За зеленью листвы

Аякс в самую рань запрыгивает к нему на участок без приглашения — знает, что ему можно. Чжунли когда-то показывал, как снаружи поднять щеколду на воротах, но Чайльд-че-я-через-забор-не-перепрыгну-что-ли-Тарталья намеренно пропускал его наставления мимо ушей, всякий раз заходясь довольным смехом, когда слышал показательный вздох, якобы полный обречения. Он здоровается с рыжим котом, который, подобно самому Аяксу, тоже постоянно сюда приходит, благо что встречают его так же радушно — у Чжунли явно есть типаж, — а потом поднимается по ступенькам крыльца небольшого, но, наверное, самого уютного дома в округе. Стучит, в ожидании ответа перекатывается с пятки на носок, не скрывая своей радости от скорой встречи, и, наконец, слышит звук отпирающейся двери. Чжунли, очаровательно сонный, с распущенными волосами, шёлковыми нитями стекающими по плечам, щурится от уже яркого солнечного света и смотрит на Аякса почти с упрёком. Он вполне хороший актёр, но в этот раз играет уж больно неправдоподобно — мягкий блеск в глазах выдаёт с потрохами. — Ты сегодня как-то поздно, — даже не до конца проснувшись, Чжунли не упускает возможности бросить безобидную колкость, складывая руки на груди и улыбаясь именно той своей улыбкой, от которой у Аякса всегда коленки подкашиваются. — Решил сжалиться над тобой в этот раз, — парень лукаво сверкает глазами. — Кто ж виноват, что ты до победного сидишь с книгами. Вытянув Чжунли за порог — а иначе примета плохая, — Аякс ласково касается тёплой кожи щеки губами и почти что мурлычет — ну точно как тот прирученный Чжунли бродячий кот. — Пошли гулять. Хочу показать тебе кое-что. — Пойдём. Только дай хоть в порядок себя привести, — Чжунли вновь ныряет за дверь, на этот раз вместе с Аяксом. — Позволь поинтересоваться, почему ты в кедах? Трава от росы мокрая, ты же простудишься. — И ты будешь уделять мне вдвое больше внимания, пока я болею! Не вижу минусов. — Балбес, — беззлобно выносит вердикт Чжунли и, порывшись на полке, ставит перед непутёвым гостем резиновые сапоги. — Надевай. Аякс фыркает, закатывая глаза — ну и чем ты отличаешься от моей бабушки? — но не смеет спорить, а Чжунли тем временем удаляется в комнату. В воздухе витает запах дерева и книг, весь дом словно пропитан атмосферой какого-нибудь читательского клуба, но явно не жилого помещения. И только Аякс помнит, что у Чжунли в шкафчике лежит аптечка, которую тот достаёт до безобразия часто, когда рыжий бес приходит сюда весь в царапинах и синяках. Только ему известно, как здесь до глубокой ночи в окошке горит свет, потому что Чжунли изучает недавно найденные минералы и записывает сведения о них в дневнике. Только он знает, насколько удобная у Чжунли кровать, и как легко на ней провалиться в сон. Хотя, думает Аякс, последнее может и не зависеть от кровати вообще. Оставаясь здесь на ночь, он обычно валится с ног немного по другой причине. Ненарочно прерывая этот поток мыслей, Чжунли, без толики прежней сонливости, выходит в прихожую. Можно с абсолютной уверенностью сказать, что он везде и в любых обстоятельствах будет смотреться идеально: стоит лишь вспомнить тот их совместный сбор урожая, когда Аякс — то ли от жары, то ли от любви душевных порывов — разом потерял весь кислород, хотя Чжунли всего-навсего взял лопату в руки. Аякс диву даётся: как вообще так получилось, что вот это восьмое чудо света занесло к ним в деревню? Что такого можно было сделать в прошлой жизни, чтобы встретиться с Ним? Наверное, только добиться расположения самого бога и стать его любимчиком, не меньше. — Аякс, родной, мы вместе уже почти год, а у тебя всё так же отпадает челюсть, — в глазах цвета мёда искрится веселье, а ещё глубже теплится обожание. — Что случилось? — Ты случился, — приходится слегка тряхнуть головой, чтобы вернуться с небес на землю. — Пойдём уже! Иначе вся прелесть утра пропадёт.

***

Утро в деревне — время поистине завораживающее. Особенно в летнее время, когда воздух улиц свободен от дневной суеты (шевелиться народ начинает уже ближе к полудню, а до этого времени особо ранние пташки большинство работ выполняют лишь на участках) и рассекается только песнями птиц, шебуршанием листвы да редким лаем собак. Именно поэтому Аякс так любит просыпаться ни свет ни заря, гулять по округе, встречать рассветы и упрекать петухов в том, что даже они долго спят. С этой его привычкой Чжунли давным-давно сжился, да и сам успел проникнуться тёплыми чувствами к подобным вылазкам. Было в них всегда что-то романтичное, хоть это и звучит сентиментально. С появлением в его жизни Аякса мир в принципе перестал ощущаться паутиной чётких правил и систем. Чжунли стал больше времени уделять эмоциональным переживаниям и их градации, а также наконец решил позволить себе наслаждаться настоящим моментом. К подобным изменениям он медленно, но верно шёл ещё с тех пор, как постепенно начал выгорать — как в профессиональной сфере, так и эмоционально, — Аякс же оказался последним кусочком огромного пазла его жизни. И вот они, как глоток свежего воздуха друг для друга, сведены по велению судьбы, и всё встало на свои места с характерным щелчком — так Аякс нередко описывал момент осознания своей всепоглощающей влюблённости (и Чжунли понимающе кивал: с ним всё случилось абсолютно идентично). Недалеко жизнерадостно журчит речка, под ногами трещит трава, а Аякс подозрительно тихий, и это верный признак того, что он находится в неком предвкушении. — Ты знаешь, как я люблю находить подобные укромные места, — он наконец останавливается перед довольно густыми зарослями: ветви плакучих ив и пушистые кусты, на первый взгляд, совершенно не намерены пропускать нежелательных посетителей внутрь. — Поэтому милости прошу к нашему шалашу. Аякс ловко приподнимает зелёные лапы растений — причём делает это так, словно заранее отрепетировал свои движения — и открывает путь. Взору Чжунли предстаёт потайное тенистое местечко, которое явно когда-то было не таким уж тайным — меж двух сосен слабо покачиваются простые широкие качели, а спуск к реке представлен несколькими неаккуратными бетонными ступеньками, — но впоследствии оно было предано забвению. Может, игравшие здесь дети давно повзрослели, может, их семьи переехали в город, но Аякс — Чжунли видит по искрящимся глазам — в полнейшем восторге от этого места и его энергетики, хотя уже разменял третий десяток. — Это место завораживает, — тихо произносит Чжунли и невольно засматривается на потоки речной воды, что ровными куполами огибают лежащие на дне камни, спускаясь по ним каскадом. — Здесь спокойно, но не беззвучно. Я подумал, что это место понравится нам обоим, и, к счастью, не прогадал, — Аякс с довольным видом изучает выражение лица возлюбленного, вмиг ставшее ещё более умиротворённым. — А ещё здесь можно прятаться. — От кого, если не секрет? — От лишних глаз, — шепчет Аякс, притягивая Чжунли к себе и одним лишь дыханием обжигая его губы. В этом вся Аяксова сущность: лёгкая пикантность — одна из его любимых составляющих блюда, и речь сейчас далеко не о еде. С Чжунли всегда хотелось по-особому ярко, остро, громко, так, чтоб навечно запомнилось, отпечаталось в памяти ослепляющей вспышкой, а на языке — сладким послевкусием. И вместе с тем под сердцем теплилось желание мягко, осторожно, по-домашнему ласково и трепетно — две удивительно разные, но не взаимоисключающие стороны одной монеты. Наверное, почти каждый их день обязательно разбавлялся каким-нибудь поддразниванием, разжигающим пламя нетерпения глубоко внутри, но стоит признать: спустя несколько месяцев с начала отношений они всё охотнее сдавались, не пытаясь серьёзно победить друг друга в импровизированной игре (зато доводить до исступления ласками — ох, это до сих пор сродни наркотику для Чжунли). И сейчас Аякс слишком соскучился (хотя они не виделись всего ничего), чтобы отказывать себе в удовольствии наконец рьяно припасть к чужим губам в дурманящем поцелуе. Остро ощущается, как обычно спокойное сердце радостно трепещет под ладонью, а в волосы зарываются родные пальцы. Аякс пьянит сильнее, чем самое дорогое вино, и Чжунли всецело отдаётся ему, когда бы тот ни пришёл. Потрясающий возмутитель спокойствия, чьё дыхание сейчас заметно сбилось под аккомпанемент уже чересчур неприличных звуков поцелуя. — Аякс, не распаляйся, — видит бог, Чжунли честно пытается вторить голосу разума, но какие же усилия для этого приходится прилагать... — Заметь, не я тебя в дерево вжал, — смеётся, лучистое солнце, с хитринкой в глазах смотрит из-под пышных ресниц. — Рано или поздно ты бы этому посодействовал, — уголки губ приподнимаются в ласковой улыбке, а в груди так тепло-тепло; на лбу остаётся короткий поцелуй. — Но мы ещё даже не завтракали. — Слишком уж хорошо ты меня знаешь... Ладно, давай возвращаться. Но за тобой должок, — Аякс заговорщически подмигивает и вольным горным ручейком вытекает из чужих объятий. — Всё-таки хорошее место, скажи ведь? — Не могу отрицать. Аякс мочит руки в речной воде, чтобы пригладить растрёпанные чужими стараниями волосы, и затем снова пропускает Чжунли вперёд через заросли, напоследок бросив благодарный взгляд на своеобразное укрытие. Впоследствии Аякс не раз обнаружит своего возлюбленного мирно читающим в тени здешних сосен; тут же они проведут много часов, увлечённо болтая о своём или погрузившись в комфортную тишину, разбавляемую журчанием воды и лёгким свистом ветра; это место станет свидетелем тысячи их признаний в любви, многих доверенных тайн, задумчивых монологов и рассуждений о вечном. Ну а сейчас день только-только вступает в свои права.