Как в сказке

— Поверить не могу, что они меня на это подписали, — пробормотал Дазай, захлопывая дверь ногой и отпуская Чую на пол.       Чуя тоже поверить не мог. Он растерянно пригнулся к полу и осмотрелся, честно говоря, ожидая почти полного захламления и грязной одежды по углам. Но при осмотре коридора ничего такого не обнаружилось, только полдюжины бутылок из-под вина и другого — очевидно, дешевого, — алкоголя подпирали ближайшую стену. Накахара смешно двинул усами и фыркнул: горбатого могила исправит. Он, подняв в любопытствующем жесте хвост, прошёл чуть дальше, вертя рыжей головой по сторонам.       Смотреть, на самом деле, было не на что: всё было пустым и обезличенным — наверняка привычка, оставшаяся после мафии и четырёх лет перебежек по мотелям, съемным квартирам и притонам, ничего не говорило о том, что здесь проживает именно Осаму Дазай. Конечно, Чуя догадывался, что в аптечке найдётся пара лишних рулонов бинтов, но на этом, пожалуй, заканчивались все отличия от приготовленной к сдаче в аренду квартиры. Скучно.       Ему, привыкшему к своей лаконично, но дорого обставленной квартире, такой образ жизни было не понять. В своё время он сделал всё, чтобы ему было приятно и хотелось возвращаться домой после тяжёлого насыщенного дня: долго посидеть в ванной, с ленцой листая новости в телефоне, растянуться на диване, ещё не успев сменить рабочую одежду на что-то более уютное, потягивать вино за небольшим барным столиком на кухне. Тут же всё выглядело так, будто Осаму заселился сюда постольку поскольку. Надо же было где-то спать, и, желательно, чтобы это место было как можно более труднодоступно для его скряги напарника.       Дазай, пока Накахара лениво оглядывал стены и полы в силу своего уменьшившегося роста, разулся, неряшливо сбросив обувь у порога, и прошёл в другой дверной проём — наверное, на кухню. Побренчал посудой, тихо чертыхнулся, но звонко поставил на пол блюдце и открыл холодильник. Чуя, резко потеряв интерес к блеклой квартире, потопал к нему и увидел, как Дазай недовольно склоняется над маленьким холодильником и сканирует взглядом абсолютно пустые полки. — Да уж, — сам себе сказал Осаму и, разогнувшись, посмотрел на подошедшего совсем близко Чую. — Придётся тебе подождать, пока я схожу в магазин.       Накахара возбуждённо дёрнул ушами и мотнул хвостом: перспектива остаться одному его радовала. Сколько бы ни было в нём приличия, сколько бы он себе говорил, что это не его дело — ему было интересно облазить дом Дазая и изучить подробнее: всё же, это первый раз, когда он находился в доме своего экс-коллеги. Однако Осаму истолковал такую реакцию по-своему и наклонился, чтобы почесать за рыжим ухом. — Да, да, скоро наешься вдоволь. Только лапы тебе сначала надо вымыть, — хозяин квартиры брезгливо поморщился, а Чуя тяжело вздохнул: чья бы корова мычала, Дазай, ты жил в контейнере для грузов.       А потом Накахара обнаружил, что стал испытывать к водным процедурам особую неприязнь. Как бы он ни силился относиться к тёплому душу спокойно, в груди скребущим мотком проволоки накапливался страх, что шерсть тяжелеет, что на спину давит, движения затрудняются. Поэтому под конец он дрыгался и вырывался, как самый настоящий кот.       Дазай с недовольным лицом вытер поцарапанные руки тем же полотенцем, что и обмотал Чую, и поставил взъерошенного мокрого кота на футон. Это было даже мило — по полу тянуло холодом, и Накахара правда не хотел бы оказаться на ледяном паркете голыми подушечками лап. Подумав ещё о чём-то, Осаму аккуратно выдернул из-под Чуи одеяло и накинул его до рыжей головы, которая осталась сухой.       Когда входная дверь щёлкнула с другой стороны, оповещая о том, что Накахара остался один, он устроился под одеялом поудобнее и часто задышал. Всё происходящее всё больше походило на его горячный сон, когда он перепил и мучился от алкогольного отравления без сознания. Вместо рук и ног — лапы, способность не работает, голоса нет, а рядом только ухаживающий за ним Дазай, относящийся к нему лучше, чем за все прошедшие годы их знакомства.       Странно, непривычно, неправильно.       Неправильным это ощущалось и потому, что Чуя чувствовал, будто крупно обманывает Осаму, выдавая себя не за того, кем является. Если честно, он сам, если бы узнал о подобных проделках со стороны Дазая, прибил бы его на месте без суда и следствия; поэтому и ожидал такого отношения к себе. Запоздало пришла тревожно-обнадеживающая мысль, что, может, он в таком состоянии далеко не навсегда, и в какой-то момент, когда Дазай затащит его к себе на колени, он снова станет человеком. Можно было только представить те фееричные выражения лиц, которые у них будут в этот момент.       Но пока, по ощущениям, никаких чудесных превращений не предвиделось. Чуя подобрал под себя лапы и рефлекторно отряхнулся. Конечно, он бы высох быстрее, если бы поступил как любой среднестатистический кот — вылизал себя, но сама мысль всё ещё вызывала у него отвращение и панику, что это только приблизит его к животному и отдалит от человека. Пожалуй, потерять в себе своё человеческое начало всегда было в первых строчках списка страхов Накахары, ну а сейчас…       Несмотря на холод, когда шерсть в некоторых местах снова начала пушиться, Чуя заставил себя выползти из-под нагревшегося одеяла и ещё раз оглядеться по сторонам — решить, с чего бы начать. Шкаф его, откровенно говоря, несильно интересовал, слишком уж был предсказуем его ассортимент — пара абсолютно обычных рубашек на одиноких вешалках и, может быть, джемпер с длинным рукавом. Книжные полки, заполненные лишь на пятую часть, изучать было бесполезно, а вот комод и тумбочки у стен представляли уже больший интерес.       Чуя очень быстро заприметил на одной блокнот с ручкой и понял, что это именно то, что ему надо. Он подошёл максимально близко к тумбе и вытянулся на задних лапах, изо всех сил стараясь разглядеть, что написано на открытой странице, однако роста на это не хватало — удавалось только кончиком влажного носа достать до уголка листка. Накахара запоздало понял, что даже не пытался никуда запрыгнуть, и совершенно не имеет понятия как это делать. Но попытаться стоило: кот, не умеющий прыгать, явно вызовет у любого вопросы о его здоровье, а в клинику Чуя хотел в последнюю очередь.       Накахара был в абсолютном разочаровании, что ему не выдали никакой инструкции. Ноги как на зло не хотели слушаться: строение-то сильно отличалось от человеческого, и если ходьба в момент стресса была освоена относительно быстро — Чуя не задумывался о том, как именно надо переставлять ноги — то когда он стал думать о прыжке, он окончательно растерялся.       Но всё-таки в рыжей усатой голове был кое-какой план. Накахара снова встал на задние лапы, убедился, что блокнот небольшой, и аккуратно, выпустив для лучшего сцепления с поверхностью когти, стал двигать его на себя. Пару раз царапнув бумагу и получив за своё любопытство отёкшую лапу, он одержал свою маленькую победу, и ему на голову шлёпнулась потёртая записная книжка. Чуя мотнул головой, чтобы стряхнуть неприятное гудение от удара, и с интересом уставился на страницы.       Первым впечатлением было разочарование. Цифры, заметки по типу «купить молоко», «дать Куникиде кофе с солью», «сказать Ацуши сделать отчёт» были обычной рабочей рутиной, которая интерес не вызывала, скорее всего, даже у хозяина блокнота. На этой же странице была странная игра, напоминающая извращённые крестики-нолики, корявые морды кошек и собак — одна с шляпой, и всё это в присущей Дазаю хаотичности. Но Чуя не для этого так пыхтел и усердно стаскивал этот чёртов блокнот, чтобы смотреть, как Осаму в рабочее время изображает занятость, а поэтому подцепил клыком несколько страниц и откинул их.       А вот это уже интереснее.       Код. Много единиц и нулей, символов, казавшихся бессмысленными, написанных то горизонтально, то вертикально, но Чуя узнал бы этот шифр даже после многолетней комы. Когда они ещё работали бок о бок и им выпадала возможность действовать отдельно, они решили, что создадут что-то вроде своего языка, чтобы оставлять заметки и предупреждения, если не знали, когда встретятся снова. Это касалось не только разноцветных стикеров, которые появлялись в кабинете и у одного, и у другого во время их отсутствия, но и смс-ок. Кроме них, выучивших этот шифр в первые несколько дней, его никто не мог знать, а Дазай позаботился о том, чтобы до декодирования нельзя было догадаться интуитивно.       Чуя был уверен, что не забыл ни единого символа — те заметки, которые писал ему Дазай и которые его не бесили, он до сих пор хранил у себя в ежедневнике и не раз перечитывал, вот только… Каждый набор знаков и чисел, которые должны были складываться в слова, не имел никакого смысла. «Авкжкро Крго ь Йпщгнп» и тому подобное.       Конечно, Дазай всегда был осторожен, когда дело было серьёзным. Вероятно, во времена, пока он скрывался, ему надо было шифровать информацию, а чтобы мафия, точнее, Чуя в частности, не добрались до неё, он поменял значение привычного кода. Умный сучонок.       Накахара с раздражением ударил лапой по бумаге. Теперь надеяться, что в остальных объектах для исследования будет что-то интересное, было напрасно. Даже если и будет — Дазай постарался сделать всё, чтобы скрыть это от любопытных посетителей его убежища. А значит всё, что мог сейчас сделать Чуя — это скрыть свои попытки рыться в чужих вещах и пойти на футон сохнуть дальше.       Мысленно закатывая глаза и сгорая от стыда, Накахара снова вернулся к тумбочке и столкнул с неё и ручку. Пару раз прокатил её между лапами, заглядевшись на отблеск пластмассового корпуса, и со всей силы запустил к противоположной стене. Ручка звякнула и засверкала в лунном свете, как маленькая ящерка, и Чуя даже не заметил, не успел подумать о том, что делает, и ринулся за ней. Этот блеск и тихий звон, казалось, заполонили всё его сознание, хотелось схватить, поймать, обездвижить, как мелкую добычу и наслаждаться маленьким трофеем. И всё же запоздалая мысль, что же он творит, промелькнула в голове Накахары и заставила застыть от смущения, проскользив по полу и врезавшись в тумбочку у другой стены.       Что же он делает? Что он делает?       Но полноценно испугаться ему так и не дали: в коридоре снова послышался щелчок замка и в квартиру ввалился — исходя из звука, по-другому и не скажешь, — хозяин дома. Чуя сразу приветливо поднял пушистый хвост и потопал встречать своего «спасителя», коим был бы Дазай для обычного кота. Тот напоминал больше ожившую мусорку, сбежавшую из своего привычного места обитания: взъерошенный, вспотевший, в каких-то опилках и с пакетами, но, судя по роже, крайне довольный собой.       Видимо, Чуя даже в виде кота смотрел на него так шокированно, что Осаму, разувшись и поставив пакеты на пол, неловко засмеялся и закрылся чёлкой. — Я решил, что ждать открытие зоомагазина будет очень скучно, и сразу же забежал за всем нужным! — улыбка Дазая стала ещё шире, когда он поставил на пол две миски разного цвета, лоток, наполнитель и лежанку.       Этот идиот ограбил зоомагазин?! — И не надо на меня так смотреть, — Осаму надулся, как делал это всегда, когда был весёлом расположении духа, и понёс на кухню два вида корма — сухой и мягкий. — Я оставил деньги и список того, что я взял, на кассе! Так что совесть чиста, котёнок!       Чуя быстро заморгал, силясь остановить непроизвольное изумлённое мяуканье, возникшее в горле при ласковом прозвище. Ситуация удивляла его всё больше и больше, просто это стало пиком. Если Дазай узнает, кого он на самом деле пригрел и называл так… Накахара не уверен, что его вообще когда-нибудь найдут. Вероятно, очень нескоро, и, сто процентов, по частям. — Кстати, я же не дал тебе имя, — Осаму сел на корточки и заглянул в голубые кошачьи глаза. — Я понимаю, что у тебя уже есть имя, но надо же мне как-то называть тебя.       Имя, конечно, было, но вряд ли Дазай хотел бы его услышать, а Чуя — произнести. Оставалось только смешно склонить усатую голову на бок и надеяться, что ему не придумают что-нибудь идиотское, а то с Осаму станется.       Карие глаза долго изучали пушистую мордочку и пытливо, как казалось Чуе, вглядывались в вертикальные зрачки, будто искали ответ на свой вопрос. Он даже был готов поклясться, что Дазай выискивает какие-нибудь символы в его беспорядочных полосах и точках на пушистой мордочке. Наконец он усмехнулся, потрепал рыжую холку и потянулся за кормом и миской. Накахара чувствовал себя так, будто он только что успешно прошел тест на полиграфе перед Мори, не меньше, только вот Осаму, к счастью, не слышал его трепыхающееся сердце, готовое выпрыгнуть из-под тонких рёбер и убежать куда подальше.       Наконец, кухню заполнил усиленный для кошачьего носа запах рагу из индейки, как пробормотал Дазай себе под нос, и Чуя вильнул хвостом. Мысль о том, что он сейчас будет впервые есть кошачью еду, нисколько не вызывала отвращения: ему уже довелось убедиться, что рецепторы у котов работают по-другому, и то, что он не купил бы даже под дулом пистолета, он может есть с большим аппетитом, чем дорогую японскую кухню.       Дазай повернулся к своему питомцу с безмятежным выражением лица и поставил к его лапам миску с кусочками мяса. Кажется, ему забота о Чуе доставляла своеобразное удовольствие; не исключено, что так было лишь потому, что это на время. Чуя издал робкое мурлыканье и наклонился ближе к еде, всё ещё немного сомневаясь, понравится ли ему это, но аромат был все таким же приятным и сильным, и он послушно взял один кусочек в рот.       Осаму резко встал и, повернувшись на пятках, прошёл в спальню, полностью удовлетворившись аппетитом Чуи. Судя по звонкому смеху и удивлённому тону из-за стены, он обнаружил маленькие изменения в своей комнате, которые оставил Накахара, и был в полном восторге от этого. Не было бы у Чуи занятия более интересного, он бы обязательно подумал о том, насколько же Дазай всё-таки кошатник, но он предпочёл не отвлекаться от позднего ужина и пока что просто мысленно отложить это в папку приятных воспоминаний о его бывшем напарнике. — Я назову тебя Ками, — как только Чуя вошёл в комнату, в приступе сильного аппетита вылизав свою миску дочиста, пропел Дазай. — Ками, иди ко мне, кис-кис-кис.       Чуя обдумал своё новое имя. Дазай мог выбрать любую другую кличку, но решил связать это с древними божествами? Точно ли он не догадывается о том, кто его питомец на самом деле? Но ласковое отношение Осаму говорило само за себя. И звали его не как собаку, а как обычного кота, чтобы приласкать и погладить. Чуя решил для себя, что ему нравится выбор Дазая, и бесшумно двинулся к своему «хозяину». Не так уж и плохо, как могло бы быть. — Я подумал, что имя Мартини подошло бы больше белой вульгарной кошке, знаешь, — начал вслух рассуждать Осаму, уже аккуратно устроив Накахару так, чтобы он мог проводить рукой по всей спине и немного закручивать кончик хвоста, — а другие традиционные имена для животных… ты, конечно, напоминаешь маленький красный огонёк, но не целого Бога Огня.       Чуя не мурчал в ответ на монологи Дазая: это ему было не интересно. Куда занимательнее были ощущения на себе чужой руки и легкое нажатие на позвоночник — это было хорошо, как массаж после очень долгого рабочего дня, в график которого умудрились впихнуть несколько зачисток, закрытие квартала и с десяток отчетов в придачу. Его гладили аккуратно, почти бережно, будто побаивались прикоснуться, но детское любопытство было сильнее и рука так и тянулась сама к мягкой рыжей шерсти.       Через легкую дремоту Чуя почувствовал, как его берут под передние лапы и живот и снова поднимают на руки. Он раздражённо зевнул и попытался вложить в свой взгляд всё осуждение, которое испытывал, чтобы показать, как сильно ему не нравится идея прерывание его отдыха. Дазай, заметив на себе взгляд, фыркнул и включил свет в ванной комнате ногой, чтобы не менять положение Чуи на его руках, и вошёл в помещение.       Оно было на порядок меньше, чем две другие комнаты, но это всё ещё было достаточно уютно. На сушилке висело несколько полотенец и, видимо, забытая в машинке футболка, постиранная по случайности второй раз. В глубине комнаты была душевая кабинка (конечно, Дазай и ванны, судя по всему, все ещё не совместимые вещи) и одинокий умывальник с маленьким зеркальцем над ним и двумя полками. Всё это умещалось на такой маленькой площади, что Чую всерьёз начал волновать вопрос, а не заселили ли Осаму в эту крысиную нору без его согласия? Дазай со своим ростом мог встать посередине комнаты и, не делая ни шага, дотронуться до каждой стены. — Прости, но мне надо убедиться, что ты знаешь, где твой туалет, — тон Дазая стал немного жёстче, акцентируя на том, что Чуе лучше зарубить это себе на носу. — Не хочу потом драить деревянные полы с серной кислотой, чтобы убрать запах.       Чуя вдруг с ужасом понял, что ему придётся делать все свои… дела на глазах у своего бывшего напарника. И его, скорее всего, иногда видеть за этим. Кто будет волноваться, видит ли его питомец в туалете? Только совсем уж поехавший стал бы параноить и смущаться своей кошки или собаки. Дазай, конечно, был бахнутым на голову, но отнюдь не сумасшедшим.       Но легенда была ему важнее. Если он станет вертеть носом перед лотком, пока Осаму не выйдет, это может вызвать вопросы. Дазай был дотошным во всём, и было глупо предполагать, что он не заметит этой особенности поведения или спишет всё на аристократичные манеры.       Тонкие руки наконец опустили Накахару на пол и дали волю действиям. Обнюхивая лоток и ступая лапами в опилки, Чуя не раз поморщился и повторил внутри себя, что так надо, и тогда Дазай не будет его больше контролировать. Дар убеждения самого себя у него работал отлично, поэтому он ещё раз посмотрел во внимательные карие глаза и с вздохом уселся рыжей задницей в опилки. Осаму одобрительно кивнул и отошёл к стиральной машинке, неторопливо расстёгивая пуговицы на своей рубашке и повернувшись к Чуе спиной.       Чуя никогда не видел Дазая голым. Видел без бинтов, видел шрамы и синюшный ожог от верёвки на шее, израненные предплечья, но никогда без хотя бы мешковатой футболки и свободных штанов. Чуя мог появляться перед напарником хоть в трусах, но то, что Осаму не раздевался перед Накахарой даже тогда, когда был ранен и ему нужно было залатать раны — было негласным законом. Не то чтобы Чуя горел желанием хоть раз застать Дазая без своих мусорных мешков, которые он считал одеждой, но и отрицать, что ему было интересно, он не мог.       Сколько бы тряпок на нём не висело, было ясно как день, что Дазай скрывает под всеми этими слоями не плоский прямоугольник или заплывший жиром живот: иногда Осаму надевал костюмы с брюками с завышенной талией, и Чуя невольно заглядывался на изгиб его талии и худые бёдра. Сколько бы Накахара не ненавидел его и не считал его чёртом из табакерки, ему было трудно отрицать внешнюю красоту своего напарника.       Тем временем, пока Чуя рассуждал, что ему прямо сейчас открывается ещё один из тёмных секретов Дазая, полосатая классическая рубашка уже оказалась неряшливо скинутой на стиральную машинку. Осаму размял затёкшие от постоянной сутулости плечи, отчего мышцы на его спине выступили красивым рельефом в тусклом освещении, и потянулся к ремню своих брюк. Чуя вдруг вспомнил, что ему надо изображать какую-то деловитую кошачью деятельность, и, встав, копнул опилки с дальнего угла лапой. Дазай обернулся через плечо и растянулся в улыбке, абсолютно довольный тем, что его временного питомца не надо будет приучать к лотку.       Накахара сначала подумал, что сейчас его выгонят со словами, что он своё дело сделал. Но Дазай и бровью не повёл — снял брюки и скинул их рядом с рубашкой, принимаясь за методичное разматывание бинтов со всего тела, даже с ног, которые никто и не мог увидеть. «Всё-таки, какие-то тараканы на этот счёт у него есть» — фыркнул про себя Чуя и, потоптавшись на месте, устроился под умывальником наблюдать дальше.       Дазай, на первый взгляд, почти не изменился с тех пор, как покинул Мафию. Всё та же угловатость, корень которой так и остался в его непомерно высоком росте для японца, та же худощавость. Но Чуя не без удовольствия отметил, как еле заметно трясётся небольшой слой подкожного жира на ляжках, когда он переступает с ноги на ногу, а ключицы перестали выглядеть такими острыми, будто о них можно порезаться. Появилось больше мышц, и в целом Осаму больше не выглядел, как жертва голодомора, что, в его случае, уже было удовлетворительным результатом.       И всё-таки совесть Чуи наконец-то уступила нездоровому любопытству к телу своего экс-партнёра. Он не смог откровенно остановиться взглядом на подтянутых ягодицах, но скользнул по ним взглядом вертикальных зрачков и вдруг остановился на пахе.       Стоп. Что.       Накахара медленно моргнул несколько раз, будто пытаясь убрать что-то, что искажает зрение, и широко распахнул глаза — даром, что пасть не раскрыл от удивления. Он ещё раз осмотрел Дазая на предмет несостыковок — может, грудь была не такой плоской, как ему кажется, может, на рёбрах были симметричные шрамы, которые он не заметил. Нет. Всё ровно. Как и в его промежности.       Абсолютно исключено, что Осаму был девушкой. Чуя пережил с ним тот период, когда у них ломались голоса, обезболивающее у Дазая появлялось только когда он был ранен на какой-нибудь операции, в конце концов, Дазай искал себе «прекрасную даму» для двойного самоубийства. Не было никакого намёка на то, что Дазай скрывал как-то истинный пол и принимал для этого какие-то препараты. Бред сивой кобылы.       В конце концов, строение тела у него тоже было полностью мужское. Чуя не один день провёл за тренировками, чтобы не знать, как и где именно располагаются мышцы, и отчётливо мог видеть различия строения женщин и мужчин. Дазай выглядел как абсолютно нормальный мужчина, за исключением того что… ох.       Чуя снова сфокусировал свой взгляд и понял, что Осаму успел размотать все оставшиеся бинты, освободив кожу от грубого материала, и снять бельё. Чуя сказал себе, что ему просто надо убедиться. Только вот почему-то вид мягких половых губ, покрытых аккуратно подстриженными жёсткими волосками, ничуть не успокоил его: скорее наоборот, все в его голове стало звенеть тревожным набатом. Он столько времени провёл бок о бок с Дазаем, и ничего не знал. Не догадывался. Как он мог так ошибаться?       Осаму ничуть не обращал внимания на душевные метания Чуи и уже настраивал воду, наполовину сунувшись в душевую кабинку. Не выглядело так, будто ему было дискомфортно перед самим собой быть нагим, значит, дисфории у него не было. К счастью. К такому же очень странному удовольствию Чуя пришёл и тогда, когда понял, что эта зона у Дазая чиста и не испещрена шрамами. Видеть порезы в таком нежном месте было бы неприятно.       И почему-то новый нюанс в Осаму его нисколько не отторгал. Тогда, когда он был с ним мил, не пытался оскорбить шутками про рост или вкусы, было куда легче не злиться на него и не вспоминать старую, загрубевшую обиду, как шрам, на который было больно нажимать. Дазай казался обычным человеком, старым другом, можно было на время забыть, что он был предателем и врагом.       У Чуи с громким скрежетом работали шестерёнки в голове, пока Осаму запрыгнул в душ и закрыл створку. Ему надо было тщательно обдумать всё это дерьмо, что он узнал за последние минуты. Конечно, его отношение к Дазаю кардинально не изменится: он всё та же раздражающая, отчего-то привлекающая и на духовном, и на физическом уровне заноза в заднице. Чуе всегда было плевать на пол, поэтому в этом плане не изменилось ровным счётом ничего. Единственное, Чуя убрал пункт, в котором он потенциально оказывался под Дазаем.       Было скорее чертовски непривычно. Самым правильным и лёгким решением было сделать вид, что ничего не произошло. Дазай остаётся Дазаем независимо от набора колбас в штанах, с его гениальным умом, с его раздражающей улыбочкой, с его задиристым характером и неутомимым желанием нарваться на проблемы. Но Чуя уже чувствовал, что отношение к нему неумолимо поменялось. Вряд ли он теперь сможет ударить его в полную силу или врезать ему по животу.       Уши Накахары дёрнулись от внезапного нового звука, добавившегося к шуршанию воды. Он сначала не понял, что именно он услышал, но звук повторился: всё внутри перевернулось и заклокотало от звучания низкого бархатного стона, исходящего из кабинки. Что, блять, Дазай там делал?!       Он почти не оставлял места фантазии. Дверь в душевую была почти прозрачной, и Чуя мог выцепить взглядом каждое покачивание бёдрами, когда Осаму особенно громко всхлипывал и кусал ладонь, пряча звуки от тонких стен; он видел, как его длинные пальцы то быстрыми прерывистыми движениями ласкали головку клитора, то зарывались глубже и оглаживали вход, едва продвигаясь внутрь; он видел, как стройные, невозможно длинные ноги подгибались и расходились в стороны от того, что Дазай в состоянии экстаза не мог больше контролировать себя и медленно сползал по стене.       Чуя чувствовал, что пасть наполняется слюной. То ли сказывалось неутолимое годами желание, то ли накопившийся стресс, но хотелось прямо сейчас оказаться на коленях меж раздвинутых ног с запрокинутой головой и чувствовать чужую разрядку на языке. Его завело с полоборота, вело так, будто над ним взял верх инстинкт. Нельзя было исключать, что такое острое чувство — один из побочных эффектов его преображения.       Он вообще не должен не то что наблюдать сейчас за Дазаем, а даже видеть. Ему никогда не позволяли узнать что-то на словах, что уж тут говорить о том, чтобы ему что-то показали. Будь Чуя сейчас всё тем же шестнадцатилетним подростком, он убежал в дальний угол комнаты, заткнул бы уши и зажмурил глаза и молился бы о том, чтобы это закончилось. Но он уже не в том возрасте, чтобы краснеть от вида голых тел и бояться слова «секс», а значит, не признаваясь в этом даже самому себе, мог просто получать эстетическое удовольствие.       Вдруг тело, закрытое матовым стеклом, дёрнулось особо сильно и замерло в спазме, сковавшем каждую мышцу. Чуя жадно ловил взглядом каждое подрагивание, покачивание против собственной руки, а затем Дазай рухнул на кафель коленями под горячие струи воды. Накахара чувствовал, как в маленьком теле бурлит животное желание, и начинал злиться. Ни одна девушка, ни один парень не могли довести его до такого состояния, что он готов покорно опуститься и позволить использовать свой рот как игрушку. Немыслимо, что именно Дазай, стоило ему снова войти в грешную жизнь Чуи задорной походкой, разбудил в нём старую похоть лёгким движением руки. Этот ублюдок и так имеет достаточно контроля над ним, тем более теперь.       Дверь кабинки открылась, как только за ней перестала шуметь вода. Всё ещё красный от щёк и до середины груди, на негнущихся ногах Осаму подошёл к сушилке и сдёрнул с неё футболку. Накахара надеялся, что кошачья мимика не позволяет передать весь спектр эмоций, который он испытывает, и, когда тёмно-серая ткань скрыла под собой разгорячённое душем тело, выжидающе поднялся со своего места и подошёл к двери, чтобы его выпустили. Дазай опустил взгляд, когда мокрой ноги коснулся пушистый высохший хвост, и потрепал Чую за ухом. — Прости за задержку, — о, эти извинения были неуместны. Пребывание в душной тесной ванной комнате с лихвой компенсировало представление, которое Чуя получил. — Я очень устал, поэтому, надеюсь, мы обойдёмся с тобой без ночной беготни по всем углам спальни.       Накахара и сам чувствовал, как тело начинает тяжелеть от накатившей сонливости. Не хотелось не то что бегать — двигаться в принципе, поэтому Дазай зря опасался, что его потянет устроить ему локальное ралли. Только вот спать в ногах не хотелось — ещё чего, а по-настоящему уютно было растянуться только на футоне. Но Осаму сам разрешил эту проблему: поморщившись от холодного мокрого пятна, которое оставил Чуя, лёг и за передние лапы подтащил к себе, устраивая его, будто он был тёплой мягкой игрушкой. Длинные руки оплели всё тело и прижали ближе к груди.       Чуя чувствовал, как к нему жмутся, пытаются согреться и испытывал смешанные чувства. С одной стороны хотелось расцарапать Дазаю лицо, чтобы отцепился и перестал душить: не заслужил большего. С другой стороны, Чуя ещё никогда не был к своему напарнику так близко, это почти смущало. Обнял бы он его, будь он в своём теле? Позволил бы обнять в ответ, если бы Накахара захотел? Такой домашний, не озлобленный и не язвительный Дазай был для него в новинку и путал окончательно, потому что такую его личность не приходилось видеть, наверное, никому.       Чуя устроился поудобнее, подогнув одну лапу под себя, и быстро шумно засопел. Он подумает обо всём завтра.