Saints

— Зачем ты здесь? Почему? — Я задаюсь тем же вопросом, — сухо бросает Ин и, слегка прихрамывая, несёт тяжёлую корзину с мокрым бельём. Что ж, некоторое удовлетворение от вида господина в простых одеждах он испытывает, как и досаду. Наверняка кому-то вроде него сложно привыкнуть к подобному. Но ещё хуже верному слуге Хани, которого забрали вместе с сильнейшими. На Арену. За Ином же пришли неожиданно. Его и двоих незнакомцев выкупили «на нужды государства», потом с мешками на головах, — судя по разговорам стражников, — разделили. Мужчин старше Ина забрали в поместье некоего господина Кимаси, а его почему-то заснули во дворец. Внутренний голос шептал ночами: «Не доверяй никому». Ая хорошая. Без высокомерия или прочих дурных черт общается с пленным Речным господином, объясняет непонятное и часто пребывает в отличном настроении. Иногда в её волосах можно заметить нежный белый цветок, растущий явно не на обочине дороги, иногда чело её украшает лёгкий венок из ромашек. И это, пожалуй, лишь боле укрепляет тревогу. — Что с Сакусой? В последний раз он был в порядке… — говоря о нём полушёпотом, Хани заметно грустнеет. — Никто ничего мне не рассказывает. Хоть ты скажи честно, что знаешь. Впервые за эти дни им удалось остаться наедине — и то исключительно потому, что Аю и рыжеволосую служанку позвал Старший слуга. Ещё кое-что немаловажное: ночевали Хани и Ин в разных местах, ибо для пленного господина выделили маленькую комнатку, в то время как Ин спал со всеми мужчинами-слугами, занимающими низшую ступень. — А кто тебе мог бы рассказать? Ая? Танака бросает гневный взгляд, но молчит. Конечно, она. Однако Ин отказывался принимать, что якобы легкомысленная и добрая ко всем и вся дева сумела бы добиться расположения десницы или кого-нибудь по степени значимости несильно отличавшегося от него, или даже Его Величества. Во дворце таковые вряд ли долго живут, а девушка провела здесь слишком много лет, чтобы верить в чью-то безнаказанность и не оценивать риски. Может, она действительно добра душой. Может, готова помочь из жалости. Но не во вред себе или государству, потому как её родина здесь. Мама говорила очень давно, что по молодости многие совершали нечто немного безумное просто так — забавы ради. Смиловавшись, Ян на выдохе добавляет: — На твоём месте я бы не полагался на неё безоговорочно. А твой слуга показал впечатляющие результаты на Арене — на него начали ставить крупные суммы. Остальные сопровождающие тебя… все они мертвы, насколько мне известно. Извини, но это правда. — Сакуса? — недоверчиво переспрашивает Хани. — Не Сакхо или Юдзиро живы? Выходил победителем мой Сакуса и никто кроме? — Что тебя удивляет? Что за странная реакция? Любой бы порадовался, пусть и временно. Зато юный господинчик не фыркает на панибратское обращение к себе, а огрызается и вовсе реже, словно держит себя в узде ради… Не прислужников ли своих? Теперь ради последнего, если Сакуса жив. Ин ни разу не видел Сакусу в настоящем кровавом бою, но слышал о нём перешёптывания от прочих взятых в плен. Некоторые побаивались молодого мужчину из Андуина, пусть и отмечали, что сильнейшим всё равно был Чонвон (которого позднее выкупили за десять тысяч золотых!), а после него был северянин. С «исчезновением» однофамильца Нишимура занял нишу первого претендента на победу, а Сакуса шёл следом. Танака пробирается через столы, заполненные бельём и корзинами, чтобы частично перевалиться через один такой и приблизиться к Ину. С распущенными отросшими волосами, с практически фарфоровым лицом, невзирая на пленение, он не вписывался в рабский образ. — Мой Сакуса никогда в руках-то меч не держал. Звучит как сказка. — Ты хорошо его знал? — Он был со мной постоянно. — Уверен? Ин не ошибался. Помнил разговор в клетке — тогда Сакуса представился, а Танака Хани смолчал, не желая далее продолжать разговор с Чонвоном. Не единожды обменивался со слугой фразами при работе в полях и садах Есевона, обращался к нему по имени. Никакой ошибки. Танака задумывается, но всё-таки заявляет: — Мы расставались на ночь и каждый день, когда я учился. Бывало, я уезжал в поместье к тёте на целый день, а меня сопровождал кто-нибудь другой, чтобы Сакуса за это время прибрался в покоях и испёк мои любимые пирожные… Я бы заметил, если бы он обучался ратному делу. Звучал бы Танака уверенно — поверил бы в это и Ин, кто собственными глазами наблюдал, как на тренировках с деревянными мечами Сакуса побеждал сокамерников.

***

— Устал? В тронном зале ни души — стражники стоят за массивными дверями, но они не посмеют потревожить. Время позднее, и пусть многие будут веселиться до утра, правителю надо следить за своим самочувствием. Как бы хорошо сейчас ни питался Сонхун, довольно долго — тем более в детском возрасте — он жил значительно хуже братьев и сестёр. Некоторые события не проходят бесследно. Сонхун чуть заметно улыбается: — Гуляния выматывают. — Вы можете посидеть во дворце, а мне предоставить остальное. Вы же знаете, Ваше Величество. Сонхун роняет голову на ладонь и глубоко вздыхает, верно, собираясь с мыслями. Его столь утомительные празднества вводили в уныние, и на смену сильному правителю приходил маленький мальчик — униженный, оскорблённый отцом и прочими родственниками; приговорённый к смерти и чудом её избежавший. Опускаться на колени не зазорно — не перед ним. Быть может, если бы настоящему Ли Сону удалось бы магическим образом достичь подобных высот, то бы всё равно никогда не принял столь унизительную для господина позу. А Сону это не унижает нисколько. — Ну что ты, — Сону ласково проводит по чужим волосам, вынуждает глядеть на себя и не горбиться сильно, — что опять? Если не желаешь видеть те лощёные рожи, занимайся своими делами. Перед народом ты выступил — этого достаточно. Глазищи у Сонхуна огромные. Казалось, выросло его тело — возмужало, заострилось и «посыпалось» агатовой крошкой-родинками. Но одно оставалось неизменным с течением лет: большие карие глаза, в коих плескался целый мир. Иногда Сону сравнивал их с глазами госпожи, иногда — с очами Умина, невзирая на то, что сходств между ними не имелось никаких. Ким Сону гордился содеянным во благо того зашуганного и не слишком образованного наследника. Это была как личная месть — за него, за себя. Враги либо сгинули, либо скрылись прочь из дворца, а некоторые поступили гораздо мудрее, примкнув к новой власти. Сонхун делает вдох, а затем тихо признаётся: — Я никогда не спрашивал после, хотел ли ты вернуться в Аият. Наверное, боялся услышать ответ. «После», — когда прошла церемония вступления на престол, былые помощники владыки практически целиком были зачищены, а мелкие мятежи, напоминающие борьбу тростинки против ветра, подавлены. По-хорошему, Сону не единожды мог бы воспользоваться открывшейся ему возможностью, но придерживался своей возмутительно амбициозной задумки. И жалел Сонхуна. Десница сжимает лицо юного повелителя двумя руками и искренне отвечает: — Напрасно. Если бы я захотел, я бы сбежал, — выгибает бровь с полуулыбкой. — Ты не думаешь? В людских глазах, бывает, падают звёзды, разлетаются осколками салюты. На короткие секунды Сону словно бы видит своё отражение в чужих расширенных зрачках. Ему нравится это безоговорочное доверие, мягкость мраморного оттенка кожи, изгиб густых бровей, практически по-девичьи пушистых ресниц. «Боги, — прилетает безумная, напрочь лишённая какой-либо морали бессовестная мысль, — если бы ты был женщиной, я бы мог нарушить клятву. Разрушить личные принципы — стать величайшим ублюдком, наполняя тебя своим семенем каждый день. У нас были бы дети, которые бы разрушили ваше царство до последнего камня и преклонялись бы моему молочному брату, моей госпоже». Однако это — винный дурман, который Сону контролировать в состоянии. Потому что будь Пак хоть хрупкой женщиной, хоть таким жилистым высоким и невероятно сильным мужчиной; пожелай десница чего-то большего, чем безмерное взаимное уважение и нежность, правитель варварского государства согласился бы на всё. Израненная душа цепляется сильнее всего за того, кто первый обращается с ней по-особенному, и остаётся верна ему до конца. Сонхун едва не скулит, утыкаясь лбом в плечо десницы. Госпожа одобрила план Сону, внесла коррективы. Что ни говори, а Лим-Лим выполнял свою работу на совесть — только слуга способен проникнуться чувствами другого слуги, понять его. — Я никуда не уйду, обещаю. По крайней мере, пока ты сам меня не отпустишь по собственной воле, а не из-за напрасного гласа совести, или пока не прогонишь. Тс-с-с, — Сону прикладывает палец к пухлым губам, — дослушай. У меня есть для тебя предложение, поэтому попрошу обдумать его хорошенько, ладно? Кивни, если понимаешь. Неуклюже, однако кивает. Нельзя уезжать в родную для Сонхуна темницу — надо послать туда с указаниями и дополнительным золотом доверенного чиновника. Глава города (а он же некогда Управляющий Старым дворцом Ароира) разберётся с остальным. — У меня есть множество дальних родственниц — настоящие красавицы, умницы. Раз ты и я, вопреки многолетнему соперничеству наших государств, умеем договариваться и сохранять душевную близость не в ущерб нашим странам, почему бы не попробовать? Почему бы не пригласить на смотрины, например, Вонён? — Но почему ты?.. Почему ты ни разу не попросил руки одной из моих сестёр? Ты бы мог сделать это, и я бы позволил. Мог бы. Сону не свят — простая истина. Но дорог к цели предостаточно, и вовсе необязательно тянуть за собой кучу жизней, калечить понапрасну множество судеб. Пусть сёстры царя выходят замуж за благородных красавцев, верных короне и Пак Сонхуну единолично, а не так. — Если бы ты приказал, я бы сделал это, не задумываясь. Но душа и сердце моё принадлежат одной женщине — другой места нет. Правитель молчит долго, очень долго. В тишине просторного тронного зала словно можно уловить эхо от дыхания — и своего, и его. — Хорошо, давай направим Умину письмо. Пусть, ежели он позволит деве приехать или нам. Нет, за пределы Хешбонского государства Сонхун не выберется — чересчур рискованно. А вот двоюродная сестричка покойного Ли Сону с дозволения (и приказа) Умина отправится в путь-дорогу, причём покажет себя с лучшей стороны, дабы из седьмой воды на киселе выбиться в королевы. Иначе участь её незавидна — посредственные в плане богатства женихи, а если богатые, то старики или вдовцы с детьми. Пока надо пользоваться шансами, окольцовывать несчастного повелителя. В каждом мужчине сидит маленький мальчик — детство этого мальчика грешно называть беззаботным: — У меня есть просьба к тебе, повелитель. Вернее, я выражаю мнение тех, кто негодует из-за одного неприятного инцидента. — Что случилось? — Глава Арены недавно выкупил для личных нужд раба по имени Ян Чонвон, на которого поставили много денег. — Ущерб возместили? Эта страна понятия не имела, кого создала. Кого сперва несправедливо пленила, позже решила отослать в некогда самый убогий город и в самый убогий Старый дворец. И все те свиньи, радостно подчиняющиеся умершему ублюдку-правителю, спали спокойно, покуда не стали терять всё без остатка — зачастую и собственные жалкие жизни. Для ведомого целью сердца нет ничего невозможного. Важно не лгать самому себе, не позволять успехам затмевать твой взор и обманчиво приравнивать себя к святому, к божественному. — Да, — не лжёт Сону, — но он был любимцем народа. Победил бы и позднее дал бы присягу вечно служить Вашему Величеству верой и правдой. — Ян так хорош? — Невероятно хорош, как и несколько прочих. Люди придут в восторг, пленник получит шанс по-настоящему заработать свободу, а не помереть где-нибудь в пределах поместья Пака. Ты знаешь его прошлое — мало ли что взбредёт в голову? Отсылка на Стража в маске работала безотлагательно. Годы закалили Сонхуна, однако человеческие страдания ему, скорее, приходились не по душе — не настолько жестокие, по крайней мере, как оно произошло с лицом Хисына. Создавший Арену и установивший её правила предок Сонхуна, увы, наслал проклятие на потомков. Потому если данные развлечение не устраивали владыку Хешбона, тот серьёзно рисковал наслать на себя гнев простых смертных. Семя жестокости передаётся из поколения в поколения, разжирается до отвала и искореняется не за год и не за два — дольше. — Послезавтра Ян Чонвон будет в казармах. Верните Главе удвоенную сумму покупки, а заодно доходчиво объясните причины сего происшествия.

***

Сону разминает затёкшую шею и недовольно хмыкает на то, что Лин-Лин заходит в покои с небольшим опозданием. Всё-таки традиция пить и предаваться веселью беспробудно утомляет. Хорошо, что удалось уговорить сперва Сонхуна лечь спать, а затем самому ускользнуть от стада пьяных баранов. Обобщение — скверная штука, но сейчас Сону плевать. — Господин, — Лин почтительно кланяется, но десница жестом призывает его перестать. Хватит на сегодня учтивости и прочего. Сравнение неуместное, но тяжело представить, сколько терпения у милостивой госпожи, вынужденной ранее присутствовать вместе с мужем на всех мероприятиях; сколько выдержки в отошедшем от дел светлом повелителе и сколько забот нынче у Умина. Правление тяжело даётся всем, кто не жадная до яств и похоти свинья. Итак, ближайшие доверенные здесь. — Твои подрастающие служки готовы? Уши на месте? — Не сомневайтесь, всё будет сделано. Если этот слуга заподозрит что-нибудь неладное, мы подчистим хвосты. «Подчистить хвосты», — это убить и инсценировать всё так, будто к гибели неверного не приложена рука десницы или его людей. Лин сильный и проворный, однако порой требуется рука кого-то более обученного, закалённого на убийства. Хисын идеально подходит. Воистину, как занятен мир. Убедить ставшего уродом одарённого юношу жить дальше, чтобы тот скрыл свой лик за маской и выполнял твои поручения, зная, что ты видишь человека с изуродованным лицом, а не урода. Будучи переодетым в богатые одежды, но скрывая свой титул, заметить на невольничьем рынке среди исхудавших рабов пятнадцатилетнего мальчишку и выкупить его; проявить к нему сострадание… Чтобы оба отвечали благодарностью до конца дней своих. Чтобы помнили, чьими стараниями забрались высоко, ценили это, но не кусали руку кормящую. Сону вслух рассуждает: — Если поместить Яна в казарму, там незнамо что начнётся… Драка? Попытка отомстить? Есть единственный способ, который позволит приструнить объятых жаждой мести пленных, чтобы те не сделали чего дурного. Ян Чонвон, без всяких сомнений, обладает отличными навыками, но этого мало. Если все без исключения сделаются его врагами, он погибнет до вступления на Арену. — Надо вызвать ко мне северянина, — решает Сону и обращается к расторопному слуге. — Договоришься обо всём через Шима. Нишимура завтра на закате приведите в охотничий домик, где я и Его Величество иногда останавливаемся. — Что вы собираетесь делать? — Влиять на него, конечно.