Позор

I want to see the change before I die And lose my voice It's time to act Just wake up and realise the fact That what we've done We have to recover from Cannot wait to save the things That we've broken Find the strength to let your mind be spoken Isak Danielson — Silence

«Я хочу увидеть перемены прежде, чем умру

И потеряю свой голос.

Настало время действовать,

Просто проснись и пойми, что

Нам нужно оправиться от того,

Что мы натворили.

Нужно сохранить то,

Что мы разрушили,

Найти силы высказать свои мысли»

      У ворот не самого приметного, но вполне облагороженного участка остановился автомобиль. Микото, шурша на кухне пакетиками с разнообразными специями, невольно прислушалась. Во входную дверь несмело стучали. Женщина смутилась — обычно люди нажимали на кнопку звонка, если таковая имелась. Не в этот раз.       Задвинув ящик и машинально вытерев руки о полотенце, Микото вышла в коридор и настороженно посмотрела в глазок. Странно, что там не оказалось ни соседей, ни городских служб, ни даже Саске. К большому удивлению, на пороге собственной персоной стоял ее старший сын.       — Доброе утро, — чуть поклонился Итачи, спокойно глядя в темные глаза матери, как только Микото приоткрыла входную дверь. Женщина смотрела с опаской, и сложно стало не заметить, как та старалась это укрыть.       — Итачи, — в ответ скупо кивнула она, сочтя необходимым сразу же перейти к делу. — Зачем приехал?       Учиха с пониманием хмыкнул. На другой приём рассчитывать не стоило.       — Нам нужно поговорить.       — О чем? — Микото настаивала на большей конкретике.       — О брате и о… Некоторых сложностях, — стараясь не быть уж слишком прямолинейным, Итачи не торопил. Он и сейчас не считал затею хорошей. — Ты позволишь?       Женщина скованно кивнула и отошла в сторону, пропуская Учиху в прихожую. В воздухе парило стойкое ощущение дежавю. Ведь когда-то жил в этом доме, наступал, наверное, на каждую из половиц и смотрел в кухонное окно на колышущиеся ветви фруктовых деревьев, кустарники, да скромный палисадник. Однако это было давно, настолько, что теперь находиться здесь оказалось странно и непривычно. Какие-то воспоминания пробуждались в голове, являя собой помыленные образы собственного прошлого. Они плясали перед глазами, вызывая болезненный ворох мурашек на коже, но отчего-то думалось, что всё это лишь кадры из фильма, из жизни, которой он никогда не видал.       Микото тихо опустилась за стол, садясь на угол, словно хотела видеть собеседника четче, но не желала напрямую смотреть тому в глаза. Предлагать чай или кофе женщина не сочла нужным, да, впрочем, как бы это смотрелось… Когда в действиях нет искренности, они приобретают форму посредственности, а в данной ситуации подобное было бы лишним.       — Ты замечала что-то необычное в последнее время? Мне бы хотелось услышать об этом сразу.       — Я кое-что видела, — осторожно начала женщина, будучи не до конца уверенной в том, что человеку этому стоит рассказывать подобные вещи. — Заметила новые странности в поведении Саске, а потом нашла старый телефон, которого мы не покупали.       — Ты смотрела контакты?       Стало любопытно, насколько глубоко успела копнуть Микото, раз уж с косвенного намёка поняла, о чем следует пойти речи. Женщина кивнула, потерянно смотря куда-то перед собой.       — Был всего один, без имени. Я решила… Скажи мне… Скажи, что я ошибаюсь в предположениях, — Итачи коротко и грустно улыбнулся. В какой-то степени мать ему стало по-доброму жаль. Женщины здесь ранимые, крикливые, оттого, что прячут множественные слабости за образом яростного зверя, словно район высасывал их постепенно и выжимал как лимонную дольку. Слишком много ответственности брали на себя одинокие плечи. Но, несмотря на их прошлое, она все ещё оставалась для Учихи близким человеком. Человеком, что вырастил и воспитал, если, конечно, уместно было так выражаться. Печальная улыбка на миг сменилась отчуждением, а после превратилась в условную, сухую.       — Саске работает уже какое-то время, — слыша это, Микото склонилась, закрывая руками лицо. — Правда, должность у него… Весьма завидная.       — Это все ты… — шепча под нос, горько перебила мать. — Ты виноват. Втянул брата в эту дрянь… И теперь он плавает в луже дерьма вместе с вами…       — Успокойся. Я не для того пришёл, чтобы скандалить с тобой.       — Конечно, — Микото почувствовала ярое желание плюнуть в чужое лицо со всей жёлчью, что скопилась внутри. — Ты всегда лучше знаешь… Угробил собственную жизнь и Саске туда же макнул.       — Я уйду, как только мы закончим разговор. Наберись терпения.       Женщина сжалась под острым взглядом Учихи, но внутренний стержень вновь окреп и заставил ее вспыхнуть с новой силой. Микото не жаловала в доме чужаков, не любила посторонние следы, незнакомые шаги и томилась в вечном ожидании опасности. Вот только в этот раз бессилие вытянуло обстоятельства выше. Раз уж Итачи появился на ее пороге спустя столько лет, была обязана выслушать. Неудивительно, что, несмотря на едва начатый разговор, продолжать его уже не имелось никаких сил и желания. Виноваты в том не крикливые женщины, не их слабость и звериный оскал; виноваты те, кто очернил это место. Микото лишь защищалась.       — В одном ты ошибаешься. Я узнал об этом недоразумении совершенно недавно. Ты права лишь в том, что Саске крутится в аналогичном окружении.       — Недоразумение? Ты так это называешь? — Учиха зло отшутилась в кулак, подняв прищур глубоких темных глаз. — Если не причастен к этому, так какого черта до сих пор ничего не сделал?       — Кто я, по-твоему? — Итачи не глупостью считал ее наивность. Нет. — Ты отдаёшь себе хоть какой-то отчёт? Или ты и понятия не имеешь, что в моих силах, а что — нет?       — Это не моя забота, Итачи. Ты отказался от семьи, опозорил нашу честь, но с братом отношения сохранил, как я понимаю. Так почему?       — Потому что я не могу разорвать чужой контракт, — Итачи развёл руки в стороны, шокированно улыбаясь. Как он ошибся, решив, что дама сумеет чем-то помочь. Ее привычка искать виноватых и видеть вокруг лишь врагов продумала слишком нереалистичные ходы в сложившейся ситуации.       — На кого он работает? Что за мразь втянула в это?       — На Яхико.       Лицо Микото скосилось. Она прекрасно знала данную личность, рассчитывая лишь не слышать имени хотя бы сегодня. Столь четко это звучало на ее багряном волевом лбу, что повторять не хотелось.       — Каково это, — глядела матушка исподлобья. — Жить с женщиной, брат которой такой человек?       — Тебя вопрос не касается, — сдержанно отозвался Итачи. — От темы мы не уходим. Будь так добра.       — А что ты хочешь от меня услышать? Да, я уже поняла, что не уследила за вами, но разве моя вина в том, что сыновья связались с гнилью, несмотря на все предупреждения? Ты же помнишь, сколько раз я вам говорила об опасностях, ждущих на улицах города. Бесчисленное количество раз, дорогой мой. Бесчисленное. Но гниль — она, в первую очередь, в сердцах людей, и ты оказался слаб перед ней, а Саске…       — Саске пошёл за мной, — дополнил Учиха, прекрасно зная, что в ответ Микото кивнет. От червоточины ее слов давным-давно стало не по себе.       — Я не позволю моему ребёнку потонуть в этом дерьме, — мать будто и не верила произносимому, но до последнего надеялась, что слова материальны.       — Я приехал предупредить тебя. Не совершай ошибок, Саске ещё ничего не натворил.       — Предлагаешь дать ему на это время? — женщина возмутилась.       — А что ты сделаешь? Обратишься в полицию? Или пригрозишь Саске пальцем? Что, Микото? Что ты будешь делать? Дай альтернативу.       — Я звонила Мадаре.       Итачи оцепенел. Обособленное воспитание характера не ужилось с мгновеньем реальности, ведь, если мать и могла сделать что-то не так, — она это сделала.       — Сказал, что у меня судьба с этим связана и ничего тут не исправишь, — закончила свою речь она. — Его веселит этот фактор.       — Что ты ему говорила?       — Думала, он сможет помочь…       — Но?       — Вашему деду нет дела до этого. Ему и на своего ребёнка было плевать. Ничем он не поможет. Старый уже.       — Ты позволяешь себе слишком много обвинений. Не этот ли человек всю жизнь благоволил тебе? — в ответ взгляд женщины опустился. Смотрела она то ли на стол, то ли на то, что под ним, но перечить не торопилась, тогда как Итачи тяжело вздохнул и продолжил: — Это здраво. Не нужно впутывать в историю посторонних людей. Я приехал поговорить, чтобы ты знала и, возможно, не совершала многие из примитивных ошибок.       — Хочешь, чтобы я закрыла глаза на все, что происходит с Саске? И его просрать предлагаешь?       — Откуда же эти «хочешь», «думаешь», «предлагаешь»? Нет. Ничего я не хочу. Хочу, чтобы ты помогла ему, если того потребует ситуация. Но помогла как мать, подумай об этом.       Микото промолчала. Выждав несколько секунд, Итачи поднялся из-за стола и тихо прошёл в прихожую. Здесь не было соблазна оставаться, как не было желания знать продолжения сего места, но мать остановилась в нескольких шагах от него и с горечью подняла взгляд, смотря прямо в душу.       — Саске не придёт к родителям, если почувствует себя плохо, — прямо заявила она, проглотив раннее услышанные слова.       — Он ещё мало что видел и многое не испытывал. Будь начеку. На этот раз наши цели совпадают.       Учихе не составило труда самостоятельно выйти за дверь и покинуть территорию некогда родного дома. Под молчаливым взором матери пробуждались чувства отныне недопустимые. Коварство их настигало исподтишка. Так или иначе, немногое удалось высказать, но Итачи смутно надеялся, что в теории то помогло бы создать или удержать ту хрупкую связь между братом и родителями. В конце концов, он один не мог защитить от всего.       А Микото ещё стояла на пороге какое-то время даже после того, как гул машины совсем затих, и с горечью понимала, что некому ей пожаловаться на ужас, раздирающий материнское сердце, некому всхлипнуть в рубашку, и даже руки вырвать под корень отныне некому. Наверное, только в этот момент она до конца понимала разницу между «знать» и «убедиться». Теперь же в стеклянных глазах стоял лишь пустой полумрак, а страх за неизбежное будущее влюбленно надвигал на лоб тени.       Итачи уезжал прочь, вот только на этом дела его не были завершены. Едва отъехав от родительского дома, он свернул с главной улицы на второстепенную, ведущую закоулками. Маршрут выбрал не самый удобным, зато наиболее короткий.       Злость на Конан и Саске уже не копилась, оставалась лишь малая ее крупица — на себя самого. Могло же все быть по-другому, и умом Учиха понимал, что вероятности впредь ничего не значат, ведь реальность обычно оказывается совершенно не такой, какой ее ожидаешь. Конан сглупила, поддалась соблазну, которому ее подвергал Яхико, и в том, что тот действительно это делал, сомневаться не приходилось ни минуты. Саске же молодец, вроде бы под боком все время находился наглядный пример, чего ни в коем случае делать не стоит, да дернул черт его полезть в эту муть. Итачи злился, сетовал на то, каким недальновидным оказался к ближнему, изводился от странно навязчивой мысли, что ничего толком предпринять не мог, и тем не менее руки опускать не собирался.       Припарковавшись неподалёку от одной из системно затыканной в ровный ряд многоэтажек, Учиха заглушил двигатель и выскочил из машины, торопясь наведаться в гости к ещё одному человеку. Когда-то, по наивности, по незнанию, задумывался, отчего богатые люди так торопятся переехать, окружить себя роскошью, жить широко, чтобы будни их делил целый город. Сейчас же понимал, что все бутафория. Все несущественно, кто-то, ровно как и слепые, видит в этом неземное счастье. На деле же, успех не определяется количеством потраченных денег. Хотя кто его знает, что на самом деле такое «успех». Хозяин этой квартиры по какой-то причине не соблюдал ни эти правила, ни множество им подобных. Богатство иллюзорно, на вкус у каждого раскрывается индивидуально, и речь едва ли о деньгах и достатке.       Лифт в доме снова не работал. Итачи казалось, что он вообще неисправен, ведь за столько попыток и дней, что бывал в многоэтажке, тот ни разу не довез его до нужного этажа. Подниматься пришлось по тёмной лестнице, то и дело спотыкаясь о слишком высокие для типичного подъезда ступени. По кромешной тьме, заволокшей пространство лестничных пролетов, сразу становилось ясно, что лампочки здесь регулярно выкручивают «нуждающиеся» в этом обряде асоциальные элементы. Само собой, все терпимо, да жаль, что этаж далеко не первый.       К тому моменту, как на горизонте показался последний пролёт, тянуло лишь харкать кровью и выплевывать легкие, лишь бы перестать задыхаться. Маловажный факт, учитывая все обстоятельства, но от курения давно стоило бы отказаться.       Итачи знал, что Яхико дома. Уверенность в этом была обоснованна, ведь за столько лет совместной работы Учиха научился подмечать многие вещи. Тот бывал либо на складах по вопросам вывоза и поставок, о чем всегда оповещают и Конан, и самого Итачи, либо на встречах с партнерами и заказчиками, куда Яхико ни за что не суется раньше полудня. Свободное же время тот всегда проводил дома в неизменной компании серости холодных стен, потому и вариантов, где сейчас мог оказаться коллега, оставалось немного. Неведомый шепот из ирреальных глубин требовал его возвращаться все чаще.       Не колеблясь, Учиха зажал кнопку дверного звонка. Треск старого пластика уколол почерневший палец.       Тишина продлилась недолго, Итачи знал, что даже за этот небольшой промежуток времени человек по ту сторону успел разобраться в его присутствии. Замок тихо щелкнул, и на месте двери в это же мгновенье возросло хмурым грубое лицо. Глаза на том недоброжелательно блестели, визуально становясь только ярче, а губы сжались в тонкую изломанную линию.       — Кое-что произошло, — стальным тоном в противовес выражению чужого образа заявил Учиха и выжидающе завис над душой.       — Проходи.       Тихий и медлительный в каждом выверенном движении мужчина не переставал быть опасным. Итачи сделал шаг внутрь и тут же остановился, стоило двери мягко захлопнуться за спиной.       — Ты зря рассчитывал, что я ничего не узнаю.       — Нет, — глухо прозвучало в ответ. — Мне плевать, знаешь ты или нет. Пацан приносит хорошие деньги, — Учиха развернулся, оказываясь нос к носу с хозяином квартиры, сердце забилось чаще.       — Ты знаешь, о чем я собираюсь просить тебя, Яхико, — риторически вопросил Итачи. — Поэтому лучше сразу скажи, что я могу тебе предложить взамен этой услуге.       — Мне ничего не нужно. Сам подумай, какая глупость.       — Глупо пытаться защитить свою семью?       — Я бы выразился иначе, — Яхико облокотился спиной о стену, подкручивая на регуляторе освещения немного яркости и создавая впечатляющий вид увлечённости желтой панелью. — Ты беспокоишься о нем, пытаешься держать на коротком поводке, лишь бы не пошёл по твоим стопам. Почему? Потому что знаешь, что наша работа нестабильна и полна разного рода дерьма, ведь мы регулярно подвержены опасности, не так ли? — наигранная улыбка на губах стала чуть более искренней, но через пару мгновений сошла на нет, и мужчина продолжил говорить дальше, уверенный в точном знании, способном редактировать неправильно выстроенное сознание собеседника: — Задумывался ли ты о том… Что Саске сам избрал этот путь? Что, если ему нравится то, чем он сейчас занимается? Ты лишишь его права выбора?       — Это не выбор, — жестко отрезал Итачи. — Саске мало лет, он не видит картины целиком. Он переполнен максимализмом и опрометчивостью, а ты этим пользуешься.       — Как знать. Быть может, именно благодаря мне этот человек открыл для себя дело, которому в дальнейшем посвятит всю свою жизнь.       — Упаси Господи.       — Так может, ты хочешь что-то предложить? — Яхико заискивающе посмотрел в чужое лицо, продолжая мерно покручивать колесико переключателя, отчего свет на миг становился ярче, как вдруг, наоборот, тух, погружая пространство прихожей в практически непроглядную темноту.       — Отвяжешься от него, и я отдам часть своего, — на одном порыве Учиха нисколько не жалел предложенного.       — Да что ты? А ещё что-то будет?       — Четверть. Передам права на северо-запад. Думаю, это весьма ценное предложение, в случае официальной мены.       — Моя доля куда больше той, что ты предлагаешь, — Итачи покачал головой, прикидывая, сколько ещё они способны здесь препираться.       — Я не собираюсь удваивать твою часть. Я предлагаю разумный обмен.       — А что об этом думает Конан? Ты же в курсе, кто привёл Саске ко мне? — тут Яхико не увидел ожидаемой реакции, а потому слегка нахмурился. — Ты все это серьёзно, что ли? Не думаешь, что сам поступаешь опрометчиво?       — Подумай над моим предложением, — на кухне задорно тикали круглые часы, щёлкая с тихим эхом, которое едва могло долететь до ушей. Свет в прихожей больше не мерцал, а Яхико вообще отошёл от стены. — Не ломай жизнь моему брату. Я знаю историю ваших родителей, и… Ради мести… Я бы не ставил на кон жизнь невинного человека.       С минуту Яхико молчал, по сей видимости, обдумывая услышанное. Лицо не меняли ни складка, ни пятнышко; оно оставалось непроницаемым и спокойным. С виду. Слова же задели.       — Мы разные люди, Итачи, — сквозь зубы выговорил он и поднял взгляд на Учиху. Глаза источали животную жажду, пронизывая насквозь, будто их владелец видел перед собой слабую жертву, брошенную на растерзание, и с нетерпением ждал начала представления. — Но ответь-ка на мой вопрос: что ты будешь делать, если Саске не захочет уходить?       — Подумай над моим предложением, — коротко повторил Итачи. Яхико же кивнул, системным росчерком вдруг оказавшись на шаг позади.

***

      Такси опаздывало уже более, чем на пять минут, и Саске раздраженно вздыхал, представляя, какие слова составят его негативный отзыв. На скамейке, совсем неподалеку, дымился свежий кофе, который Учиха купил, сам не зная зачем. Кофе как кофе, не удалось ему прочувствовать ту восхитительную нотку, которая так привлекает многих. Думал, может быть, то, что он заваривает дома, чем-то сильно отличается от дорогущего напитка из кофейни, но как бы ни там. Не впечатлился.       Легкой поступью по тротуару прогуливались голуби. На фоне снега они хорошо контрастировали, превращаясь в маленькие чёрные пятнышки на красных ножках. Перья их блестели, отражая свет яркого зимнего солнца, переливались, делая птичью шубку визуально чище и темнее. Однако, несмотря на обилие живности, внимание привлекал заливистый смех, доносящийся с детской площадки за тротуаром. Там, на замёрзших, покрывшихся инеем качелях, сидела миниатюрная девушка. Болтая ногами, широко улыбалась, пока другая, чуть крупнее, раскачивала массивную металлическую конструкцию, вызывая у первой неподдельную радость. Беззаботность людей мылилась на душе, отиралась вблизи воспаленной точки, доселе пытаясь что-то сказать, вот только никак не разобрать — в чем мораль. Поблизости, на такой же скамейке как у самого Саске, сидел парень. Похожего телосложения и даже внешность чем-то цепляла, но кожа более тёплая, а лицо, как показалось Учихе, куда просторнее. Тот внимательно, с упоением наблюдал за девчушками, улыбаясь, и, если бы Саске хотя бы на миг увидел со стороны, с какой тучей и плохо скрываемой завистью он наблюдал, возможно, минутой позже поверил бы давно отгоняемой мысли. Только гнал он ее с самым настоящим упорством. Любой худо-толковый художник знает, как выглядит внутренний хлев, стоит на долю выпасть проказу нелегкой. Разве ж кто-то мог решать за него самого быть голове в тишине или нет?       Саске помотал ей, нисколько не привлекая внимание окружающих. Не один он. У него рядом брат, Конан, родители, и плевать, что с последними оборвал всякое общение. Они живы, здоровы, работают. Главное — существуют. Также присутствовал Узумаки. Жил за тонированным стеклом, что-то видя, и периодически просовывал любопытную морду в узкое окно. Какие отношения их связывали, Учиха по сей день не разобрался, а если и пытался понять, всякий раз терпел неудачу. Вроде бы друг другу прохожие, да и никаких обозначений они на пару не давали, разве что тот постоянно бросался «друг» и «дружба», коей за версту не пахло, но уделять значение такому слову Учиха предусмотрительно не желал. Мало ли, что для кого является дружбой. Люди разные, представления разные, жизни разные. Друг друга им не понять, как из штанов не выскакивай. И все же ныло, будто бы успел прикипеть, будто, идиот, подпустил Наруто достаточно близко для того, чтобы тот возымел вольность. Иначе как объяснить ставший чертовски заумным межличностный кордебалет? Ответ на давно мучающий вопрос был уж совсем близко, и, наверное, стоило обернуться, как тот обнаружился бы прямо у него за спиной, однако выполнить этот простой в своей форме жест Учиха считал непосильным заданием.       Потянуло внизу живота неприятным. Стоило вспомнить последнюю встречу, как Саске чуждо косился в стороны. Много он думал о том, что говорил. День тот стался быть выработкой адреналина, бессонных ночей и паршивой реалии. Неоднократно он сдавался, вспоминая далеко не гостеприимный поступок, ничто не отрицал, доселе не каялся, а песне все равно. Она заводилась по-новой. В мыслях всплывало тошнотворное сообщение, пришедшее немногим позже. Учиха над ним не гадал. Понял же, что переборщил еще в тот момент, когда дверь его квартиры захлопнулась, провожая собой незваного гостя, да кто бы мог подумать, что, по всем известному закону, вереница неудач дальше покатится только громче.       Саске не стремился заводить друзей, не искал себе пассии, в целом, он вообще, то ли по привычке, то ли по какой-то другой причине, вечно избегал подарочного контакта с людьми. Одному-то лучше. Куда проще и надежнее. Да со временем Учиха странным образом осознал, что Узумаки стоял немногим поодаль от ряда других людей. Саске вдруг виной загорелся, неясным наплывом социального беспокойства. За то, что вел себя, словно следуя регламенту подонков; за то, что слова его порой не вязались с действиями; за то, что руки выставлял вперед, по-животному топырились когти. От помощи пытался защититься, явно воспринимая ее совершенно иначе. Какая здесь помощь? Кому? В один миг сознание резко озарилось множеством воспоминаний и выводов, и до того на душе стало мерзко, что весь оставшийся день Учиха просидел, заперевшись в ванной, вырванно умываясь холодной водой. Дело входило в привычку. Привычки же плохи — уходят в инстинкты.       Странно лишь то, как быстро он забыл об этом спустя пару шагов. Уже через день голова оказалась до звона пуста, мысли свежи и здоровы. И вспоминать об этом сейчас было по-прежнему неприятно, да кромка стальной защиты удар проглотила. Лишь совесть ощутимо колола, ни капли не щадя, так и говоря: «Не хочешь открывать глаза — продолжай спотыкаться». И Саске спотыкался, прекрасно понимая, что должен был извиниться, решить, наконец, хотя бы для себя самого, что связывало двух взрослых детей, что клинило во взаимоотношениях, зачем те вообще приобретали характер. Но не мог выронить ни слова, так и глядя в простые строки чужого сообщения.       Казалось, с тех пор прошло достаточно времени, чтобы воспоминания выветрились, чтобы отпустили и голова занялась новым — насущным. На деле же прошло всего пару дней, за время которых Саске не виделся ни с братом, ни с начальством, ни с виновником нынешних переживаний. Чувства вины и ответственности Учихе чужды не были, беда в том, что давно не прибегал к ним, уже забыв, как те выглядят. Не знал, что в этот раз они вспыхнут сами собой, принеся совершенно новые и незнакомые ощущения, которые, к слову, не показались Саске чем-то приятным. Ситуация с наслаждением мучила. Изводила треском искусственных льдов. Должно быть, если бы тот мог спокойно это принять и перестать противиться истине, переживать подобное стало бы куда легче. Вот только не бывает так. Все закономерно идёт по другому сценарию, не давая возможности разобраться и быстро решить. Частичка «бы» способна извести куда сильнее дурных воздержаний. Сожаления всегда начинаются с нее. Саске знал, однако также понимал, что та неизбежна. А неизбежность системна.       Наконец у ворот в десяти метрах от тротуара остановилась светлая машина. Стаканчик подхватили остывшим боком и скоро поднялись с продавленной лавки.       Второй парой за день стала пропедевтика, где преподаватель битый час вещал об основах компоновки простых составляющих в композиции, пока уже порядком измученные студенты пытались состряпать что-то в блокнотах. Учиха малевал несуразные узоры, бездумно глядя на небольшой квадрат, намеченный твёрдым карандашом чуть вбок от середины листа. Лекция проходила мимо ушей. Отвлечься не получалось, расслабиться — тоже. Уроборосом тревожило его мысль, чудесно дергало и без того уставшую психику. До боли в суставах хотелось что-то исправить, но что — Саске ума не хватало. Иначе говоря, не следует упрекать себя в несообразительности, прежде всего та — умение делать ключевые выводы, а заторможенность и бездействие зачастую приходят от избытка ума. Вокруг же все выло так же, как и всегда. День был таким же и люди в нем те же, но, скрипя от злости зубами, Учиха готов был признать, что с Узумаки было по-другому. В те минуты, когда блондин находился рядом, в ушах не звенела тишина, а на сердце становилось просторнее. Ведь Наруто все время что-то говорил, пытаясь донести до него личные истины, попутно преподносил новые знания, и Саске не раз замечал, что слушать это терпимо. Зачем огрызался после — понятия не имел. Кошмарно раздражало. Учиха ведь не желал превращать каждый их разговор в ссору, тем более переводить это в драку, да получалось именно так; отчего-то не умели иначе.       Мазня на бумаге приобретала конкретные формы, сразу напоминающие пропорции больших и распахнутых глаз. До одури хотелось снова увидеть перед собой лучистое лицо, владелец которого, возможно, будет нести сущий бред, но Саске был твёрдо уверен, что в этот раз не выкажет недовольства, промолчит и выслушает каждое его слово, потому как теперь вдруг осознал, что так правильно, — так лучше.       Глаза метнулись вверх, на автомате ища впереди знакомую макушку, но не увидели ничего даже напоминающего ее. Разумеется, ведь этот предмет не входил в список тех, которые ведутся на философском. И карандаш мягко выскользнул из пальцев, тогда как на ладони удобно его место занял телефон.       Что тобой движет, Учиха? Почему покорно следуешь за изменениями, ведь раньше не мог опуститься до подобной глупости. Так ты это называл?       «Разговор есть», — максимум, что смог выжать из себя Саске, отправляя сообщение. И снова не смог начать с правильного. Взгляд задержался на последнем отправленном со стороны Наруто предложении, и уголок губ машинально опустился.              «Позже»       Получив ответ, Учиха понял, что прежде с силой сжимал телефон, да так, что едва разжавшиеся пальцы напористо покраснели.       «Встретимся?»       «Тут напиши. Нет времени»       Нечто прямо подсказывало извне, что дело вовсе не в нём, а в полном отсутствии желания видеться при личной встрече. Оттого неуют нахождения прокрался в аудиторию, раскалил место за партой и подтолкнул под колени проваливать. Кем-кем, а мерзостным упырем Саске себя не считал и склонялся к тому, что провести небольшой разговор можно, даже смиряя обиду. Зачем, правда, если сам никогда так не делал? — Затем, что виноват перед Узумаки. Затем, что должен высказать все, смотря тому прямо в глаза.       «Это несрочно, но очень важно. Напиши»       Перемена тянулась вагоном, а следующая пара, согласно расписанию, как раз должна была стать смежной с группой вездесущего Наруто. Саске проторчал в коридоре недалеко от нужной аудитории почти все это время, немногим жалея, что не сходил покурить, поскольку блондин в поле зрения стен и высокого полотна так и не появился. Возможно, того сегодня не было в университете в принципе, однако, стоило только об этом подумать, как парень со знакомым, слегка взвинченным выражением лица, быстро вырулил из-за поворота и, заприметив неподалёку стоящего Учиху, неуверенными шагами направился прямо к нему.       — Привет, — глухо выдохнул Узумаки так, что не смотри Саске на него в этот момент, не услышал бы обращения вовсе.       Кивнув тяжелым котелком, он жестом предложил отойти подальше, туда, где не будет лишних ушей и постороннего шума, где никакой дуралей не сможет подслушать то, что вырвется сугубо личным и жалостливым. И Наруто сперва недоверчиво оглядел его, словно не зная, что делать, и принимая решение, но, несмотря на сомнения с определенно присутствующим нежеланием видеть паршивые глаза, медленно пошёл рядом.       Выбранным местом оказался небольшой закуток под лестницей. Мягкий и темный, недоступный любопытному взгляду.       — Так и что ты хотел? — стоило оказаться в относительной тишине, поинтересовался Наруто совсем незнакомым голосом.       — Насчёт того дня… Я не подумал. Нельзя было давать тебе в такой дозе, да и оставлять после этого одного. Мой косяк, — соглашаясь сам с собой, пробормотал Учиха. — А насчёт твоего сообщения…       — Ты пытаешься извиниться? — перебив, серьёзно вопросил Узумаки. Стоять в углу, пригибаясь, дабы не упираться головой во внутреннюю сторону лестницы, ему оказалось крайне неудобно.       — Я не… Да. Наверное, — щеки предательски загорели, руки непроизвольно то и дело сжимались в кулаки, благо лежали в кармане кофты, невинные и невидимые.       За проступки, нанёсшие вред, люди приносят извинения или пытаются загладить вину, но Учихе отчего-то не давалось столь тяжелое слово. Спасало лишь одно — в этот раз он действительно считал себя виноватым.       — Не стоит. Просто забей и живи дальше, как обычно, окей?       — Ты говорил серьёзно?       — Насчёт «не общаться»? — уточнил Наруто, морщась от неприятных ощущений в затёкшей спине.       — Да.       — Очевидно, в чём-то проблема? Думал, мы оба извлечём из этого выгоду.       — Выгоду? Кого ты пытаешься наебать… С каких это пор начал мерить все таким образом?       Выслушав, Узумаки закатил глаза, чем, похоже, вызвал ещё большее раздражение у собеседника. Односторонность игры его не дурила. Не в этот раз.       — По-моему, именно этого ты так упорно добивался, — в тон оповестил Наруто. — Пожалуйста. Мне — спокойные нервы, тебе — долгожданное одиночество, чтоб его.       — Ты не знаешь, чего я хочу, — беспрецедентно возразил Саске, с пущей импульсивностью даже стукаясь головой о чертов низкий потолок.       — Разумеется, ведь ты никогда не говорил об этом.       — Так в этом проблема?       — Проблема в… Боже, неужели тебе это реально надо, а? Меня ж заебало такое общение. Твое отношение к людям, твои привычки и сраная неспособность нормально общаться. Я много чего себе надумал, но наряду с реальностью это не идёт ни в какое сравнение!       — Я уже извинился, блять! — Учиха всерьёз опознал хрупкость их нынешнего контакта. — Что ещё? На колени встать или отсосать, может?       — Для чего? — измученно выдохнул Наруто, стараясь хоть на этот раз проявить благоразумие и сохранить мнимое подобие спокойствия. — Чего ты хочешь этим добиться?       — Я не знаю, чёрт тебя дери, Узумаки! Не знаю. То, что сейчас происходит — это полная хуйня даже по сравнению с тем, что было раньше. Прекрати хоть ты вести себя как идиот! — и стоило губам сомкнуться на последнем слове, как совершенно не вовремя прозвеневший звонок прокатился по слуху таким острым лезвием, что на мгновение от отчаяния захотелось взвыть.       — Идём, пара началась, — тихо попросил Наруто, но Учиха продолжал стоять на том же месте, трясясь от разрывающих изнутри голосов. — Пошли, Саске, — снова попросил он и протянул ладонь, собираясь ухватить того за руку.       — Дай ответ.       — Какой ответ, Боже…       — Что дальше? — прозвучало сквозь тяжесть дыхания.       Еле сдерживаясь от того, чтобы вымученно не простонать, Узумаки отвел взгляд от отображавшего невесть что лица Учихи. Спустя дни пережитого Наруто и подумать не мог, что такой человек, как Саске, способен вести себя иным образом. Оскорблять, посылать и язвить — пожалуйста, но чтобы тот искал встречи ради подобных разговоров — вряд ли. Неужели в том проснулась человечность? Или Учиха в очередной раз решил завязать только себе ободряющую игру.       Узумаки стоял в растерянности, не зная, какой ответ может дать, и стоит ли вообще что-то говорить, тогда как попытки расплести спутанную сеть разносторонних ультиматумов едва показали на свет выточенные плоды. С одной стороны, он уже разобрался и посчитал, что выверенный отказ друг от друга пойдет на пользу обоим, с другой же… Что-то беспощадно продолжало тянуть его в омут тёмных пустых глаз, перебивая все здравые мысли.       — Можем поговорить об этом позже, — скомканно изрёк он, наконец, дотрагиваясь до руки Учихи и без тени навязчивости таща того в сторону аудитории. Саске промолчал, видимо, соглашаясь с предложенным вариантом, и, переступая через себя, пошёл следом.       Впервые за все время с момента знакомства на паре Саске сел рядом. В отличие от Узумаки, разложившего на столе две тетради, ручку и корректор, Учиха ограничился одним телефоном, в котором и собирался записывать важные, по его мнению, части лекции. Обернувшись чуть в сторону, он краем глаз ухватился за матово спокойный и отчужденный профиль чужого лица, что, чувствующий на себе взгляд Наруто, всячески старался проигнорировать. Спустя же какое-то время, когда уставшая рука, бездумно строчащая текст за словами преподавателя, задрожала, Узумаки не выдержал.       — Что ещё? — резко обернувшись к Учихе, выдохнул он. Саске, продолжавший задумчиво смотреть сквозь него, тут же отмер и несколько раз моргнул, а после покачал головой, мол, ничего не нужно. — Тогда займись делом.       На протяжении занятия Наруто не раз исподлобья косился на непутевого товарища, но, как бы не ощущал на себе его взгляд, поймать на этом снова никак не мог. Голову просто разрывали вопросы и предположения, что могло стать причиной странного поведения Учихи в этот день. В дурость о том, что у того в кои-то веки появилась совесть, верить не получалось от слова совсем, да Наруто упорно не мог разглядеть никакого подвоха, хотя продолжал его чувствовать, перебирая в голове каждую фразу, произнесенную тем в их недавнем диалоге. Собственные же чувства двоились, путая и без того ничего не понимающего Узумаки. Столько эмоций и ощущений в нем вызывал этот спрятанный человек, столько идей и желаний решило родиться в голове с тех пор, как Саске встретился в октябрьский вечер. А сколько боли принёс ему сей инцидент, сколько нервов безвозвратно погибло от одних лишь попыток построить здоровый диалог. Сеть серебристых паутин и многоточий вновь разделяла жизнь на некое «до» и неизведанное «после». Больное, изъеденное дурью сознания, тело не понимало этого, продолжая тянуться к тому, кто его губит. Зависимость. Чёртова зависимость.       Искусственный свет, зажжённый в аудитории, понемногу вытеснял собой тусклые лучи уходящего солнца. Жаль, что в это время года так рано темнело, не успев толком проснуться, спешили на занятия, а после, стоило только войти в привычный ритм жизни, встречали темноту, разбавленную лишь светом фонарей да огнями вечернего города. Оттого всегда казалось, что на улице холоднее.       Наруто, интенсивно тряся рукой, которая вот-вот должна была отвалиться от бесконечного писания, посмотрел на время, оставшееся до конца своеобразной пытки под названием «лекция». Двадцать минут. А казалось, что прошла уже целая вечность. Однако некоторый плюс все же был. Саске, проморгавший порядка половины занятия, теперь увлечённо записывал в телефоне речь профессора, не утруждая себя ни оформлением, ни градацией текста на необходимые подпункты. Узумаки тихо усмехнулся своеобразному беспорядку Учихи, а глаза против воли хозяина плавно заскользили по длинным пальцам, быстро набирающим электронный текст. На одном из запястьев, с которого сползла плотная ткань тёмной толстовки, едва заметно пробилась венка, то и дело деформируясь вместе с кожей от каждого движения рук. Наруто думал, что, будь он художником, наверняка изображал бы что-то подобное, чтобы люди, смотрящие на его работу, чувствовали эту пульсацию и надолго засматривались на движение света и теней, покрывающих тонкую светлую кожу. Это красиво, странно, что раньше не замечал и не задумывался над этим. В человеческом теле столько обыденных мест, которые вроде бы и находятся каждый день на виду, но при должном внимании представляют собой нечто по-своему прекрасное. Оболочка ведь всегда обманчива и у самых проеденных пылью индивидов должна быть наиболее идеальной.       Задумавшись о своём, Наруто и не заметил, как закончилась основная часть лекции, и Учиха, перестав записывать, краем глаз следил за ним с нетерпением. От внезапно прозвеневшего звонка телефона Узумаки вздрогнул, сию минутно переведя взгляд на девушку у соседнего ряда. Та, тихо извинившись, подхватила сумочку и быстро выскочила из аудитории, видимо, рассчитывая уже не возвращаться. А Учиха узрел смятение в синей глубине чужих глаз. Не оттого, что девушка сбежала пораньше, а оттого, что карта Наруто внезапно перевернулась другой стороной, оборвав попытки обдумать насущные темы.       Рука опустилась со стола, вскользь задев Узумаки, отчего тот снова вздрогнул, но Саске не придал этому никакого значения, продолжая ковыряться в кармане, пытаясь выудить старенькую зажигалку, что резко начала мешать и впиваться в ногу.       — Пройтись не хочешь? — неуверенно промямлил Наруто, стоило только паре закончиться. Обещал же поговорить позже, чем теперь не вариант, все равно вечер полностью свободен, а возвращаться домой поскорее особого желания не возникало. Саске, оторвавшись от перекладывания в рюкзаке разных пеналов и папок с бумагой, резко вскинул голову и кивнул.       — Да. Пошли.       На улице мелкими хлопьями снова шёл снег, и что самое главное — было абсолютно безветренно, несмотря на то, как последние дни зима радовала прохожих нескончаемой вьюгой. Учиха нахохлился подобно толстой птице, чтобы вечно торчащие во все стороны волосы хоть немного прикрывали щеки. Наруто шёл рядом, не обращая внимания на дрожь, вызванную ни то холодом, ни то волнением, причину которого выявить до сих пор не удавалось. Как мог, он стойко держался прямо, относительно грубо бросая ступни в борьбу с асфальтом. Думал о другом, в чем стоило наконец-то признаться.       — Все, что произошло между нами…       — Не смей говорить, что жалеешь об этом, — не дожидаясь продолжения фразы, перебил Саске. — Всё, что идет через жопу, от того не становится чем-то плохим и неправильным.       — А сам не сожалеешь? — грустно улыбнулся Узумаки, смотря, как под высокой подошвой тяжелых сапог с хрустом сминается свежий, едва выпавший снег.       — Не знаю… То, что произошло в последний раз, действительно было глупо. Я уже говорил, что это мой косяк и что чувствую за это вину.       — Вину за то, что меня накрыло, пока тебе не было, или за то, что после всего произошедшего выгнал как грязную псину? — говоря с упрёком, Узумаки решил уточнить.       — И за то, и за другое, — пожал плечами Саске, а рука машинально метнулась к карману куртки в поисках заветной пачки сигарет. — Может, это звучит странно, но у меня тоже бывают трудности, и когда ты возвращаешься домой, только отделавшись от них, и после этого едва успеваешь поймать прыгающего из окна твоей квартиры дурака, нервы могут послать к чёрту.       — Странно, но ты не послал меня сразу после этого. Зачем вообще тогда?       — Тебе было хуёво. Если забыл, могу напомнить — насколько, — бросил Саске едко, видимо, дойдя до какой-то собственной точки кипения, но Узумаки это ни сколько не задело, отнюдь, он повернул к нему голову и легко улыбнулся, словно разговор и ситуация, близ которой они оба кружили, являлись чем-то свободным.       — Я помню, не надо, — продолжая улыбаться, ответил Наруто. — А ещё помню, как ты пытался меня успокоить и…       — Помни.       — Почему ты не можешь признать, что не такой сухарь, каким хочешь казаться? — в сердцах удивляясь реакции Учихи, поинтересовался Узумаки. Тот неотрывно следил за движущейся впереди яркой точкой, которая, скорее всего, была одиноко работающей фарой автомобиля, попутно затягиваясь горьким дымком.       — Потому что я не хочу никем казаться. Это тебе кажется, что я кого-то строю. Смотрел бы внимательнее.       — Враньё. Так ты пытаешься погасить свою истинную личность, — от услышанного Саске поперхнулся на очередной затяжке и закашлялся, стараясь не улыбаться.       — Неужели? — прищуриваясь, переспросил он. — Открою тебе секрет: ещё я блокирую потоки чакры и жизненной энергии, чтобы казаться хладнокровным ублюдком и давить тёмной аурой на окружающих. Бодрит.       Наруто шумно фыркнул, отворачиваясь от довольного Учихи. Надо же, как долбанет ведром ереси, а ещё его дураком называет.       — Можешь говорить что угодно, но я прекрасно запомнил тот вечер… А ну прекрати! — грозно насупился Узумаки, как только увидел вновь недовольное лицо. — Ты не говнюк, Саске. Просто… Человек со сложным характером. Что, так или иначе, абсолютно нормальное явление.       — Поэтому ты решил прекратить общение? — вспомнил об изначальной причине всего происходящего Учиха и помрачнел.       — Нет. Вернее… Не могу сказать. Ты очень обидел меня, и я решил, что не дано нам нормально взаимодействовать, а тут, видишь, какая херня.       — Какая?       — Ну… Ты извинился, — как ни в чем не бывало поведал Наруто, прикрывая глаза. Выкинув остатки сигареты, он было спохватился о воде, но вовремя вспомнил, что сегодня ее не купил.       — Я не извинялся, — прошептал Учиха. — Просто хотел сказать, что сожалею.       — Хватит врать. Я тебя знаю.       — Как скажешь, — согласился Саске и поправил почти упавший с плеча рюкзак, возвращая тот на исходное положение. — Но раз так, не задавай глупых вопросов и не ищи смысла там, где его нет.       — Да для тебя вообще смысла ни в чем нет, — легкомысленно подытожил Узумаки. — Ни в людях, ни в общении, ни в друзьях, да ни в чем вообще.       — Правильно мыслишь, философ.       Наруто не выдержал напускной серьёзности Учихи. Посмотрев, как тот совершенно невыразительно подносит к губам сигарету и прикусывает белый фильтр, Узумаки вдруг решил, что для Саске мир вообще представлял собой что-то абсолютно другое, перевёрнутое, но все же решил разъяснить момент, который давно его интересовал.       — Почему дизайн? — повернув голову в сторону собеседника участливо поинтересовался он. Нахмурившись на пару секунд, Учиха едва заметно приподнял одну бровь и шумно выдохнул облако дыма в плотный холодный воздух, однако ответ имел, и стыдливое представление о его внятности — тоже.       — Рисование, искусство… Это заставляет чувствовать. Мир не такой плоский, каким может представиться, и, если ты понимаешь это и видишь красоту там, где ее априори быть не может, значит, должен уметь излагать эти образы правильно.       — И что ты видишь? — Наруто не до конца понимал сущность вылетевшей информации.       — Важно не то, что я вижу, важно то, могу ли я передать это визуально, — каким-то чересчур поучительным тоном пояснил ему Саске. — Искусство это не только о том, что находится в музеях, в первую очередь это способность чувствовать.       — Хорошо, я перефразирую. Что ты чувствуешь?       — Себя, природу, мир вокруг, бездушные махины городских зданий и много чего ещё. Людей, собственно. В историческом плане искусство может похвастаться многими небезызвестными деятелями, но я не хочу оказаться среди них. Уж лучше творить в одиночестве и не оставить после себя ничего.       — С чего бы это? — ошарашенно обернулся Наруто.       Обычно люди хотели наоборот, оставить в истории собственный след, преподнести в мир что-то незыблемое, а тут такая ерунда.       — Большинство людей цинично оценивает многие, по-настоящему великие деяния предков. Как по мне, они не понимают ни смысла, ни задумки, хотят лишь показаться «культурными» и в какой-то мере образованными на этот счёт. Так зачем мне оставлять после себя что-то, если никто не поймёт, зачем и почему я это сделал? Что бы ты о себе не думал, мазня на холсте остается мазней.       — Ну… Ты же понимаешь, зачем, например, Пикассо создавал свои шедевры, вот и тебя кто-то поймёт, — задумавшись над смыслом сказанного Учихой, протянул Наруто, однако тот сразу же покачал головой.       — Нет. Ни черта я не понимаю. И не вижу, — так же спокойно отозвался Саске, а в голосе его прозвучало будто бы некое сожаление, на что Узумаки невольно обратил внимание.       — Бред какой-то, — не улавливая логики, повторил он. — Так почему дизайн?       — Потому что думаю о том, что только что сказал тебе. И задаю себе соответствующие вопросы.       — Ясно… Никогда бы не предположил, что всё настолько сложно, — выделив предпоследнее слово, отозвался Наруто. — Но ты молодец.       — Не могу сказать о тебе того же.       — Знаю, знаю. Но раз уж мы вроде как помирились и, оказывается, можем нормально разговаривать, признаю — моё сообщение было чересчур радикальным.       — Искренние слова и намерения куда ценнее напущенной мудрости, — с безучастным видом заметил Саске.       — Странно слышать это от тебя.       — У тебя всё странно, — беззлобно усмехнулся Учиха и замолчал, наслаждаясь нередкой зимней стужей, на этот раз мягкой и легкой.       Тем временем узенькая дорожка, по которой размеренно шагали две пары ног, начала расширяться, постепенно превращаясь в шумный проспект. Высокие столбы, украшенные сверху фонарями, ослепляли непривыкшие к столь яркому оттенку глаза, а мелкий моросящий снег кружился в воздухе, переливаясь, отсвечивая белый искусственный свет своими гранями. Наруто курил как паровоз, без зазрения совести выпуская клубы полупрозрачного дыма на оживлённой улице. Шли молча, то и дело подглядывая по сторонам, когда взгляд цепляли особо пестрые светодиодные вывески и громко говорящих прохожих, ненадолго останавливаясь лишь тогда, когда Узумаки требовалось выбросить очередной окурок.       Проспект перебивал своим шумом все приходящие в голову мысли, а дорога с плавным изгибом мерно вела вперёд. Казалось, что здесь было даже теплее; возможно, температура на самом деле повышалась за счёт выпускаемого в атмосферу количества угарного газа, производимого автомобилями и прочими видами транспорта, а может, грело нечто иное, засевшее в тени внутренних тем.       В конце длинной улицы расположился массивный мост, стоящий на высоких монументальных колоннах, уходящих своим основанием глубоко под воду. Река делила город на две части, и потому было принято называть один берег «правым», а другой «левым». По каким причинам названия распределились именно так — было не ясно, ведь если рассматривать его расположение с логической точки зрения, называться они должны были «южный» и «северный», но кто-то много лет назад посчитал уместным существование именно первого варианта.       — Давай вниз, — предложил Саске, стоило оказаться перед одним из начал моста. Зрачки его вновь разошлись в ширину, теряясь в мгле замерзшего взгляда.       — Да ну, там темень кромешная.       — Зато тише и… В общем, пошли, — решив не вдаваться в объяснения, Учиха подхватил того за руку и потащил за собой.       Спуск представлял собой нечто с резким склоном, уходящим практически вертикально вниз, и если бы не торчащие со всех сторон ветки и кусты, навернуться на нем было бы как раз плюнуть. Зато чуть ниже, стоило только преодолеть травмоопасный участок, расположился пологий, медленно утекающий к берегу холм. Пройдя по нему до самого низа, Наруто остановился в нескольких метрах от замёрзшей кромки воды, покрытой слоем снега в несколько сантиметров, и усиленно вгляделся вдаль. Конца края серому пятну снега не видать, сплошные брызги вьющегося тумана то здесь, то там вырывались с поверхности земли ледяным миражом. Поравнявшись с ним, Саске было сделал шаг вперёд, но тут же был остановлен, резко схватившей его за локоть покрасневшей от холода кистью.       — Ты куда? — обеспокоенно воскликнул Наруто. — Там вода.       — Там лёд, — поправил Учиха, скидывая с себя чужую руку, и попытался сделать шаг вперёд, как вновь оказался остановлен уже более жесткой хваткой.       — С ума сошёл?! А если он треснет?       — А если он треснет, — Саске развернулся, с силой сжимая чужую ладонь, что никак не собиралась его отпускать. — Ты не полезешь за мной, ясно?       — Ты совсем больной, остановись! — прокричал Наруто, потому как Учиха быстрыми шагами направился от берега по замёрзшей водяной глади. Куда только спешил, неразумной амебой скрываясь с человеческих глаз. — Саске! Давай обратно, дебил!       Замерев на месте и не замечая, как на мгновение сердце перестало биться в условленном ему режиме, Узумаки, затаив дыхание, наблюдал за тем, как тёмный силуэт все дальше и дальше отдалялся от него самого. С каждым следующим шагом Учихи у Наруто внутри обрывалось. Казалось, в следующий момент лёд скрипнет под высокой подошвой кроссовок, и ополоумевший парень с треском провалится в ледяную воду. Давно не испытавшая животного страха мышца остро колола, призывая о помощи, и Наруто вслушивался в низкий гул, доносящийся с моста, боясь пропустить один-единственный всплеск и в то же время надеясь его не услышать. В глазах завис лютый ужас, а поработившая зараза — паника никак не давала придумать решение или подобрать слова, способные, наконец, остановить это безумие. Однако единственным разумным решением пришедшим в белобрысую голову стало бросить все вещи на едва примятый снег и что есть силы броситься вслед за тенью бескрылого Дьявола.       С первых же шагов стало казаться, будто твёрдая поверхность лопнула и ушла из-под ног. Задержав дыхание, и не смотря вниз, Наруто упорно продолжал бежать, вперившись взглядом между лопаток Учихи, который в свою очередь даже не обернулся лицом к душераздирающему крику. Как назло, по одному Богу изведанному чуду, когда сердце уже перестало отбивать бешеный ритм, должно быть, смирившись с неизбежной участью быть утопленным; ноги разъехались, и Узумаки со всей набранной скоростью и собственным весом, хватанув Саске за плечи и едва не разорвав в клочья чужую куртку, роняя сразу двоих, грохнулся на того сверху, вырывая у последнего резкий болезненный выдох.       Вопреки ожиданиям Саске не спешил открывать рот, а молча смотрел на ошарашенное, потерявшее всякие краски, лицо. В свою очередь, Наруто во все глаза уставился в гущу напротив, не до предельного конца понимая, что только что произошло, и живы ли они вообще. Темные глаза искрились незнакомыми доселе эмоциями, Узумаки же не был уверен, пребывал ли Саске в таком же шоке или же готовился прибить его на всем страшном месте, только вот не вовремя приоткрывшиеся губы тихо произнесли то, что от самого себя Наруто точно не ожидал услышать.       — У тебя небо в глазах отражается, — прошептал он, пугаясь сказанного и резко дергая головой вверх.       В этот момент, уже приготовившийся к несказанно яркой реакции, Узумаки обомлел, увидев, что черты лица Саске разладились, а уголки губ плавно скользнули вверх.       — Какая, говоришь, у тебя ориентация? — едва заметно улыбаясь поинтересовался Учиха, смотря прямо и не моргая.       — Ты… Боже, я не это имел в виду! — Наруто вдруг покраснел, упираясь руками в ледяной белый покров и отползая в сторону.       — Не важно. Ответь на вопрос.       — С чего тебя это вообще беспокоит? Глаз положил? — Узумаки говорил со смешком, да не теряя ценного лукавства; потирал ушибленные места и параллельно шарил по карманам куртки в поисках сигарет. Видно, переживал, по привычке тянуло засунуть отраву в рот.       — Значит, не уверен, — неизвестно для кого отметил Учиха.       — Насчёт?       — Насчёт традиционности своих наклонностей, — выдавил тот, чему в ответ Узумаки задумался.       — Я никогда не утверждал этого. Насчёт своей-то уверен?       — Сам подумай.       — Да делать мне нечего. Если у тебя какие-то проблемы, требующие постороннего вмешательства, научись прямо об этом говорить.       — Считаешь это проблемой? — Саске не унимался. Его желание раздраконить играло на руку только погоде.       — Да нет. Господи, ну что за вопросы. Тебе больше сказать нечего? — чуть надувшись, возмутился Узумаки.       — Почему тебя это так задевает?       — Не задевает, просто ты реально замахал уже все склонять к этой теме.       — А ты не давай поводов, — Учиха забрал у того из рук наполовину выкуренную сигарету и, поднося ее к губам, тихо продолжил: — Слишком много нюансов выходит, не находишь?       В качестве ответа Наруто показательно отвернулся, доставая из пачки ещё одну дозу. А его самого, собственно, в этом что задевало?       — Ничего не задевает, — едва вслух произнес Узумаки.       — Ты это о чём? — услышав слабо внятный бубнёж, Саске внимательно отозвался.       — Да ни о чем. Подумал, насколько ты невменяемый. Не задевает меня это.       — Я-то? — Учиху не тронуло. — Сильно сомневаюсь, что только у меня мысли в подобную степь заходят.       В этот момент Наруто театрально нахмурился, признавая тем самым, что его раскусили. Но отнекиваться не стал.       — Представь, — пододвигаясь чуть ближе и манерно проводя рукой по небосклону, начал вдруг Саске. — Тебе кто-то нравится. Думаю, ты понимаешь, в каком смысле я имею в виду.       — Это признание? — нервно хохотнул Узумаки, поглядывая на того с недоверием.       — Нет. Закрой рот и слушай дальше… Тебе кто-то нравится, и совершенно неважно, кого ты сейчас представил, но, допустим, это человек твоего же пола. Общество порицает, нервы нагреваются, а чувства внутри кипят, и, что не скажи самому себе, ничего не помогает. Ты им болен. Что будешь делать?       Слегка опешив от заданного вопроса, Узумаки растерянно посмотрел на бледное лицо Учихи и неоднозначно пожал плечами. Одно дело думать о подобном, другое дело фактически отвечать.       — Если мне кто-то нравится, это ещё не значит, что чувства взаимны, — слегка поджимая губы, поделился он.       — То есть, ты будешь это скрывать?       — Да нет, наверное. Просто все далеко не так однозначно, и нельзя просто взять и прямо заявить: «Ты мне нравишься». Это может поставить того человека в крайне неудобное положение.       — Чушь, — прыснул Саске. — Такими темпами в неудобное положение ты ставишь только себя, а тот, по кому сохнет твоя бедная натура, даже не узнает об этом.       — Ну не скажи. Порой по человеку со стороны сразу всё видно, — слова Саске резанули по знакомо давящему изнутри, и, в миг загоревшись краской, Наруто склонил голову ниже, старательно углубляясь в поиск следов на снегу.       С чего вдруг сердце болезненно защемило?              Найдя зажигалку, Узумаки резко вскинул голову и чиркнул колесиком, попутно закрывая вырвавшееся пламя согнутой ладонью свободной руки, где поднёс к подрагивающему кончику сигареты, до скрипа зажатой в зубах.       — Ты можешь представить себе секс с парнем?       Наруто поперхнулся, едва затянувшись, но дым попытался удержать, несмотря на то, как тот обжигал горло.       — О чём ты? — болезненно морщась и откашливаясь, переспросил он, вытирая выступившие в уголках глаз слёзы.       — Ты понял, о чём.       Ответ никак не находился, и Узумаки панически перебрал в голове множество вариаций, которые прозвучали бы как минимум адекватно. Зависнув на мерцающей в небе точке, Наруто пытался совладать с тихой дрожью, внезапно разбудившей в теле переживание. Отчего-то вариант промолчать или сменить тему пришёл слишком поздно.       — Не вижу в этом проблемы, но мне не понятен твой интерес к этой теме, — скомканно изрёк он, безотрывно глядя в точку на черном небе.       — Чисто научный интерес. Хотел бы попробовать в позиции снизу? — что-то липкое, надрывно коварное проскальзывало в тоне Учихи, и тому это жутко не нравилось, но совладать с собственным, резко повалившим из дурной головы бредом Саске уже не мог.       — Я не собираюсь на это отвечать. Смени тему.       — Слышал, в этом есть свой особый кайф. Почему тебя это так напрягает?       — Не напрягает, просто не хочу сейчас думать об этом. В конце концов, я не собираюсь заниматься сексом с парнем.       В следующий момент Узумаки перевёл решительный взгляд на Саске и тут же об этом пожалел. В тёмных, слившихся с окружающим мраком глазах полыхал странный огонёк, выдававший в их хозяине нечто животное, остервенелое. Неосознанно отшатнувшись, Наруто предпринял было попытку отползти назад, но следивший за всяким движением Учиха с мелькнувшей на лице безумной улыбкой приблизился к нему раньше, чем Узумаки успел бы пошевелиться.       Ледяные подрагивающие пальцы точным движением осторожно вытянули из напряженных губ сигарету, и, затянувшись напоследок, Саске выкинул ее куда-то в сторону, продолжая ползти ближе, заставляя Наруто откинуться на лёд. В следующее мгновение эта же холодная ладонь мягко опустилась на щеку, вызывая приступ оцепенения. Покрасневшими пальцами Учиха медленно вел от широко распахнутых глаз, задевая татуировки, к обескровленным приоткрытым губам, раздевая внутренность только взглядом, покуда шум скорой ночи ещё не утих, а главное оставалось за гранью.       — Скажи это, — на линии слышимости попросил Саске, в ответ получив полный непонимания взгляд. — Скажи, из-за чего целовался со мной.       Подушечка большого пальца нежно огладила высохшие пухлые губы, медленно двигаясь от уголка к центру. С щемящим чувством внутри Узумаки наблюдал за немой мольбой в вечно пустых глазах, пока собственные руки безвольной ношей опустились на снег поодаль чужого тела. Ощущения его не касались и плыли мимо одиноких рассохшимся плотом.       — Прекрати… — еле выдохнул Наруто, не смея пошевелиться от всецело поглотившего незнания. — Пожалуйста, Саске…       Глаза блеснули печалью, и, не отрывая взгляда от напуганного лица, Учиха осторожно приблизился к нему, чтобы нерешительно прикоснуться к чужим губам своими. Сильно зажмурившись, Узумаки напряг все возможные мышцы, не понимая и толики того, что ещё должно произойти среди всей окружившей их вакханалии. Чужой язык размеренно, но настойчиво чертил узоры по его коже, заставляя сбивчиво глухо дышать, покрываться мурашками, чувствовать влажное тепло. Саске не спешил, давая встревоженному сознанию привыкнуть и осознать, что ему сейчас нужно. И, приняв происходящее, как что-то, давно переросшее интерес, Наруто приоткрыл рот, позволяя желанию Учихи исполниться. Саске опустился на локти, дабы ласково поглаживающая щеку рука смогла спокойно перебраться к лохматым светлым вихрам и зарыться в них длинными пальцами. Влажные губы поддались чужому напору, не помня границ дозволенного. С Учихой рубежи падали, края размывались, и черты досягаемого перебрасывало друг через друга, пока те и вовсе не взмывали высоко в небеса, теряясь за линией видимого. Узумаки участливо мягко прикусил Учиху в ответ, на что тот, не отрываясь от поцелуя, улыбнулся в чужие губы. Сколько не грезил снами о запретном, только теперь с уверенностью понимал, что реальное грешно.       — Умница, — прошептал Саске, руками перебирая светлые прядки. — А теперь скажи это…       Наруто ощутимо тряхнуло пониманием. Он знал, что должен ответить. Трясло и ломало от осознания, что этот ответ окажется правдой. И если каждый раз ему удавалось врать самому себе, отгоняя настойчиво лезущую в голову истину, то теперь Учиха не оставлял подобной привилегии, вырывая несдержанные тихие вздохи каждым своим движением.       — Наруто…       — Ты мне нужен… — плюнув на всё, прошептал Узумаки, касаясь языком ровной кромки зубов. — Потому что…       Не закончил. Саске впился в губы с новой силой, сминая те со всей жаждой и печалью, недавно отразившейся на бесцветном лице. Рвал и метался Учиха, потому как хотелось выть. От того, что признал, наконец, в себе то, от чего упорно бежал, спотыкаясь, последние дни. Хотелось навзрыд орать и в то же время до боли смеяться, пока от этого чувства не остановится, к чёртовой матери, сердце. Потому что по рукам и ногам сковывали режущие цепи, а на душе впервые за столько лет появилось нечто необъятно всепоглощающее.       — Мне жаль… — шептал Учиха, пока тело, поддаваясь напору невиданной лёгкости, продолжало льнуть к чужому, всё ещё скованному и напуганному.       И, запечатав на припухших губах последний, самый мечтательный поцелуй, Саске медленно выпрямился, отводя взгляд в сторону и боясь хоть на мгновение столкнуться им с голубыми глазами. А Узумаки лежал неподвижно, не в силах выдавить из себя хоть что-то, пока вдруг резко не засмеялся, словно истинно душевнобольной. Учиху мелко пробило током. Единственным желанием, оставшимся в мгновенно остывшей голове, стало бежать отсюда как можно дальше и как можно скорее. Но вместо этого он посмотрел на содрогающегося в истеричном хохоте Узумаки, внутренне сжимаясь от страха перед тем, что только что натворил.       — Ну не смотри на меня так, — ласково попросил Наруто. — Сам же начал.       — Сам, — кивнул Учиха, не понимая, чем именно тут же пропах влажный воздух.       — И что, теперь убежишь и снова станешь строить из себя мудака? — уже спокойнее поинтересовался Узумаки, прикладывая ладони к груди, ибо подумал, что понял больше, чем следовало. — Будешь жалеть, что так вышло? А я повторю. Ты мне нужен. Потому что твоя сраная, наверное, насквозь гнилая душонка зацепила во мне какую-то херову деталь, и теперь мозги у меня не работают как надо, заставляя прощать тебе даже гадское свинство, — внезапно для самого себя признался он. — Зато теперь вроде как мы разобрались в природе этой странной тяги друг к другу. Фрейд не ошибся.       — Тебя ничего не смущает? — тихо задал вопрос Саске, с опаской поглядывая за ненормальными движениями мышц на чужом лице.       — Выходит, нет. А с тобой-то, блять, что произошло?       — Всё меняется. И мы не исключение, но всё это явно…       — Тебя пугает?       — Нет, — покачал головой Саске, и мысленно добавил: «Скорее, настораживает», однако вслух произнёс иное: — Но принесёт нам много неприятностей.       Наруто вновь закатил глаза и приподнялся на руках, заглядывая в омраченное серьёзностью лицо.       — Не надо пророчить. Теперь у нас есть хоть что-то конкретное.       Учиха неуверенно улыбнулся, только вот отогнать странное предчувствие ему не удалось, и всяческие попытки избежать нового порыва нездоровых эмоций заставили задрать голову к небу. Смотря на границы моста и сложное переплетение балок с его внутренней стороны, Саске старался не думать о том, к чему гонит безумие. Молил лишь о том, чтобы выбранный путь оказался не тупиковым.

***

      Проснулся Узумаки с твёрдой уверенностью в правильности своих действий, перед глазами сразу же понеслись картинки-воспоминания о прошлом вечере и том, как удивительно спокойно они разошлись где-то в центре, без криков, драк и всего того, что прежде составляло их шаткие взаимоотношения. Даже мать, отчего-то пребывавшая этим утром не в духе, не смогла омрачить начало нового дня, и Наруто с радостью помог той сдвинуть вечно мешающийся стеллаж с прохода в коридоре.       Узумаки вряд ли поверил бы ещё сутки назад, что Саске может быть настолько другим человеком. Его искреннее желание помочь, спасти Учиху и обрести долгожданное взаимопонимание, казалось, уже разбилось в крах, однако всего за несколько часов собралось во что-то новое, совершенно другое. Наруто не помнил, когда в последний раз шёл на учёбу так же легко и самозабвенно, когда в последний раз не ёжился от раздражающего вездесущего мороза. Поступки Саске всегда казались немного глупыми и в высшей степени неординарными, но тем, чего Узумаки вчера так сильно боялся, Учихе удалось открыть его слепые глаза. Всё до абсурдного просто. И не надо больше искать в каждом желании скрытую суть, не надо требовать друг от друга ответов. Единственный выход — это разобраться внутри, ведь в своеобразном признании, в первую очередь, каждый из них дал ответ самому себе.       — Какие планы на вечер? — воодушевлённо улыбаясь, поинтересовался Наруто, догнав Учиху в коридоре.       — Созидание вечного, — хмыкнув в ответ, Саске не обернулся в сторону верного шума.       — Присоединиться можно?       — Не в этот раз. У меня планы.       — Не поделишься?       — Не думаю, что тебя это касается, — с прежним хладнокровием проговорил Учиха, и в груди у Наруто вновь неприятно булькнуло, будто всё откатилось по больному, отгоняя пройденный путь в начало.       Саске же прошёл ещё несколько метров, прежде чем заметил, что Узумаки отстал где-то позади. Остановившись, Учиха развернулся, вперившись глазами в разочарованное лицо замявшегося посреди коридора парня, и вымученно вздохнул, понимая, что снова что-то пошло не по плану.       — Иди сюда, — одними губами прошептал Саске, жестом прося подойти. Наруто сдвинулся с места, неспешно направляясь в его сторону, где так же остановился, с терпением готовый выслушать. — Нужно время, чтобы…       — Знаю, — оказавшись в полуметре от Учихи, неуверенно кивнул Узумаки. Он видел всё то, что именно ему пытались сказать. — Я запутался и, честно признаться, совсем ничего сейчас не понимаю, хотя мне очень хочется хоть в чём-то быть уверенным.       — Не грузись, — меланхолично дёрнув краешком рта, Саске кивком попросил пойти следом. — Я тебе объясню.       Ноги сами привели его в уголок под лестницей, где всего сутки назад острым ребром стоял нерешённый вопрос. Поравнявшись с Учихой, Наруто перевёл взгляд на его грудь, почему-то нервничая смотреть в знакомые глаза напротив. Саске же молчал, но от неохоты тянуть и без того сильно ограниченное в этой жизни время осторожно толкнул того к стенке, делая шаг навстречу.       — Я не жалею о том, что сделал, — совсем тихо, так, что голос его едва перебил приглушённый шум коридора, произнёс он, скоро прижавшись к горячей щеке.       — Тогда не меняй своего мнения, — в тон ему тихо попросил Узумаки. — Кто знает, о чём нам ещё придётся жалеть, но это…       — Об этом не думай. Идиот.       Учиха легко прикоснулся к чужим губам, после чего отстранился, с плохо скрываемой искрой в лице. Глядя на расслабленного Наруто, понимал, что больше тот не боялся. Этого ожидал, знал, что всякое потрясение в голове уживается, но сам Саске внутренне вздрогнул, ощутив, как мимолётное желание прикоснуться к этим устам вновь начисто сорвало ему крышу.