Дыхание

      Итак, он спал, и пляж, возможно, помогал ему, но не идеально.       Кристофер на ближайшие несколько часов остался с Баком — урок серфинга превратился в предложение посидеть с ребенком, на которое Эдди с радостью согласился и только после этого немного пожалел о своем выборе родительского воспитания. Ему нужно было пройтись по магазинам, и он двигался медленнее, чем обычно, так как голова у него все еще была мутной. Он любил своего сына, но тот был склонен очаровываться каждой мелочью, которая попадалась ему на глаза.       Итак, Кристофер был с Баком на пляже, а Эдди стоял посреди продуктового магазина, когда у него начался очередной приступ паники.       Он наступил внезапно, как и тот, в Техасе, но, в отличие от предыдущего, ничего не предвещало беды. Не было ни пожара в машине, ни фейерверка, ни автомобильной аварии. Он сравнивал в руке два разных лекарства от простуды, когда в его глазах стали плясать разноцветные точки, а легкие решили перестать работать.       Вокруг было достаточно людей, и устраивать сцену было совершенно неприемлемо. Он сконцентрировал свое внимание на лекарстве от простуды, пытаясь дышать, думать буквально о чем угодно, усилием воли прогоняя панику.       Это не работало, никогда не работало, но он должен был попробовать.       Слова на этикетке расплывались, пока его мозг не перестал воспринимать даже целые слова. Он бросил оба продукта в корзину и покатился в конец прохода. Он смертельной хваткой вцепился в ручку, его спина покрылась холодным потом, а ему еще нужно было купить сок и нарезанную ветчину для бутербродов Кристофера…       Он потянулся за упаковкой сока. Эдди не чувствовал своих пальцев, и в итоге она упала на пол. Дерьмо. Дерьмо, дерьмо, дерьмо.       Его колени не сгибались. Они были прямо здесь, прикреплены к его телу, но казались такими недосягаемыми.       Дыши, Эдди. Просто дыши.       Он пытался. Он чертовски старался.       В поле его зрения появилась рука, и взгляд Эдди медленно пополз вверх по руке, соединяющейся с рукой, к плечу, шее, а затем к лицу. Бобби положил коробки с соком в тележку Эдди. — Ты в порядке? — спросил он, голос звучал эхом, как будто он находился в пустой комнате.       Он почти ответил «да», но вместо этого покачал головой. — Хорошо.       Бобби огляделся по сторонам, а затем жестом показал в сторону входа в магазин. Они оставили тележку у прилавка, и Бобби потащил Эдди на скамейку у входа, стоя перед ним, чтобы закрыть его от посторонних глаз, а Эдди с удвоенной силой опускался на колени и разрывался на части. — Все в порядке, Эдди, — успокаивал Бобби, похлопывая его по спине, — Просто дыши. Ты в безопасности. Ты в порядке.       Бобби стоял перед ним, пока дыхание Эдди не замедлилось, а затем опустился на скамейку рядом с ним. — Знаешь, большинство моих сотрудников оказались в «Волнах», потому что бежали от чего-то. Ничего страшного, если и ты оказался здесь из-за этого.       Эдди сделал еще один вздрагивающий вдох. — Я не бегу.       Бобби хмыкнул в ответ. — Армейский медик, да? — Господи, кому Бак еще не сказал об этом? — Его сердце было в правильном месте, Эдди. Он просто заботится о тебе. Это было чуждо. Неприятно. — Мне не нужно, чтобы кто-то заботился обо мне. Я в порядке. — Нам всем нужен кто-то, кто присматривает за нами.       Эдди сел, прислонившись спиной к витрине. — Я не должен убегать. Я должен… Господи, я не знаю. Наверное, я должен что-то найти. Мой психотерапевт всегда говорил, что я должен стремиться навстречу к чему-то, а не прочь.       Бобби кивнул, глядя на мельтешение машин на стоянке. — Я понимаю, — бормотал он, проводя пальцами по тому, что выглядело как длинный шрам от ожога на его правом предплечье, — Горе неумолимо, знаешь ли.       О, Боже, он понимал. — Я потерял семью во время пожара в доме.       Эдди бросился к нему, глаза его расширились. — Бобби…       Он поднял руку. -Не стоит извиняться за это. Это было лет десять назад. Я упомянул об этом только потому, что я был там, где ты сейчас, Эдди. Может, не при тех же обстоятельствах, но я знаю, каково это — бежать от теней. Я знаю, каково это — остолбевать посреди продуктовых магазинов.       Эдди опустил взгляд на свои руки, ковыряя кутикулы. — Как… как ты с этим справился? — Ну, часть тебя не знает. Часть тебя навсегда похоронена в этой яме.       Он скрестил лодыжку с коленом, откидываясь на спинку скамьи. — Но, знаешь, в конце концов хороших дней становится больше, чем плохих. В конце концов ты находишь что-то, что заставляет тебя снова дышать. Я нашел Афину и ее детей, мы открыли «Волны», и я счастлив. Это не значит, что я перестал скучать по семье, которую потерял, но я должен продолжать жить ради той, которую нашел. — Это тяжело, — задыхался Эдди, сжимая пальцы в кулаки.       Бобби кивнул. — Помогает, когда есть кто-то, кому ты можешь доверять, кто не против сидеть с тобой в этом бардаке.       Эдди усмехнулся. — Я не могу никого просить принять участие в этом ужасе. Нет никого, кто захотел бы войти в этот кошмар.       Бобби лишь улыбнулся и поджал губы, глядя на парковку. — Я бы не был так уверен в этом, — он вытянул ноги, — Мы можем взять Криса на Четвертое июля.       Он стиснул зубы, пытаясь проглотить горькую неудачу и смущение. Может быть, Бак был не единственным, кто видел его, когда у него был последний срыв, в конце концов. — Ты не… — Ты бы оказал нам честь — прервал его Бобби, — Кристофер восхитителен, и Гарри любит проводить с ним время, так что мы с удовольствием согласимся.       Облегчение, пронесшееся сквозь него, могло бы поднять его на колени, если бы он уже не сидел. — Это… это было бы замечательно, вообще-то. Спасибо. — Пожалуйста, — он похлопал себя по колену, прежде чем встать, — Если ты важен для Бака, ты важен и для нас. Ясно?       Несмотря на себя, Эдди улыбнулся. — Да, сэр.       В первое для Эдди Четвертое июля, когда он вернулся домой, его родной город устроил для него парад.       Точнее, не только для него, а для него и еще трех ветеранов армии, которые добрались до дома. Он вспомнил, что видел их в городе, в группе для ветеранов, которую посещал одно время. Они были довольно милыми. Добрыми. Храбрыми. Молодыми, как и он.       Теперь из них остался только он один.       После демобилизации ему не нравилось ничего в этом празднике. К нему постоянно подходили люди, благодарили за службу или вручали крошечные американские флажки, и было что-то предосудительное в том, чтобы носить церемониальную одежду на людях. Не говоря уже о шоу фейерверков, которое он пытался переварить, но так и не смог.       После своего первого Четвертого июля дома он неделю болел, его мучили кошмары. Он напугал Кристофера, даже такого маленького, как он. И разозлил своих родителей.       Поэтому он взял за правило воздерживаться от любых мероприятий на Четвертое июля. Обычно он проводил праздник дома или в постели, а его сестры, абуэла или тетя Пепа брали Кристофера с собой на праздник. Когда наступило Четвертое июля, когда они были на пляже, какая-то идиотская часть его души подумала, что он уже может исцелиться, может быть готов встретиться с этим, но, возможно, он никогда этого не сделает. Кристофер все понимал, слишком хорошо понимал для семилетнего ребенка, но ему приходилось быть таким. Днем он держался поближе к Эдди, а тот все чаще чувствовал на себе взгляд сына. Это было неправильно, совсем неправильно, потому что он был родителем, а не тем, кого нужно было укутывать и опекать. От этого у него зудела кожа и жгло в животе. Когда вечером появился Бобби, чтобы отвезти Криса на пляжную вечеринку, Кристофер крепко обнял Эдди. — Я люблю тебя, папа, — сказал он, и Эдди хотелось заплакать. — Я тоже тебя люблю, дружище.       Через мгновение они расстались. Бобби положил руку на спину Кристофера, и Эдди смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду.       Следующие несколько часов он бездельничал, слоняясь по дому, не зная, как осмысленно занять пространство. Каждая минута, приближавшая девять часов и неизбежный фейерверк, заставляла его быть в напряжении. Когда раздался звонок в дверь, он ожидал, что Кристофер, возможно, забыл свою игровую приставку или что-то еще, и совершенно был шокирован, обнаружив, что на пороге стоял Бак.       Он не был одет в свой типичный серфинг-ансамбль, вместо этого он был одет в треники и футболку с выцветшими словами Surf's Up, напечатанными спереди. — Хм… Он нахмурился, — Привет? — Привет, Эд. — Ты должен быть… разве там не вечеринка или что-то вроде того? — Да, она в самом разгаре. — Так почему ты не......ты ведь пропустишь вечеринку? Раньше ты говорил… ты говорил мне, как это круто…       Бак с улыбкой покачал головой, упираясь рукой в грудь Эдди и подталкивая его назад, чтобы он мог пройти в дверь. — Я был на дюжине таких, и будет еще дюжина. — Бак… — Помнишь, что я сказал, Эдди? — Он захлопнул за собой дверь и засунул руки в карманы, — Если тебе нужна помощь, ты должен попросить ее.       Он тяжело сглотнул. — Правда, я не знаю, как. — Ничего страшного. К счастью для тебя, я очень проницателен.       Он усадил Эдди на диван и опустился на стол перед ним. Глаза Эдди были устремлены на светящиеся зеленые цифры часов под телевизором, отсчитывающие время до его гибели. Пот, уже прилипший к его рубашке, становился холодным, сердце учащенно забилось. Он впился ногтями в ладони и делал то, что делал последние три года: надеялся, что этот год будет другим, что он не развалится на части под всем этим. — Я в порядке, — попытался он снова, уже скорее по мышечной памяти. — Я был там, помнишь? В тот раз, на вечеринке по случаю помолвки Мэдди, — Он покачал головой и посмотрел на Эдди режущим взглядом, — Тебе не нужно стыдиться этого.       Он закрыл лицо руками, словно это могло помешать Баку увидеть его насквозь, до самой сути. Как будто у него было рентгеновское зрение на травму Эдди.       Бак ничего не говорил, но Эдди чувствовал, как колени Бака прижимались к его коленям, как пальцы обхватывали его щеки и что-то вставляли в уши. Он открыл глаза и увидел, как часы под телевизором пробили девять, а затем он посмотрел на Бака, который откинулся назад. Эдди следил за проводом наушников и направился к телефону в руке Бака. — Выбери свой яд, — сказал Бак.       Эдди даже не доверял себе, чтобы говорить. — Ладно, ты сам напросился, — пробормотал Бак, и тут через наушники начала звучать «Глаз тигра».       Это было поразительно, но знакомо, и где-то на побережье взрывались фейерверки, но он их не слышал, не чувствовал, даже не мог сказать, что это было реально. Бак переключал его с одной песни на другую, не позволяя тишине длиться достаточно долго, чтобы Эдди услышал гул на пляже. Каждая песня была громкая, наполненная басами. Сердце Эдди должно было колотилось, но он не мог вспомнить случая, когда чувствовал себя спокойнее.       В конце концов Бак вынул наушники из ушей. Вокруг была тишина, фейерверки закончились, и тошнота в животе утихла. Их колени по-прежнему были прижаты друг к другу. Что-то искрилось в этой точке контакта и пробегало по всему телу.       Бак ухмыльнулся, и что-то, что годами не давало покоя Эдди, возвращалось на место.