Дыхание

      Позже вечером Эдди вышел из своей комнаты, дезориентированный и обезвоженный. На улице было темно. Дверь спальни Кристофера была закрыта. Горел только свет из гостиной, падающий в узкий коридор, где были расположены спальни. Из гостиной доносилось тихое жужжание, телевизор работал на низкой громкости. Он зашел за угол и с удивлением увидел Бака, раскинувшегося на диване с пультом на груди. Он смотрел повтор бейсбольного матча. — Привет, — сказал он, заметив Эдди, и поднялся, — Как ты себя чувствуешь?       Эдди никак не мог взять в толк, что цифровые часы под телевизором показывали почти полночь, а Бак был все еще в его доме. — Ты здесь. — Я здесь. — Ты… ты здесь. — Ты в порядке, Эд? Уверен, что не ударился головой или еще чем-нибудь? Он опустился на подлокотник дивана, устремив взгляд на пустую тарелку на журнальном столике, наполовину наполненный стакан воды и незаконченную игру в пасьянс. — Почему ты здесь? Бак сдвинулся с места. — Не знаю… Я хорошо провел время с Крисом. Я немного погулял с ним на серфе — клянусь, я все время был с ним, — и мы поужинали сэндвичами — примечание, но у него сейчас серьезная фаза сэндвичей, — а после этого мы сыграли в пасьянс, почитали книгу, и он просто лег. Эдди ничего не ответил, что заставило Бака напрячься еще больше, и он снова начал тараторить. — Прости, я определенно переборщил, я просто не хотел тебя будить, и я… черт, Эдди, мне так жаль, я не хотел…       Эдди поднял руку чтобы прервать Бака, но он все не мог перестать смотреть на дурацкую незаконченную игру в пасьянс, думая о Кристофере, сидящем там всю ночь в битве воли против карточной игры. — Бак.       Бак сглотнул. — Да? — Ты… …ты уложил моего ребенка спать? — Прости…       Эдди отрывисто рассмеялся. — Хватит извиняться, чувак.       Он соскользнул с подлокотника и уселся на диван. Бак отодвинул ноги, чтобы освободить место. — Спасибо.       Бак наклонил голову, нижняя губа исчезла между зубами. — Не волнуйся об этом, в этом нет ничего особенного. — Нет, Бак, — он ждал, пока Бак не поднимет глаза, пока перед ним не откроется голубой океан, — Есть.       Он оказывался втянутым в собственную игру разума, и никто из них не смотрел в сторону. Эдди закинул обе ноги на диван, вставляя их между левой ногой Бака и спинкой дивана, раздвигая ноги так, что его ноги оказались у бедра Бака, а ноги Бака в носках — у ног Эдди. Бак все еще жевал губу и переводил взгляд обратно на игру. — Тебе лучше? — Не очень, — ответил Эдди, в кои-то веки правдиво, и подтолкнул Бака носком ботинка. — Тебе нужно идти?       Бак надолго задумался, глядя скорее сквозь игру, чем прямо на нее, прежде чем ответил низким голосом: — Нет, если я нужен тебе здесь.       В этом предложении было что-то важное, что-то слишком хрупкое для такого человека, как Эдди, поэтому он не осмеливался принять это. — Ты и так сделал слишком много.       Бак пожал плечами и посмотрел ему в глаза, пытаясь докопаться до самой сути. — Если тебе нужна помощь, ты должен лишь попросить, Эдди.       Хен говорила ему примерно то же самое. Это была все новая, зыбкая почва. Он снова чувствовал себя ребенком, делающим первые шаги, но он боролся со знакомым порывом уклониться от откровенности. Потому что, глядя в глаза Баку, а не его родителям, он чувствовал себя по-другому. Они не резали его, не заставляли кровоточить. Не оставляли синяков. Не застревали в горле и не перехватывали дыхание.       Эдди едва уловил собственный голос, спрашивающий: — Ты можешь остаться?       Улыбка на лице Бака была совсем другая. Мягкая, интимная, личная. — Конечно, — пробормотал он и ниже опустился на диван.       Они растворились в тишине, наблюдая за игрой, которая повторялась с самого утра. Через некоторое время Бак переместился по дивану, пальцы впивались в его ногу, а лицо искажалось в гримасе. — Ты в порядке? — спросил Эдди. — В порядке, — ответил Бак, слишком быстро отдергивая руку.       Эдди отложил этот разговор на потом, но не оставлял эту тему. Он все равно не был уверен, что смог бы ответить на связный вопрос с его затуманенным мозгом.       Бак скрестил лодыжки, и Эдди, подавив зевок, устроился поудобнее на диване.       Он не собирался дремать. Хуже сна мог быть только промежуточный период, коварный сумеречный сон, когда кошмары все еще стучатся в уголки его сознания, только более яркие и реальные. Он погружался в ужас, все еще осознавая тихий гул бейсбольного матча во внешних уголках своего сознания, который перетекал в липкий жар от его бронежилета на коже, давление оружия в его руках, испуганный взгляд в глазах его друга прямо перед засадой.…. — Эдди.       Его глаза распахнулись, и он резко обернулся. Бак переместился, теперь он сидел не на конце дивана, а на корточках рядом с Эдди, лицо его было озабоченно прищуреное. Эдди моргал, окидывая взглядом знакомое окружение. Он был не в пустыне, не в казарме, он не прятался беспомощно за горящими обломками вертолета, пока истекал кровью, а его друзья умирали вокруг него.       Один.        Зарывшись пальцами в джинсы, Эдди наслаждался болью осознания.       Два.       Вдыхал морской воздух, проникающий сквозь трещины в фундаменте дома.       Три.       Слышал гул бейсбольного матча по телевизору и щелчок кондиционера.       Четыре.       Еще один глубокий вдох, и еще, и еще.       Пять.       Опираясь на твердый взгляд перед собой. — Ты начал тяжело дышать, — сказал Бак, и его лицо покраснело.       Смущен? Это Эдди должен быть смущен.       Он скрипел зубами. — Черт. — Ты. … как-то глупо спрашивать, все ли с тобой в порядке.       Его голова ударилась о подлокотник. — Со мной все будет в порядке. — Тебе что-нибудь нужно?       Честно говоря, он понятия не имел. Он не знал, что ему нужно, в основном потому, что никто никогда не спрашивал его. Шеннон не задерживалась здесь достаточно долго, чтобы ей снились кошмары. Даже между турами они ссорились и редко, если вообще спали в одной постели. Как правило, он боролся, пытаясь отогнать надвигающуюся тьму, игнорируя триггеры, на которые не хотел обращать внимания, пока они не появлялись снова, как в какой-то больной игре в пятнашки.       Когда он ничего не ответил, взгляд Бака опустился на плечо Эдди, его пальцы последовали за ним, легко касаясь уродливой, морщинистой, розоватой кожи. Она все еще была чувствительна, даже после стольких лет, хотя, возможно, это была психосоматика. Он отстранился, в основном из инстинкта. Грудь была тяжелая и теплая, и это ощущение выходило из груди и распространялось по всему телу.       Бак замер. — Прости, — вздохнул он.       Эдди сглотнул, преодолевая эмоции, забившие его горло. — Выстрел, — прохрипел он, — Я был… …подстрелен во время последней командировки. Получил две пули.       Боль стянуло лицо Бака. — Эдди… — Все в порядке, это было три года назад.       В его устах эти слова казались почти абсурдными. Потому что, да, он оставил войну позади три года назад, но сейчас он был здесь, на пляже в Калифорнии, и все еще пытался изгнать тех же демонов. Иногда он задавался вопросом, куда делись последние три года его жизни, потому что, когда он просыпался, потея и тяжело дыша от кошмара, он клялся, что это будто снова его первая неделя дома после демобилизации, как будто он так и не вырвался из ада тех первых нескольких месяцев, проведенных на американской земле.       Бак не двигался, все так же прижимаясь к голове Эдди, а его пальцы возвращались к шраму на плече Эдди. — Где еще один?       Эдди не знал, что заставило его сказать это, что заставило его лежать и сказать: — Запястье.       Пальцы Бака спустились по руке к кисти, он перевернул ее, проводя большим пальцем по бледному шраму на внутренней стороне запястья. Его хватка все еще была слаба. Физиотерапевт сказал ему, что он никогда не сможет полностью восстановить свою силу.       Это был хрупкий момент, балансирующий на грани чего-то значимого, когда Бак смотрел на старую рану. Без предупреждения он потянул запястье Эдди вверх и прижался губами к шраму. — Прости, Эдди, — дышал он, и слова вспыхнули на коже Эдди, оставляя за собой искры, — Мне так жаль. — Все в порядке, — удалось ему сказать, вдруг он оказался в объятиях Бака, в его взгляде, и он не был уверен, что был против этого.       Прошло еще мгновение, дольше, чем нужно, пока Бак не отпустил запястье Эдди. — Что ты обычно делаешь на четвертое июля?       Это было совершенно случайно, и Эдди не привык к вопросам Бака, которые он периодически задавал. Мозг этого парня работал в тысячу раз быстрее, чем у всех остальных. — Эм, ничего, по правде говоря. Я обычно… ничего.       Он кивнул. — Бобби всегда устраивает вечеринку на пляже возле «Волн». Мы открыты для публики, но это все равно круто, чтобы потусоваться. Там есть барбекю, специальные напитки, и лодка отправляется в море, чтобы пустить фейерверк. Это очень круто.       Его желудок пронизало тошнотворное чувство, которое усугублялось пристальным взглядом Бака и оценивающим тоном его слов. — Я буду иметь это в виду. — Ты не… — Папа?       Бак щелкнул губами и поднялся на ноги. Эдди повернул шею и увидел Кристофера, прислонившегося к стене. — Привет, приятель. Все в порядке? — Я не могу уснуть. — Ты… — он ковырял костяшкой пальца глаз, не в силах избавиться от ощущения губ Бака на своей коже. — Хочешь воды? — Да. И еще одну сказку на ночь? — Только воды, Супермен. Встретимся там, хорошо?       Кристофер кивнул, ухмыляясь Баку и ушел в свою комнату. Эдди глубоко вдохнул раз, два, а затем посмотрел на Бака. — В шкафу есть запасные простыни.       Бак не поднимал глаза на него. — Звучит неплохо. — Я бы сказал, угощайся всем, что есть в холодильнике, но я вижу, что ты уже это сделал.       Эдди хотелось прогнать румянец, который полз по лицу Бака. — Извини. — Перестань извиняться.       Он пошел на кухню и наполнил стакан водой, останавливаясь в проеме коридора, чтобы понаблюдать за изгибом спины Бака, когда тот раскладывал простыню на диванные подушки. — Привет. Бак выпрямился и посмотрел на него, наконец. — Спокойной ночи, Бак. Та же мягкая, интимная улыбка. — Спокойной ночи, Эдди.       Этой ночью Эдди снился еще один сон, но он был не о пустыне, не о пулях, пронзающих его плоть, и не о грохоте выстрелов в глубине его сознания.       Он чувствовал губы на своей коже, теплое дыхание на своем лице, голубые глаза, обнимающие его душу. Это был лучший сон за последние годы.