ОАЗИС. АКТ II. СИМФОНИЯ ПЕЧАЛЬНЫХ ПЕСЕН

БАМБИНО

1903 год

Старшему сыну: 18 лет

Младшему сыну: 10 лет

— Молодец! У тебя талант. Продолжай в том же духе, — подбадривала учительница по музыке. — Из тебя выйдет великий музыкант. Фройлен Куртц знала об идиотии. Она, как и многие учителя, приняла мой диагноз, чего не скажешь об одноклассниках. — Эй, музыкант! — окликнул после уроков Кристоф со своей шайкой. — Кроме того, как стучать по клавишам, ничего не умеешь? — Как мы заметили ранее, — Рихард поправил очки на носу, — прочитать стихотворение перед классом он не может. — А что он может-то? — спросил Штефан у друзей. — Что ты можешь, сын «Немца»? — Мориц, твой папа хорошо пишет, — признался Рихард. — Мой с удовольствием читает его журнал, с нетерпением ждёт новые выпуски. Ты читаешь, что пишет твой папа, или не умеешь читать? Он много лет выпускал журнал «Немец», где восхвалял немецкую расу. Это я знал со слов папы, сам не притрагивался, в отличие от Удо. Старший брат знал наизусть каждую строчку. — Герр Отто Мориц пишет правильный журнал, у него талант. Его старший сын Удо с отличием закончил школу, а с младшеньким в семье проблемы. Только и может стучать по клавишам, больше ничего не умеет, даже говорить не научился! — друзья поддержали смехом высказывание Кристофа. — Он же не похож на герра Отто и Удо! Посмотрите, — Штефан пнул меня портфелем, — никчёмный. У тебя вши? Ты постоянно обритый. Я закрыл глаза от стыда и опустил голову. — Герр Отто и Удо статные, а ты мелкий. Тебе бы в первый класс, сойдёшь за своего. Слова Рихарда были последними, что я услышал. Ребята побили меня за то, что я не похож на папу и старшего брата, за то, что я позорю род Морицов. Дедушка Генрих был мясником, в то время это считалось высокой должностью, папа Отто — автор известного журнала, местная знаменитость, брат Удо хотел стать чиновником и работать в правительстве, но папа видел будущее Удо в форме. Какое у меня будущее? Быть идиотом. В такие моменты я чувствовал себя мёртвым. После уроков я поехал на автобусе в сторону дома. Когда Удо было десять лет, мама отвозила его в школу, а я с восьми лет добирался один. Удо специально раньше просыпался, чтобы не ехать со мной в одном автобусе. Я не пошёл домой, чтоы не показывать побои. Мама просила Удо заступаться за меня, но брат помогал словесно, морально. Папа поддерживал, как мог. Завешивал шторы в комнате, чтобы нас не видели. В километре от посёлка лес и озеро. Я ходил туда покидать палки и побыть один. К шуму воды и пению птиц добавился голос девочки. — Что ты делаешь? Она жила по соседству. Я заметил её, но не ответил. Вернулся к привычному занятию. — Можно к тебе присоединиться? — она подошла и подобрала палку: — Такая пойдёт? Я следил за ней краем глаза. Она кинула палку далеко-далеко в озеро и запрыгала от счастья. — А я кинула дальше тебя! — у неё чёрные мамины глаза и папины кудри. Она подобрала сучок и начала очищать от коры: — Почему ты такой красивый и грустный? Я красивый? Она шутила? — Ты ходишь в школу? Там все так одеваются? На мне классическая форма ученика начальных классов: пиджак, шорты, рубашка и галстук. — А как девочки одеваются? Я пойду в первый класс в следующем году. Ей — шесть, мне — десять. Мы одного роста. Ребята правы: я с легкостью сойду за первоклашку. — А в школе плохо? Ты грустный, потому что тебе не нравится там? Тебя поцарапали в школе или кошка дома? У меня нет домашних животных. А я тоже буду грустная, когда пойду в школу? Много вопросов. Мозг вскипал, поэтому я быстро кидать ветки в воду. — Ты живёшь рядом со мной? Я тебя видела. Ты живёшь с мальчиком, светленьким, взрослым. Он — твой брат? Он мне не понравился. Интересно почему? — У него нос большой. Правда. Папа говорил, Удо достался нос дедушки. Большой нос обозначал сильное чутье. — У вас дома часто играет музыка. Мама говорит, у вас в доме стоит машина с музыкой. А ещё я слышу радио из вашего дома. И ещё музыку. Мама говорит, это пианино. Мне нравится, как играет пианино. Кто у тебя играет на пианино? — Я играю. — Ты? А как? Как играют на пианино? — Пальцами. Она растопырила десять пальцев: — Вот так? — Вот так, — я задвигал пальцами по воздуху. — Музыка идёт из твоих пальцев? — Музыка идёт из-под моих пальцев. Я нажимаю на клавиши, они играют. А ещё там есть педали. На них давишь ногой. — Что такое клавиши? — Бело-чёрные прямоугольные штучки. Нажимаешь на них, они подпрыгивают. — Как мячик? — Не так сильно. — А что за педали? Как на велосипеде? — Почти. Их не крутишь. — А как тогда пианино заработает, если не крутить педали? — Пианино работает не от педаль. Это не велосипед. — А как выглядит пианино? Оно большое? — Нет. Большое — это рояль. Ты никогда не видела пианино? — На картинках в книжках. — Тогда ты должна знать, что и как выглядит, — я кинул ветку в озеро. — Нарисуй мне своё пианино. — Зачем? Оно такое же, как на картинках. — Нет, оно другое. Потому что ты на нём играешь. — Оно не отличается от других. Оно чёрное. — У тебя нет чёрного карандаша? Принести? — У меня есть все цвета. — И жёлтый? — Конечно. — А у меня жёлтый сломался. Теперь я рисую красное солнце. — А оранжевый есть? Солнце может быть оранжевым. — Нет, у меня немного цветных карандашей, — она опустила голову. Мне стало жаль её. Я помнил себя в шесть лет. Никому не мог пожаловаться на проблемы. — Хорошо, я нарисую тебе своё пианино. — Здорово! — она заулыбалась самой искренней улыбкой, которой я ни у кого не видел. — Сначала сделаю уроки, а потом нарисую тебе пианино. — Буду ждать, — она замахнулась, чтобы кинуть очищенный сучок, но передумала: — Это тебе. — Зачем? — Чтобы помнить обо мне. Я взял сучок. Девочка отошла от берега. — Ты куда? — я заволновался. — Домой. — Не боишься идти одной? Дом далеко, а ты маленькая. — Я не маленькая. Идти не боюсь. — А твои родители знают, что ты далеко ушла от дома? — Не-а. — Они отругают тебя. — Не-а. — Почему? Ты не слушаешься их. — Я никого не слушаюсь. Я поднял портфель с травы и подошёл к девочке: — Пойдём вместе. Я отведу тебя до дома, — я взял её за руку. — А тебя не отругают родители? — За что? — За царапины на лице, — она показала пальцем. — Хочешь, скажу, что я тебя поцарапала, когда мы играли? Меня не отругают. — Знаешь, — мы остановились. Я держал её руку. — Да… я хочу, чтобы ты так сказала, — мы пошли в сторону дома. Впервые за десять лет я заговорил. Ни с кем до этого не говорил. Странно, я заговорил с девочкой, живущей со мной по соседству, и мне понравилось. — Меня зовут Коротышка, а тебя? — спросила она по пути. — Тебя так не зовут. Я знаю, как тебя зовут. — А вот и зовут. «Бассо» переводится с итальянского как «коротышка», а Бассо — моя фамилия. — Хорошо, я буду звать тебя Коротышкой. Тебе не обидно такое прозвище? — Нет. Я маленькая и проворная. Я могу залезть куда угодно и спрятаться от кого угодно. — Хорошо. Ты меня убедила. — А тебя как зовут?

***

— Беата, твои дети дома? — Орнелла зашла к нам на участок. — Старший дома, младший едет из школы. А что такое? Перед тем, как отправиться в город на работу, папа просил наколоть дрова. Я закончил школу. Мне — восемнадцать, пора задуматься о будущем. Моя мечта — жить и работать в Берлине, но папа хотел, чтобы я прошёл весь мир в сапогах. Боюсь, Мориц старший никогда не примет моё желание стать учёным. У дедушки был нож, у папы — ручка, а что у меня? По мнению папы я возьму ружьё. Какой из меня военный? Я не умел держать оружие в руках. Я колол дрова. Мама и Орнелла разговаривали на крыльце. — Лаура убежала. Мы были в саду, я поливала цветы. Оглянулась, а её уже нет. Весь участок проверила! Ты не видела? — Нет, я была дома. Отто на работе. Удо! Не видел Лауру? — Нет! — крикнул я в ответ. — Она такая маленькая, что её не заметишь! — Не знаю, что уже с ней делать. Она совсем не слушается ни меня, ни Калисто. Твои ребята были такими же в детстве? — Как и все мальчишки, наверное. Часто не слушались, порой слушались. Сейчас, вроде, оба успокоились, повзрослели. Лаура ещё малышка, пускай шкодничает. — Я не против неугомонности. Привыкла к отсутствию тишины в доме. Я переживаю, когда она убегает. Не переживу, если с ней что-то случится. Проблема семьи Бассо была в том, как говорил папа, что Орнелла и Калисто стали родителями в довольно позднем возрасте, им обоим перевалило за тридцать. По мнению Морица старшего семью надо заводить как можно раньше. Я увидел две фигуры одного роста, вышедшие из леса. Чем ближе они подходили к нам, тем отчётливее я понимал, на кого смотрел. — Орнелла! — позвал я. — С Вашей дочкой всё в порядке! — указал рукой на детей. — Это что, твоя дочка и мой младший сын? — Я не вижу точно, — присмотрелась Орнелла, — но, кажется, ты права. — Они держаться за руки и разговаривают?— не верила своим глазам мама. А я верил своим глазам. Мой брат действительно вёл за руку маленькую девочку. Они разговаривали и смеялись. Лаура несла букетик из листьев и цветов, а у брата из кармана пиджака торчал сучок. — Вы откуда, молодые люди? — спросила Орнелла с умным видом. — Мы гуляли, — Лаура улыбалась. — Сынок, тебя опять обижали в школе? — не удивилась мама. — Я его поцарапала, когда мы играли. Случайно, — Лаура обняла Орнеллу. — Ты сделаешь то, что обещал? — Конечно, — впервые за десять лет я услышал голос брата.

***

Я быстро сделал уроки и сел рисовать пианино. Очищенный от коры сучок лежал на столе. Я запомнил Лауру, как она и просила. Рисование — не мой конёк, но я старался. За ужином папа рассказывал о делах в городе. Количество экземпляров «Немца» увеличилось на несколько десятков. Папа похвалил Удо за дрова. О моих царапинах на лице не говорили. — Спасибо, — я отодвинул пустую тарелку. Удо и мама уже слышали мой голос, а для папы это стало шоком. Он с удивлением посмотрел на меня. — На здоровье, сынок, — пожелала мама. Поднявшись на второй этаж, я сел в дверном проёме. — Что произошло? — спросил папа. — Твой сын заговорил. — Беата, я слышал. Почему он заговорил? — Десять лет молчал, а сегодня решил, что пора заговорить. — Тебя не удивляет, что его речь абсолютно здоровая и грамотная для ребёнка, который молчал десять лет? — В этой истории нет ничего удивительного, — серьёзно сказал Удо, — и в то же время это самая удивительная история. На следующий день я пошёл на участок Бассо и постучал в дверь. Мне открыл Калисто. Калисто Бассо — низенький и крепкий мужчина с выразительными чертами лица. Яркая особенность — причёска, грива чёрных кудрей. Папа говорил, что обзавидуется Калисто в старости, потому что у того будет седая копна, а у папы — лысина. Генетическая особенность Морицов по мужской линии, к счастью или к сожалению, обойдёт меня стороной. Калисто — портной, работает на фабрике и шьёт костюмы для мужчин в городе. — Здравствуйте, — я поздоровался первым. — Доброе утро, синьор! — у Калисто итальянский акцент. — Что желаете? Могу сшить для Вас итальянский костюм. — Благодарю, но я пришёл к Вашей дочери. — Она тебя ждёт. — Думаю, да. — Это не был вопрос, синьор. Утверждение. Лаура действительно ждёт тебя. Laura! По лестнице со второго этажа спустилась Лаура и подошла к Калисто. — Bambino, к тебе гости. — Привет, — улыбнулась Лаура. — Привет, — поздоровался я со смущением. — Bambino, идите в сад, посидите там, пока мама готовит обед. Лаура взяла меня за руку и отвела от крыльца. Сад Бассо намного прекраснее сада Морицов. Сказка. Яркая, тёплая, солнечная страна. Я не был в Италии и, наверное, никогда не буду, но видел её на картинках. В реальности Италия красивее, чем на бумаге. Мы сели за стол. — Рисунок, как ты и просила, — я положил лист. У Лауры загорелись глаза от счастья: — Это твоё пианино? — Да, оно так выглядит. Я ещё нарисовал тебе жёлтое солнце, — ткнул пальцем в яркий кружок на углу листа. — На твоё пианино светит солнце? — Нет, но я бы хотел, чтобы оно освещало игровую комнату. Наверное, поэтому я и играю. — Сыграешь мне когда-нибудь? — Если родители разрешат пригласить тебя в гости. — Ты забыл, кто я? Я могу проскользнуть незамеченной куда угодно! — она водила пальцами у меня перед глазами, словно готовилась показать удивительный фокус. — Я… подумаю, — почувствовал укол в ногу. — Я принёс тебе ещё кое-что, — достал из кармана цветные карандаши. — Ты сказала, у тебя есть не все цвета. Дарю недостающие. — Здесь жёлтый, зелёный, фиолетовый, — Лаура перебирала карандаши, — даже розовый! — Да, это целая упаковка. — А как же ты? Ты отдаёшь мне очень много карандашей! — Не волнуйся, у меня их полно. — Спасибо тебе, — Лаура поцеловала в щёку. Всё лето мы провели вдвоём. Бассо старшие знали, что Лаура дружит со мной, и были не против. Морицы не комментировали моё поведение. Мама давала таблетки от идиотии и верила, что я заговорил под действием лекарств. Папа, когда все засыпали, или когда мы оставались вдвоём, приходил в комнату и закрывал шторы на окне. Он повторял, как сильно меня любит, и спрашивал больно ли мне. Я играл на пианино. Удо уехал в город, папа на работе, мама слушала радио на первом этаже. — И правда, солнце не освещает пианино, — Лаура залезла через открытое окно. — Как ты сюда пробралась? Как залезла на второй этаж? — я помог ей отряхнуть штаны. — Очень просто. Сначала на дерево, а потом прыгнула на окно. — Говори тише, — я приложил палец к губам, — мама услышит тебя. — Кроме радио, она ничего не слышит. Ты говорил, пианино небольшое, а оно огромное! — Что ты тут делаешь? Если мама сюда придёт, накричит на нас. — Продолжай играть, и она не придёт, — Лаура села за пианино. — Это моё место. Садись рядом, — я взял для стул. — Я подвинусь. Нам двоим хватит места на одном стуле. Я хочу лучше слышать музыку и лучше видеть, как ты играешь. Лаура отодвинулась, я сел рядом. — У тебя есть предпочтения в музыке? Какая нравится? — Та, которую играешь ты. — Я не пишу свою музыку, играю написанное. — А кто написал? — Бах, Моцарт, Вагнер, Шуберт. — Никого не знаю. — Тебе понравится Бетховен. Композиция называется «К Элизе». — Кто такая Элиза? — Не знаю. Никто не знает. — Его подружка? — Может быть. Композиция простая. Написана в тональности ля минор, поэтому улыбку не вызывает. Можно играть быстро или медленно. Как решит пианист. Я двигал пальцами по клавишам. Лаура не отрывала взгляда от рук, кивала в такт музыки. — У тебя красивые руки. — Знаешь… мы можем сыграть в четыре руки. Вместе. — Но я не умею. — Я покажу, на какие клавиши нажимать, и ты нажмёшь. — Я боюсь испортить. У тебя очень хорошо получается. — Не попробуешь — не узнаешь. Лаура внимательно смотрела на мои пальцы и запоминала, куда нажимать. С пятой попытки, преодолев смех, мы сыграли в четыре руки. Сегодня игровую комнату осветило солнце. — Не слышала раньше, чтобы ты смеялся. В комнату вошла мама. Лаура исчезла. — Прости, больше не буду. — Нет-нет. В нашем доме давно не было детского смеха. Удо вырос. Удо вырос, но родители забыли, что их младший сын ещё ребёнок.

***

1904 год

Старшему сыну: 19 лет

Младшему сыну: 11 лет

— И как тебе в школе? — я качал Лауру на качелях на детской площадке недалеко от дома. — Я завела много друзей, но мы общаемся в школе. Они живут в городе. — Никто твоего возраста не живёт в посёлке? — Ты же видел, в автобусе по утрам мало детей, только мы с тобой. — Твой папа разрешил мне провожать тебя до школы. — А я уже привыкла задерживаться и ждать, когда у тебя закончатся уроки. — Есть любимые предметы? — Пока нет. Они все одинаковые. А у тебя какой любимый предмет? — Музыка. — Не удивительно, — Лаура засмеялась. — Ещё мне нравится история. — У меня её пока нет. Я сильнее раскачал Лауру, чёрные кудри колыхались на ветру. — Мальчики продолжают обижать тебя после школы? — Да, — я вздохнул с грустью, — бывает. — Почему ты их не обижаешь? — Потому что они правы. Я задумался и перестал слушать Лауру. Ребята правы: я не такой как Морицы. Папа заставил Удо пойти в армию. Брат служил в Мюнхене в первом Баварском телеграфном батальоне. Он добился желаемого — уехал в большой город. После многочасовых и многодневных истерик папа всё-таки принял факт, что Удо отказался держать оружие в руках. Нашёл альтернативу. Вместо спускового крючка Удо нажимал кнопки, вместо свиста пуль звучала азбука Морзе. Такова судьба Удо Морица. Куда пойду я после окончания школы? Я понятия не имел, чем хотел заниматься по жизни. Мысли поглотили, я слишком сильно раскачал качели. Удар вывел из размышлений. Лаура упала. — Прости! Прости! Прости! — я подбежал к ней. — Всё в порядке. Я просто головой ударилась, — она потёрла кровавое место. — Очень болит? У тебя кровь… — Да не очень… только… голова кружится. Я надел на плечи оба портфеля и понёс Лауру на руках. — Синьор и синьора Бассо! Синьор и синьора Бассо! Из дома вышли родители Лауры. — Mamma Mia! — завопила Орнелла. — Что случилось? — Я слишком сильно раскачал её на качелях, и она упала. Это моя вина. Это только моя вина. Калисто выхватил Лауру. Зелёные глаза пугали. — Ты очень пожалеешь. — Лаура! Лаура! — Орнелла осматривала рану. — Калисто, нужно срочно везти её в больницу. — Мориц! — заорал Калисто в окна. — Герр Мориц! Родители удивились увидеть меня в окружении взволнованных Бассо. — Калисто, что случилось? — спросил папа. — Твой сын покалечил мою дочь! — Ты? — папа перевёл на меня взгляд. — Это ты сделал? Я кивнул опущенной головой. — Калисто, идём к Фишерам, у них машина. Я поеду с тобой. Орнелла, останься дома. — Я должна быть с дочерью! — Орнелла билась в истерике. — Я буду с твоей дочерью. А ты, — папа склонился надо мной, — ответишь за содеянное. Папа и Калисто Бассо с Лаурой на руках побежали к соседям Фишерам за машиной. Я остался с мамой и Орнеллой. — С ней всё будет хорошо. Это ужасная, ужаснейшая случайность, — мама обняла за плечи Орнеллу. — Пойдём, успокоимся. Быстро домой и не вздумай выходить из своей комнаты, — строго сказала мама. Я перебросил через забор портфель Лауры и пошёл в комнату ждать наказание. — Калисто не разрешает тебе подходить к Лауре. Ты не будешь провожать и встречать её со школы. Вечером вернулся папа. Мама ещё не пришла от Бассо. — У неё сотрясение мозга и огромная шишка. Серьёзно не пострадала, но Калисто слишком эмоциональный. Если Бассо увидят тебя с Лаурой, мелкий итальяшка такое разнесёт по городу! Ты же не хочешь, чтобы у нашей семьи были проблемы? Немцы встанут на мою сторону, но когда узнают, что именно ты покалечил девочку, моя фамилия тебе не поможет. Ты меня понял? Я кивнул. Папа закрыл шторы и выключил ночник. Очищенный от коры сучок на письменном столе скрылся во мраке.

***

1906 год

Старшему сыну: 21 год

Младшему сыну: 13 лет

— Твои родители меня убьют, если узнают, что мы здесь! — Они уже забыли о том случае. — Такое не забывают. У Шнайдера росли лучшие подсолнухи в посёлке. Мы договорились в школе, что ночью сорвём один. — Я не перелезу через забор. Помоги. Сидя на заборе, Лаура схватила меня за руку и затащила наверх. Маленькая, но очень сильная. — Что-нибудь видишь? Я ничего не вижу. — Я, как кошка, вижу в темноте. Мы перепрыгнули на участок Шнайдера. Принюхиваясь к земле, Лаура нашла подсолнухи. — Нюх как у собаки? — Говори тише! — зашипела Лаура. — Шнайдер же сейчас проснётся! — Да он храпит! Его храп слышен на всю улицу! — Как и твой голос. Замолчи и подсади меня. Я сел на корточки, чтобы Лаура забралась мне на плечи. — Нож, — она протянула руку. — Что? — Ты взял нож? — Нет, ты не говорила! — А как я оторву? Зубами? У меня не хватит сил, вытащить с корнем! — Тс! — я прислушался. — Храп прекратился… Быстрее рви как-нибудь. Сейчас Шнайдер оторвёт нам головы! — Опять воришки пришли? Лаура вцепилась зубами в стебель. От раскачивания на плечах я рухнул вместе с ней. — Та-а-а-к, — Шнайдер вышел из дома, держа у лица лампу, — и кто тут? Лаура запрыгнула мне на спину. Я перекинул её через забор и сам перелез. — Вот шустрые, вот хулиганы! — кричал вслед Шнайдер. — Не подавитесь семечками, дурачки! — Ты просто сумасшедшая, Коротышка! — сказал я Лауре на автобусной остановке. — Зато со мной не скучно, — она засунула в рот неочищенную семечку. — Их надо чистить, с шелухой они невкусные, — я сел на лавочку и выковырнул семечки. Очистил несколько для Лауры. — Вкусные. — Спать не хочешь? Завтра в школу. — Не-а. Давай прогуляем школу? — Ты ещё маленькая, а уже хочешь прогулять уроки! — Пойдём на луг? Там интереснее, чем в школе. — Папа отвозит тебя. Как ты от него сбежишь? — Легко и просто. В темноте я увидел очертания кудрей: — И почему мы дружим? — А почему нет? Мы быстро расправились с подсолнухом и несколько часов просидели на лавочке. Автобусная остановка, Лаура и звёздное небо. Это была лучшая ночь в моей жизни. — Как тебе удалось обмануть папу? Лёжа на лугу, мы обводили пальцами облака в небе. — Он довёл меня до ворот и ушёл. Я обошла школу и пролезла через железные прутья. — Ловко. — Смотри, — Лаура указала на кучку облаков, — похожа на змею. Я присмотрелся: — Где же там змея? — Она свернулась кольцом, — закрутила пальцем спираль. — А это, — нарисовала непонятную фигуру, — голова и раскрытая пасть. — Ты боишься змей? — Нет, а ты? — И я нет. — А пойдём на озеро? — Кидать ветки? — Купаться! — она встала с травы и подняла меня за руку. — Вода холодная. Замёрзнем. — Помочим ноги. На берегу сняли обувь с носками. Лаура осталась в блузке и сарафане, я закатал рукава рубашки. Вода была холодной, но нам стало жарко, когда Лаура забегала вокруг меня, плескаясь. — А дома ты разговариваешь на итальянском? — С папой, с мамой редко. — Поэтому у него сильный акцент? — Ага. Мама чаще говорит на немецком, папа до сих пор мыслями в Италии. — И каково это: знать два языка? — Мне нравится. Это не сложно. — Что означают имена твоих родителей? — Орнелла — цветущий ясень, сильная, как орлица. Калисто — «красивый». — А твоё? — Тебе не понравится. — Почему? — Моё имя означает «увенчанная лавром», а ты неверующий. — Я ничего не имею против веры и верующих. — Зато твои родители имеют. Мы сидели плечом к плечу на ботинках, чтобы не испачкать юбку и брюки. — Папа часто называет тебя «Bambino». Что это значит? — Малышка. — Здорово! — я улыбнулся. — Мы дружим три года, а ты знаешь несколько слов на итальянском. Это не дело. — Научишь меня? — Sei un bel ragazzo, Bruno. — Ты согласилась? Лаура громко засмеялась. Я не мог оторвать от неё взгляда. — Я не похож на родителей и брата. Я совсем другой. — Знаю, — она повернулась ко мне лицом и накрыла ладонью правую щёку. — Ты — очень красивый мальчик, Бруно.