Оле-Лукойе

Утро сыграет на ребрах бульваров Блюз переполненных спальных районов Чья-то улыбка на стеклах состава Чья-то попытка добиться иного Забавные игры — Силуэты

      Выходные и следующая неделя прошли суетно, немного бестолково и очень холодно. Внезапные морозы превратили улицы, до этого покрытые полурастаявшей снежной кашей, в увлекательный ледяной аттракцион. На лекции в среду Арсений отметил дебютный перелом руки, а потом в течение дня несколько раз натыкался на прихрамывающих студентов и коллег. Сам он был вынужден признать, что зима все-таки наступила, и достать с балкона зимние же ботинки, которые ему крайне не нравились, зато обеспечивали дополнительное сцепление с обледенелой земной твердью. Собственно, прошлой зимой они и выбирались с целью сохранить кости целыми, а не по соображениям эстетики. Далеко, далеко не по ним.       Четвертый курс, которому оставался месяц до защиты курсовой, начинал потихоньку чесаться, и ежевечерней рутиной стала проверка готовых разделов и внесение правок. В курсовые, а еще в пресловутые тезисы: Арсений не вполне понимал, как так случилось, но около четверти его группы и еще двадцать три студента с потока выбрали его консультантом.       Количество общения в жизни стремительно возросло, потому что с каждым нужно было обсудить тему — а вняв его неосмотрительному совету, студенты приходили без малейших наработок — и набросать план публикации. Задача придумать тридцать уникальных тем для статей едва не свела его с ума, но в конечном итоге все получили желаемое: студенты — пинок в направлении науки, а Арсений — покой.       Который пытались нарушить все кому не лень, в том числе Шастун-старший. Тот набрал на неделе и поинтересовался делами Антона тоном занятой мамаши, бросившей своего отпрыска на гувернантку. Если в первый раз мужчина показался Арсению умеренно неприятным, то после этого разговора начал вызывать отчетливое отторжение. Он совмещал в себе стремление держать под контролем, уязвленную досаду, что это не удается в полной мере, и не слишком успешную попытку держаться с достоинством, которое то и дело перетекало в высокомерие. Сухо перечислив события за неделю и ни слова не сказав ни о покинутой общаге, ни о стоматологических приключениях, Арсений попрощался с ним под предлогом занятости, а положив трубку, поймал себя на некотором моральном удовлетворении.       Разумеется, закрывать свои гештальты возмущенного несправедливостью ребенка за счет студента было не слишком взрослым поведением. Арсений, осознав всю абсурдность ситуации, тихо рассмеялся. Это уже не было проколом, достойным абзаца в методичке для юных кураторов студенческих групп, это тянуло на несколько сеансов у психотерапевта. Однако к таким мерам Арсений не был готов, а потому после работы отправился на скалодром и карабкался по стенам до тех пор, пока подрагивающие от усталости пальцы не перестали удерживать вес тела, а Сергей не отправил его в душ и домой.       Экстремальная нагрузка помогла неоправданно сильному возмущению на Шастуна-старшего поблекнуть и думать обо всех необразцовых отцах хоть не с умиротворением, но с усталым безразличием.       Антон после этих странных посиделок у него на кухне, кажется, признал наличие у преподавателя личности. Сложно было сказать, в чем заключалась перемена, потому что его поведение не особенно изменилось. Но все же было что-то… К примеру, тот по-человечески ответил на вопрос о самочувствии, когда на следующий день после операции появился в универе. А защищая очередную лабораторную, смотрел на Арсения, а не над его плечом, правда, все равно странным расфокусированным взглядом. Это натолкнуло на одно соображение, и, ставя оценку, мужчина тихо спросил:       — Какое у вас зрение, Шастун?       Тот чуть нахмурился, а потом, слабо дернув уголком губ, ответил:       — Я лучше воспринимаю информацию на слух.       — А очки?       — Только когда есть что рассматривать, — после паузы проговорил тот, подтверждая предположение Арсения, что взгляд сквозь собеседника — это проявление не презрения, а близорукости.       Впрочем, равнодушие к чужой мимике тоже отражало отношение Шастуна ко всему происходящему.       Встречаясь на парах, Арсений неизменно напоминал ему о конференции, изобретая все новые аргументы, временами довольно абсурдные, а Шастун со своим фирменным выражением скучающего безразличия разбивал их в пух и прах, и это стало их новой традицией наряду с просьбой снять капюшон в начале пары. Нельзя было сказать, что их отношения особенно потеплели, да и с чего бы, но когда дело касалось кого-то вроде Шастуна, минимальный диалог уже был прогрессом.       С диссертацией тоже имелся некоторый прогресс: Арсений взял себя в руки и назначил встречу со своим научным консультантом, и за два дня, оставшихся до нее, привел в порядок несколько сомнительных разделов и сформулировал список вопросов, чтобы не тратить время Павла Алексеевича. Высокий, худой как жердь, седеющий, но нестарый еще профессор, который настаивал на обращении по имени, за какие-то полчаса успел пролистать его работу, выслушать о несколько преуменьшенных трудностях с поисками источников по одной из рассмотренных тем и сомнения относительно композиции его бессмертного творения.       — Напихайте туда графиков, — резюмировал Павел Алексеевич. — Добьете объем, и тогда можно будет не беспокоиться по поводу теории, о которой вы говорили, оставите те данные, что есть.       — Каких графиков?       — Да любых, — отмахнулся профессор, полюбовался на озадаченное лицо Арсения, а потом с ходу набросал восемнадцать — тот специально пересчитал, просматривая заметки после встречи — вариантов.       Особого смысла в этих графиках не было, как и в целом в его работе, но способ, кажется, был рабочим. Как и еще несколько советов, которые дал Павел Алексеевич. Был и главный, невысказанный — относиться ко всему проще. Успокоенный таким образом, Арсений перенес заметки в документ, а потом забил на диссертацию на несколько дней, не в силах выносить такой своей сознательности и продуктивности.       В коллекцию замеченных странностей, наряду с невообразимыми объявлениями и нелепыми методичками добавилась бегущая строка на табачном киоске рядом с главной проходной. Она зацепила Арсения еще утром, когда тот спешил на пару, а вечером снова бросилась в глаза. В сочетании цифр и букв было что-то знакомое, хоть те и представляли собой невообразимую тарабарщину. Спустя пару минут разглядывания Арсения осенило: это было очень похоже на шестнадцатеричный код. Скорее всего, он выглядел для прохожих идиотом, снимая на видео табачный киоск, и уж точно казался идиотом самому себе, когда дома переводил цифры с видео в десятичный формат. Получив некий бессмысленный набор, он уже собрался забить, когда решил попробовать сопоставить цифры с таблицей Аски. Убедившись, что те соответствуют кириллическим символам, взялся за дело с неподдельным азартом и в итоге получил сбивающую с толку фразу: «О них не написано в Библии».       Подумав в первую очередь о динозаврах, Арсений, воспитанный в атеизме, забурился в интернет и спустя полчаса был практически уверен, что речь идет о кошках. Что ему делать с этой информацией и, главное, чьих рук это дело, он понятия не имел, но разгаданная головоломка принесла чувство удовлетворения.       Приехав в универ на следующий день, он подошел к киоску, бегущая строка на котором к тому времени уже оповещала о наличии в продаже соков, кофе и презервативов, и, купив пачку влажных салфеток, спросил продавщицу про табло.       — Да во вторник приходил парнишка перепрограммировать, и вот после него все сломалось совсем, — пожаловалась женщина, отдавая сдачу. — Новенький, наверное. Но сегодня утром снова пришел и все починил.       В тот же день, заглянув в преподавательскую, он застал там тихомировского «помогатора», который, нахмурив и без того выдающиеся брови, вчитывался в какую-то книгу, которая выделялась среди печатной продукции институтской типографии яркой глянцевой обложкой и при ближайшем рассмотрении оказалась Кодексом РФ об административных правонарушениях. Сразу как-то всплыл в памяти тот случай со звонком от поставщика неодимовых магнитов и в голову полезли разного рода мысли.       — Уверены, что это классифицируется именно как административка? — между делом спросил Арсений, оставляя на своей полке пачку работ второкурсников.       — Как можно в чем-то быть уверенным, если ни слова непонятно? — задумчиво возмутился Позов, потом поднял глаза на коллегу и настороженно поинтересовался: — Вы о чем?       — А вы?       — Ну… — тот заложил кодекс пальцем и поправил очки, — о перерегистрации огнестрельного оружия.       Арсений внимательно посмотрел на коллегу.       — Какая у вас жизнь интересная, — сдержанно заметил он.       — Ага, — печально согласился Позов. — То есть нет, не у меня. Я готовлю доклад на тему «Почему выгоднее заплатить штраф, чем дать взятку». Если не сработает, пойду в рукопашную, — добавил он и взвесил в руке массивное издание. — Дядюшка ружье просрочил, и меня втянули в спор.       — Смотрите, чтобы он тоже в рукопашную не пошел.       — Да, этот может, — еще больше опечалился Позов, и Арсений только изумленно покачал головой.