Дыхание

      В следующий раз, когда Хен позвонила, чтобы пригласить Кристофера, она просила прийти Эдди тоже. — Прошел почти месяц, — сказала она, поставив на стол две чашки сладкого чая, — просто хотела узнать, как ты приспосабливаешься к жизни здесь.       Эдди пожал плечами, держа стакан между ладонями. — Хорошо, наверное. Все равно это временно, так что…       Хен посмотрела на него расчетливым взглядом. Они сидели на ее кухне, которая выходила в гостиную, где Денни и Крисофер на диване играли в видеоигры. Через дверь ее кабинета был слышен приглушенный голос Карен, которая разговаривала по рабочему телефону со своей проектной группой.       Они жили через дорогу от побережья, но Эдди клялся, что все равно слышал ровный шум океана. — Бак сказал, что вы из Техаса?       Эдди кивнул. — Да. Эль-Пасо. — Хм. Я как-то была в Сан-Антонио, когда ездила на конференцию с Карен. Было здорово.       Он снова кивнул, отпил чай, наблюдая за затылком Кристофера, когда тот прыгал в своем кресле на диване. — Бак… он также сказал, что ты служил? Ты ветеран?       Стены тут же начали стрелять вверх. Странные точки соприкосновения дали о себе знать: конденсат на стекле, размазавшийся по кончикам пальцев, машина, беспрестанно сигналившая на улице, Денни, пинающий стол перед диваном в постоянном стаккато.       Он закрыл глаза, ощутив призрачные руки на лице, теплое дыхание на коже. — Дыши, Эдди, — раздался в голове знакомый голос, — Просто дыши. — Я уволился три года назад, — сумел ответить он, разлепив веки и взглянув Хен в лицо.       Ее брови были слегка вскинуты, но в ее взгляде не было жалости. — Армейский медик. Рада, что все закончилось.       Она кивнула. — Должно быть, это было тяжело. Мне жаль. — Что есть, то есть, — он неловко ерзнул на своем сиденье и постарался выбрать более шутливый тон, когда продолжил, — Итак, что еще Бак тебе рассказал?       Хен рассмеялась, рубиновые губы разошлись в задорной улыбке. — Он сказал, что ты самый забавный человек, которого он когда-либо встречал.       На лице Эдди внезапно появился румянец. — Да ты врёшь. — Честь скаута. Он сказал, цитирую, «у него самое сухое чувство юмора». Как только вы узнаете его поближе, вы будете смеяться, Хен, клянусь».       Она подняла на него брови над ободком своего бокала. — Если он согласится, ты скоро будешь выступать в комедийных залах по всему западному побережью. Эдди качнул головой. — Вот идиот. — Может быть.       Она сделала затяжной глоток, блуждав взглядом по ребятам на диване. — Но я давно не видела, чтобы Бак так улыбался.       Он думал о блестящей ухмылке Бака, о том, как он улыбается, как он сверкает глазами и, кажется, освещает все вокруг на пять миль. Тот, у кого такая улыбка, всегда должен быть счастлив. — Кристофер очень привязался к нему. — Только Кристофер, да?       На это он промолчал, прячась за своим стаканом сладкого чая.       Кристофер и Денни приостановили игру и прошли мимо них, чтобы найти закуски. Карен ненадолго вышла из своего кабинета, чтобы украсть чашку чая и спросить Эдди, как у него дела. Он не чувствовал себя так, будто из кожи вон лезет, даже в этом месте, где он никогда раньше не был. Мальчики поставили другую игру, а Карен, закрыв за собой дверь кабинета, снова включила свой блютуз. Ветер бился о стену дома, сгибав пальмы, виднеющиеся за окном кухни. Дыши, Эдди. Просто дыши. — Знаешь, мы придерживаемся одного мнения, — начала Хен, глядя в рябь на поверхности своего чая, — Все мы в «Волнах». Нам нравитесь вы с Крисом. Вы здесь вписываетесь. — Это временно, — снова сказал он, установив щит между собой и всем, что было неизведанным лесом. — Временно или нет, но мы с тобой, если тебе что-нибудь понадобится, — она задела его ногой под столом, — Просто помни об этом, хорошо?       Эдди кивнул, его горло сжалось. — Хорошо.              Диван был неудобный, и уже липкий от техасской жары. Над ним бесполезно крутился потолочный вентилятор. Терапевт был мужчина лет шестидесяти, наверное, с седеющими у корней волосами, сидел в кресле, подперев его тростью.       Он заметил, что Эдди смотрел на него. Первые слова, которые он произнес за двадцать минут, прошедшие с момента его прихода, звучали так: — У меня больное бедро. Эдди вздрогнул. — Что? — Трость. Я пользуюсь ею, потому что у меня больное бедро. — О, извините. — Ну, это моя собственная вина. Я мог бы что-то с этим сделать, я знал об этом последние десять лет, но я просто продолжаю откладывать это и пользоваться тростью.       Это была умная, если не сказать дешевая метафора. — Я вижу, что вы делаете. — Что я делаю? — Пытаетесь заставить меня говорить. — Но ведь это уже работает, не так ли?       Эдди закатил глаза. До его увольнения осталось чуть меньше года. Шеннон ушла от него восемь месяцев назад. Плечо до сих пор болело, когда он двигал им не в ту сторону. Он не мог правильно взять ручку, чтобы заполнить бланки, поэтому они лежали на столе между ними незаполненными, издеваясь над ним. Он не хотел быть там. Он должен был. — Я стараюсь быть лучше для своего сына», — сказал Эдди. — Сколько лет вашему сыну? — Ему только что исполнилось пять. — Поздравляю. — Спасибо, — он потер ладони о сетчатую ткань шорт, — У него остался только один родитель, поэтому я не могу его подвести. — Почему ты думаешь, что подводишь его?       Это было смешно. — Ты шутишь? А как иначе?       Терапевту это не казалось смешным. Он нахмурился, наклонился вперед в своем кресле, упираясь локтями в бедра. — Эдди, ты дома уже почти год. Чем тебе нравится заниматься? — Я отец-одиночка, у меня нет свободного времени. — Хорошо. Давай попробуем так: если бы ты мог отправиться куда угодно, в свое самое счастливое место, что бы это было? — Что это за вопрос? — Просто закрой глаза и попробуй сделать это для меня, пожалуйста.       Эдди смирился, ведь у него еще было полчаса. Он закрыл глаза и ждал, ждал чего угодно, пытаясь вспомнить то время, когда он был счастлив или хотя бы был более радостным, но вокруг была лишь темнота. За веками не было никакого образа. Он снова смотрел на психотерапевта и ничего не говорил, но тот, кажется, читал его мысли. — Вот что сейчас важно, Эдди, — говорил он, откинувшись на спинку кресла. — Кто ты, если не солдат? Кто ты вне роли отца? Это важные вопросы. Это опасная игра — не знать, кто ты есть. Мне пришлось похоронить много солдат из-за этого. — Я знаю, кто я, — возразил Эдди, потому что это было смешно, ему двадцать восемь, он взрослый мужчина, он прожил слишком насыщенную жизнь, чтобы не знать. — Пока ты не сможешь сесть на этот диван и поговорить о чем-то, кроме своего сына, ты не сможешь, Эдди. Я хочу, чтобы ты подумал об этом, начиная с этого момента. Кто ты? Кем ты хочешь быть?       Эдди покидал терапевтический кабинет с ощущением, что ему не хватало каких-то частей.       Кем он хочет быть?       Он спрашивал себя об этом каждый день.       Но так и не мог найти ответ.              Пляж был чем то приятным, чем то другим и новым, но все же не спасательным бункером от его боли. Он все так же застывал посреди мытья посуды, все так же иногда отключался, когда смотрел фильмы с Крисом. Бак начал заходить к нему чаще, чем по средам и субботам, чтобы сводить Криса поплавать, отказываясь от дополнительных денег, которые предлагал Эдди. Это приносило облегчение — кто-то еще присматривал за Крисом, кто-то, кому Эдди доверял, но потом он чувствовал себя виноватым за эту мысль и ощущал будто не справлялся с долгом родителя. В итоге все превращалось в кашу, а каша оборачивалась тем, что однажды утром Эдди проснулся, почувствовав себя как подогретая смерть.       Такое уже случалось. И это было совершенно нелепо, что Эдди мог довести себя до стресса из-за сильного насморка. — Извини, приятель, — сказал Эдди, вытащив себя из комнаты и выпив щедрую порцию лекарства от простуды, — Я сегодня не в настроении идти на пляж.       Кристофер надулся. — Но Бак ведет урок! Я хотел его увидеть! — Я знаю, мне очень жаль. Может, в четверг, хорошо? — Хорошо, папа.       Кристофер опустился на диван и достал свой планшет, и Эдди хотелось сделать какое-то замечание о том, что вместо этого следовало бы выбрать книгу или что-то в этом роде, но он чувствовал себя дерьмом из-за того, что испортил сыну день, и чувствовал себя дерьмом из-за того, что его лихорадка не проходила, и поэтому он потащил себя обратно в постель.       Его телефон жужжал: сообщения от сестер, сообщение от Хен, серия сообщений от Бака, но в мозгу Эдди — каша, и думать о словах было слишком больно. Он поставил телефон на беззвучный режим, зарылся обратно под одеяло и снова погрузился в темноту.       Он проснулся через какое-то время. Его комната находилась в глубине дома, так что окон в ней не было, и ничто не подсказало бы ему, как долго он спал или как надолго он оставил Кристофера на произвол судьбы. Черт, подумал он, пытаясь привести свой мозг в подобие рабочего состояния. Он не мог просто проспать этот гребаный день. Он отец, у него есть ребенок, у него есть обязанности. Если бы его родители могли видеть его сейчас. . .       Его тело словно весило тысячу фунтов, пока он шаркал по полу, борясь с осадком в голове, чтобы просто перекинуть ногу через борт и встать, но это было невозможно. И тут он услышал за дверью голоса, тихий и приглушенный смех, а потом кто-то их заткнул. Он должен был бы встревожиться, но что-то в этом голосе успокаивало его, заставляя вернуться на матрас и отключить сирены, с сомнением бьющиеся в его мозгу.       Дверь со щелчком открылась, и в комнату влился клин бледно-желтого света. Шаги по полу, шорох одежды, а затем пальцы, расчесывающие его волосы. Он приоткрыл глаза и подумал, что видел сон, когда увидел Бака. — Бак? — пробормотал он, приглушенно, так как его лицо наполовину было вдавлено в подушку. Его веки опустились.       Бак посмеялся. — Привет, Эд. Крис сказал мне, что ты чувствуешь себя не очень хорошо. — Ты здесь. — Да, ты не отвечал на мои сообщения. Просто у меня странное предчувствие, наверное.       Эдди удалось снова приоткрыть один глаз. -Странное предчувствие. — Да.       Он больше ничего не говорил, но его рука все еще двигалась по волосам Эдди, и это было так приятно, так что он просто лежал и смотрел на Бака. Странное чувство снова вспыхнуло в его животе, трепещущее и теплое. — Крис в порядке? — спросил Эдди через десять секунд или десять минут — все, что мог понять его мозг. — Он в порядке, Эдди. Я научил его раскладывать пасьянс. — Пасьянс?       Бак улыбался, на этот раз ярче. — Твой ребенок любит сложные задачи. Думаю, он не бросит, пока не разберется.       Гордость раздувалась в его груди. — Похоже на моего сына. — Да.       Его рука опускалась ниже, проходила вдоль линии челюсти Эдди, а затем полностью исчезла. — Я могу остаться, приготовить ему ужин. А ты можешь отдохнуть. — Бак, я не могу просить тебя… — Опять же, не просил, я предложил, — он встал и натянул покрывало повыше на плечи Эдди, — Поспи немного, Эдди. Я буду здесь, когда ты проснешься.       Бак вышел из комнаты, закрыв за собой дверь, и в его груди разгорелось безымянное чувство, тяжелое и всепоглощающее, и он думал, что если бы позволил себе, то мог бы заплакать из-за этого.       Я буду здесь, когда ты проснешься.       Нет, он знал это чувство. Он уже испытывал его раньше, просто прошло много времени.       Это… …безопасность.       Он чувствовал себя в безопасности.