Рубаха из крапивы

      Писк реанимационных мониторов — пожалуй, худший звук на земле, даже скрежет металла и шипение собственной плоти казались не настолько мерзкими.       Тони потёр виски, садясь на постели. Этот звук теперь преследовал его бесконечно, куда бы он ни пошёл, что бы ни делал, в ушах стойкий ритм собственного сердца, преобразованный мозгом в мерзкое пищание.       Тогда эти мониторы его спасли. Доказали, что он жив, тонкой ниткой сердцебиения.       — Мистер Старк, вы слышите меня? Пожалуйста...       Голос Питера где-то далеко; перед глазами туман. Чуть ближе он слышал Пеппер и звуки в рациях, глухие переговоры, прерываемые шумом вертолёта. В памяти остались только обрывки фраз, боль и запах сожжённой кожи.       — Освободите площадку! Срочно освободите место!       — Состояние критическое. Состояние критическое.       — Пульс есть, нитевидный.       — Мы не сможем провести реанимацию, не сняв костюм…       — Это придётся делать вручную...       — Это точно третья степень.       — Кома? Вы хотите погрузить его в кому?       — Медикаментозная. Да, другого шанса нет.       — Иначе шок, — сбивчивый голос, раньше не слышал его. — Я не понимаю, почему он жив до сих пор.       Тони чувствовал, как покачивает на месте, когда его поднимают и переносят. К тому моменту у него не получалось даже сглотнуть. Слюна и слёзы предательски скатывались по раненой коже, обжигая не хуже огня.       — Не успеете?       — Аппарат доктора Чо находится слишком далеко, на такой объём повреждений нужно как минимум три устройства. Придётся закрывать ожоги по старинке.       «Почему Стрэндж не предложил портал? Не подумал?» — мысли Тони были ленивыми и медленными, будто оторванными от тела. Он не злился, не обижался на такую досадную глупость. Ему было одновременно безразлично и по-детски любопытно, почему так. Если выживет — обязательно спросит.       — Мы постараемся, времени почти нет, открытые участки нужно перекрывать временной кожей, иначе мы не сможем сдержать заражение. Поражение слишком велико.       — Так чего вы медлите?       Если бы Тони мог усмехнуться, он бы сделал это со своей самой обворожительной улыбкой: настолько злого голоса у Стивена Стрэнджа он ещё не слышал, но хотел бы услышать ещё хоть раз. Услышать его, увидеть Пеппер, обнять Питера и сказать ему, что всё хорошо.       Фрагменты костюма отрывались вместе с обуглившейся кожей, потёкшей жировой тканью и кусками мышц. Тони казалось, что он кричит, но в вертолёте стояла тишина, прерываемая шумом лопастей и пищанием мониторов. В капельницу добавили ещё что-то из шприца, а ему нестерпимо хотелось закрыть глаза, но никак не выходило.       Широкая пластина выплавившегося металла сошла с ноги почти безболезненно, но выглядела мерзко. От неё к оголённым мышцам, глубоко обуглившимся, тянулись нитки слизи. Может, ему это показалось. Не определить.       В уцелевшую руку поставили катетер. Врачи переговаривались между собой; один раз со спины послышался звук, похожий на приступ рвоты. Ха, как он понимал этих ребят, никому не пожелал бы смотреть на себя такого.       Так хотелось отключиться, не видеть и не чувствовать, но страх того, что этот медицинский вертолёт и клоки его собственного костюма, угольки кожи будут последним, что он увидит, бился внутри маленьким ребёнком, оторванным от рук матери.       Было страшно, так страшно.       Маленькая робкая надежда на жизнь угасала вместе с морфином, текущим по уцелевшим сосудам.       «На этом всё. А ты опять думал, что победил смерть, да, Тони?» — голос отца звучал насмешливо и холодно, звучал как вынесенный приговор.       — Разряд!       — Ещё.       — Разряд!       Писк монитора.       Перед глазами светился белый потолок с противным мелким узором, напоминающим паразитов под микроскопом. Мутило. Почему он согласился на такой ремонт? Впрочем, разве есть разница?       Тони потёр рукой шею, сознательно стараясь не касаться границ донорской кожи, уродливыми лоскутами закрывающей глубокие следы выжженных шрамов. Встряхнул головой и поднялся на ноги.       Нужен кофе.       — Пятница?       — Доброе утро, мистер Старк.       — Точное время и число, — стопы уже привыкли к холодной плитке пола, идти по ней было даже приятно, отрезвляло ото сна и прогоняло навязчивое жужжание в ушах.       — Без пятнадцати семь по Нью-Йорку. Четвёртое мая две тысячи двадцать пятого года.       — Отлично.       Когда было принято решение вернуться в Башню, одним из первых указаний архитекторам, перестраивающим пентхаус и прочие жилые части, стало убрать все зеркала из ванных комнат, кроме тех, что напротив раковины. Никаких зеркальных душевых кабин, никаких зеркальных потолков, дверей и зеркал во всю стену. Все душевые и ванные теперь закрывались купейными дверьми из затемнённого стекла, чтобы никто не смог увидеть того, кто за ними.       Старк каждый раз фыркал, заходя в душ, от мысли о том, что кто-то может подсмотреть за ним. Внутренний противный голос подсказывал, что он к чертям никому не сдался, а значит, можно было и не изгаляться. Это раньше — плейбой и любимец глянцевых обложек; теперь — исполосованный уродством и уставший старик. Но так, за матовыми тёмными дверьми, в которых не отражался даже силуэт, он чувствовал себя спокойней под мягкой защитой полумрака.       «И в настенном зеркале себя не испугаешься, чудовище», — проскальзывало юркой змеёй в голове.       В душе уже тепло и влажно, резкие перемены температуры отдавали жжением в шрамах. И в отличие от людей, что пытались то похлопать его по плечу, то излишне крепко пожать руку, Пятница никогда не забывала о его нуждах. И это вызывало в душе почти отеческое тепло вперемешку с осадочной горечью собственных изъянов.       — Чудовище без принцессы, вот это ты влип, Тони, — прошептал сам себе, искоса взглянув на мелькнувшее в стеклянной межкомнатной двери отражение.       «Израненный не только душой, но и телом. Куда тебе до принцесс, гений», — хмыкнул, рассматривая себя в зеркало перед умывальником, замерев на несколько секунд в нерешительности снять футболку. И всё же потянул вверх, кривясь лицом.       Пусть и крепко прижившаяся, но чужая кожа собиралась в складки-заломы, причиняя боль, а натяжение каждый раз ёкало внутри страхом, что все швы разойдутся. Противно.       — Мистер Старк, до вас пытается дозвониться полковник Роудс.       — Скажи ему, что я сплю, — Тони поморщился, рефлекторно пытаясь надеть только снятую футболку обратно, чтобы скрыть то, что вряд ли окажется приятным чьему бы то ни было взгляду, но после просто отбросил её в сторону.       — Он просит передать, что вы ранняя птичка и его не провести.       — Ладно, скажи, я ему наберу сразу, как только разберусь с утренним стояком, идёт?       — Полковник будет ожидать вашего звонка.       — Так бы сразу, — тихо проговорил под нос, заходя в душевую кабину.       В душе Старк пытался смыть с себя сны, постоянно прокручивающие две картины: его щелчок и то, как Питер рассыпается у него на руках. В самые худшие ночи, как, например, в эту, Питер превратился в пыль после его щелчка. Он пытался собрать мысли во что-то более похожее на план дня, получалось крайне прискорбно.       Бессознательно, отключившись от действий, пребывая глубоко в своих мыслях, он тёр мочалкой и мылом шрамы, растянувшиеся почти по всему телу, пока не стало нестерпимо больно, а мысли вновь не сошлись с действиями.       — Вот же чёрт, — взгляд коротко упал на ногу, где фрагменты кожи казались ещё больше похожими на лоскутное одеяло; выше к бедру и пояснице пересадка почти не потребовалась, остались лишь глубокие рытвины, затянутые рубцами. Сколько уже прошло, а красные, как в самом начале. Смотреть на себя было противно.       Линии, залёгшие как следы кнута, постоянно напоминали ему о том дне. О тех пяти годах до сражения. Обо всех, кто был потерян безвозвратно. Шрамы должны дарить гордость, должны помогать, вскинув голову, чувствовать свою важность. Важность, с которой теперь ни одна душа во всём мире поспорить не может, но Тони ничего из этого не ощущал. Ни гордости, ни счастья от победы, ни ощущения, что теперь-то можно жить.       Нет, жизнь не измеряется победами над страшными врагами, она измеряется моментами счастья: вечерними пьянками с Роуди, ещё по глупой наивной молодости скандалами с подружками, быстрой ездой на классной машине, тёплыми объятиями мамы и ласковыми словами от скупого на них отца, крутыми вечеринками и беспробудной работой. Только со временем Старк понял, как много таких моментов было в его жизни до того, как костюм лёг на плечи. Вплавился в его кожу.       Он не любил думать об этом, предпочитая отдавать приоритеты действиям и мыслям иного толка, но наедине с собой у него было слишком много свободного времени.       — Питер уже встал?       Тони неуверенно ступил влажной ногой на тёплый кафель, удерживаясь рукой за дверь душевой кабины. Покосился на упавшее полотенце. Всё не так этим утром. И спина — он крепко зажмурился, наклонившись и, подняв полотенце, медленно разгибаясь — болит особенно сильно.       Хоть бы у Роуди были хорошие новости.       — Его не было сегодня в Башне, — отозвалась Пятница.       — Вот как, — хмыкнул Тони, суша полотенцем волосы. — Может, оно и к лучшему, — продолжил уже для себя. Быстро подхватил одежду, оставленную заранее на широкой мраморной столешнице, и зашипел, когда пришлось наклониться.       — Тому, кто придумал носки, нужно вручить какой-нибудь аналог Золотой Малины, — скривился, привалившись левым боком к прохладной стене.       — Вы имеете в виду Игнобелевскую премию? — мягко уточнила Пятница.       — В точку!       Правый носок дался проще, но протяжный стон, вырвавшийся из горла, порядком же и взбесил.       — К сожалению, эта премия вручается только лично, а создатель неизвестен и мёртв. Но я могу предложить вам приобрести один вспомогательный прибор, выведу изображение на экран телефона, он должен облегчить процесс.       — Что? — Тони озадаченно посмотрел перед собой, только закончив с водолазкой, и взялся за телефон, так и не приступив к брюкам. — Пятница, — скосил ироничный взгляд под потолок, откуда шёл звук. — Ты меня совсем за немощного старика держишь? Или так надоели мои вздохи?       В ответ многозначительная тишина, и Тони, тихо посмеиваясь, стал медленно вдевать ноги в штанины.       — А нижнее бельё мне тоже предлагаешь через палки и крючки надевать?       — Такого приспособления я не встречала, мне поискать для вас?       — Нет, я, пожалуй, пока что справлюсь сам. Набери лучше Роуди.       На губах Старка проявилась мягкая улыбка, он прихватил висевший на ручке двери пиджак и с мыслью о том, что всё же нужно выпить кофе, обувшись, вышел из душевой.       — Полковник Роудс на связи.       — Хэй, старина, скажи мне что-нибудь хорошее, этот день точно нужно сделать лучше, потому что хуже уже не будет, — невесело бурчит Тони, проходя к кофемашине. Лунго? Да, лунго — это то, что сейчас нужно. Пара нажатий на кнопки, и гудение посеяло помехи в телефонной связи.       — Камень пространства.       — Что ты говоришь? — Тони задумчиво пробежался пальцами по кружкам, выбирая ту, в которой кофе остывать будет дольше.       — Приборы засекли сигнатуру, схожую той, что была у Тессеракта.       Уже поднеся чашку к губам, Тони от неожиданности вдохнул и, подавившись горячим кофе, закашлялся.       — Тессеракт? Та самая штука, с которой по Нью-Йорку скакал рогатый бог?       — Ага, он самый. Засекли буквально на несколько секунд, прямо посреди поля, вариант с ошибкой есть, но что-то мне подсказывает, что ошибки никакой и нет, — на фоне Роуди проехала машина, шелестя колёсами по грунтовой дороге.       — Ты там, на месте происшествия, агент Малдер? — Тони побарабанил пальцами по кружке, ожидая ответа.       — Уже нет, Дана, я осмотрел место, это просто поле, там нет ничего, что бы могло указать на Камень пространства.       — И кругов на поле не было? — Тони покривился на обращение, а потом подумал о прекрасной Дане Скалли и решил, что ею быть точно лучше, чем Малдером, да и рыжий ему был бы к лицу. Возможно.       — И кругов на поле, — согласился Роуди, явно переместившийся в здание. Вокруг него появились голоса, и звук стал более чётким.       — Отлично, а сканирование произвёл? — кофе обжёг язык, кружка оказалась слишком узкой, Тони так и замер с высунутым кончиком языка.       — Да, сейчас переправляю их тебе. Посмотри и сообщи мне, если там будет что-то важное, идёт?       — Слушаюсь, полковник.       Не дав Роуди больше ничего сказать, Старк оборвал телефонный разговор, тут же выводя информацию, переданную Джеймсом, на голограммы.       Пока он говорил с Роудсом, внутри всё было даже спокойно, информация, которую передавал Джеймс, казалась обыденной, очередным делом, где нужно его гениальное вмешательство. Но стоило связи оборваться, Старка пробило мелкой дрожью, и пальцы промахнулись мимо экрана.       «Так и начинается», — проскользнула связная мысль, тут же смываемая страхом.       Они ведь победили? Только недавно победили. И вновь Камень. Вновь нужно чего-то бояться, надевать броню, сражаться. Столько усилий, столько потерь — и всё по новой. Нет, никто и не думал, что, одолев Таноса, все они заживут так, словно никаких других угроз никогда не будет. Нет, они знали, что рано или поздно будет кто-то ещё. Но не так скоро.       «Я не готов. Я не готов. Я не готов. Не успею».       Тони знал, что обречён, знал, что, вылечив раны на теле, приспособившись к жизни с ранами на душе, он всё равно умрёт, ему сказали это, стоило очнуться. Ему сказали, что его тело долго не продержится, его тело развалится на куски, как старый футбольный мяч, он рассыплется. И кто будет защищать этот чёртов хрупкий голубой шар? Кто останется, если он больше не может сражаться?       Страшный шум в голове, сердце застучало в висках, и стало невозможно вдохнуть. В горле застрял ком из колючей проволоки и конских волос. Вдох. Вдох.       — Пятница, пульс.       — Сто двадцать семь. Повышается.       Тони схватился пальцами за край столешницы, стараясь вдохнуть, втянуть больше воздуха в лёгкие, им же и подавился, закашливаясь, содрогаясь всем телом. Руки, на которые он опирался, не выдержали. Ноги подломились. Старк почти упал, задержавшись о выступ стола локтем, едва избежав прямого удара в висок. Разом зазнобило, лицо перестало ощущаться, как после выпитой бутылки в одиночестве.       Всё тело свело судорогой, грудь — закованная в корсет, как тот, что в детстве заставляли надевать для осанки — заходила ходуном.       — Сто сорок три. Всё ещё повышается. Босс, нужна помощь?       — Нет-нет-нет, — задушенно проговорил Тони, встряхивая руками. Он грузно пересел, теперь спиной прижимаясь к холодной мраморной стойке, и чуть повернулся вбок, прислоняясь к ней щекой.       Было сделано так много, чтобы никогда не встретить и упоминания о Камнях, чтобы вырваться на свободу без злых тиранов, без бесконечно нависающей угрозы вселенского уничтожения. Чтобы жить. И вновь Камень. Вновь Камень.       В голове Тони мысли смазались в одну неясную кашу, прерываемую громкими всполохами собственного отчаянного крика.       А что, если это ошибка? Что, если Роудс ошибся, приборы дали неправильную информацию? Что, если всё в порядке?       «Это твои приборы, Тони, они не могли ошибиться», — тут же подкинули мысли.       — Я знаю, знаю, знаю! — выкрикнул сам себе. «Мне больно. Мне плохо. Мне страшно».       Слова заикались в мыслях, зубы стучали друг о друга. Тони ударился головой о ножку стола, но боль не отрезвила, только на глаза проступили слёзы, и упала кружка с кофе. Звонко разбилась о кафель пола, разлетелась на куски, коричневая лужа растянулась по белому, затекая Старку под ноги.       Перед глазами сизый туман, шум сердца казался перебойным, кувыркался и так громко стучал, вот-вот остановится. Этот писк. И воздуха так много, что мало. Губами хватал его, голова кружилась.       — Я вызываю скорую.       Голос Пятницы донёсся как из-под купола плотного брезента. И Тони не смог бы ей ответить, даже если бы хотел. Но не хотел. Он ничего не хотел сейчас, только чтобы это остановилось.       Выставил одну руку открытой ладонью вперёд, останавливающим, замещающим жестом.       «Нет, не вызывай, я справлюсь сам. Я должен».       Одним лишь усилием воли он заставил своё тело неловко повернуться, опираясь на дрожащие руки. Прижался спиной к ножке стола и крепко зажмурился, громко считая вслух на выдохе.       — Один, два, три, четыре, пять...       Широко открыл глаза, считая заново на вдохе.       — Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь...       «Это никогда не закончится. Я умру вот так».       Ещё раз. Зажмуриться и выдохнуть.       — Один, два, три, четыре, пять...       Ещё. Открыть глаза и вдохнуть.       — Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь...       Тони хотелось огрызнуться на Пятницу за совершенно не нужные сейчас комментарии о его состоянии, но выбрал не сбиваться и продолжить считать.       — Раз, два, три...       Помогало плохо.       Старк вцепился дрожащими пальцами в волосы. Волосы ещё мокрые, липли иголками к пальцам. Он завозился, укачивая себя, заставляя мысли остановиться, замедлиться. Кисти не слушались, едва получилось отодрать окаменевшие пальцы от волос. Скрестил на груди ходящие ходуном руки, звонко и больно захлопал себя по плечам.       Хлопок, другой, хлопок, другой.       «Как крылья бабочки. Как крылья бабочки».       Он хлопал себя по плечам, крепко зажмурившись, силой удерживая сбитое дыхание. Ему казалось, что сейчас задохнётся, сам же споткнулся о вздохи, но задержал дыхание, не останавливая хлопки. Выдохнул медленно, в горле засвербело, он закашлялся, вновь сбиваясь, но продолжил выдыхать. Следом вдох (хлопок-хлопок) и выдох (хлопок-хлопок).       — Пульс снижается, — Пятницу всё ещё было слышно издалека, но уже лучше.       Тони открыл глаза, не останавливая движения кистей рук, и зацепился взглядом за упавшую на пол возле кухонного шкафа обёртку протеинового батончика.       «Если обёртка здесь, то и я здесь», — не отводя взгляда от блестящей фольги, замер, оставив обе ладони прижатыми к плечам. — «Как можно было не убрать чёртов фантик? И сколько он тут валяется?»       Старк потряс головой, отгоняя от себя отстранённые мысли. Дыхание всё ещё ощущалось тяжёлым и жгучим в груди, но он хотя бы не задыхался. Неужели прошло? Его спас фантик? Это всегда так работало: одну секунду назад ему казалось, что он умрёт прямо здесь, прямо сейчас, а теперь о пережитом напоминали лишь боль и дрожь в конечностях.       — Пульс почти вернулся в норму, босс.       — Спасибо, Пятница, — Тони неуклюже поднялся со своего места, руки всё ещё дрожали, но хотя бы слушались. Брюки промокли от кофе.       «Блеск».       Чуть шатаясь, обошёл барную стойку, наступая на осколки кружки, те царапнули под его весом мрамор пола и отвратительно — премерзко — проскрипели. Тони скривился, обернулся на кофейную лужу и совершенно безразлично махнул на неё, почти не поднимая руки.       Как дошёл до спальни — неясно. По пути уже расстегнул брюки, снял стоя в дверях, до шкафа пройдя в пиджаке, водолазке, белье, носках и кроссовках. Чудо, а не зрелище.       — Хорошо хоть носки переодевать не надо, — выдохнул себе под нос, вновь борясь с неприятными ощущениями, нагибаясь медленно, но чётко (спасибо и на этом) попадая ногой сначала в одну штанину, следом другой в другую. Няньки ему ещё не хватало, чтобы вот так смотреть за этими позорными приступами героя Земли? Нет-нет-нет. И никакой скорой помощи. Никого лишнего.       — Пятница, — Старк присел на край кровати, расправившись с ремнём на брюках. — Выведи мне в мастерскую всю информацию, что я просил.       — Уже сделано.       Кивнув и поднявшись, он направился в противоположную сторону от места происшествия, там коридор, потом по лестнице вниз в мастерскую. В гостиную возвращаться не хотелось; ещё раз видеть осколки кружки, разводы кофе и фантик — это как признавать своё поражение, свою слабость перед собственными недугами. А признаваться в проигрыше Тони не любил; не умел, будем честны. Психолог, с которым он работал недолго после Афганистана, а потом и Заковии, говорила, что это его слабая сторона — не признавать поражение.       Он в этом проигрывает другим. Тони тогда посмеялся про себя, даже ничего не ответив. Потом случился конфликт в Мстителях, а щит Стива, воткнутый ему в костюм, как раз и показал, что Тони Старк умеет проигрывать. Проигрывать в выбор близких, в доверие, проигрывать в веру в свои силы. Больше к тому психологу он не ходил, предпочитая переживать нападки своих демонов и боль своих неудач в одиночестве.       Когда рядом была Пеппер, когда она воочию наблюдала за этими паническими приступами, ничего, кроме чувства вины, дикого желания извиняться перед ней, у Тони не было. Никакой помощи и поддержки. И не потому что Пеп плоха, нет, Пеп лучшая, если вообще не самая лучшая женщина во всей этой проклятой вселенной (или вселенных). Дело было в Тони, он не мог перестать грызть себя: за этот растерянный взгляд родных глаз, за эти объятья и шёпот.       Это он должен был защищать Пеппер, не она его. Быть её опорой и поддержкой, её надёжным щитом от невзгод внешних и внутренних. А он не мог. Ни защитить, ни принять её заботу. Да оно и к лучшему. Когда он сам с собой, пугать может только зеркало, и жалость можно увидеть только в своих же глазах, а жалость к себе ранит не так крепко, как жалость других.       Сейчас ему плохо и больно, сейчас ему хотелось пожалеть себя, обнять за плечи и провалиться сквозь землю. Сейчас ему страшно. Но через полчаса об этом никто не узнает, с ним здесь только Пятница и Питер, но Пятница неболтлива, а в Питере он был уверен.       Как это ему удалось, и сам не знал; может, такой хороший актёр. Или просто не хотел омрачать память о себе такими ситуациями. Ему остались месяцы, в лучшем случае год, и последнее, чего Тони хотел — чтобы Питер помнил, как пытается его успокоить. Нет. Это мальчишке не нужно, однозначно. Лучше помнить что-то приятное.       — Камень пространства, значит, — Тони быстро сбежал по ступенькам, игнорируя боль в спине и лёгкую хромоту, толкая плечом стеклянную дверь. Голограммы уже растянулись в центре мастерской, он прошёл вглубь них и огляделся по сторонам, тут же перетаскивая одну фотографию к другой, комбинируя их в группы без особой идеи.       — Только что полковник прислал отчёт, также вывожу вам его.       — Угу, — Тони уже задумчиво прокручивал строки только что появившегося справа документа, периодически косясь на фотографии местности, присланные Роудсом.       — Как там он сказал... — задумчиво нахмурился, выхватывая из текстового документа формулы, зацепив их пальцами и перекинув в свободное пространство. — Сначала сказал «Камень пространства», а потом назвал его Тессерактом, да?       Пятница молчала. Тони говорил сам с собой; если нужно будет, обратится напрямую.       Старк потёр пальцами рот, переходя взглядом то к фотографиям, то к формуле. На фотографиях поля и правда не было ничего странного, просто поле, даже трава не примята, заросшее брошенное поле, почему сигнатура появилась именно там. Это какая-то ошибка. Вряд ли, его приборы слежения, раскиданные по всей земле, не давали сбоя ни разу за всё время с их установки.       И с формулой что-то не так.       — Пятница, залезь в архивы и покажи мне, есть ли разница в испускаемой энергии между Камнем пространства и им же в оболочке Тессеракта? Освежим память.       Тони рукой смахнул все ненужные фотографии, скомкал в виртуальный клубок бумаги файл, присланный Роуди. Отбросил его в сторону и освободил пространство, где тут же развернулась таблица в две колонки, быстро наполняющиеся цифрами.       — Справа колонка Камня пространства, слева колонка Тессеракта, — объяснила Пятница. — Судя по имеющимся данным, сигнатура Тессеракта схожа с Камнем пространства, даже идентична, только слабее в несколько сотен раз.       Пальцами левой руки Тони выхватил финальную формулу и перетащил её поверх той, что была изъята из отчёта Джеймса. Из светящегося синего, наложившись друг на друга, они окрасились в яркий зелёный.       — Совпадает, — поражённо выдохнув, он ещё раз посмотрел на зелёную формулу. — Вышли информацию полковнику, скажи, что у нас либо реально помехи, либо...       — Путешественники во времени?       Тони вздрогнул, обернувшись на голос. Питер открыл дверь в мастерскую и с любопытством вглядывался в светящиеся цифры.       — Или пространстве, что скорее, — Тони передёрнул плечами и рукой поманил Паркера зайти.ㅤㅤㅤ