Да чтоб ты сдох, Фрэнк Айеро!

Это солнечное утро Джерард никогда не забудет. Он опаздывал настолько, что позволил себе пренебречь дресс-кодом и влез в красную толстовку и тёмные джинсы, чуть не забыв снять с них цепочку. Шлёпая кроссовками по лужам, он торопливо шёл, на ходу заглатывая обжигающий кофе. Влетел в двери вместе с такими же опаздывающими студентами – с ним не здоровались, не узнавая в невыспавшемся парне одного из самых строгих преподавателей, обычно одетого с иголочки и отглаженного. Джерард и сам сегодня был не Джерард, а Джи – двадцатилеткой, у которого «хвосты» по половине предметов и ветер в голове. У самого Джерарда, конечно, в студенческие годы никаких «хвостов» не было. Метко запустив пустой стаканчик в мусорку, Джерард поздоровался с вахтёршей, стаскивая куртку. Она отвела его за локоток и тихонько сказала то, что ни один нормальный человек не ожидает услышать в погожее осеннее утро. Лидси умерла. На Джерарда не просто будто вылили ушат холодной воды, а галлон жидкого азота. Все мышцы одеревенели, он не смог вымолвить ни слова, на негнущихся ногах поднялся по лестнице и побрёл по коридору. В голове вертелись слова вахтёрши: её нашли на полу в ванной. Алая венозная кровь, белый кафель, бледная девушка с запавшими щеками, чёрные волосы разметались по полу... Джерард толкнул дверь и поначалу решил, что ошибся аудиторией: на первом ряду было непривычно пусто, а на втором – густо. На первом ряду всегда сидела Линдси. Она была неисправимой отличницей. Всё внимание было приковано к нему: красная толстовка была неприлично яркой, оскорбительно алой, такой же алой, как свежие порезы на его руках и на мёртвых запястьях Линдси. Чем она это сделала? Бритвенным лезвием? Ножом? Осколком стекла? Джерард сел за стол. Ему не хотелось говорить ничего о Линдси. Хотелось думать, что она просто заболела, и кто-нибудь из подруг занесёт ей конспект. Заболела... Конечно, она и была больна! Так же больна, как и Джерард. У неё вообще были подруги? Парень? Хотелось просто начать лекцию. А лучше так и сидеть в гробовой тишине до конца дня. Он обвёл пустыми глазами аудиторию: никто не ел, не разговаривал, не тыкал по кнопкам мобильника. Джерард напоролся на пронзительный взгляд Фрэнка. Из левого уха парня свисал тонкий провод наушника. Джерарду захотелось сорваться. Наорать, обвинить в кощунстве и неуважении к памяти Линдси. Но Фрэнк всё смотрел ему прямо в глаза, и Джерард понял, что хотел бы сесть рядом, сунуть второй наушник себе в ухо и разделить на двоих бутылку виски с горла. – Я, наверное, должен прочитать вам лекцию об аморальности самоубийства, обвинить в равнодушии к ближнему, эгоизме и слепоте, но я не буду. Я такой же эгоист и слепец, как и вы. И тоже нахожусь полнейшем шоке. Со своей стороны могу лишь выразить сочувствие друзьям и родственникам, – он выдержал паузу. – Думаю, нам всем нужно отвлечься, так что займёмся делом. – Можно выйти? Джерард поднял глаза от тетради, на него выжидающе смотрел Фрэнк. – Можно, – хрипло ответил Джерард. Парень подхватил полупустой рюкзак и вышел, хлопнув дверью, оставив преподавателя в оцепенении. Джерард его разочаровал. И какое ему дело до чувств этого разгильдяя, лодыря, хулигана, малолетнего панка... А на душе было гадостно, гадостней, чем до этого. В этот день Фрэнк на парах больше не появился. *** – Pencey Prep. Джерард вздрогнул и прекратил пялиться на своё отражение в зеркале, размалёванное под труп. – Что? – Pencey Prep, – повторил Майки и стянул футболку. Джерард тупо пялился на его бледные выпирающие лопатки, пока те не скрылись под концертным логсливом. – Они снова после нас. Ты, я и Рэй подкараулим его, угостим пивом и сделаем предложение, от которого невозможно отказаться. Майки наклонился к брату и принялся начёсывать чёлку на лоб. – Я... Я не могу сегодня... – Джерард отвёл глаза. Майки сначала укоризненно посмотрел на его отражение, потом на настоящего брата и вскинул бровь. – Это почему же? – У меня... – Джи зажмурился. – У меня студентка вскрыла себе вены сегодня ночью. – Блять. Уэи повернулись к источнику ругательства – в дверях стоял Рэй. – И тебе привет. – Майки выпрямился и достал из кейса бас-гитару. – Мы пойдём вдвоём. Собирайся и выходи, а то Боб сопьётся. *** Джи пел и радовался, что по лицу течёт пот и волосы липнут к щекам, а от пота или от слёз – никто не поймёт. И надрыв в голосе тоже в тему, и резкие движения. Это не истерика, нет... Ему просто очень больно. И никто не разделит с ним эту боль, даже брат. Майки думает о деле, Рэй думает о деле, Боб... Боб не думает, Боб плевал на чужие чувства. И Джерарду надо наплевать на свои и тоже думать о деле, писать стихи, музыку, работать над имиджем группы... Группа. Ритм-гитара. Он ведь так никому и не сказал, что талантливый напористый парень – это Фрэнк, его студент. Чёрт! А вдруг он разболтает всему институту? Или не разболтает, а будет шантажировать? Это ж какой скандал – преподаватель истории – мистер Уэй, гордость института, старательная умничка – скачет в обтягивающих джинсах и с макияжем по сцене и поет песни, от которых хочется вскрыться. Макияж затем и был нужен, чтобы студентки не палили – Джи точно видел парочку на концертах, – но им и в голову не придёт присматриваться, если не знать. А Фрэнк будет знать, от него не скроешься, не спрячешься, не убежишь. А учитывая то, что рабочее место Джерарда напрямую было связано с его репутацией, Фрэнк мог вить из ведущего двойную жизнь преподавателя верёвки и получать пятёрки автоматом. Нет, даже если Майки и Рэй с ним договорятся, Джи будет прятаться ещё минимум неделю, ссылаясь на занятость. И надо будет наладить отношения с Фрэнком в институте, им в любом случае придётся найти общий язык, а Джерард старше, разумней и сделает первый шаг. Но это если Майки и Рэй уговорят парня, а если нет... Джерарду впервые понравилась мысль о том, что переговоры с хорошим музыкантом ни к чему не приведут. Да, это было бы хорошо. Это было бы удобно и безопасно. И ничего не нужно будет менять, всё будет идти своим чередом. Да и в любом случае, Джерард пока не готов раскрывать свою сущность ни перед кем из этой «нормальной» общественной жизни. Стих последний аккорд, и зал взорвался аплодисментами – Джи был счастлив. И только одно омрачало его счастье... And they found you on the bathroom floor... *** Джерард плёлся домой нога за ногу, пиная камушек. Ему пришлось выслушать гневную речь Майки о том, что они проебали человека – вместо Фрэнка на сцену с Pencey Prep вышел какой-то щуплый паренёк, в котором не было и половины Фрэнкова напора. Джерард знал, где его искать, но смолчал. Он не мог так подставляться. И пусть его приличная жизнь теперь была вне опасности, но гитарист-то нужен, и надо заново искать... Зато место останется за Джерардом, это ведь всё деньги группы. Джи повеселел – ночной холодный воздух выстудил все мысли, приятно холодил потную макушку и лицо с потёкшим макияжем. Ноги приятно гудели от усталости, шелестели жёлтые листья на деревьях. У обшарпанного подъезда опять разбили лампочку, и в подъезде было темно, так что Джи поднимался на третий этаж наощупь, цепляясь за перила. – Мистер Уэй? – Раздалось из темноты, когда Джерард зазвенел ключами. Джи вздрогнул и выронил ключи, но голос сразу узнал: – Фрэнк? – Да, это я. Вы знаете, я извиниться пришёл, ну, за зачёт и сегодня... «Только такой ненормальный мог прождать до часу ночи», – подумал Джерард, нащупал выключатель и нажал. И только потом понял. Оба на мгновенье ослепли, хоть лампочка и была тусклой и жёлтой. А вот когда Фрэнк проморгался... Глаза широко распахнулись, тонкие брови поползли наверх, всё, на что его хватило: – Ёб твою мать. Джерард разом вспомнил и про макияж, и про прикид, и захотел провалиться под плитку лестничной площадки. – Мистер Уэй, а вы даёте... – протянул Фрэнк, заставив Джерарда покраснеть до кончиков ушей. Парень поднял ключи и протянул Джерарду, коснувшись его горячими пальцами, и по спине Джи побежали мурашки. Да чтоб ты сдох, Фрэнк Айеро!