет Тихомирова и заявить о своем намерении, сначала нужно было пережить ночь. А до этого — вечер. Потому что прежде чем Антон, тихий и расслабленный, уткнется ему в плечо, предстояло обсудить сегодняшнее происшествие и каким-то образом привести все к тому, что тот ни в чем не виноват.       Водитель, которого звали Георгием, добросовестно доставил его на улицу Кирова — не просто к знакомой хрущевке, а прямо на четвертый этаж, предварительно виртуозно припарковавшись на единственном свободном месте во дворе. Арсения несколько раздражала его отеческая снисходительность, как и намерение четко выполнить данные «мальчиком» указания и честно отработать врученные им тысячные купюры. Как раздражали и тянущая боль в руке, и легкая тревога, переходящая в предвкушение сегодняшнего вечера. Так что добродушный дядька, слишком серьезно воспринявший миссию по опеке травмированного препода, если подумать, был ни при чем.       Георгий не имел ничего общего с дергаными и вынужденно корректными таксистами, работающими через агрегатор в больших городах. Вполне вероятно даже, он вообще не имел понятия о принципе работы агрегаторов. Просто в маленьком городе все знали его как Жору-таксиста, и именно так он был записан в нескольких сотнях мобильников, и именно ему, а не в какую-то службу, звонили клиенты. Их, таких дядек на автопроме разной степени потрепанности, было около десятка, кучковались они около рынка, знали в лицо и по имени большую часть городка, разносили новости и сплетни, немного барыжили автозапчастями и омывайкой и могли в течение получаса, за несколько телефонных звонков, найти что или кого угодно.       Всю эту непосредственно-хвастливую, местами мудрую, местами забавную болтовню, перемежающуюся новостями местечковой политики, Арсений вынужденно выслушивал на протяжении полутора часов и тишине, окружившей его в квартире Антона, был несказанно рад.       Его встретила уставшая от одиночества кошка и неуловимый запах дома, от которого засосало под ложечкой. Уделив обязательные несколько минут почесыванию вывернувшейся на полу Таси, Арсений с трудом разулся, снял пальто и, закинув пакет с лекарствами на кухню, направился в спальню. Не включая свет, опустился на кровать, выпростал из-под покрывала пропитанную знакомым запахом подушку и со слабым стоном облегчения уткнулся в нее носом, расслабляясь.       Стоило, пожалуй, переодеться, но рука ныла, голова кружилась, и клонило в сон. Сгущались сумерки, кошка осторожно шагала по быльцу кровати — вообще-то это был королевских размеров диван, но он никогда не складывался, только застилался мягчайшим микрофибровым пледом, в квартире стояла абсолютная тишина, а за окном кто-то снова безуспешно пытался завести мотор машины. Батареи шпарили, как ненормальные, и он ограничился тем, что просто стянул носки — фиолетовый и желтый — и бессовестно бросил их у кровати. Подтянул к себе вторую подушку, устроил руку на груди, высвободив ее из бандажа, и провалился в глубокий сон.