Мальчик с пшеничными кудряшками

— Па, давай заведём собаку? — Нет, Антон. — Ну, пожалуйста. — Нет. — Я сам буду с ней гулять.. — Я сказал, нет! — Давай котёнка? — Антон! Пауза. — Попугая? — Нет. — Хомячка? — Нет! — Рыбку?.. — Шастун!                         *** — Антош, мне завтра надо будет уехать в командировку в Москву, — летним вечером подходит к сыну Арсений. Подросток, отрывая взгляд от телефона, вопросительно смотрит на старшего, — На четыре дня. — Пфф.. Ну ладно, — пожимает плечами младший, — Только, я завтра с Димкой собирался пойти гулять, ты когда уезжаешь? — В час дня самолёт, поэтому в 10 уже уеду, — рассказывает врач, — Солнце моё, я просто надеюсь, что за эти четыре дня ты не спалишь квартиру, не попадёшь под статью, не загремишь в больницу и тебя не собьёт машина, — заботливо-строго говорит мужчина, потрепав парнишку по голове, — Обещаешь звонить? — Конечно, пап, — мягко улыбается Шаст.                         *** Заходя в пустую квартиру вечером, Антон больно хрустнул пальцем, что заставило его зажмурить глаза. Он переоделся, вымыл руки и пошёл на кухню, готовить кушать. Выбор пал на яичницу и свежий огурец. Аккуратность? Что это такое? — Ау! — Шастун вскрикивает, когда нож беспощадно режет вместо зелёного овоща мальчишеский палец. Порез получился достаточно глубокий, поэтому, чтобы кровь не запачкала всё вокруг, парень тут же засунул страдальца в рот, словно собака, зализывающая рану. Кстати, Антон даже где-то читал, что в слюне действительно есть что-то типа антисептического вещества. Круто, Шаст, молодец! Так, блин, ну, надо обработать нормально. Где там эта перекись? Зеленоглазый потянулся к верхнему шкафчику, вынимая простую аптечку, не Арсеньевскую, она слишком врачебная, а обычную, так сказать, среднестатистическую. Находит там нужный ему пузырёк, выливая немного на порез, который тут же начинает слегка пенится, а мальчишка — шипеть. Потом он идёт в ванную, прикладывая ватный диск, дабы остановить кровь. Затем наклеивает на палец откуда-то взявшийся цветной детский пластырь, решая, что огурец он будет просто кусать. Да так даже вкуснее в принципе. Осталось не обжечься.                         *** — Блять, сука, да сколько можно?! — кричит Шастун, как только дверь в квартиру закрывается. Он отбрасывает рюкзак в сторону, хватаясь руками за голову, оттягивая волосы так сильно, будто хочет вместе с ними избавится от этих ёбаных мыслей. Хотя, почему будто? Так и есть, — Да как же я заебался-то! Что, не так, нахуй? Что?! — срывает голос подросток, скидывая кроссовки. Он, вопреки своему состоянию, тщательно моет руки, так как только что играл этими руками в баскетбол с соседскими ребятами. Димку на месяц запихнули к бабушке, поэтому пришлось довольствоваться тем, что есть. Парень обессиленно падает лицом на подушку, начиная плакать. На удивление, длится это не долго, минут пять. Потом наступает долбаная апатия: Антон идёт на кухню, съедая одно печенье абсолютно равнодушно, смотря при этом в окно. На половине второго его накрыло по-новой. — Да, Господи, я больше не могу! — снова срывается на крик парень, кроша лакомство кулаком, — Что со мной не так? Почему у всех, блять, всё так замечательно?! Шастун заходит в комнату, намереваясь спрятаться от проблем в одеяле, но его взгляд зацепляется за жёлтый канцелярский нож. А в голове пустота и только эта навязчивая мысль крутится меж воспалённых подростковых извилин. Он не хотел. Правда. Он обещал себе этого не делать и справиться самостоятельно, но видимо сегодня что-то пошло не так. Шаст знает, что сильный, что всё равно справится сам, поэтому просто находит и берёт с собой в ванную, кроме ножика, перекись с бинтами. Антон всё же думает, но, к сожалению, не о том, что причинять себе боль не следует, а о том, где бы это сделать, что бы другие, а особенно папа, не заметили. Выбор пал на верхнюю часть бедра. В частности из-за того, что и летом в шортах, и в бассейне под плавками, шрамов не будет видно. Парень полностью снял с себя лёгкие спортивные штаны и сел на мягкий голубой коврик. Сначало он лишь чуть-чуть попробовал провести лезвием по нежной коже, но ничего не почувствовав, надавил чуть сильнее. Из ранки полилась кровь, но не сильно, а из глаз вновь полились подростковые, горькие слёзы. Шаст тихо промычал от боли, но вскоре рядом появился ещё один порез, уже поглубже. Алая жидкость полилась с бо́льшим напором, что испугало мальчишку. Он вылил немного перекиси на рану и тут же зашипел, зажмурив глаза от дикого щипания. Ятрофоб и селфхарм, ага. Офигенный колаб. Но ему показалось мало, Антон провёл лезвием ещё раз, с прежним напором. Было действительно больно, но стало правда морально легче. Полив порезы антисептической жидкостью ещё раз, он начал заматывать повреждения. Вскоре вымытый нож, бинт и перекись были на своих местах, а вымученный парнишка уже спал, дыша преимущественно через рот. Глаза были опухшие и красные от слёз, нос был забит противной слизью, а раны слегка пульсировали.                         *** Через день Шастун снова сидит в ванной, нанося ещё один небольшой порез на левом бедре. Мальчишка снова плачет, захлёбываясь в собственной слюне и соплях. Нос не даёт сделать и вдоха, а в горле встал противный ком. Всхлипами заполнена не только ванная, но и вся квартира. Антон благополучно забыл, что отец должен вернуться пораньше, так как появились дела здесь, в Питере, поэтому абсолютно пропускает мимо ушей хлопок входной двери. Врач осторожно заходит в квартиру, наполненную вечерней темнотой. Только в конце коридора из приоткрытой двери в ванную виден свет и слышен плач. Попов не на шутку взволнован, потому что то, что кричит сын, кажется чем-то нереальным. — …Почему? Почему, сука, это всё происходит со мной?! Что я, блять, сделал? Я из кожи вон лезу, чтобы всё у всех заебись было! Почему я?! Папа заботиться, узнать пытается, как я, блять! А я что? Ухожу, хлопнув дверью! Молодец, Шаст! Браво, нахуй! — на бедре красовались ещё две полосы, не считая старых, — Шшш.. Кем ты будешь? Да я ебу, блять? Сука, как же ж хуёво-то..! Арсений больше не может выдержать этих криков, поэтому в секунду оказывается у раскрытой двери, наблюдая ужасную картину: его мальчишка сидит на полу, немного измазанном кровью, в руках Антона — канцелярский нож, рядом лежат перекись и бинты, в углу валяются шорты. Сам парень, не переставая лить слёзы, ошарашено смотрит на папу, думая секунду, а потом отбрасывает ножик и снова начинает рыдать, поджимая колени к себе, обхватывая их руками и в них же утыкаясь холодным носом. — А-антон, — голос Арсения дрожит. Он стоит в ступоре ещё секунд двадцать, прежде чем сесть рядом на корточки, кладя дрожащие руки на не менее дрожащие плечи, — Господи, Тоша.. Малыш мой, что случилось? — встревоженно гладит по плечам старший и боится подступиться ближе, не совсем понимая, что ему делать, — Посмотри на меня, пожалуйста, — настойчиво, но предельно мягко просит старший, убирая с мальчишеского лба пшеничную чёлку. Шастун медленно поднимает голову, давая возможность брюнету увидеть в зелёных глазах всю ту боль и печаль, от которой тот пытался избавиться таким.. хуёвым способом. Мужчина, не медля больше ни секунды, крепко прижимает парнишку к себе так, что ноги Антона оплетают талию педиатра. Теперь, мальчик очень похож на коалу. Плачущую коалу. — П-папочка, прости, п-пожалуйста, — сипло шепчет парнишка, вжимаясь в отца так сильно, как только может сейчас. Рубашка педиатра оказывается мокрая в слезах у плеча, и уже начинает краснеть снизу, где несильно кровит бедро. Одна рука Арсения поглаживает мальчика по голове, а вторая поперёк обхватывает выпирающие рёбра. — Тошенька, — тихонько говорит врач, прижимаясь губами к тёплой шее Антона, — Мой маленький ребёнок, — начинает медленно-медленно баюкать старший, слыша, что сильный плач продолжается, — Тшшш.. Антон жадно глотает ртом воздух, пугаясь своих же громких всхлипов, которые старается подавить, закусывая губу. Ему больно. Очень больно. Но, сука, не физически, а морально. Сердце сжалось так, что, кажется, вот-вот взорвётся, разнося по организму всю ту тёмную энергию, которая там скопилась. Очень хочется вырвать этот пульсирующий орган из грудной клетки, чтобы больше ничего не чувствовать. — Зайчонок, — шепотом зовёт Попов, пытаясь понять, на какой же козе подъехать к своему маленькому и глупенькому чуду, — Надо обработать ранки, — ну а что? Сейчас попадёт туда что-нибудь, а потом мучайся, — Пожалуйста, солнышко, я постараюсь аккуратно. Садись ко мне спинкой, — Арсений сам разворачивает парня, сажая его меж своих ног, ещё раз проводит рукой по пшеничным волосам и тянется к баночке с перекисью. — Я не знаю, пап, — обречённо выдыхает младший, прикрывая глаза от усталости, но продолжает тихонько скулить, сначала от состояния, а потом и от шипения антисептической жидкости на бедре. — Тш-тш-тш, потерпи немного, — успокаивает брюнет. У мальчишки ужасно болит голова, полностью забит и опух нос, что препятствует нормальному дыханию, щёки красные от слёз, а глаза увеличены в объеме раза в два, — Не глубокие, должны быстро зажить, — сам для себя шепчет доктор, — Всё готово, малыш, — спустя пять минут затягивает бинт старший, — Иди ко мне, пойдём в кроватку. Голубоглазый медленно встаёт и аккуратно поднимает Антона, беря его под коленки и за спину. Несёт к себе в комнату, ногой отбрасывая одеяло, чтобы уложить обмякшего на сильных руках ребёнка под пуховую ткань. Мужчина на всякий случай целует парня в лоб, убеждаясь в наличии небольшой температуры, и быстро идёт за таблеткой и водой на кухню. По возвращении отдаёт мальчишке принесённое жаропонижающее, контролируя, чтобы тот выпил лекарство. Потом прямо в одежде ложится рядом со всё ещё всхлипывающим мальчишкой, обнимая и нежно целуя в кудрявую макушку. — Вот это вот называется переходный возраст, Антош. Когда не понимаешь, что делать, куда идти, что-то в голову непонятное лезет, да? В тебе сейчас живёт одновременно ребёнок, хотящий играть и веселиться, не думать о проблемах, и взрослый, понимающий, что надо работать, и вообще, что детство закончилось.. Да, сейчас, возможно, сложно, у вас и школа, и родители, и дополнительные. Всё это утомляет и путает. Я всё знаю, солнышко, и понимаю, и очень хочу помочь, но осознаю, что могу просто быть рядом.. Шастун продолжал плакать, но беззвучно. Солёные капли просто текли их глаз бесконечным потоком, который нельзя было остановить. Он периодически утирал их тыльной стороной ладони, находя в словах отца спасение. — Пацаны обычно носятся, окна бьют да девчонок за косички дёргают, чего ты у меня такой задумчивый, — тихонько размышляет Арсений. — Я тоже ношусь вообще-то, ты просто меня в школе не видел, — слабо улыбается младший сквозь слёзы, и уже еле держит глаза открытыми, — Никто даже и подумать не смеет, что у меня что-то может быть не в порядке. Я для всех весельчак.. — У всех бывают трудности, малыш, это нормально, — продолжает брюнет, — Главное, что я рядом и очень-очень сильно тебя люблю, слышишь? — поглаживает ребёнка по голове и спинке педиатр, — Давай закрывай глазки и засыпай, я никуда не уйду, буду тут, с тобой, да? — нежно спрашивает Арсений, слыша в ответ не очень разборчивое «Угу» от уже погружающегося в царство Морфея парнишки.                         *** — Антош, проснулся? — слегка улыбается Арсений на следующее утро, видя появившегося сына. Парень кивнул, — Как себя чувствуешь? Надо было отметить, что Шастун стоял на входе в кухню в боксёрах и в свободной чёрной футболке, а на одной ноге ещё и красовался бинт. Лицо было опухшее, да и в принципе вид мальчишки оставлял желать лучшего, несмотря на то, что Антон только что умылся холодной водой. — Не очень, — мотает в разные стороны головой младший, — Можешь заварить чай, пожалуйста? — слегка хриплым голосом просит он. — Хорошо, — спокойно отвечает врач, ставя чайник греться. Когда кружка с горячим напитком стояла перед ребёнком, Арсений аккуратно начал, — Ты же понимаешь, что нам надо обсудить вчерашнее? Попов ночью долго не мог заснуть, наблюдая за спящим мальчишкой. Врач успел переодеться и выпить ромашковый чай, но сна ни в одном глазу. В голову постоянно лезли нехорошие мысли, отталкивающие все здравые. Только к двум ночи удалось заснуть, подобно маленькому ребёнку, выпив теплого молока. Проснулся педиатр рано, около восьми. В этот раз извилины работали лучше. В итоге был выбран просто разговор, состоящий из вопросов и слов поддержки. — Понимаю, — слабо кивает Антон, отпивая чай. — Я.. удивлён и.. взволнован, — подбирает нужные слова брюнет, — Честно призна́юсь, я не думал, что дойдёт до такого, Антош. Самоповреждение.. Это последнее о чём, как я считаю, ты должен был думать. Я ведь никогда не отталкивал тебя, если тебе что-то было нужно. Почему не подошёл ко мне? Почему не сказал, что плохо? — непонимающе, но в то же время заботливо, спрашивает мужчина, — Я жду, Антон. Ответь мне, пожалуйста, — настойчиво говорит Арсений, через минуту молчания, смотря прямо на сына. — Я.. я, наверное, не догадался, — ищет внутри себя ответ Шаст, — Может побоялся. — Чего побоялся, Тош? — вырывается у педиатра, — Что я мог сделать? — Да ничего, — опускает голову младший, — Я не знаю, пап. Я устал, просто устал, — подавляет слёзы парень. — Сейчас лето, ты только и делаешь, что отдыхаешь, — искренне не понимает врач, но тон оставляет мягкий, не упрекает. — Да знаю я, — сквозь зубы говорит Антон, — Я не знаю, — обхватывая руками голову, выдыхает он, снова снося плотину, давая слезам выход. — Ну всё-всё-всё, — встаёт со своего места Попов, — Что ж такое, маленький, — обнимает мальчика и поглаживает его по плечам старший, — Хочешь, давай тебя к психологу запишу? — спустя пять минут осторожно спрашивает Арсений. Мало ли, как парнишка отнесётся к такому предложению. — Ты считаешь, что надо? — уже почти успокоившись, уточняет зеленоглазый, отстраняясь. — Возможно, — поджимает губы доктор, — Психолог не решает проблемы, он помогает найти ответы внутри себя, — не убирает ладонь с головы сына врач, — Поэтому ничего такого тут нет. Давай попробуем, если что, то не будем ходить. Если ты этого хочешь, конечно, — спокойно объясняет мужчина. — Я подумаю, ладно? — осторожно спрашивает мальчик. — Хорошо, — кивает педиатр, — Только, пожалуйста, пообещай мне, что этого, — он указал на перебинтованное бедро, — больше не будет, — серьёзно говорит отец, смотря тому точно в грустные глаза. — Обещаю, — слабо, но честно, отвечает парень, не отводя взгляд, — Я люблю тебя, пап, — тянется в объятия Арсения Шаст. — И я тебя люблю, Тош, — с удовольствием поглаживает по спинке мужчина.                         *** — Давай перебинтуем ножку, Антош, — после немногочисленного завтрака говорит брюнет, подходя к сыну, сидящему на своей кровати и смотрящему в одну точку на полу. Как только папа заходит в комнату, мальчик сразу поднимает на него свои светлые глазки. — Обязательно? — с надеждой спрашивает Шастун. — Да, так будет лучше, — кивает педиатр, уже садясь рядом, — Поставь её на кровать, — просит он, открывая перекись. Врач аккуратно разматывает вчерашний бинт, осматривая порезы. Затем поливает сверху немного жидкости, промакивая ватным диском, — На всякий случай, а завтра снимем, — накладывает новую марлевую ткань мужчина. — Хорошо, — смотрит на ногу Шаст, — Пап, а давай фильм глянем? — с энтузиазмом смотрит парень на врача. — Я не против. Беги выбирай, — улыбается Попов, глядя на повеселевшего мальчишку.