Позор

Take a little walk to the edge of town Go across the tracks Where the viaduct looms, like a bird of doom As it shifts and cracks Where secrets lie in the border fires, In the humming wires Hey man, you know you're never coming back Past the square, past the bridge, past the mills, past the stacks On a gathering storm comes a tall handsome man In a dusty black coat with a red right hand PJ Harvey — Red Right Hand

«Соверши небольшую прогулку по окраине города,

Пересеки трассы,

Где вдали маячит мост, как птица смерти,

Он качается и скрипит…

Где тайны лежали на границе огней,

В потрескивающих электрических проводах.

Эй, парень, ты знаешь, что уже никогда не вернёшься.

Мимо площади, мимо моста, мимо мельниц и стогов,

По направлению к надвигающемуся шторму идёт высокий статный мужчина

В тусклом чёрном плаще с окровавленной правой рукой»

      Получив локтём под рёбра, Наруто тихо ахнул и ухватился за бок. Саске снова пребывал не в духе, и, вероятно, его хрупкое равновесие всё же разбилось о бордюр неполноценного конфликта. Теперь же Учиха предпочёл наглядно демонстрировать своё отвращённое состояние. Моменты неприятные, горькие, но, так или иначе, неизбежные. А Узумаки вновь почувствовал себя виноватым, не зная точно, навеяно это скребущее по глотке ощущение внешними факторами или являлось частью него с самого начала. Нужно было быстрее опускать ноги с подножек и слезать с мотоцикла на твёрдую почву, найти сил, чтобы экстренно выпрямиться и поспешить. Казалось, что так шансов на полноценное существование останется несколько больше.       До входа в местный паб дошли молча, чутко ощущая внутреннюю борьбу друг друга, так и рвущуюся на волю с одной единственной целью — задеть и отыграться. Наруто обернулся, растерянным взглядом ловя желтоватые блики на гладкой поверхности пурпурного пластика. Оставшись позади, родной мотоцикл величественно стоял средь бесцветных автомобилей, сливавшихся в одно мясистое тёмное пятно на фоне столь же невзрачных, ещё лысых кустов и деревьев. Его яркие формы словно обещали спокойствие, понимали невзгоды и переживания, так и прося расслабиться, отвернуться. Ведь прощаться трудно. Даже если уходишь совсем ненадолго.       Узумаки дёрнул рукой так, что висящий на предплечье шлем сполз чуточку ниже, в итоге застревая ремешком в складках плотной осенней куртки. Нечеловеческая тяга вдруг побежала от покрасневшего лица к ногам, требуя сдвинуться с места, изменить курс. Он ведь уже умел ездить на нём, так почему не уехать отсюда прямо сейчас? Саске пришёл бы в бешенство. И разве не этого так настойчиво требовала покалеченная гордость? Но он сплоховал, потеряв на одном месте слишком много свободного времени.       Прошло всего лишь мгновенье, хотя и казалось, что глаза зацепились за металлического монстра ещё пару столетий назад. В них помутнело, нос засвербело, и мысль, оторвавшись от мозга, в секунду вылетела на волю с тихими «подожди», но в этот момент, схватив под руку, его потащили внутрь заведения, насильно лишая продолжения нелепой ментальной связи.       Уши заложило в первые пару секунд. Помещение оказалось слишком тёплым, и не ожидавшее резкой смены температур тело сильно напряглось, стараясь адаптироваться под новые условия. Учихе же тут стало чересчур душно. Музыка играла негромко, достаточно мягко щекоча слух, вот только выбор Суйгецу представлялся странным. Из небольшого холла уходило сразу несколько дорог, ведущих в разные части большого, поделённого на множество питейных зон залов, где, затащив несосредоточенное тело Наруто внутрь, Саске остановился, не зная, что следует дальше. Приглушённый свет коридоров сбивал с толку.       — Блять, подожди, — раздражённо брякнул он, выпуская из ладоней сжатые рукава чужой куртки.       — Основной зал справа, другие два для резервов и празднований, думаю, нам не туда.       Узумаки апатично отвернулся к стене, на которой тут же обнаружил весьма интересное пробковое панно.       — Самый умный?       — Я был здесь. Нам направо, точно тебе говорю, — безразлично высказал он, ведь обращать внимание на вялую истерику Учихи уже не хотелось. И, как бы то не напрягало, Наруто давно стал испытывать по отношению к подобному только тихое отвращение.       Саске же, смотря на экран телефона, в свою очередь, после очередной вибрации металлического корпуса обороты сбавил, и морщинки на светлом лице разгладились. Он не открывался от переписки добрую пару минут, похоже, видя сплошные преграды.       — Да, молодец, — не шибко искренне, да вполне доброжелательно улыбнувшись, вдруг похвалил Учиха. Телефон с планом дальнейших действий от Суйгецу провалился обратно в карман. Наруто угадал. Или действительно знал. Не важно. — Значит, будешь навигатором. Иди первым.       Идея разделить свободное пространство на части казалась Учихе странной. Ещё более необычным был тот факт, что подобную задумку решили применить в пабе. Во всяком случае, ничего хорошего для себя как для посетителя Саске в этом не нашёл. Сплошные трудности, вероятно, для любого, кто не являлся постоянным обывателем алкогольных учреждений. Страшно представить, как в дупель убитый он будет искать дорогу обратно. Хотя в этом деле главное не оказаться одному. Возможно, так и считали те лица, извечно блудящие в компаниях.       Обнаружить Хозуки стало несложно, тот занял вполне удобный на первый взгляд столик у стены с полукруглым диваном и, завидев собутыльников издалека, ненавязчиво махнул рукой, привлекая внимание. Тогда же до желанной остановки как раз оставалась всего пара метров, а Наруто полез за стол первым.       — Не знаю, что вы пьёте, но раз уж угощаю я, заказал тоже на свой вкус, — приветливо улыбнувшись, поделился наболевшим Суйгецу.       Взглянув для достоверности чужих слов на стол, Саске не обнаружил там лишней пары бокалов. Видимо, ещё не принесли.       — Пьём всё, что горит или имеет потенциальную возможность, — отшутился Узумаки, мимолётом заглядывая в ярко-фиолетовые глаза. Хозуки его настрой нравился.       Появившийся в своеобразном облачении официант посмотрел на них неоднозначно, однако, вопреки таинственному взгляду, лицо его было спокойным и вполне миловидным, о чём заведомо говорили правила сего места.       — Всё, разгребайте! — довольно воскликнул зачинщик мероприятия, разделяя принесённую посуду и коктейли для присоединившихся гостей. — Уже работаешь, Саске? У меня знакомая хочет рукав забить, только не может с эскизом определиться. Богатая, блин, правда, та ещё сука, но, думаю, тебе роли не играет.       — Пусть напишет, — согласился Учиха.       — Кстати, зря ты сегодня раньше ушёл. На следующей паре первокурсники пацана буквально со школьной экскурсии в туалете закрыли, накидали ему в кабинку каких-то вонючек, вроде лёгких дымовух, и держали там около часа. Учитель, с кем они приехали, долго искала бедного, даже к ректору пришлось обращаться. А пацан аллергиком оказался, ему в этом зловонии плохо стало. Что было, когда его нашли, — Суйгецу искренне усмехнулся, вдоволь радуясь пришедшим образам воспоминаний. — Я там лишних два часа проторчал по вине этих долбоёбов. Их куратор с нашим чуть глаза друг другу не повыбивали, но ситуация, конечно, без комментариев. Приличное учреждение, называется.       А Саске не слушал, всей душой надеясь, что Узумаки не обратил внимание на начало сего рассказа. Вероятно, Наруто и не пристал бы с допросом о том, куда тот ушёл и где был, если вернулся домой строго по расписанию. И всё же паранойя уже проскользнула незаметной тенью в чертоги разума. К такому он привёл себя самостоятельно, пуще прежнего убеждаясь в последствиях лжи.       — Забавно… — скупо улыбнувшись, протянул Узумаки. — Тебе хоть доплачивают за это?       — Автоматы ставят, — пожал плечами Хозуки. — Я не жалуюсь. А тебе не помешало бы хотя бы ходить.       Наруто отмахнулся, придавая внимание бокалу с яркой оранжевой жижей. По запаху она напоминала что-то цитрусовое, возможно, то был грейпфрут с гранатовым соком, а может, сие благовоние пускал добротно выжатый лайм, часть которого спокойно висела на краю стакана. Это не так неважно, как напрочь отбитое желание дегустировать тонко выверенные пропорции. Хотелось выпить.       Учиха же понял, что перенервничал на пустом месте, когда два пальца правой руки заметно похолодели и затряслись. Противное, совсем непривычное ощущение заставило быстрее выбросить из головы неуместные страхи и всецело посвятить себя разговору, которого не одобрял, но был обязан поддержать. Иначе у этой встречи не оказалось бы ни смысла, ни цели.       Перепробовав понемногу всё сразу, Узумаки разочаровался в способностях собственных рецепторов. Вкусы смешались, и определить остроту каждого из напитков стало практически невозможно. Саске продолжал негромко общаться с Суйгецу, всё время попивая одно и то же пиво и вроде бы оставляя Узумаки возможность насладиться всем остальным. Да только стало как-то плевать.       Апатия нахлынула маленьким колючим комком, занимая освободившееся после лёгкой эйфории местечко. Так действовал алкоголь. Вместе с ласковой головной болью опьянение замутило расслабившееся сознание и вновь подложило туда неприязнь ко всему окружающему. От жгучей обиды на раздражающий ноздри воздух захотелось стенать и кидаться посудой, но вместо этого Наруто вновь бессердечно поднёс бокал к лицу и, обхватив губами тонкий краешек стекла, опрокинул всё содержимое внутрь собственного, уже достаточно разомлевшего тела. Не стоило им ругаться. Причин ведь не было, к чему склоки.       — Я вот понять не могу. Ты вроде бы на пары вообще не ходишь, так чем занимаешься всё это время? — прервав задушевную дискуссию с Саске, обратился к нему развесёлый Хозуки.       — А… Сплю в основном, — Узумаки пожал плечами, с трудом отрываясь от глупой задумчивости. — Ещё работаю и…       Наруто вдруг прервался, не решаясь назвать ставшую основным занятием музыку. Почему-то оно казалось постыдным и несерьёзным, будто дурная детская шалость, потворствуя которой, человек способен принести один только вред. Он не знал, в какой момент это внезапно стало настолько сакральным и важным, и, глядя в ожидающее продолжение лицо блондина, лишь нерешительно шевельнул губами.       — Наруто музыкой занимается. Не как в церкви, а скорее как композитор или исполнитель, — почувствовав что-то неладное, решился помочь ему Саске.       — Правда? — по-пьяному чутко удивился Суйгецу, и не понятно, по какой причине его счастливая алая рожа заставила Узумаки сжаться.       — Да, — вдохнув поглубже, подтвердил он. — Может, заработаю на этом, может…       — Мне бы твои таланты, чувак. Если честно, я не особо разбираюсь в музыкальных жанрах и течениях, но одарённые в этой области люди всегда производили, м… Определённый эффект. В хорошем смысле, я имею в виду.       По инерции зацепив рукой стакан с сидром, Узумаки ощутил, как накатил приступ смешанных, совсем ирреальных чувств, просто не имеющих право создавать симбиоз в одном теле. Это глупое, доселе крепко спавшее чувство наводило на воспоминания об аффекте, о полёте и разделении тела с разумом, о слишком сильном головокружении. Наверное, пришла пора остановиться, взять передышку, давно заслуженную крепким послевкусием спирта, однако он сделал очередной глоток.       — Я не… Ладно, это хорошо.       Наруто и сам не понял, что за ерунду пробубнил в ответ, но Хозуки, вновь заулыбавшись, согласно закивал.       — Ты только биты пишешь? Ну, то есть музыку. Или полноценные песни?       Узумаки надавил тыльной стороной ладони на глаз и что-то невесомо промычал. Казалось бы, тут не над чем соображать. Но стоило только поддаться первой пришедшей мысли, как гул в ушах напрочь сбил его с толку, красочно изобразив всевозможные варианты действий и ответов. Наруто неожиданно понял, что не может отличить правду от вымысла и уже совершенно не был уверен в том, занимался ли он музыкой на самом деле, и если это действительно так, то чем именно? На Саске он взглянул лишь украдкой, пока что-то не продолжило жать на рёбра изнутри.       — Ладно… Сейчас расскажу, — выдохнул словно цельный ошмёток сыпучего абразива. — Начинаю я по-старинке, не люблю сразу в омут с головой…       Не прошло и пары минут, как хмурый Наруто оживился. Он зачирикал словно птенец, будто нежелание с нерешительностью трусливо разбежались по углам. Стоило словам почти беспрепятственно вырваться изо рта, как история закрутилась сама собой, и даже разморенной пьяной дымкой Хозуки нашёл в себе силы вслушаться с настоящей, неподдельной серьёзностью.       — А со второстепенными дорожками что? Ты на слух все подбираешь, или есть какие-то правила, ну, что-то типа того?       Суйгецу замолчал, для себя самого неожиданно обрывая фразу на дремучем полуслове, и хотя Узумаки этого не заметил, тут же принявшись подбирать правильные слова, всё внимание Хозуки перевёл на высыпающего что-то в стакан Саске.       — Мой выбор… — неслышно прозвучал голос Учихи, только внимания на это никто не обратил. Видимо, тот потонул в созвучиях играющей на фоне музыки, перебив владельца сего сомнительного, опрометчивого решения.       Наруто продолжал говорить, пытался что-то показать на пальцах. Считал такой вариант наиболее подходящим, но информация тонула и рассыпалась, так и не доходя до собеседника. Хозуки неумолимо терялся в осколках смутного понимания, не разбирая подробность истории. Однако, её слушал Саске, параллельно перемешивая в момент ставшее мутным пиво трубочкой из опустевшего стакана.       Жидкость просветлела, или так только казалось из-за обилия светлого плотного порошка; тогда Учиха, коротко улыбнувшись, стукнул бокалом о стоящий рядом стакан Наруто и невесомо скользнул губами по тонкой кромке стекла. Проследив взглядом за опустошёнными ещё раньше бокалами, Суйгецу вдруг понял, что этот эксперимент отнюдь не случаен и предыдущее пиво, под стать ныне закончившемуся, не было чистым и светлым напитком, каким ещё считалось на подносе официанта. Учиха оскорбил постаравшегося с раздачей бармена, засыпав в благородный хмельной напиток эту дрянь. Их, по мере возможного, оскорбил ещё больше, решившись на скрытность и волю самоуправства.       — Понятно?       Узумаки настойчиво пялился в самую душу, искренне надеясь увидеть в ярко-фиолетовых глазах искру понимания. Но там её не было. Не дошло. Тот упрямо смотрел ему за спину, на вялые движения человека, которого, из неосознанного личного нежелания видеть Наруто, предпочёл оставить вне поля зрения.       — Да, — косо протянул Суйгецу, пытаясь дать хоть какой-то ответ. В ситуации чувствовались и напряжение, и нервозность, а ненормальность всего происходящего внезапно чётко отпечаталась на внутренней стороне коры головного мозга. Он догадывался, что увиденное им в этот момент осталось незамеченным, тогда как ощущение нечто нехорошего задёргалось в непроизвольных конвульсиях. Он вновь ощутил себя лишним, только на этот раз совсем иначе. Словно, увидев чужую ошибку, сам принял в ней участие. Не выдержав неприятного давления, Хозуки натянуто улыбнулся, поспешно делая вдох, помешанный с произвольным смехом. — Я понял только то, что это очень сложно. Ты молодец, это талант.       Узумаки благодарно кивнул, и тотчас натянутая струна ослабила свою хватку, поочерёдно отпуская сшитые запястья и лёгкие, давая скромный шанс вдохнуть полной грудью и позабыть о странном беспокойстве. Суйгецу и последовал воле этого беспринципного желания, но в тот же миг струна с новой силой ударила по хрупким органам теперь с таким напряжением, что с лёгкостью прорезала бы мягкие ткани и впилась в самые кости, будь всё настолько буквальным. Он вздрогнул, лишь краем глаз увидев неровное неадекватное движение позади Наруто, а после просто замер, следя за происходящим и по какой-то неосознанной причине ощущая первобытный страх.       Тихое счастье в голубых глазах моментально сгорело, Наруто дёрнулся, но то лишь по инерции, нежели испугавшись внезапного контакта. Рука Саске спокойно перекочевала под чужой локоть и опустилась на твёрдую мышцу бедра, а после тот и сам прижался к тёплому боку, дыханием щекоча шею, прикрытую короткими волосками.       Хозуки не выдержал. Грань проломилась с треском и с оглушающим хлопком долбанула по мозгам. Он резко подался вперёд, загораживая Узумаки обзор на общий зал, и непонимающе вгляделся в довольно прикрывающего глаза Учиху.       — Ну, чё? — лениво простонал Саске, так или иначе чувствуя на себе излишнее внимание сиюминутно ставшего посторонним человека.       — Ты нормально себя чувствуешь? — осведомился тот с настороженностью.       Наруто напряжённо поджал губы, стараясь обращать внимание только на музыку. Неизвестно, в какой момент та стала настолько громкой и зарезала по ушам не хуже взрывов рассвета, но то оказалось приятнее прочего. Приятнее необъяснимого предчувствия, что за секунду до прикосновения промелькнуло у него в голове.       Саске поморщился и недовольно приподнял веки. Взгляд его оказался мутным, нелепым, но, как и прежде, поразительно тяжёлым.       — Закрались сомнения? — с вызовом прошептал он, и Узумаки почему-то решил, что этот вопрос прозвучал для него.       — Ведёшь себя малость странно. Я, конечно, не знаю ваших привычек, но…       — О, так ему нравится это, — легкомысленно хохотнул Учиха, мимолётно ведя носом по плавной линии чужой челюсти. — Правда, Наруто?       Суйгецу слегка скосило. Лицо Узумаки не выражало ни отвращения, ни презрения, ни удовольствия. Казалось, тому было абсолютно плевать, и радость на поспешные слова Саске лишь в голове, иначе не разглядеть ту и в мощный бинокль. Вот только почти невидимый ломаный изгиб губ ломал эту непроницаемую маску безразличия на заметно побледневшей коже. Словно глина, гладкая и бесчувственная. Нет ни отражения, ни единого блика.       — Ты мне напомнил кое-что… — тут же продолжил монолог Саске. Хозуки же молчал, пожалуй, так или иначе, словно в воду глядел и осознавал, что тот не скажет о достойном обсуждения вопросе. В какой-то момент образ Учихи вдруг изменился в его глазах, разительно отличаясь от того, что прежде создавался днями в спокойном обществе этого человека, а Саске продолжил, не видя ни образов, ни сравнений: — Ему многое нравится. Нравится лизаться перед сном. Губы у него всё время слюнявые, но мягкие, как желе. Нет… Скорее, как безвкусный мармелад. Это вместо снотворного. Задницей нравится тереться о покрывало, как будто течёт из него что-то. Как у собаки.       — Хватит.       Сухое возражение моментально остановило словесный поток грязного рта. Саске перевёл недоумённый взгляд на внезапно подавшего голос Наруто, но тот упорно смотрел вперёд, сквозь замеревшего с толикой ещё не осознанного сожаления Хозуки, не желая даже боковым зрением ловить силуэт ставшего омерзительным парня.       Он видел, как нечто копошилось впереди, яркой улыбкой рассекая воздушную массу перед глазами, что успела сгуститься до пепельных хлопьев, парящих вокруг головы. Видел тонкие лучи яркого света и тусклые лампы над потолком, да не решался смотреть на них дольше, потому как глаза ненароком пугались всё больше.       — Закрой свой ёбаный рот, мразь, — тем же безэмоциональным тоном слепо произнёс Узумаки.       — Отрицать собрался? — поочерёдно следя за реакцией каждого, неумело вклинился Суйгецу, с другого ракурса нападая на равнодушного к происходящему Учиху.       — Да нет. Я ещё не рассказал, как мы трахались, — вопреки здравому смыслу, с издевательским наслаждением протянул тот, грубо сжимая талию Узумаки.       Наконец в Наруто проснулись чувства. Ущемлённая гордость вылилась в пустую чистую ярость, глухую и засвеченную. В такую, от которой не хотелось даже двигаться с места. Но он старался, а потому уверенно сдёрнул чужие руки, брезгливо отрывая от них собственные кисти, и резко поднялся, параллельно даже толкнув массивный стол, от чего вся посуда на нём тихо звякнула.       Суйгецу сдвинулся с места, сжав губы в тонкую линию и пропуская того вперёд. Он пожалел, что задал вопрос. Привыкший к легкомысленному общению, к простым и понятным людям, теперь больше положенного корил себя за непредусмотрительную глупость, повлёкшую стыд и несчастье другого человека. В иной ситуации, виноватым, в первую очередь, Хозуки посчитал бы Учиху, да только не получалось и никак не выходило выбросить из головы личную причастность к сложившейся ситуации. А сам Наруто, выскользнув из-за стола, тут же растворился в потоке нескольких официантов, покуда Саске невменяемо улыбался.       — Обиженных в жопу ебут, знаешь ли, — с отвратительным насмехательством заявил он спустя пару секунд, вынудив Суйгецу окончательно окосеть.       — Хватит. Это ваше личное дело, так что давай без подробностей, ладно?       — Жди здесь.       Неровной походкой, цепляясь за ребро стола, Учиха вышел вслед за стремительно удалившимся Узумаки и обернулся лишь на мгновение. Отчего-то Хозуки почувствовал, что продолжения банкета уже не будет. Угрюмо пододвинув бокал с недопитым Наруто коктейлем, он отхлебнул чуточку горечи и поморщился. Даже пить не хотелось. А ведь всё так хорошо начиналось.

***

      Саске застал Узумаки у раковин. В отражении затёртого зеркала мелькали только влажные пряди светлых волос — ни лица, ни взгляда. Он не видел ничего, ни одной подсказки, что раскрыла бы тайну странного поведения оскорблённого человека. Склонившись над керамической чашей, тот смотрел, как объёмной струёй вода разбивается о её дно и стекает в сливное отверстие. И звук раздражал, и картинка перед глазами.       Узумаки всегда был другим, отличным от общей массы народа, но, вопреки собственным же словам, часто совершал непредсказуемые поступки, буквально копируя общепринятое поведение этих несчастных. Слишком часто. Это злило. И Учиха не выдержал, крепко стиснув кулаки, направился прямиком к согнутому в ровной дуге отражению.       — Чё выделываешься, а? Запоганил вечер, мудло, значит, и ночью надо почудить? — выплюнул он, не брезгуя никакими словами.       Саске трясло. Жгло изнутри, словно мгновение назад наглотался шипучего уксуса. Но он сдержался, так и не прикоснувшись к чужому телу, хотя хотелось. Хотелось настолько, что Учиха готов был свернуть причудливому идиоту руки, а после, желательно, шею.       — Ты меня слышишь? Алло, придурок?       Неизвестно, откуда взялось столько агрессии, но Саске явно ощущал неконтролируемый прилив ненависти. В эту секунду. В чёртовом туалете. Да и в последние несколько минут. Голова неожиданно затрещала, и по бесчисленным нейронам мозга проскользнула, наверное, дельная мысль. Вдруг показалось, что порошок на деле то был ненужным. Лишним. Глубоко внутри Учиха стал твёрдо уверен в этом, но он с остервенением голодного хищника выкинул мысль подальше, изгоняя из закромов сознания всякую муть, мешающую на пути исполнения желаний. Он делает то во благо, знает, к чему приближается, знает чем и за что платит. Только так печаль и горе способны покинуть его серый мирок без ориентации и пространства. Ведь в нём на самом деле плохо, а значит, и без того хватает разочарований и грязи, в которой вязнут босые ноги, застревают прозрачные клетки кожи, а глаза, всевидящие и пронзительные, перестают замечать даже груды корёженного металла, которым обшиты все стены и потолки.       Учиха метнулся вперёд, впритык приникая к замеревшему телу, нервозно и грубо хватаясь за складки чужой одежды. Хотелось же сделать больно. Теперь надеялся, что так и вышло. Однако в глаза бросилась краснота и совсем нежеланная горечь взгляда. Такого, что быть не должно было на беспристрастном лице. Саске не знал, что увидит: ожидал злость, ненависть или убогое отвращение, в конце концов. А это выбило из колеи. Ярость в нём заскулила.       — Ты плачешь?       Голос внезапно прозвучал спокойно и тихо, до жути отлично от предыдущего тона, безжалостно выбрасывавшего море кровавых унижений. Будто Учихе стыдно. Будто он забоялся потревожить шаткое равновесие другого, складывая руки на тёплых печатях и закрывая боль на фантастический замок.       — Смеюсь, блять… — отвернув голову в бок, с больной усмешкой скрипнул зубами Узумаки.       — Да что за нахуй то, а? — нить ускользнула, и яркое желание убить, утащить за собой в мутную воду, на самое дно, куда-то испарилась. Однако сквозящий беспомощностью выдох ничуть не тронул разбитого парня напротив.       — Ты за каким сюда припёрся? Доказывать что-то? Тогда пиздуй обратно, — неестественно скупо выдохнул Узумаки.       — Нет, ты объяснишь. Давай уж, неси ответственность за тупую истерику.       Мерзко, словно нос заложен. Лицо не ощущало ничего, нервные окончания заморозило. Учиха снова шмыгнул носом, тот постоянно отекал, давя на самые кости так, что хотелось оторвать его и выкинуть в ближайший угол. Теперь стало казаться, что тишина уже не шипела, а мрачно гудела. Лучше бы он стерпел и подавился соплями.       — Я ничего тебе не должен. Ты в неадеквате, Саске. Ты даже не понимаешь, о чём говоришь, и, прости, у меня нет никакого желания вести бесполезный диалог с человеком под кайфом, у которого мозги набекрень от этой хуйни.       — Какой хуйни? Ты, по-моему, что-то перепутал.       — Я не слепой и не тупой, твою мать! Меня доконали эти приколы, — бурно выкрикнул Узумаки, непроизвольно дёргая рукой вверх, как будто, засадив по бледной морде, мог что-то исправить. — Что, уже не можешь без этого?       Учиха не отвечал, глупо улыбаясь. Губы ползли непрерывно, мажа по лицу отголоском надежды. Но его тёплую усмешку Наруто стерпеть не мог. Она доводила до бела. Злила. Отдавала мерзостью человеческой натуры, купающейся в тонне необходимостей, зависимостей и безысходности. Забавно, ведь люди любят вспоминать чужие слова, выражаться ими, возвращая в ответ. Это сближает, подтверждает негласную близость, да только он никогда не желал отдавать Саске именно это. Не думал, что однажды произнесёт их с тем же смыслом. Не предполагал.       — Конечно… Ты же подсел. Удивительно, да? — с неприязнью продолжил Узумаки. — Как, оказывается, всё циклично.       Саске машинально сдвинулся на шаг, сам того не замечая, как нарушил установившуюся в глазах и подсознании Наруто картину личной трагедии.       — Не тебе говорить об этом.       — Не мне? — ярость прогремела с оглушающим звоном. — Я слез с этой хуйни! Слез, Саске! По твоей милости, между прочим, так нахуя ты сам теперь вляпался в то же дерьмо?       — Так легче.       Тот просто пожал плечами, а Узумаки не удержался и впился ногтями в самое мясо своих же ладоней.       — Нет…       — Да. Ты не понимаешь, что я испытываю, не знаешь, сколько атомных бомб рухнуло в моей голове, а ведь всё предельно просто…       Наруто нервно хохотнул, смахивая выступившую вновь влагу, и отвернулся к зеркалу, смотря на примитивно задумчивое отражение Учихи. Даже оно смеялось над ним. Наивный и мечтательный идиот.       — Ты опозорил меня перед посторонним человеком. Нёс редкостную чушь, а теперь говоришь, что я не понимаю. И правда… Я не понимаю, какого чёрта происходит в твоей голове, и когда тумблер вменяемости там переключился на «это».       — Разве я говорил неправду?       — Да что с тобой не так, Саске?! Что за мудацкое… Щель срамная! — сорвавшись, Наруто просто взмахнул руками, принимая поражение. Невыносимо оказалось смотреть в смеющиеся глаза. Его никто не воспринимал всерьёз. Давно ли так стало? А может, дело вовсе не в Учихе, а в дерьме, которого тот наглотался, убегая от «атомных бомб», прячась от реального мира. Но ведь Саске сам принял это вещество, невзирая на совесть и уважение, не заморачиваясь чужой безопасностью. Больно и обидно, а всё происходящее излучало сплошную неправильность, потому как его не спрашивали, его не ценили.       — И куда? — Учиха дёрнулся с места, загораживая дверь от поспешившего к выходу Узумаки.       — Куда-нибудь. Просто подальше отсюда.       Наруто оттолкнул того в сторону, душой и сердцем уже покинув злосчастное место, но, потеряв свою позицию, Саске тут же вцепился в его кофту, стальной хваткой зажимая складки одежды и царапая короткими ногтями кожу сквозь ткань.       — Да отпусти ты меня! — зашипев, потребовал Узумаки, не жалея силы, толкая того в грудь. Однако не помогло. Хватка не ослабилась ни на йоту, едва ли став чуточку тише.       — Не нужно скрывать от друзей то, что приносит кайф, — по-философски тупо процедил Саске, стеклянным взором смотря в озлобленные голубые глаза. — Суйгецу не станет трепаться о том, что тебе нравится член в заднице.       — Да схуяли ты так решил то, блять?! Тут каждое слово опровергнуть можно!       — Но я останусь прав, даже если ты попытаешься опровергнуть, — Учиха вдруг закашлялся, а после, приподняв бровь, вопиюще нагло засиял.       — Мне надоело это. Ты был нормальным, Саске. Ахуенным, милым и понимающим. Так почему? Как вышло так, что за последнее время потерял всё, что тебя человеком делало? В кого ты превращаешься? В нарика с мутным представлением об истине? Да ветер в жопу, только меня не трогай тогда!       — Что тебе не нравится? Ты, блять, можешь говорить по существу, а не вопить, как облезлая швабра?       Запал веселья иссяк на звуке откровенной претензии. Учиха не вдумывался, не искал тайного смысла в его речах, но что-то умудрилось задеть. Даже сквозь призму ощутимой невменяемости он почувствовал укол то ли совести, то ли обиды. Таким было мерзкое осознание того, что его отвергают. Отторгают после всех райских благ, что Саске создал.       — Я устал терпеть твой агрессивный алкоголизм, стабильно перетекающий в наркоту. Думаешь, мне в кайф тебя от унитаза таскать или переживать издевательства и побои? Да я в восторге! Эта блядская депрессия, которую ты продолжаешь кормить образами Итачи, вместо того чтобы собрать яйца в кулак и продолжить жить, меня заебала. Знаешь, что не так? Ты просто долбоёб! — вызверился Узумаки, отчаянно дёргая рукав в сторону, но тот по-прежнему не удавалось высвободить. Лицо Саске на момент прорезало пониманием. Однако верить ему Наруто не стал, даже будь нервы чуть в бóльшем покое. — Блять! Да как же ты бесишь!       — Что ещё тебя бесит?       Учиха непременно бы вывернул полудурку руку, но редкая, внезапно полетевшая на свободу искренность разожгла скромный интерес к недавно обнаруженным грехам. Возможно, то, что двигало Учихой до этого, было не злостью, а попыткой поделиться собственной болью. И слова Узумаки доказывали это как нельзя лучше.       — Пиздёж, Саске. Твой бесконтрольный, грязный бред на темы, которые касаются только нас. Ты понимаешь? Наши отношения касаются только тебя и меня!       — Тебе же плевать на их мнение, — Учиха обвёл взглядом дверь, за которой по определению должны были скрываться все прочие. — Всегда было плевать, так чего бесишься?       — Ладно. Я тебя понял, — окаменев до зримого бездушия видимого напротив, Наруто произнёс холодно и железно. — Отпусти.       — Не истери.       — Отпусти, — настойчивее повторил он. — Я не хочу тебя видеть. Сейчас не хочу.       Противился Саске всем сердцем, но, вопреки его личным желаниям, пальцы предательски онемели и выпустили Узумаки из своих пут. Он только и видел, как ткань толстовки скользнула по мягкой поверхности подушечек и унеслась прочь.       — Бросаешь, значит? — подавленно шепнул Учиха, а после зачем-то уточнил: — Сейчас.       — А что мне мешает?       — Любовь? — грустно усмехнулся Учиха.       — Цветёт и пахнет. Разве у тебя есть что дать мне в ответ? — приподнял брови он. Саске молчал, облезло наблюдая, как светлые брови спокойно опускаются вниз. — Вот и не пизди.       Наруто не питал иллюзий касательно чувств Учихи. У того было достаточно времени на кровопролитные баталии, разгоравшиеся внутри. Он давно разобрался в себе, в этом Узумаки был твёрдо уверен. Сейчас же надежды и мечты остались в прошлом. Признания и слова больше не требовались, и Узумаки, наверное, давно осознал, что всё это бутафорный фарс.       — Давай, — Наруто глубоко вдохнул, взмахивая рукой. — Сдохнешь — так сдохнешь. Не моя это ответственность.       Дверь скрипнула язычком защёлки, а Саске так и стоял, пусто вперившись в только что закрывшуюся доску.       Проморгал.       Нужно было что-то сказать, объяснить всё ещё раз, заново открывая эгоисту глаза на причины и следствия его, Саске, поступков. Его бы поняли, ведь Наруто любит. Так он сказал?       Учиха забыл. Его бросало от тоски до короткого состояния благодушия, но суть не менялась. Истинная деградация личности успела пустить корни, и ржавчина расцвела.       Боль заставляет человека метаться, искать то самое место, куда надавив, оглохнешь от острой рези, но, отпустив, выдавив сгусток чёрного яда, исцелишься.       Попробовал. Не помогло.       Когда случается что-то плохое, вроде бы принято злиться. Однако вот какая проблема — в глазах горело лишь отчаяние, и не почувствовать его значило бы оказаться мёртвым. Когда Саске думал, что эти чувства есть признак человека, он не понимал, не осознавал, что этого мало. Такие мысли становятся откровением только тогда, когда вдруг сталкиваешься с последствиями натворённого безобразия наяву. В отличие от Итачи они всё ещё живы, а он по наивной случайности и забыл, как это бывает. Выходит, и Узумаки вызывал привыкание, что теперь переросло в больную зависимость от его ласки, слов и поддержки. Выходит, ослаб и подставил уязвимое под больное.       На душе промозгло задула буря, а Учиха продолжал блуждать взглядом по двери, не видя ни фактуры, ни цвета. Тёмная оболочка с непонятным содержимым. Таким же, как и он сам.       Наруто прав. Роковых ошибок Саске совершил уже достаточно, но почему-то до сих пор не обнаружил в них морали.

***

      Мрачное, тёмно-серое небо висело так низко, что сжатый воздух, размазанный по тёплому жёлтому свету, давил на лёгкие той тяжестью, от которой хочется плевать кровью. Резко остановившись, Саске поднял козырёк шлема и жадно вдохнул острый морозец. Отпустило. Немного не доехал, но, плюнув на жалкую сотню метров, Учиха слез на землю и отошёл от мотоцикла. В такое место можно попасть и пешком.       Дом их не выделялся средь остальных, сливался с многообразием классического гетто, где, видимо, суждено было родиться и скоротечно пожить, чтобы сдохнуть. Соседская ель всё ещё зеленела, голубоватым отливом играя с назойливыми лучами обшарпанных фонарей. Так ведь и должно было быть. Под её тенями дорожки не изменились, разве что в старом асфальте добавилось несколько новых трещин и прощелин. Заборы всё так же возвышались недружелюбными листами металла, скрывая то, что люди робко мостили на своих участках. Было бы странно, изменись здесь всё до неузнаваемости за какие-то полгода. Саске прошёл вдоль стального листа, тихо чёркая по нему раскрытой ладонью. Пыль и прошлогодний налёт зацепились за кожу, приклеиваясь намертво, до темноты на светлом полотне. Поверхность морозила. Вечер холодный.       Наконец, Учиха остановился у лысого куста во дворе собственного, когда-то называемого «родным» дома. Никакого препятствия, ничего запрещённого. Много ли здесь проходит таких, как он? И почему неудавшаяся семейная пара так и не поставила здесь забор? Скрыли бы участок по стандартному образцу всех соседей, не было бы на вычурной плитке этой ненужной, такой неуместной для образа Микото грязи. Ведь никто не натопчет у тебя на пороге, если выстроить защитную призму, нагло и чётко заявить о своей собственности. Никто не зайдёт… Тогда не было бы и Наруто, наверное.       Ветер подвыл в такт замеревшему сердцебиению, и Саске ловко вскарабкался на свободный выступ мансардной пристройки. Лучше бы Узумаки снова был здесь, хоть в крови, хоть бездомный, чем, отвернувшись от молящих о пощаде глаз, пропал и растворился в пространстве. Идиот.       Учиха искренне ненавидел его за слабость, за эгоизм и нежелание понимать. Но, в то же время, не мог обвинять. Он не умел переносить себя на чужое место, а потому и не знал, не хотел знать, как трудно и больно порой может прийтись тревожному, загнанному в смятение человеку. Ведь у Наруто тоже не всё сладко.       Дверь его старой комнаты оказалась открыта, и тусклый свет коридора просачивался сквозь темноту убогонького помещения, вертикальными бликами отражаясь на внутренней стороне стекла. Саске вновь увидел очертания двуспальной кровати и письменный стол с обгрызенными уголками. Его поверхность была чиста и невинна, словно тот никогда и не видел вселенского бардака. Учиха отвернулся, поняв, как глупа посетившая его ненадолго мысль. Это место не его дом, пожалуй, никогда оно им и не было.       Он честно надеялся, что ему не придётся отвечать на подобные вопросы. Объяснять самому себе, что у свободного человека не должно быть привязанностей. У многих с этим как-то проще. Дом — это там, где человек спит; место, куда всегда хочется вернуться, где бы он ни был. Но после побега от прошлого даже квартира для Саске не смогла стать таким местом. Уже и прижившись, он не считал ту чем-то особым, и в общем-то нет никакой разницы: засыпать под одеялом на своей постели или на сидении машины в каком-то Богом забытом месте. Разница лишь в удобстве. А порой приходится спать даже на стёртых сидениях в коридорах больниц, когда страх и переживания уматывают настолько, что сил не остаётся даже на то, чтобы держать глаза открытыми. Всё это несущественно. Важны лишь мысли и причины, по которым мы засыпаем. А тех в своё время стало достаточно для полноценного нарушения сна.       В этот момент объёмное пятно мелькнуло в освещённом пространстве и Учиха едва слышно поскрёб короткими ногтями по стеклу. Пятно остановилось.       Внутри Микото в этот момент что-то ухнуло. Замерев на месте, женщина круто обернулась, ловя в мутной гуще за толстым окном мелькнувшую тень. Она прошла в комнату сына, на всякий случай огляделась, но даже там, за стеклом, не оказалось ни души. Свет ровным лучом рассеянно лился сквозь закрытые окна.

***

      Наруто вернулся лишь на четвёртый день, словно Иисус, сошедший воскресным утром с креста работы. Заявился в чужую квартиру неумело, непременно стягивая с очерствевших ступней кроссовки. Учиха названивал ночью. Как такового выбора вновь не осталось.       — Просыпайся, — равнодушно произнёс Узумаки, но, вопреки посредственности тона, тёмные волосы пригладил с особенной нежностью.       Саске потянулся сквозь сон за ускользающей лаской и вяло уцепился за руку Наруто, когда тот уже собирался её убрать. В комнате царила удивительная чистота, казалось, даже безделушки, вечно валявшиеся где попало, сейчас заимели свои места. Узумаки вздохнул, давая себе ещё один миг на тишину и спокойствие, ведь, так или иначе, проснувшись, Учиха полностью собьёт этот призрак.       — Я хочу татуировку, — уже громче заявил Наруто, зная, что до окончания позднего сна осталось совсем недолго.       Саске приоткрыл глаза, неосознанно смотря куда-то сквозь, после чего мир медленно и с треском начал ленивое вращение, неизменно приобретая классические формы. Голова звенела.       — Ой, а вылупился как, — почти театрально состроил отвращение Узумаки. — Муж вернулся, давай, поднимай задницу.       Ткани постельного белья зашуршали, Учиха зарылся лицом в складки подушки, но скрыть улыбку ему всё равно не удалось. Чем-то потаённым она никак не вязалась с нелепым, несвойственно домашним видом. Волосы у Саске принимали всевозможные положения, глаза слезились.       — Не злишься.       — Да много чести, — фыркнул Наруто, из вредности дёргая того за спутавшиеся волоски чёлки.       Саске понравилось не так сильно, как того могли ожидать; тогда же, выхватив из свободной руки Узумаки электронную сигарету, он не совсем ловко соскочил на пол.       — Что ты хочешь? — приподнятые брови делали заспанное лицо ещё более необычным. — Татушку тебе набить?       — Слабо? — в такт проявившемуся азарту усмехнулся Наруто. — Давно пора, иначе пользы от тебя никакой.       — Эскизы на планшете, можешь выбрать что-то своё, только без копий. Я не принтер.       На большее тот распыляться не стал. Усердно затянувшись мятным паром, Учиха бросил девайс обратно на кровать и, почти удерживая кривящиеся уголки губ на месте, с нечитаемым взглядом отправился в недалёкую ванную.       Плохо ли Узумаки с ним рядом? Саске бы не выдержал, наверное. Расколол голову сумасбродившему наркоману, а то и лучше, удавился бы сам. Но тот не мог уйти насовсем, потому что поклялся в далёком прошлом быть рядом. Учиха и не помнил, как именно, но точно знал, что обещал то же самое. Выходит, нет у них другого пути, кроме как выносить друг друга из горящих домов и покрытых ледяной корой озёр.       Струи горячей воды били по плечам, а Саске улыбался, едва заметно морщась от причиняемой боли. Он ни о чём не просил, прекрасно осознав свои ошибки за несколько дней вынужденного одиночества, но Наруто вернулся. Значит, понял. Сумел разделить его горе.       Узумаки сидел на диване, подогнув одну ногу и вывернув руку под неприятным для глаза углом, а на этом месте даже плотный материал, скрытый слоями простыни и пледа, покрылся мелкими складками-трещинами. Он сидел на нём слишком часто, преданно и неизменно отдавая предпочтение именно этому куску дивана. Учиха знал, потому что перестилал постельное белье тем же вечером, ещё на что-то надеясь.       — Они все новые или ты кому-то бил уже? — не отрывая внимание от эскизов, поинтересовался тот, стоило оказаться в компании. Саске вновь почувствовал примесь яда в готовившихся выйти наружу словах, но удержался на месте.       — Я не бью одно и то же дважды. Не принтер, — повторил он.       — Да ну? А как же парные татуировки?       — Таких ещё не было, — учуяв чужое желание вновь о чём-то поспорить, Учиха поклялся побольше молчать.       Рабочий столик был чист, настолько, что с непривычки уже и не было ясно, за что взяться в первую очередь. Саске вдруг чётко осознал, что эта работа будет особенна. Она будет первым вышедшим в мир рисунком, который родится позже, чем умер Итачи. Брат не сумеет увидеть её. Не оценит старания сердца. С другой стороны, разве он должен сейчас думать об этом? Сегодняшний холст особенен. Это не работа.       — Ты выбрал? — закончив с подготовкой места, угрюмо уточнил Учиха. Настроение куда-то улетучилось, и отчего-то вдруг стало скрести за рёбрами. Так зарождается навязчивый топкий страх. А ведь брат учил его не бояться.       — Мне не нравится. Ничего не нравится.       — Мне это комплиментом воспринимать?       — Давай что-нибудь другое, — занудно предложил Узумаки.       — Что, например?       — Ну, не знаю… Что-нибудь лично для меня. Вот с чем я у тебя ассоциируюсь?       — Понял.       Планшет Саске выхватил без эмоций, а вот сдвинуться с насиженного места заставил куда серьёзнее.       — Давай, жопу убирай, — раздражённо попросил он, словно за игнорированием должно было последовать неприятное для обоих наказание.       Однако Наруто послушно отполз в сторону в примирительном жесте, скорее, по привычке, нежели осознанно, поднимая вверх руки. Забавляло то, как Учиха держал здоровенный на первый вид планшет и тонкий стилус в его изящных пальцах смотрелся не вычурно и безвкусно, а уместно, лаконично, будто он и кисть руки были одним целым, продолжением друг друга. Кончик пера беззвучно скользнул по стеклу, а доставший для отвлечения телефон Узумаки так и не решился оторвать взгляд от причудливых линий, вырисовывавших что-то непонятное и разрозненное. Хотелось спросить, какого чёрта Саске делает это с таким трудолюбивым лицом и отчего вдруг «лично для меня» вылилось в желание испортить нормальную по всем известным параметрам композицию. Но Наруто молчал, нутром чувствуя, что вопросы здесь неуместны. Учиха делает это от души. Таким он его видит.       Есть в социо-культурных представлениях одна забавная философская теория. Чужой. Узумаки всегда чувствовал себя этим существом, на деле же ставшим им ни то по желанию, ни то по факту рождения. Относящийся к человеческому роду, но столь противоположный общей массе, что и внешнюю схожесть давно потерял. Да потерял так глубоко, что и не ясно теперь — человек ли он, или же все прочие им давно не являются. Однако Саске другой. Не такой, как он сам, но и не похожий на тех многих, зовущих себя громким словом «люди». Тогда кто из них прав? Кто встал выше на лестнице одухотворённости личности и животной природы? Разве ж посильно кому-то ответить на этот вопрос. Узумаки не знал. С каких-то пор о вязкости серой и однослойной субстанции думать уже не хотелось.       — Правки вносить будешь?       Наруто растерянно обернулся, напрочь забывшись во времени и месте физического. Мысль оборвалась сухим затишьем на самой кульминации.       — На, посмотри.       Саске сунул планшет под его нос и двумя пальцами отдалил получившееся изображение. Узумаки не сразу разобрался в начертанном, но средь длинных полос проволоки и шипованных глаз, обнаружил небольшую зарисовку руки с примерным изображением эскиза.       — Предплечье, что ли? — закусив изнутри щеку, в задумчивости произнёс он.       — Ты не уточнял место.       — Да нет. Всё нормально, в принципе. Эти линии должны вокруг руки идти как браслеты? — вновь приблизил и отдалил изображение Наруто.       — Не совсем, но да. Там под углом, видишь? Как пружина.       Что-то не давало покоя. Глядя на экран, Узумаки всё никак не мог понять, что общего у него с этим нечто, так тонко изображённым под вуалью защитной агрессии. Основной частью рисунка Учиха выделил два глазных яблока, на манер тяжёлых век, прикрытых плотью с шипами. Взгляд искусственных глаз бил по смотрящему и говорил о столь многой личностной неприязни, что хотелось отвернуться, опустить нелицеприятному растению его «острые веки», но, в то же время, своим пронзительным и двуличным отображением они притягивали внимание, доводя до беспамятства.       — Почему так? — шепнул Наруто, вновь перечитывая фразу над колючей проволокой. Первое слово оказалось написано неправильно. — Почему с ошибкой?       — «Quite Suicide» обозначало бы твой триумф. Но ведь не это было твоей мечтой.       — Что за загадки. Почему «Quet»?       — Потому что ты неудачник, Наруто. Даже умереть нормально не смог.       Саске отозвался с мелочным самодовольством. Как ни в чём не бывало. Как привык. Но Узумаки вроде бы отвязался, должно быть, несогласный со многими аспектами произнесённого вслух.       Что тот ещё собирался найти в незатейливом рисунке, Учиха не знал, да со вселенским пониманием и терпеливостью ждал, когда неполноценный клиент определится с дальнейшими действиями. Глубоко в душе Саске ликовал, ведь именно к этому моменту, к его работе и вниманию Наруто готовился так трепетно и с энтузиазмом. Он видел его таким, наверное, впервые. Собранным, вдумчивым и ответственным. Оказалось, что даже таблетки не способны сделать из того законченное растение, а это говорило о человеке многое. В том числе о его чувствах, приоритетах и желаниях.       Должно быть, нет ничего глупее и по-особому бесполезнее, чем это никому не нужное знание, но Саске чувствовал, что вот-вот достигнет апогея. И лишь сейчас Учиха понял, настолько тот был недосягаем. Чистый холст. Упавший на голову неожиданным чудом.       — Больно будет?       — Ты щёки забил. Глупый вопрос, — крупные капли краски упали на дно колпачка, а тонкая рука опустилась на поверхность кушетки.       Принтер тихо загудел, и выученным наизусть движением Учиха обработал подготавливаемую поверхность, в то время как собственный голос продолжал глухим эхо резонировать где-то внутри.       — Саске? — Узумаки мелко вздрогнул от лёгкой прохлады брызнувшего на горячую кожу антисептика.       Наруто старался не шевелиться и неосознанно задержал дыхание, чувствуя непривычное, чересчур гладкое скольжение лёгких пальцев. Учиха представлялся ему кем-то стерильным, до той степени «обработанным», что вполне походил на хирурга в операционной, да только касался он по-другому — не посредственно, без вызубренного алгоритма действий, присущего каждому профессионалу. Саске дрожал почти незаметно, но слишком ощутимо, для того чтобы скрыть это в сильно остывшем помещении с приторно накалившимися телами, что замерли синхронно со временем, пожалуй, впервые так слаженно и послушно. Воздух пропах остротой, та отравляла момент, делала чрезвычайно личным.       — Не бойся, — прошептал Узумаки, опасаясь спугнуть ювелирную осторожность своего мастера.       Трансфер опустился на кожу, и окаменевшие ладони чуть надавили поверх тонкой бумаги, приятно разогревая. Наруто улыбнулся, невольно вспоминая когда-то властные, требовательные касания, будоражащие кровь игры, ласку и жгучую ненависть, что безустанно дарил один и тот же человек. Наверное, не зря он неразрывно был связан с искусством, пускай и отрицал сей громогласный и пафосный факт.       Музыканты законченные психопаты. Так говорила Кушина. А кем бы она назвала таких, как Учиха? Чёрт его знает. По логике всех вещей, та и сама стояла где-то между искусством и сумасшествием, но, вопреки обязанности быть творцом, ничего не создавала и не умела как следует разрушать.       Саске поглаживал руку нежнейше, будто бумага могла сыграть последнюю роль в партии его маленькой жизни. Наруто знал, что боли не избежать, ведь за нежностью всегда следует удар, но, как ни странно, среди всех тактильных ощущений помнил и осознавал только его касания. Потому что они никогда не повторялись, потому что Учиха не следовал глупому правилу. Умел удивлять. Эти руки не ощущались чужими. А ведь совсем скоро те вновь сделают больно. Без вариантов. На этот раз ничего не зависит от скромного выбора Саске.       — Схуяли ты… — вызывающе начал Учиха, пожалуй, опоздав с ответом на добрые пару минут. Голос прозвучал слишком громко, неладно содрогнув пыль в дальних углах и звенящую пустоту в сердце комнаты. Пыл поутих, сменившись мрачным недовольством. — Давно не работал. Алкоголизм, ага? Руки трясутся.       — Это всего лишь я, — услужливо приподнял уголки губ Наруто.       — Ты, — согласился тот. — Был бы кто-то другой, хуйни бы этой не было.       Узумаки засмеялся, искренне и чисто выдохнув тёплый воздух, который вот-вот должен был превратиться в густое облачко пара, но по каким-то идиотским законам им так и не стал.       — Признаёшь, что боишься? — скорее риторически поинтересовался Наруто, пока тот медленно отклеивал использованную бумагу и проверял ровность линий. Узумаки не ощущал сам процесс особенно важным. Он пытался разглядеть на спокойном лице нотки того же задора, что вдруг почувствовал у себя, но Саске по-прежнему оставался спокойным.       — Не отрицаю.       Дожидаться высыхания трансфера Наруто остался в одиночестве. Всунув тому телефон в свободную руку, Учиха вроде бы снял с себя львиную долю ответственности и ушёл на балкон. Пара сигарет не поможет успокоиться, но запросто угомонит разогнавшуюся в руках дрожь.

***

      — Долго ещё? — потеряв остатки терпения, подал хрипловатый голос Наруто. Игла мазком выскочила из покрасневшей кожи, а зажатая в руке машинка зависла над поверхностью незаконченного рисунка.       — Сам и посмотри.       — Скажи, я всё равно ничего не понимаю.       Узумаки продолжил лежать на согнутой в локте руке, изредка потираясь о ту лбом. Несколько часов однотипной работы выработали условный рефлекс — закрыть глаза и опустить голову на кушетку, ведь если не видишь, процесс идёт гораздо быстрее. Так он думал.       — Что ты делал, пока меня не было? — промычал Наруто, собравшись с силами на разговор хоть о чём-то.       Ему не нравилась патока молчаливости, не грело уши и жужжание машинки, превратившееся во что-то фоновое, как раздражающе плачущий капля за каплей кран в ночной тишине, напрягала однородностью. Самым же большим недоразумением Узумаки считал малую новость, о которой всё никак не мог рассказать. Казалось, стоит открыть рот, и та рухнет на голову ушатом застывших помоев.       — Тебе звонил, — достаточно потянув с ответом, поведал Учиха и тут же пожал плечами. — И спал.       — Под коксом?       — Нет. Под ним не уснёшь.       — Мне-то откуда знать? — наигранно удивился Наруто. — Это ты его принимаешь, вот и поведал бы.       Тёмные глаза устало закатились, осталось лишь тактично промолчать. Да только не мог Учиха оставить всё на своих местах. Его могли назвать кем угодно, но только не считать за того, кем он теперь являлся на самом деле. Узумаки зачастил говорить об этом, словно больной фанатик.       — Я не наркоман. Так надо было. Ты сам делал то же самое, не забывай.       — Я бросил, а ты продолжаешь мне ярлыки давать, — пробубнил Узумаки, хотя и не был уверен, что сказанные в день похорон слова значили для Саске только правду и ничего более.       — Уже нет, и ты прекращай, — Учиха великодушно взял поиск компромисса на себя, и в кои-то веки Наруто был ему благодарен за терпеливую прямолинейность, спокойную, без закравшейся гордости.       Боль притупилась тогда каким, судя по ощущениям, Саске нанёс на кожу что-то мыльное, с приятной воздушной структурой.       — Уже закончил? — с вымученной улыбкой протянул Узумаки, узнав в тихом пощёлкивании пузырей очищающую пену.       — Плачевен тот день, когда на Суд Великий восстанет из пепла грешный человек, — по своему расценил тихий вопрос Саске.       Наруто оробел, вглядевшись в масляно-чёрный контур и аккуратную, но вместе с тем до невозможного тяжёлую штриховку. Тень ложилась однородно и плотно, в равной степени закрывая от света полупрозрачную кожу. Идея в этом была определённо.       — Фоточку в соцсети? — вспомнив о главном, поинтересовался Узумаки. — У тебя уже большое портфолио?       — Тебя я туда не добавлю, — занимаясь своими делами, поделился естественным Саске.       За мгновение Наруто помрачнел. Учиха видел в нём нечто личное, но, в то же время, хранил не пойми для чего?       — Так-то… Утром я пришёл, чтобы рассказать тебе кое-что, — тот окончательно смирился с тошнотворностью разогнавшихся качелей. Возмущаться Наруто не стал и наконец решил поделиться чем-то более важным и правильным, нежели продолжать идиотские споры и пустые обиды. — У тебя мало радости в жизни сейчас, я понимаю. Но, если всё, что ты говорил о моих увлечениях, правда… Тебе должно понравиться.       — К чему столько флюид? — усмехнулся Саске, и взгляд, что он оторвал от заляпанной вазелином салфетки, прострелил острым колом, но застрял в груди неожиданно тёплым перышком. Узумаки обознался. Взор был не лицемерным, а всезнающим, будто Учихе не требовались дальнейшие слова, но из природной вредности тот продолжал их добиваться.       — Я договорился о выступлении.       Прежде чем говорить, следовало хорошенько подумать, но в этот раз Наруто было нечем прикрыться. Ведь он уже думал. На самом деле размышлял о средствах и методах общения, куда раньше и соваться бы не подумал. Философия кроется всюду, и нет никакого смысла копаться там, где существуют стандарты. Люди специально изобрели те, чтобы воспроизводить что-то на автомате. И он всё же сделал выбор в сторону света. Ему казалось, что Саске обязан знать, даже если осудит, даже если вновь причинит что-то, что с треском разобьёт слабую надежду, едва зародившуюся в холодном сердце. Ведь, если так, Узумаки, наверное, заслужил. Прошлое не изменишь. Люди злопамятны.       — Конкретнее, — с мягкой настойчивостью потребовал тот.       — Меня пригласили на концерт. Предложили выступить со своей музыкой, — чувствуя, как горит лицо, тихо произнёс он, но упорно не отводил взгляда, стесняясь тёмных глаз и, одновременно с тем, ища в них поддержки.       — Здорово, — протянув с секунду-другую, как-то печально улыбнулся Учиха. — Молодец. Что за место?       — Паб на Южной. Вообще уже пора собираться, я уйду через пару часов, — Узумаки один за другим загибал пальцы, мысленно пересчитывая точное количество минут до особенного события.       Взгляд Учихи зацепился за нехорошую красноту на их кончиках. Кожа вокруг ногтей снова высохла и полопалась, оголила воспаление и блеск натянувшегося мяса. Саске заметил, как тот едва уловимо поморщился, и ухватил за руку, приподнимая её на уровень своей груди.       — Я отвезу.       — Нет, — тут же замотал готовой Наруто. — Я расскажу обо всём, когда вернусь, ладно? Не ходи туда.       — Почему?       — Мне так спокойнее.       Учиха отпустил чужую ладонь и вопросительно приподнял брови, невольно чувствуя его страх и нерешительность.       — Я. Отвезу, — упрямо повторил он.       Наруто вновь покачал головой, но приоткрывшийся рот не издал ни звука и с клацаньем закрылся обратно. Он послушно протянул руку, тогда как, сочтя разговор оконченным, Саске подготовил пелёнки и мази. Отчего-то страх сковал по всему телу. Или это не страх вовсе?       Делиться достижениями хорошо. Прекрасно, когда есть кто-то способный разделить их, помочь, поддержать. Но Узумаки не чувствовал этой лёгкости. Учиха плотно обмотал его предплечье и закрепил лейкопластырем. Согласиться было нельзя. Промолчать — тоже.       — Я сам, — тихо произнёс он, за чем вслед Саске остановился. — Не надо везти. Правда.       — В чём проблема?       — Ты мой единственный критик, — неловко признался Наруто, и тут же поправился: — Мне важно твоё мнение, поэтому я не хочу нервничать в свой первый раз.       — Ты в любом случае будешь нервничать, — вовремя заметил Учиха.       — Не настолько. Я покажу тебе кое-что, как буду готов. Ничего не стоит выступить перед ними, — Узумаки махнул забинтованной рукой в сторону, говоря о людях, о посторонней биологически подвижной массе, которая переполнила города, дома и квартиры. — Но не перед тобой.       Учиха промолчал, а после отвернулся и, швырнув использованные перчатки в мусорное ведро, просто прошёл мимо.       — Ладно, — бросил он у входа на кухню. — Я уважаю твою работу.       Дверь тихо хлопнула, пустив прохладный сквозняк гулять по полу общей комнаты. Сказанное могло иметь только два смысла, но совесть не позволила Узумаки подумать о втором.       — Да как же… Я твою не уважал, — прошептал Наруто.

***

      Крохотные моросящие капли облепили рюкзак и джинсовую куртку. Узумаки остановился, едва выскочив из подъезда, и пальцы непроизвольно до вмятин на фильтре сжали тлеющую сигарету. Микото стояла под козырьком, прислонившись смотрящимся хрупким даже через ткань светлого пальто локтём к ржавой, полуоблезшей опоре, и смотрела сквозь него на звонко хлопнувшую позади парня дверь необъятным, почти пустым взглядом. Наруто мотнул головой, затянулся и без задней мысли прошёл стороной. Удивление его отпустило. Тогда же женщина слегка наклонила голову, и тонкие подкрашенные губы дёрнулись, где сомнений не осталось — узнала.       — Молодой человек, — ткнула уже в спину, но Узумаки остановился, вдруг резко испытав необходимость помедлить с отъездом.       Учиха оторвалась от грязного столба и полностью обернулась, выходя на тёплый свет декоративного фонаря. Теперь Наруто видел её лицо гораздо чётче.       — Саске дома. Можете попытать удачу, — беспристрастно произнёс он, стараясь не подставить Учиху ненароком. Наверняка та видела свет в окнах второго этажа. Наверняка рассчитала местонахождение нужной квартиры. Зачем ещё ей сюда приходить?       — Это замечательно, — слащаво протянула женщина. — Но я с тобой хочу поговорить, раз уж всё так удачно совпало.       — Зачем Вы нас караулите?       — Что происходит с моим сыном?       Возможно, вопрос показался Микото шуточным, но Узумаки оскорбил тот факт, что она пропустила его мимо ушей.       — Понятия не имею, — отмахнулся он и хотел было уже уйти, как женщина засмеялась.       — Как тебя зовут, мальчик? Откуда столько дерзости, м?       Узумаки втянул ртом влажный промозглый воздух и, жеманно растянув губы, обернулся к набравшейся наглости гостье. В чём-то Учиха определённо был прав.       — Это квартира Саске, — коротко произнёс он, а Микото перебивать не спешила. — Хотите поговорить с ним? Пожалуйста. Если он того пожелает. Но лично я не собираюсь отвечать на непонятно поставленные вопросы, уж извините. Да я даже не знаю, кто Вы.       Он говорил спокойно, с чувством такта и уважения, но даже так слова были пропитаны явным нежеланием помогать и строить дальнейший диалог. Вечер бесповоротно терял едва приобретённые краски, и Наруто вдруг ощутил себя не лучше вымоченной в сточных отходах мочалки, с тем самым скрипучим внутри недовольством, что разжигало войной последние девятнадцать лет. Микото не перестала издевательски улыбаться, но, вместе с тем, продолжала молчать.       — Я спешу, всего доброго, — не дождавшись нормальной реакции, пожелал Узумаки и двинулся с места, промокая под мелким дождём окончательно. Обмотанную детской пелёнкой руку неприятно затянуло, но шевелиться лишний раз желания не возникало абсолютно.       — Передал бы ему кое-что, — наконец отозвалась женщина, стоило Наруто открыть дверь подъехавшей машины такси.       Учиха не любила смотреть в след, однако в этот раз делала то с болезненным наслаждением, только взглядом выдавая истинное существо своей чёрной натуры. Она не просила у Бога счастливого будущего и не желала оказаться средь лика Святых, однако на подобную чертовщину её судьба развернулась слишком круто. Микото вновь жалела себя.       Узумаки с облегчением выдохнул, стоило машине тронуться с места.       — Передадите сами, — шепнул он, ненароком привлекая внимание водителя, и тут же отложил влажный рюкзак с замёрзших колен на соседнее сидение.       Почему-то вдруг показалось, что женщина пришла с чем-то важным. Но в тот же миг он неосознанно поймал себя на мысли, что быть проводником чужих тайн куда страшнее, чем оставаться в незнании.