ОАЗИС. АКТ II. СИМФОНИЯ ПЕЧАЛЬНЫХ ПЕСЕН

БАЛ УБИЙЦ

— Где твой костюм? — Я не пойду на Оазис. Не в этом году. Я голый на полу в комнате. Кожные покровы не восстанавливаются. Я в крови и ранах. Голова не соображает от переизбытка адреналина, но я во сне, потому что говорю. — Что тебе нужно? — спрашиваю у незнакомца с металлическим голосом. — Чтобы ты пошёл на Оазис. — Не могу. — Можешь, — он вываливает из карманов куртки горы таблеток. — До Оазиса четыре часа. Приведи себя в порядок. — Ничего не случится, если я не пойду. — Отмеченные собираются почтить Сееру. Ты с ними? — Хозяин предал меня, завёл в западню. — Если бы не он, ты бы не побил ночью рекорд. Тебе нужны жертвы? Их уже семьсот пятнадцать, а ты думал, что твой потолок — шестьсот девяносто семь. Семь сотен, не считая погибших в мелких пожарах в течение трёх лет. К семи сотням ещё добавятся — сожжённые медленно умирают в больницах, — он достаёт из шкафа бордовый костюм. — Этот? Ты, вроде, в нём ходишь на Оазис. — Откуда тебе знать? — Я посещаю бал. — Не замечал тебя. — Всех знаешь в лицо? — Они скрывают лица за масками. Незнакомец вывешивает костюм и разглаживает ладонями рукава и штанины: — К слову, о маске. Где она? Без неё тебе точно нельзя. — Плохо выгляжу? — У тебя сожжены рот и гортань. Ты и без того отпугивал расщелиной, а без губ и вовсе похож на ходячий скелет. Маска с челюстью будет кстати. Я показываю на тумбочку, откуда незнакомец достаёт маску. — Как знал. Подарил необходимую маску восемь лет назад. — К слову, о подарках, — в руках появляется трость. — Ты забыл её в доме несколько дней назад, — приставляет рядом со мной. — Не теряй. — Это просто трость. — Ты ходишь с ней уже много лет. Помнишь, откуда она у тебя? — Больница прислала подарок, когда поставила на лечение. — Трость была сломанной? — Я сломал. Там была дурацкая рукоятка в виде… Не помню. Рукоятка мне не понравилась. — В самом деле, — незнакомец замолкает. — Я оставляю тебя, мне нужно готовиться к Оазису. Возьмись за ум и почти память бывшего Хозяина. — Пойдёшь на бал? — Я буду тебя ждать.

***

— Служба подошла к концу. Вы не успели, — говорит священник. — Я не спешил на неё. — Хотите исповедоваться? — Я неверующий, не знаю, как это делать. — Расскажите Господу о тревогах. — Господь меня не поймёт, а Вы, возможно, услышите. Священник присаживается на скамейку: — Слушаю. — Он научил меня говорить в глаза страшную правду, в которую никто не верил. Йозеф учил нас говорить ложь, в которую все верили. Странные и разные люди. Массимо устроил потрясающий спектакль в нашем доме, разыграв очень тонкую партию. Он сказал правду моему отцу, но тот не поверил. Я наблюдал за ними за второго этажа. Это был первый акт, я занялся вторым. — Кто такой Массимо? — Самый сильный и важный человек в моей жизни. Я понял это спустя семьдесят лет. — Расскажите о Массимо. — Il popolo articolato del signor Lombardi. — Что, простите? — Не знаете итальянский? Мне казалось, священники владеют итальянским и латынью, или Вы не поняли из-за акцента? На двух языках я разговариваю без него. Английский выдаёт национальность. — Каюсь, я не знаю итальянский. Предположил бы, что Вы — европеец. — Мне было двадцать четыре, когда Массимо приехал в госпиталь. Мне было сорок, когда Массимо спас меня. Мне было сорок восемь, когда я пожелал Массимо «спокойной ночи». Он хранил тайну на спине сначала под белой рубашкой, а потом под полосатой курткой. У Массимо не было ни жены, ни детей. Кочевой образ жизни не позволял завести семью, но я предполагаю, что где-то, возможно, он оставил кровного наследника. Любовь в его жизни точно была. Синьорина Сета. Массимо сделал ей деревянные руки, гладкие, подобно шёлку. Они любили друг друга. Девушка была из богатой семьи, но горы денег не позволили отцу выдать её замуж, они позволили синьору Сета купить самого дорогого протезиста в мире. Массимо вернул все полученные за работу деньги, ибо шёлк бесценен, как и любовь. Она умерла спустя пять лет после гибели Массимо. Холера. Я узнал это в 1953-м, когда понял, что совершил. Массимо сколотил не протезное состояние по всему миру. Синьор Ломбарди создавал шарнирных людей. В каждой стране, в каждом уголке мира он оставил после себя наследие. Каждый, кто носит протез с гравировкой «М.Л.», считается ребёнком Массимо Ломбарди. Мужчины, женщины, старики, дети. Мы — произведения искусства, созданные рукой не лесоруба, а ювелира. Мы умрём, но протезы будут жить вечно. Кого-то Бог целует в макушку, а нас клеймил Массимо. Нас тысячи. Всех нас спас Массимо. Мы — отмеченные. — И Вы тоже? — Я создал Оазис в память о Массимо. Я дал отмеченным номера и маски — клеймил. Сначала я считал, что перенёс Шлангенхёле в современный мир, там тоже люди ходили с номерами и без лиц, но Шлангенхёле в прошлом, его давно нет. Массимо давал нам надежду на лучшее. Каждый надеется на лучшее. Каждый в Оазисе. Правая нога затекла ниже колена. Слышу скрип железных креплений и чувствую шарниры. — Почему в Вашем голосе сожаление? — Через три часа я совершу самый кошмарный поступок. Дело не в том, что я убью сорок тысяч людей, а в том, что забуду её. Её образ стоит перед глазами пеленой. Я перестал всё замечать. Не могу больше жить, но я обещал Ей жить дальше. Священник нервничает, стирает испарину: — Вы убьёте людей? — Да. Они не достойны жизни. — Только Господь решает, кто достоин жизни, а кто — нет. — Почему тогда Господь не останавливает убийц и самоубийц? Почему тогда Господь позволил мне совершить многомиллионный геноцид семьдесят лет назад? Почему тогда Господь не вынул у меня из руки пистолет? Почему Господь не остановил Поезд? Господу всё равно, что происходит в мире. Тысячью больше, тысячью меньше. Мне их не жаль. Мне жаль её. — Она тоже умрёт? — Когда-нибудь, никто не живёт вечно. Я не убью её. Я покину её навсегда. — Это история массового убийства или любви? История спасения или уничтожения? — Ни то и ни другое, и в то же время всё взаимосвязано. Она видела, как я убиваю Её народ. Народ, к которому Её причислили. Она приняла меня. Сегодня на её глазах я совершу массовое убийство. Если она примет меня, значит это Она. — А если нет? — Значит, я ошибся в очередной раз. Святой Отец, что важнее: внешность или душа? — Единого мнения нет. Что для Вас важнее? — Внешность сводит с ума. Глядя в её глаза, я испытываю эйфорию, но за внешностью ничего не стоит. Я нашёл маленький отголосок Её души, вызывающий во мне больше чувств, чем любимое лицо, — встаю со скамейки под хруст ниже колена. — Он создаёт шарнирного человека, отрезает ниточки, и марионетка бежит на свободу. Сегодня я совершу геноцид, о котором никто не узнает, и сделаю выбор. Вы спрашивали, кто я, Святой Отец? Sono l'uomo articolato del signor Lombardi. Последний. Я всю жизнь молю Господа о прощении за Её смерть, но он меня не прощает. Я поклялся Её отцу, что буду страдать, и страдаю. Выхода нет. Я виноват. — Ты не носишь платья, поэтому принёс костюм. — Мы куда-то собираемся? — спрашивает Лейла. — На бал. — Это ты решил? — в голосе нервозность. — Предложил утром, ты согласилась. Зачем принимаешь сегодня другие таблетки? — Какие «другие»? — Которые продлевают память до двух часов. Отчаянный шаг, но выхода нет. Двух часов достаточно для массового убийства, однако за последствия я не ручаюсь. — Одевайся. Краситься не надо, — кладу на кровать рядом с Лейлой карнавальную золотую маску. — А ты? — Я тоже в костюме и маске. — Где проходит бал? — Лейла рассматривает костюм. — В замке. — Мои знакомые тоже будут? — Нет. Тебе не обязательно запоминать гостей. — По какому поводу бал? — Моя коронация. Перед входом в замок Лейла теряет память, и я вновь напоминаю, зачем мы пришли. Прошу её пройти в танцевальный зал к убийцам, насильникам, лжецам и извращенцам. Они неумело помогают людям, но их никто не спасёт. Один обычный человек среди сорока двух тысяч отмеченных. Я иду из отдалённого коридора, существование которого держится втайне, в тёмно-синем костюме с цепочкой на нагрудном кармане — дань уважения брату — рубашке, галстуке и чёрных брогах. Меня моментально узнают по татуировкам, поэтому надеваю кожаные перчатки и маску с горжетом. Мои эмоции скрыты за чёрным безликим гипсом без отверстий для глаз, ушей, носа и рта. Поворот. В конце узкого коридора тайная дверь в бальный зал. Сорок две тысячи отмеченных. Сорок две тысячи душ. Лейла у фуршетного стола. Впереди тридцать тысяч, десять тысяч на бенуаре, бельэтаже и ярусах от первого до пятого. На меня не оглядываются, я — отмеченный среди отмеченных. Женщины кичатся дорогими платьями, мужчины — строгими смокингами. Музыка перебивает гостей, но я их слышу. — Музыка стала громче? — спрашивает 290. — Это сделано для того, чтобы заглушить наши крики! — смеётся 29. Слева от меня группа отмеченных. — Ничего же не изменилось, да? — 12 смотрит по сторонам. — Визуально ничего, — отвечает 371. — Вспомните, в это время Хозяин со всеми здоровался, — ностальгирует 624. — Такого больше не будет, — унывает 54. — Увы. Пифон вылезет из логова или зассыт и убьёт нас извне, и мы так и не посмотрим на его рожу? Не переживай, 79, осталось немного. — Подумать только, — 184 у камина, — убить собственного брата! Как так можно?! — Ненависть, — отвечает 914, — братская ненависть. Не ненависть. — Что сделал Сеера, что Пифон его настолько возненавидел? — интересуется 38. Проще простого: Удо любили в семье, меня — нет. — Нам не узнать, — с горечью произносит 6200. — Посмотрим, что скажет Пифон. Он обязан появиться на первом балу. Мой первый и последний Оазис. Подхожу к Лейле: — Привет. Это я. — Господи, ты меня напугал! Не предупреждал, что у тебя будет такая маска. — Не скучно было? — веду её в центр зала. — На удивление, нет. Здесь очень красиво, и люди интересные. Разговаривают о высоком, о запретном. Некоторые подходили познакомиться. — А ты что? — Спросили, что со мной не так. Странно, да? Я ответила, что у меня фантомная память. — Здесь у каждого свои дары и проклятия. Красота скрывает уродства. Музыка меняется на вальс. — Потанцуешь со мной? — Ты когда-то уже спрашивал, и я согласилась, — Лейла кладёт руку на плечо. — А какой у тебя дар? — Самый страшный. В танцевальном зале двадцать тысяч пар. Габариты бенуара и бельэтажей позволяют танцевать, не спускаясь на первый этаж. Кавалеры кружат дам и отрывают каблуки от пола. — Ты слышишь меня в маске? — спрашивает Лейла. — Да, слышу. — Я должна тебя предупредить. Тут все ждут и боятся одного человека. — Какого? — Не помню имя, но он убил брата. Этот факт очень затронул гостей. — Не бери в голову. Слухи разносятся неоправданно быстро. Не верь каждому произнесённому слову. Лейла вжимается в меня, я крепче её обнимаю. Скрипачи ослабляют натянутые струны. Отмеченный в чёрном смокинге оставляет партнёршу и выходит в центр зала. Гости отступают. Мы с Лейлой сливаемся с толпой. Отмеченный в смокинге берёт бокал у официанта. В зале наступает тишина. Это 04. Выскочка. Радиоактивный. Он носит парик, чтобы скрыть шишки. — Сегодня, 8-е ноября, день Оазиса, — голос искажён маской. — Сегодня впервые на балу более сорока тысяч отмеченных. Я хочу, чтобы вы все сняли маски и почтили память Сееры, истинного Хозяина Оазиса, — он поднимает бокал. Главные двери танцевального зала открываются перед отмеченным в бордовом костюме и маской-черепом. Он опирается на трость со сломанной рукояткой. Походка тяжёлая, от шагов шлейф крови. Он забирает на ходу бокал и поджигает шампанское. Официанты с подносами предлагают напитки. Прислуга, дворецкие и музыканты разбирают бокалы. Мы с Лейлой не выделяемся из толпы. — Не будем забывать о 100, — продолжает 04. — Тимоти Стэнфорд служил Оазису со дня его открытия. Он пал. Мы потеряли Бога Слепых, а Богиня Разврата пронесёт скорбь до конца своих дней. Отмеченная под номером 468 вытирает слезу под маской. Она долгие годы была партнёршей 100 по Оазису. Их ничего не связывало, кроме бала. Сердце Тимми принадлежит Мелиссе. Вот такая ещё не законченная история любви. — Что происходит? — шепчет Лейла. — Что мне делать? — Делай, как все. 04 снимает противогаз и поворачивается к Муриру: — Сними маску, 10, — чётко двигает губами. Мурир снимает золотой череп. На нижней части сожжённого лица оголённые челюсти и мясо с кровью. Некоторые отворачивается при виде ужасного зрелища, другие ахают от запаха гниющей плоти. Гости снимают маски и поднимают бокалы. — За Сееру! — повторяет тост 04. — За истинного Хозяина Оазиса! Сорок тысяч отмеченных за секунду опустошают бокалы. Лейла с Муриром чтят память Удо. Я держу полный бокал. 04 замечает знак неуважения: — Ты, — указывает на меня. — Ты не снял маску и не почтил память Хозяина. — Я сделал это после его смерти. — Сними маску и назови номер! — приказывает. Я отпускаю руку Лейлы и направляюсь к центру. 04 отступает. — Мой номер 50. Вы здесь из-за меня. Я заставил вас прийти, — за спиной шёпоты. — Сними… маску... — нервно повторяет 04. Я оглядываю гостей и одной рукой снимаю маску, бросаю на пол. 04 округляет глаза от шока, отмеченные вокруг меня отступают назад. — Ты… — не верит 04, — ты — Пифон… Мурир сразу узнаёт меня, но не понимает реакцию других. Читает правду на губах 04. Я поднимаю бокал над головой и не произношу тост. Залпом выпиваю и разбиваю об пол. Осколки отскакивают к ногам отмеченных. Снимаю перчатки — спектаклю конец. В центре зала Змей. — Тебе… никогда не быть… Хозяином, — выдавливает из себя 04. — Вы решили? — осматриваю гостей. — Убийца не может быть Хозяином. — Оазис — сборище отбросов общества. Ему не нужен Хозяин, а вы не нужны мне. Вы преклонили колено мерзавцу! — поворачиваю голову влево. — Почтили память самого ужасного человека! Боготворите истинного Хозяина, не догадываясь, что он всё знал! Он умер для того, чтобы вы пришли сюда, а я устроил геноцид. 04 демонстративно набирает полный рот слюней и, сделав шаг вперёд, плюёт передо мной. — Братоубийство — страшный грех! Ты не всемогущ! Тебя будут судить по всей строгости, как обычного человека, на том свете! — Ты отправишься туда раньше меня. Тяжело дыша, 04 переглядывается с отмеченными и чувствует, что конец близок. От страха встаёт на место к партнёрше. — Вы — грязь, — смотрю на левую сторону зала. — Вы — гной, — смотрю на правую. — Вы пользуетесь дарами жизни, как попало. Ты! — указываю пальцем на 04. — Радиация — сильнейшая штука, она убивает и спасаю, — осматриваю отмеченных по кругу, вращаясь на одном. — Вы поверите в любую ложь, потому что людям нужно во что-то верить, но никогда не поверите в правду, ибо она страшна! Мой брат управлял временем, но я ему сказал, что он не смеет вмешиваться в ход событий. Он мог изменить любое действие, мог не допустить этого Оазиса и, тем более, не допустить свою смерть! Ваш любимый Сеера этого не сделал. Почему? Потому что у каждого отмеченного должен быть ошейник! Каждого отмеченного нужно держать на коротком поводке! Вы думаете, — поднимаю ладони к лицу, — что управляете всем миром, но это мир использует ваши способности, а вы ему позволяете! Я преклоняюсь перед теми, кто не представляет, насколько отличается от других! Я боготворю тех, кто не знает, что у него есть дар! Почему? Потому что не обязательно творить чудеса, чтобы тебя заметили. Почему такие люди могут быть успешными?! Мечтатели хреновы! По одной простой причине, — двигаю рукой, указывая на отмеченных, — когда человек мечтает что-то сделать для людей так, чтобы это нравилось, у него другая энергия. Когда у него другая энергия, он думает головой, он думает жопой, он думает позвоночником! У него работает всё тело! Чётко знает, что он не пропадёт, принимает самое нестандартное решение. Поэтому это люди номер один! Ребёнок даун потрясающий, потому что это самый добрый и лучезарный человек на земле! Диабетик — самый морально сильный человек, потому что умеет ограничивать себя в потребностях! Сирота даёт столько любви, — обвожу руками зал, — сколько ему не дали родители! Мальчик, — смотрю на Мурира синим глазом, — которого обижали в детстве, повзрослев, не отомстит за себя, не почерствеет. Брошенный ребёнок не будет одиноким! Они приняли свои тела, свои недостатки, живут в гармонии с собой, а не в гармонии с миром! Посторонние всегда будут обращать внимание на их кресты, но не на их стойкость, доброту, уверенность, жизнелюбие и самопожертвование! Мир не увидит их души! Доброту затмили алчность, эгоцентричность и похоть. Я — идеальная машина для убийств. Я — палач, вознёсший топор над вашими головами! Я уже убил миллион грязных крыс! Тогда мир очистился на время, но Господь Бог сотворил вас: безликих и безымянных, и вы опять загрязнили мой мир! Мой мир! — верчу головой в разные стороны. Шея напряжена, вены вздуты. — Это мир, в котором я тоже живу! Хочу быть услышанным. Каждый из отмеченных понимает смысл моих слов по-своему. Самое главное — меня услышал Мурир. Пора разрезать ниточки и отпустить марионетку на свободу. Глядя на него, чётко говорю: — Беги. Он надевает маску, разворачивается и убегает, хромая и еле держась на ногах. Сегодня умрут не все. Я поднимаю кулак с головой змеи и разжимаю пальцы. Сорок тысяч отмеченных без масок падают замертво. — И вот я покончил с чумой. Один человек стоит на ногах. Я оборачиваюсь на дрожащую от страха Лейлу с белым лицом. — Лаура? Не отвечает. Не принимает меня. Лейла — не Она. Схватив за руку, веду её в скрытый коридор. Лейла хочет домой, сейчас разойдёмся по домам. — Отпусти меня! — бьёт по плечу. — Ты — монстр! Это ты убил брата! Они боялись именно тебя! Ты убил всех! — безуспешно вырывается. — Ты хотел, чтобы я всё это увидела? Чтобы я узнала правду? Мы останавливаемся у нужной двери. Лейле достаточно зайти внутрь, чтобы оказаться дома и забыть произошедшее. — Ты назвал меня другим именем! Я не Лаура! Кто она? Та, которую ты трахаешь, когда я тебя забываю? Прислоняю Лейлу к стене и приближаюсь к лицу, которое любил всю жизнь: — Она была моим сердцем, моей душой, и она умерла, — тяжело сглатываю. — Ты и рядом с ней не стояла. Лейла отталкивает в грудь: — Никогда не появляйся в моей жизни. Я забуду тебя навсегда. Я не хочу видеть твоё лицо снова. Дверь исчезает от прикосновения, открывая светящийся проход. Я отворачиваюсь, когда Лейла заходит, чтобы не видеть, как она покидает меня. Я больше с ней не заговорю и не увижу. Злость и ненависть чертят на лице новые морщины. В Мире Снов нет перепад температур и погоды. Мир Снов статичен. Я на краю крыши в тёмно-синем костюме с цепочкой на нагрудном кармане. Передо мной небо, внизу город. Такой, как Она, не будет. Я отрёкся от Её внешности. Заставил себя забыть, как Она выглядит. На удивление, моё сердце спокойно. Наверное, потому, что я давно смирился, или потому, что маленький отголосок Её души в Саре важнее полной внешней идентичность. Я не был верен Лейле Нельсон. Я принял окончательное решение расстаться с ней, когда воспользовался услугами Сары. Пять дней назад я встретил девушку, заставившую меня чувствовать, а когда сегодня поцеловал Сару — поцеловал Её. Жестокая ирония: часть души моей самой сильной любви заперта в теле проститутки. Я поднимаю руки и кричу, разрывая глотку. Это не крик злости и агонии. Мне стало легче. Я оставил Лейлу, но она просила меня помнить. Влага на лице. Костюм прилипает к телу. Ливень накроет и реальный мир.