Чёрный кот и бутылка виски

Все слова ощущаются по-разному: некоторые отдают пресностью и ложатся на язык сухими комками, какие-то приторные до тошноты, от других зудит в горле и нарушается дыхание, будто их основным компонентом является агрессивный аллерген. Они многолики, но всё равно ограничены скромным набором компонентов, который могут обработать чувствительные рецепторы. Однако есть особые слова, отличные от прочих. Своей гастрономической уникальностью они полностью переворачивают восприятие вкусов и текстур. Не заглушаются, даже когда последняя буква тает на языке. Порой из-за них правила этикета бывают нарушены, и уже пустующее дно тарелки неделикатно промакивается хлебным мякишем, чтобы не упустить ни капли лакомого смысла. Наслаждаться им и оставаться в этом наслаждении как можно дольше, не обращая внимания ни на что вокруг. Сегодня впервые за месяц небо не проглатывал в себя ненасытный туман и не заслонял барьер из снежных хлопьев. Оно было поразительно ясным. В отличие от головы — там, к сожалению, ясность отсутствовала вовсе: мысли непрестанно накручивали в сознании пируэты, а после падали, разбивались и собирались вновь. Привычная парковая дорожка освещалась тёплым дневным светом и выглядела непривычной, когда на ней попарно вырисовывались новые следы. Два знакомых незнакомца медленно шли вдоль сосновой аллеи, ничего не говоря. Кадзуха изучал взглядом деревья, присыпанные природной сахарной пудрой, а Скарамучча не уводил глаз от пакета в своей левой руке. Тяжёлый рюкзак за спиной и прочие сумки с вещами, нанизанные на тело, заметно нарушали его равновесие, но он старался контролировать себя. Ведь если дать слабину и оступиться, можно повредить хрупкие хризантемы в пакете, вытянувшие свои махровые макушки поближе к солнцу. Даже по прошествии пяти дней их оттенок всё ещё был яркий, как поверхность нетронутых грязью сугробов. Скарамучча не питал надежды на чудо, когда их покупал. Если бы случайная мысль внезапно не ударила в голову, он бы и не вспомнил о том, что невежливо являться к больному с пустыми руками. Не зашёл бы по инерции во флористический киоск за больницей. Не отдал бы за самый яркий и красивый букет две свои стипендии. Не стоял бы как дебил возле окошка регистратуры, сжимая потными ладонями упаковочную бумагу. Не мечтал бы, уже находясь на пороге палаты, отказаться от своей идеи и выкинуть цветы в бак для бахил, либо молча зашвырнуть в самого больного и покинуть место происшествия, сверкая пятками. Но кто же знал, что Кадзуха охотно примет хризантемы, поблагодарит и даже не выставит нежданного дарителя за дверь? Кто же знал, что у него найдётся ответный подарок, который своим истинным назначением надолго лишит Скарамуччу дара мысли и слова? Кто же знал, что всё закончится ТАК? От воспоминаний организм чуть не начал плавиться под курткой. Необходимо было переключить внимание. Опустив голову ниже, Скарамучча начал считать ямки, оставленные на снегу ребристой подошвой своих ботинок. «Пять, шесть, семь... десять». Что-то не складывалось. Совсем ничего не складывалось. — Ты в порядке? Я могу взять что-нибудь, если тяжело, — когда Кадзуха прервал молчание, тело пережало. Вкус его нынешней интонации казался нежнее рисовой запеканки. Сжав крепче ручку пакета, Скарамучча помотал головой: — Не надо. Я в порядке. Увы, в его словах не было ни грамма правды. Невозможно быть в порядке, когда твоя жизнь так резко переворачивается вверх дном: прежнее видение реальности становится неактуальным, а будущее слишком мутным, чтобы его разглядеть. В этом временном хаосе стабильно только настоящее — оно как было, так и осталось до безумия неустойчивым. Рыхлым, точно неокрепший фундамент, возведённый впопыхах заместо старого, такого же ненадёжного. Визуально они одинаковы, но неодинаково воспринимаются: на новом пока не изучены все участки, на которые опасно наступать. Это «настоящее» пугает своей неизведанностью, но этим же и будоражит. Оно похоже на заморский деликатес, что подал официант в добавок к основному блюду. Не знаешь, как ткнуть в него вилкой, не раскидав содержимое блюдца по столу. Впрочем, Скарамучча и не собирался говорить правду — момент был неподходящий. Идеальную возможность для откровений он уже упустил. И пока не мог осмелиться к ним вернуться. Ровно пять дней назад Кадзуха признался ему в чувствах. Именно это событие прочно угнездилось в голове, спалив напрочь рассудок, волю, коммуникативное умение и какую-никакую смелость. После столь лихого поворота и умереть легче лёгкого, поэтому Скарамучча всё же считал, что обошёлся малой кровью. Вначале он полагал, что Кадзуха лишь тактично пытался сгладить углы, притворившись, что его не повергло в ужас принуждение к нежеланному поцелую, а лучший друг не начал вызывать в душе омерзение. От него можно было ожидать чего-то такого, ведь Кадзуха не был эгоистом и в первую очередь заботился о чувствах других, пока Скарамучча повсеместно создавал окружающим проблемы по материнским воззрениям. Оттого особенно удивительной стала внезапная смена настроения в разгаре разговора: за короткий срок интонации Кадзухи из стыдливо-неуверенных превратились в мягко-ласковые, а после на запястье повис синий браслет с сияющим сенсорным экраном — подарок, Скарамуччей же самим недавно утопленный в кипятке. После этого вся жизнь стала казаться одним большим сатирическим рассказом, обличившим его неизлечимую дурость, завернув всё в вид абсурдной шутки. Что уж говорить о дальнейших сдвигах в его самочувствии, когда пришло осознание, что шутки в общем-то и не было. Кажется, тогда у него впервые от шока потемнело в глазах. И всё бы хорошо, но... упоительные мгновения слишком резко оборвались. Через пару секунд после признания в палату вошёл дежурный врач для контрольного осмотра пациента, а Скарамучча, так и не дав никаких ответных комментариев, в панике соскочил с края больничного матраса, молча кивнул Кадзухе и вышел за дверь. Ну как вышел — почти колбаской выкатился, ведь уже едва мог держаться на своих двоих. Последующие дни они регулярно виделись в больнице, но Скарамучча намеренно избегал долгих встреч. Просто приносил нужные вещи из общежития с мелкими дополнениями от себя, спрашивал о состоянии здоровья, прощался и уходил. Почему-то он не мог заставить себя остаться подольше и вновь поднять в диалоге тему их чувств. Кадзуха тоже не поднимал. Из-за этой несогласованной игры в молчанку их отношения так и остались в подвешенном состоянии, где каждый был не в состоянии определить данную себе роль и понять, кем является другому. Вместо сочинения новых слов Скарамучча раз за разом мысленно пережёвывал те три дурацких, озвученных Кадзухой, пытаясь раскусить их мотив, лучше понять состав начинки. Разобраться, как они оба вообще докатились до такого исхода. К сожалению, пока это ни к чему не привело. Из-за новых бурных мыслей сердце спешно заколотилось о внутреннюю поверхность рёбер. Это мысленно возвращало Скарамуччу в секунду, где он покидал больничный коридор после неоконченных объяснений в любви. Тогда тахикардия наслала на тело такое страшное состояние, что ноги натурально деревенели и подкашивались, пока прилипчивая сладость разливалась по венам. Проклятая «болезнь» всё же довела его до паллиативного статуса. Как иронично. И вот он снова здесь — в паре шагов от возбудителя своего неизлечимого заболевания, который направлялся в общежитие после долгожданной выписки, потирая кулаком заспанные глаза и вдыхая холодный воздух с чеканным удовольствием, будто от него пахло свежей выпечкой. Утонув в размышлениях, Скарамучча перестал следить за дорогой, поэтому слишком поздно заметил высокий забор кампуса впереди. И от этого вида у него неприятно засосало под ложечкой. Тревожное чувство. Словно порцию недоеденного лакомства бестактный официант собирался вытянуть прямо изо рта. Скарамучча был готов сломать зубы, чтобы не позволить этому случиться. Он остановился и тихо позвал: — Кадзуха. Даже имя, вылетевшее из его еле приоткрытых уст, звучало неестественно. Оно больше не передавало тех вкусовых ощущений, которые возникали при мыслях о нём. Порядок букв, их форма, количество — они делали текстуру слишком плотной, когда её реальная мягкость плавила душу до состояния раскалённого сливочного масла. — Да. Что такое? — откликнулся Кадзуха. Он тоже встал на месте и поправил примявшийся воротник пальто. — Я понимаю, что ты после больницы в общагу обратно хочешь, но... — Скарамучча судорожно сглотнул, — может, ты сначала ко мне ненадолго заглянешь? Помнишь я пару недель назад приставку починил? Мы могли бы... — на выдохе воздух слишком громко покинул лёгкие. — Я к тому, что тебе полезно сейчас будет расслабиться немного. Без истории твоей и соседей бешеных... За несколько секунд он полностью разочаровался в своём умении разговаривать, поэтому просто оборвал речь, решив дальше не унижаться. Заготовленный план отсутствовал. Не было ни идеи, ни хоть капли ясности. Её след простыл ещё давно в дыму испепелённого подсознания. Вместо неё остался страх перед неизвестностью и отчаянная потребность не лишаться нектарного наслаждения, неприличным образом вылизывая дно пустого блюдца, когда оно уже должно было лежать в руках посудомойщика. — Предлагаешь поиграть в видеоигры у тебя дома? — уточнил Кадзуха, выпрямив кривую мысль. — Давай. Хочется вообще вспомнить, как это. Давно уже ни во что не играл. К счастью, его любимый человек всегда умел зрить в корень и приводить неладные изречения в приемлемый вид. — Славно. Тогда пошли. Этот короткий диалог закончился безвкусно, как и предыдущие. Но он открыл путь чувственному голоду, чтобы проявиться. Вздохнув, Скарамучча развернулся кругом и побрёл обратно, наступая аккурат по оставленным Кадзухой следам. Была не была!

✦ ● ✦

Радость длилась недолго. Когда они зашли в его дом, а затем в лифт, к видимому идиотизму присоединился ещё больший стресс. Решимость тотчас схлопнулась вместе с тяжёлыми стальными дверьми. «Вот дрянь!» Скарамучча даже не пытался вглядываться в сменяющиеся цифровые обозначения на маленьком экранчике, висевшем над нумерацией этажей. Вместо этого он рассматривал аккуратно завязанные шнурки на чужой обуви и сравнивал со своей, где они ослабленные болтались, едва удерживая ботинки на ногах. «Капец, снова развязались! В следующий раз точно степлером приделаю или суперклеем залью». Не успел он встать ровно, как Кадзуха неожиданно поинтересовался: — Ты уверен, что мы едем на тот этаж..? Скарамучча отреагировал незамедлительно: — Да. — Да? Сфокусировав взгляд, он заметил на электронном табло цифру «восемь» и тут же вдавился спиной в стенку лифта. «Блять, не знаю!» По-видимому, «болезнь» влияла ещё и на память: он понял, что действительно забыл, где живёт. — Кажется, нам всё же на пятый, — флегматично сообщил Кадзуха и нажал на другую кнопку. Вроде как нужную. Скарамучча беззвучно выдохнул и распрямился. Сегодня их встреча по длительности уже шла на рекорд, если сравнивать с теми, что происходили в больнице. И очевидно, это создавало больше неловкости, превратив всё в нелепое состязание под названием «Старайся сохранять лицо, пока твой организм находится на грани инфаркта». По крайней мере, Скарамучча видел это именно так. Кадзуха вообще, видимо, не волновался: говорил без запинки, улыбался, ровно стоял на ногах. Если бы состязание было реальным, он бы удостоился безоговорочного первенства. «Что ж, ты, зараза, такой спокойный?» С другой стороны, Скарамучча был даже этому рад. Сейчас для него каждый новый шаг, как первый. Слишком легко споткнуться и упасть, разрушив под собой еле воздвигнутую опору. Привычное общение держало его в неком подобии зоны комфорта, выход за пределы которой равносилен погружению на дно океана без гидрокостюма и баллона с кислородом. Чистое самоубийство. — Скар? Откроешь дверь, пожалуйста? Выдох. — Минуту. Теперь Скарамучче надо было преодолеть финальное препятствие — запертую дверь собственной квартиры. Он медленно потянулся в карман и нащупал на дне связку ключей. Проблема заключалась в том, чтобы одной рукой аккуратно их вытянуть, не вывалив на пол кучу магазинных чеков, полупустую пачку сигарет и невскрытую упаковку мятной жвачки. (Кстати, «Морозная свежесть» — его любимый вкус; отменный выбор при минусовой температуре на улице) Пока Кадзуха не успел заподозрить неладное, он всё же достал ключи, не потревожив окружавшую их кучу мусора. Победа. Дело осталось за малым. Несколько замочных щелчков позволили ручке двери свободно опуститься. Теперь точно всё. Скарамучча зашёл в прихожую первый и зажёг свет. Решение пригласить Кадзуху домой было необдуманным, поэтому он не позаботился заранее о том, чтобы поставить у вешалок хотя бы табуретку. Казалось бы, мелочь, но это внезапно тоже вылилось в проблему: ведь с кучей барахла на плечах и в руках раздеваться очевидно сложнее, чем налегке. Кадзуха не был бы Кадзухой, если бы не обратил внимания на его промедление: — Может, ты всё же вещи на пол поставишь, пока переобуваешься? Или я возьму... — Зуди потише, — оборвал Скарамучча. Привычная обстановка и запах дома позволили чувствовать себя чуть адекватнее. — Сам на полу наследил, а теперь хочешь, чтобы твои шмотки в грязи были? В руки тоже не дам, тебе рано такое таскать ещё. Грыжа к язве в комплект прибавится. В своём доме он не намерен терпеть такую самодеятельность. Кадзуха с одной только своей госпитализацией подарил ему парочку седых волос на затылке. Если подобное случится вновь, Скарамучча целиком превратится в разобранный на волокна сыр-косичку. Лучше немного помириться с неудобствами, но быть спокойным душой. Внезапно лямка чужого рюкзака съехала с плеча и уронила всю его тяжесть прямо на локтевой сгиб. Скарамучча скорёжился, заключив, что недооценил масштаб проблемы. В обычной ситуации он бы и бровью на это не повёл, но теперь... Было больно. Отвратительно больно. «Угх! Блядство!» Судьба очевидно так наказывала его. Она никак не хотела дать ему забыть о последней постыдной ошибке, пустив свои цепкие корни в пленительное настоящее. К счастью, Кадзуха был вовсю занят разглаживанием складок на шарфе, поэтому не заметил искажённую мимику его лица. Осторожно перехватив рюкзак правой рукой, Скарамучча облокотился на стену и спешно скинул с ног мокрые полусапоги. Больше у него не было желания жаловаться на шнурки, что свисали не затянутыми. Куртка также быстро слетела с плеч, а потом была скомкана и всунута на верхнюю полку гардеробной. Вдруг со стороны кухни раздалось истошное «Мяяяу», заставившее двоих синхронно обернуться. Скарамучча повторно скривил лицо, но уже от раздражения. Его хвостатый тиран всегда перед едой орал так, будто не корма просил, а давал приказ о повиновении непокорному рабу. Пользовался привилегированным положением, шерстистый паршивец. А теперь ещё и своим воплем Кадзуху смутил, ведь ничей комфорт, кроме собственного, его никогда не заботил. Накричавшись вдоволь и не получив желаемого, Сволочь направился отчитывать хозяина лично. Как только его чёрное ухо высунулось из-за коридорного угла, Кадзуха присел на корточки и вытянул вперёд руку. — Привет, — мило поздоровался он, поддавшись обаянию демона с длинными усами, — давно с тобой не виделись. Кыс-кыс-кыс, подойдёшь ко мне? «Пф, наивная душа». — Не надейся, он реагирует только на кличку, и то через раз. Сволочь имел слишком скверный характер, чтобы кого-то слушаться. Люди для него — просто кожаные мешки для ежедневной кормёжки и чистки лотка. Чтобы его заинтересовать, надо сильно постараться. Скарамучча был уверен, что борзый кот сейчас свалит обратно орать над пустой миской или останется сидеть, подметая хвостом пол, но события развернулись иным образом: Сволочь откликнулся на зов с первого раза, охотно подойдя к Кадзухе и умильно боднув головой его раскрытую ладонь. Вот же ж..! — Это нормально вообще? — предъява была адресована им обоим, но в большей степени коту. — Всё, пусть теперь он тебя и кормит, если ты такой лицемер! Кадзуха засмеялся от сцены столь чудовищного предательства. Пока его вторая рука поглаживала Сволочи шею, мурлыкающий гад чуть на полу не разлёгся, выставляя напоказ своё разожратое пузо. — Может, он просто благодарит меня за то, что я помог тебе его поймать? — с улыбкой то ли подбодрил, то ли сильнее унизил Кадзуха. — Сомневаюсь, что у этого глазастого куска меха такая хорошая память. — По своему опыту могу сказать, что кошки отлично запоминают запах и голоса людей, которые сделали им добро, — на несколько секунд он замолчал, слегка нахмурив брови. — Но их слепая доверчивость — это не хорошее качество. Я бы на твоём месте радовался, что он не бежит к тебе по первому зову. Скарамучча не видел особого смысла в этих словах. Лучше уж иметь послушного кота, чем самовлюблённого эгоиста. Наверное, Кадзуха всё-таки пытался оказать ему поддержку. Понадеявшись, что действия кота были обусловлены его хорошим расположением духа, Скарамучча тоже присел и осторожно дотронулся до смоляной спины, собираясь провести по ней рукой. Но не успел. Поскольку, едва ощутив касание, Сволочь всем туловищем извернулся, распушил шерсть и отпрыгнул в сторону, после чего убежал со всех лап в гостиную, оставив мелкий клочок меха на ладони. Полное фиаско. — Да, как ты в первый раз и сказал, это обращение слишком ласковое для него, — кажется, Кадзуха еле сдерживался, чтобы не заржать во весь голос. — Теперь будет Уёбком. Перекинувшись ещё парочкой отвлечённых фраз, они закончили разбираться с уличной одеждой. Сумки, рюкзак и пакет с цветами Скарамучча первоочерёдно отнёс на кухню, где оставил на диване. К счастью, его выкрутасы с перекидыванием вещей из рук в руки ничего не повредили. Потом он зашёл в ванную и переодел штаны, чей низ намок из-за плохо зашнурованной обуви. На смену им нашлись удобные спортивные шорты. Кадзуха предпочёл быть в уличном. Только свой бежевый кардиган снял и убрал в одну из сумок, оставшись в серой футболке и светло-голубых джинсах. Когда они столкнулись в коридоре, Скарамучча снова чуть не забыл, как пользоваться ногами: на оголившейся руке с выступающими венами он теперь ясно видел огненно-красный браслет. Не просто странный гаджет для измерения пульсовых показателей, а часть неделимой пары. Проводник для передачи тактильных сообщений. Местечко для хранения светлой любви, скрытой в вибрациях сенсорного датчика. Незатейливого вида сердце из пикселей, своим мерным ритмом ухудшающее симптомы и течение его «болезни». Перед глазами чуть снова не замелькали звёздочки. Что за запретная магия? «Стало слишком душно. Надо бы открыть окно». Когда тесный коридор сменился просторной кухней, Кадзуха остановился у дивана и бережно вынул из пакета хризантемы. — У тебя есть ваза? — спросил он. — Я думаю, их нужно поставить в воду. Скарамучче стоило колоссальных усилий, дабы избавиться от воздействия колдовских чар. Он потряс головой и насмешливо фыркнул в ответ: — Нет, конечно. Ты хоть одно растение у меня дома видишь? — Ну, иногда бывает от прошлых хозяев квартиры что-то остаётся. Ты же сам вроде немало вещей себе прибрал. — Даже если бы осталось, я бы не стал её хранить. Какой толк от вазы без цветов? А ещё напомню тебе, что вазы ужасно громоздкие и хрупкие. Уронишь один раз и будешь потом час ползать на карачках собирать осколки. Мне такие заботы не нужны. Как только Скарамучча договорил, Кадзуха неожиданно притих, стиснув рот. Наверное, расстроился из-за того, что не нашлось поилки для его хризантем. Но ничего, он уже придумал альтернативный способ решения этой проблемы. Покопавшись в кухонном шкафу, Скарамучча вынул оттуда глубокую кофейную кружку и установил в неё букет. Оба на некоторое время зависли, разглядывая возникшую фантасмагорию. — Интересно, если залить их кофе, они окрасятся в коричневый? — Если залить их кофе, они сдохнут. Бредовость натюрморта полностью соответствовала его оценке. — Ха-ха, и правда... — в этот раз Кадзуха посмеялся как-то вымученно, а потом отвлёкся на холодильник. — Кстати, не хочешь перекусить, пока мы не ушли в комнату? — А я тебя предупреждал, что на одном больничном питании ты долго не протянешь, — Скарамучча запрыгнул на диван, в некотором расстоянии от вещей, и распластался там, закинув ноги на спинку. — Мог бы и съесть то, что я тебе приносил. — Скар, ты приносил конфеты. Мне их пока нельзя. «Ой, подумаешь!» А кто виноват в том, что его мозг вспомнил как работать дай бог день на третий после того выверта с закрыванием глаз и браслетами? Он хотя бы со вкусом сладостей угадал! Да и вообще, Кадзуха не получал от него карт-бланш на прикосновения к лицу. Такое должно утверждаться исключительно заранее и лучше в письменной форме! Решив опять не перегревать себя воспоминаниями и не затевать пустых споров, Скарамучча вздохнул и махнул рукой на серую дверцу холодильника, жестом давая добро на своевольничество: — Там не густо, но чем набить желудок найдётся. Можешь брать, что хочешь. Однако Кадзуха почему-то не торопился действовать. Это настораживало. — А ты? — Что? Есть? Пока не хочу. После ответа коралловые глаза печально заблестели. Неужели Кадзухе настолько не нравилось перекусывать в одиночку? Честно говоря, Скарамучча был бы и рад составить ему компанию, вот только его организм считал иначе. С тех пор, как кошмарные сны участились, а будничная тревога почти прекратила давать телу передышки, его аппетит стал совсем плох: есть не хотелось ни утром, ни днём, ни вечером. Обычно он только к поздней ночи соображал, что за сутки ничего так и не проглотил. Сначала Скарамучча даже не считал это проблемой, но потом желудок просто отказался нормально воспринимать пищу. Если в него вдруг попадала еда до того, как посасывание в животе превращалось в боль, то потом она с ещё большей болью переваривалась, в худшем случае заканчивая всё рвотой. Со временем Скарамучча просто привык к этому, не особо заботясь о состоянии своей физической оболочки. Свойственный ему путь. А ведь если бы он был хоть на миллиграмм умнее, то смог бы выбрать лучший маршрут. Тот, где не надо постоянно сталкиваться с последствиями своих ошибочных решений. Где нет нужды ёрзать, с трудом выдерживая тяготу жжения и чесотки на внутренней поверхности обеих рук. Правда о том, что он делал с собой в промежуток их с Кадзухой четырёхдневной разлуки, была позорнейшей осечкой, допущенной от отчаяния. И сейчас судьба очень некстати решила ужесточить наказание за неё, заменив боль интенсивным зудом. Скарамучча сжигал руки сигаретами довольно долго, начиная с пятнадцати лет. Причины бывали разные: от невысказанных обид до вспышек самоненависти. Каждое яркое событие в жизни приносило вместе с собой уникальные эмоции, и не все они ощущались приятно. Вместо того, чтобы банально научиться справляться с ними, он придумал себе такое вот «отвлечение», вынуждающее регулярно лгать себе, чтобы его оправдать. «В этом нет ничего особенного. По крайней мере, лучше так, чем жрать наркоту или валяться в дурке», — произносил он из раза в раз, с шипением потирая свежий волдырь, заклеенный пластырем. И что в результате? Неделю. С последнего эпизода уже долбанных семь дней прошло, а ожоги не проходили, когда обычно для избавления от боли хватало максимум двух-трёх дней. Противоожоговые кремы? Перемазал руки вдоль и поперёк — бесполезно! Прохлада и обезболивающие? Пил таблеток столько, что вновь познал всю прелесть тошноты в сочетании с тиннитусом. Марлевые повязки? Помеха, от которой раны только сильнее чешутся, а движения становятся стиснутыми, как у игрушечного солдатика. И всё потому, что область наложения пропорционально увеличилась раз в десять. Этим ошибочным поступком он вышел далеко за грань, а сегодня напомнил себе о нём, слишком небрежно спустив рюкзак Кадзухи со спины. И даже винить в произошедшем было некого, кроме себя самого. Скарамучча продемонстрировал отличную попытку сыграть в ящик. Даже выиграл почти, совсем немного не хватило. Все последствия пятилетнего самообмана на лицо. В общем и целом главной задачей он теперь видел для себя сокрытие истины от Кадзухи. Хотя бы пока, ведь они только начали заново узнавать друг друга. Если подобное не отвернёт его сразу, то явно даст повод задуматься, тому ли человеку было отдано его сердце. «Может, просто выгнать его с кухни на время?» С присутствием Кадзухи Скарамучча не только терял возможность открыто почесать ноющие места, но и не мог складно формулировать мысли. Поразительный факт, но, оказывается, шевелить мозгами крайне сложно, когда жар под твоей кожей распространяется со сверхзвуковой скоростью, пропитывая туловище подобно молочному сиропу, налитому поверх свежеиспечённого бисквита. Нет, не так. Степень сложности ничего не ограничивала; вынести это состояние было просто нереально! Скарамучча буквально с начала дня чувствовал себя ягодным желе, забытым во включённой микроволновке. Ему просто нужен отдых. Здесь и сейчас. «Думать так трудно. Хочется отключить голову...» — Скар, — вдруг раздалось откуда-то сверху. Выпав из перепутанных размышлений, Скарамучча поднял взгляд: сейчас он видел перед собой невымытый кафель и две длинные ступни в полосатых носках, отбрасывающие длинную тень на пол. Пока его внимание бессовестно крал зуд и опьяняющий жар, тело, походу, совсем заёрзалось, разложившись перпендикулярно дивану, а голова повисла с края рыжего сидения, волосами собирая не пропылесошенные соринки и почти не видимые крошки пепла. Проследовав глазами назад по траектории, Скарамучча встретился с мрачностью изящного лица, обрамлённого по бокам двумя волнистыми локонами. Кадзуха стоял невероятно близко к нему. Вся его фигура выглядела особенно внушительно, освещаясь со спины оконным светом. — Чего? — засмотревшись, Скарамучча отреагировал с задержкой. — У тебя... сейчас ничего не болит? Пугающий по тону и смыслу вопрос настиг его слуха. Волоски на теле встали дыбом. Скарамучча шустро закинул все конечности на диванную плоскость, а потом сел, приняв вертикальное положение. — ...Почему ты спрашиваешь? «Он всё же что-то заметил?» Сложно было сказать точно, но этот невесёлый вид доставлял неуюта. Кадзуха смотрел в пустоту на полу страждущим взглядом, практически не мигая. — Ты... — он подвинул к своим ногам стул, чтобы присесть. Дистанция между ними увеличилась примерно до полутора метров. — ...Помнишь, как мы случайно пересеклись в кинотеатре за день до того, как я лёг в больницу? Внутри похолодело. Конечно, он помнил. А ещё всей душой надеялся, что Кадзуха никогда об этом не заговорит. На деле в кино Скарамучча пошёл из-за того, что пустота собственной квартиры стала для него удушающей. Во всех смыслах. Среди крупной мебели, растолканной по жилищу, бесчисленных горстей сигаретного пепла и «бычков», валявшихся по разным углам, не осталось мест, где можно было хотя бы на мгновение позабыть солёный привкус истерики и вонь никотиновых смол. В той закулисной сценке потерялся смысл всего его существования. Желание бороться за будущее и проблески тусклого света в нём. Сущее издевательство, что даже его несведущий возлюбленный решил ему об этом напомнить. Чайльд, кстати, тогда легко согласился на предложение глянуть вместе в кино нашумевший ужастик. Жалкий недоумок. За весь вечер он даже ни разу не задался вопросом почему был приглашён и почему это произошло так внезапно. А истина всё время лежала на поверхности: Скарамучча просто испугался, что снова попробует прикончить себя, если останется один. С чего же Кадзуха вдруг завёл этот разговор? — Помню. Страх проползал под кофтой скользкой змеёй, упреждающе шипя. Он намеревался ужалить — воткнуться в кожу острыми клыками и за секунду впрыснуть в кровь смертельную дозу яда. — Тогда ты... — оттого, что Кадзуха тянул резину, чешуйчатые путы лишь активнее обвивали тело. — Я... дотронулся до тебя, и ты тогда спрятал руку. Она ведь у тебя болела, да? «Господи...» Им явно не стоило в тот день видеться. Скарамучча не мог реагировать вменяемо, поскольку четвёртые сутки находился в режиме самоуничтожения и банально оказался не готов к встрече со своим главным триггером лицом к лицу. Он не хотел обижать Кадзуху или заставлять волноваться за своё здоровье. Просто... тяжело сдерживать эмоции, когда в горящие дрова твоей и так разогретой до предела жаровни одним махом заливают ведро керосина. И всё же, кажется, Кадзуха таки волновался, если до сих пор не мог отпустить это недоразумение. Следовало побыстрее замять ситуацию. — Ну да, было немного. Я тем днём поскользнулся на льду по пути из дома, грохнулся и ушиб предплечье, — столь беззастенчивое враньё напоминало собой попытку приложить подорожник к открытому перелому. — Но даже не парься по этому поводу. Оно быстро перестало ныть. — А се... — И сейчас меня тоже ничего не беспокоит, — отрезал Скарамучча. — Ясно, — Кадзуха протяжно выдохнул и потупил взгляд в пол, — я верю тебе. Но всё-таки... если у тебя вдруг снова заноет предплечье, обратись к доктору, ладно? И... я со своей стороны тоже всегда готов помочь... Купить в аптеке лекарства, знаешь. Тревожное сердце странно ёкнуло, затрепыхавшись в груди. Скарамучча на миг крепко-крепко зажмурился. Его накрыло очень противоречивое чувство, которое он поторопился подавить гранитной невозмутимостью. Другого оружия у него в арсенале попросту не осталось. — Разберусь. Хватит уже кудахтать как курица-наседка. Мы вроде играть собирались, не забыл? Плечи Кадзухи поникли от бессилия. К сожалению, как бы Скарамучче не хотелось быть помягче с ним, он не мог дать ему ни единого повода рыть глубже, в конечном счёте найти закопанную в изгари правду и разочароваться. Вовсе не потому, что Кадзуха тоже любил. А потому, что он любил Кадзуху. Больше, чем кого-либо в этой грёбаной жизни. У него нет морального права вынуждать его нести кару за не свою душевную слабину. — Да, ты прав. Оба покинули кухню в крайне смешанных чувствах.

✦ ● ✦

В гостиной Скарамучча занял место напротив телевизора. Он уселся со скрещенными ногами на диван, который был в два раза крупнее кухонного, и принялся за настройку игровых систем, а Кадзуха взял со стеллажа ящик с запыленными картриджами и дисками, чтобы их перебрать. — Как много всего... — по виду он был растерян. — И ты её обычно не используешь? На крышке игровой приставки тоже виднелся внушительный пыльный слой. — Ну как, — расслабленно пояснил Скарамучча. Чесотка и боль почти перестали его беспокоить. Да и уютный вид гостиной более располагал к мирной беседе, — поигрываю иногда, но последнее время на это нет ни сил, ни желания. Тем более, делать мне это не с кем. Сволочь точно не сможет со мной в гонках посоревноваться. Услышав свою кличку, спящий на краю стола кот дёрнул ухом и приоткрыл один глаз. Затем зевнул и перевернулся на живот, подставив лохматую спину на обогрев солнцу, разогнавшему тени по углам комнаты. — Понятно, — задумчиво протянул Кадзуха и двинулся с ящиком к дивану. По пути он на мгновение остановился и потрогал одно из бумажных убожеств, висевшее на круглом плафоне люстры. Называть их снежинками было даже оскорбительно для снега, пожалуй. Скарамучча не снимал их с потолка третий Новый год подряд. Шансы на то, что он сделает это позже, усиленно стремились к нулевому значению. Два года назад он навырезал эти снежинкоподобные изделия от банальной скуки. Возможно ещё, чтобы разнообразить тухлый внешний вид нового дома. После развесил максимально хаотично и оставил болтаться, отбрасывая причудливые тени на потолок. А потом просто решил не убирать. Что-то в их безобразном виде однозначно было. Да и Кадзухе они вроде понравились... — Не уверен, что я сейчас даже вспомню, как правильно держать джойстик, — скованно произнёс Кадзуха, сев на край дивана и поставив ящик с играми рядом с собой. — Геймпад, — поправил Скарамучча, не уводя глаз от телевизора. — Удивлён, что ты вообще когда-либо знал, как его держать. Помню, когда мы с тобой однажды попробовали сходить в компьютерный клуб, ты минут десять только соображал, как сменить раскладку на клавиатуре. — Это было в первый год, как я начал пользоваться компьютером... — Знаю, но это всё равно странно, — Скарамучча, походу, нашёл способ вывести Кадзуху из устойчивого спокойствия. Забавно. — Когда ты сказал, что переехал из деревни, я не ожидал, что всё будет так запущенно. Вы случаем сеть там не с верхушек деревьев ловили? — Нет, — нервозный тон, покрасневшие щёки. Неужто Кадзуха впервые смутился? Способ оказался рабочим? — Можешь не верить, но с консольными играми я правда хорошо знаком. Я иногда ходил к одноклассникам в гости после уроков, они меня научили играть в приставку. Но это происходило нечасто, основную часть детства я всё же провёл за настольными играми и головоломками. — Головоломками? Видно, у тебя с малого возраста котелок неплохо варит. От разряженной обстановки даже дышать стало проще. Нужда проветривать всю квартиру логично отпала. Слава богам. — Больше всего я люблю пазлы, — конкретизировал Кадзуха и начал с лёгкой улыбкой на лице погружаться в воспоминания. — Когда их собираешь, быстро успокаиваешься. Это чем-то похоже на медитацию. Тебе важно найти все мелкие детали и сложить их в единое целое. Меня по-настоящему завораживает процесс того, как разрозненные кусочки становятся полноценной картинкой. Думаю, в этом даже есть нечто... творческое. Сначала Скарамучча был намерен снова колко пошутить, но под конец монолога уже сидел с чуть приоткрытым ртом и замершим сердцем, очарованный любовью Кадзухи к столь примитивному занятию. Он ещё когда узнал о его увлечении поэзией, сразу понял, что где-то внутри этого улыбчивого тихони таилась романтическая натура, но не подозревал, что она была в состоянии даже детские игры обернуть в источник вдохновения. Однозначно можно было сказать одно: увлечённый Кадзуха просто очарователен. Им хотелось восторгаться, подарить ему весь мир, вагон красивейших ароматных цветов и коробку самых лучших головоломок. Мечтания немного заземлились, когда Кадзуха вдруг заговорил более зажато: — ...Но одному мне не нравится этим заниматься. Знаешь, маленький я... был не такой умный, как ты думаешь. Если я долго не мог закончить какой-то элемент, мне всегда помогал с ним друг. У него намного лучше получалось искать нужные фрагменты. В моём доме до сих пор висит много картин, которые я собирал с ним вместе. Изначально его речь отдавала приятной тёплой ностальгией. Воспоминания будто томились на медленном огне, неспешно доходя до готовности. Однако теперь казалось, что некто резко снял крышку со сковороды, и вместе с горячим паром монолог растерял накопленное тепло и аппетитный запах, которые растворились в сырой прохладе, разрушившей идеальную структуру блюда. — Ну, все с чего-то начинают, это нормально, — Скарамучче не очень симпатизировала представленная картина, поэтому он постарался выразить поддержку. — Я уверен, сейчас ты и в одиночку без проблем соберёшь всё, что захочешь. Кадзуха вздохнул. — Наверное, да, но я уже девять лет не прикасался к пазлам. И пока не думаю, что в ближайшее время прикоснусь. Чем-то странным веяло от последней реплики. Скарамучча не мог объяснить себе это чувство, но он отследил некоторую закономерность: оно возникало у него каждый раз, когда Кадзуха затрагивал в разговорах своё прошлое. В его рассказах никогда не было чего-то страшного или тревожного — повседневные ситуации со школы, невинные дворовые игры и прочие варианты досуга среднестатистического пацана-подростка. За это Скарамучча мог ручаться, ведь знал толк в социальной статистике. Специальность как-никак. Однако почти всегда во время рассказов наступало мгновение, после которого взгляд Кадзухи тускнел, улыбка ослабевала, а голос обретал еле различимый оттенок грусти. Будто в детстве он столкнулся с чем-то, что ему было крайне неприятно вспоминать. Скарамучча задумался об этом в первый раз, ещё когда Кадзуха затронул свою нелюбовь к праздникам на балконе общежития. Возможно, и у того факта были свои предпосылки? Но лучше пока не спрашивать лишнего. Если скелеты всё ещё бьются головой о дверцы шкафа, разумеется, замок там висит не по приколу. — Ладно, — Скарамучча смахнул чёлку со лба и завершил настройку второго геймпада. Оба, к счастью, работали, — ты там выбрал уже? — Может, эту? — Кадзуха достал один из самых ярких дисков. На боксе было изображено пятеро стилизованных персонажей в фэнтэзийной одежде. Они падали с неба, спасаясь от огромного голубого дракона, грозно рычащего на фоне. Далеко позади на картинке также простиралось яркое зелёное поле, наполовину прикрытое ватой нависших над ним облаков. Слишком пёстрый рисунок даже для приключенческого экшена. Не впечатляет. — Не хочу, надоела. Сюжет дырявый, персонажи плоские, диалоги нудные, и их даже пропустить нельзя. Кадзуха кивнул и вынул следующий диск, в этот раз с каким-то файтингом. — Хорошо, а эту? — Тебе не подойдёт. Там мало только уметь держать геймпад, а ты и это не помнишь, как делать. — Хм... — он почесал подбородок и выложил половину просмотренных футляров с дисками на диван. Вдруг его эмоция резко сменилась на удивление, после чего со дна ящика была вытащена ещё одна игра. — Ого... Скарамучча напрягся. — Что глаза выпучил? Он присмотрелся к боксу. К нему была неаккуратно присобачена глянцевая бумажка с картинкой: кучка парней модельной внешности, каждый в аристократичном образе от рыцарских доспехов до магической мантии. Вычурные, вылизанные лица, идеальные причёски, ярко-розовый колорит картинки, блёстки и сердечки по бокам изображения... Эта игра прилично отличалась от остальных. Тухлая девчачья романтика или развлечение для инцелов — так бы Скарамучча охарактеризовал жанр кратко. Среди геймеров же подобные игры зовутся романтическими визуальными новеллами. Цель их прохождения состоит в том, чтобы из многочисленных шаблонных красавчиков или красавиц выбрать любимчика и пройти с ним рут на лучшую концовку формата «Жили они долго и счастливо, нарожали кучу детей и померли в один день». Сами сюжеты тоже обычно не блещут умом и хоть какой-то проработанностью, поэтому Скарамуччу они никогда не интересовали. Неудивительно, что этот диск он скинул на дно ящика, как только нашёл, даже не прочитав описание. — С каждым днём ты меня всё больше удивляешь, — недвусмысленно высказался Кадзуха, вызвав в душе праведное негодование. — Да блин! — сердито прикрикнул Скарамучча. — Глаза разуй! Я что, похож на задрота, который в подобную сопливую хрень играть будет?! Я её нашёл в мусоре бывших жильцов. Вдруг Кадзуха нарочито небрежно повёл плечами, якобы не имел в виду ничего плохого, а затем сделал ещё более мозговыносящее заявление: — А я бы поиграл. Скарамучча не сдержался и закатил глаза. — Ты щас серьёзно?! Судя по невинно хлопающим глазкам, Кадзуха и правда не шутил. Или уже откровенно издевался. Осознав, что его старания провести с ним время за кооперативной (нормальной!) игрой пошли насмарку, Скарамучча прищёлкнул языком и закинул свой геймпад на край дивана возле стены. Выходит, зря настраивал. — Сам её проходи тогда. Я не буду тебе помогать. — Хорошо. Покажешь только, какие кнопки нажимать нужно? Ты намного лучше меня разбираешься в этом. «Льстивый чёрт. Знает же, куда давить». — Ладно. Но всего один раз.

✦ ● ✦

Теперь Скарамучча снова спрашивал себя: «Как мы до этого докатились?» Покуда его участие всё равно не требовалось, он взял на себя роль умирающего со скуки зрителя. Конечно, чтобы одолеть хотя бы главное меню, Кадзуха получил краткий урок о непостижимой технологии зажимания двух кнопок. И естественно, урок был проведён устно на безопасном расстоянии. Вообще, сердечная недостаточность — нередкое осложнение тахикардии, не хотелось бы до неё доводить. Одышки Скарамучче хватит и от ежедневных марафонов до ворот универа из-за пропущенного будильника. Схватив валявшуюся рядом подушку, он обнял её, уложив сверху подбородок, и уставился в экран телевизора. Как только Кадзуха нажал кнопку «Начать новую игру», усыпанную блевотными пиксельными блёстками, картинка на миг потемнела. Затем появилось окошко с надписью: [Введите имя персонажа:] — Блядина, — выплюнул Скарамучча, всё ещё расстроенный тем, что его в это втянули. Ненадолго он переключил внимание на потолок: часть его косых поделок вертелась вокруг своей оси из-за гуляющего сквозняка. Зрелище не очень динамичное, но всё равно более интересное, чем наивная дресня для пубертатных девочек. Когда глаза снова обратились к телевизору, надпись уже поменялась на следующую: [Предложенное вами имя не соответствует правилам игры. Пожалуйста, введите другое] На вопросительный взгляд Кадзуха не дал никакой ответной реакции, лишь молча пожал плечами. Вот уж кто действительно не переставал удивлять. Скарамучча усмехнулся. — Ну, прошмандовка тогда. Как он и рассчитывал, через пару секунд в строке ввода появилось ровно то, что было озвучено. «Не такой уж ты и праведник, оказывается». Скарамучча знал: Кадзуха из тех людей, что матом не ругаются, но и других за сквернословие не судят. Иногда это создавало между ними довольно нелепые обсуждения, в которых сам Скарамучча произносил «блять» чаще запятых, а Кадзуха пытался формулировать цензурные уточняющие вопросы для вычленения смысла в потоке брани. Но теперь было чуть по-другому: он не игнорировал ругательства, а нарочно шёл на провокацию. Это тоже часть какого-то состязания с неразглашёнными правилами? Скарамучча не успел додумать мысль, ведь почти сразу игра начала проигрывать текстовую заставку с экспозицией в её так называемый «сюжет»: [На далёкой земле находилось великое королевство. Там правил строгий, но справедливый король и милосердная королева. Долгие годыславно царствовали они вдвоём, пока однажды не решили пробудить кровь наследия в новой жизни. В дивный вечер, когда алое зарево окрасило горизонт, на свет явилась принцесса с персиковой кожей и очами красными, точно молодые лепестки роз. Её особый оттенок глаз посчитали небесным благословением и дали девочке соответствующее имя с древними магическими корнями. На дворцовом пиру, организованном в её честь, принцессу торжественно нарекли Прошмандовка.] Вышла какая-то ахинея. — С таким именем я бы из замка никогда не высовывался. — А вдруг в их мире это переводится как «Благословлённая небом» или что-нибудь в этом роде? — Ага, но только если Небо — имя королевского шута. — Ну... здесь хотя бы обошлось без лишнего пафоса. Поданным сразу будет ясно, что их принцесса близка к народу. — И к кабакам, очевидно. Сердце впервые за долгое время перестало обороняться. Тень лёгкой улыбки коснулась губ Скарамуччи, когда Кадзуха весело рассмеялся на его сарказм. Этот смех был похож на две ложки цитрусового ликёра в чашке эспрессо: он кружил голову, обжигал язык, а потом затяжной мягкостью окутывал со всех сторон, размывая волнения. Он возвращал в жизнь потерянный смысл, доставая его из пепельной усыпальницы. Непередаваемый вкус. После нажатия кнопки на чёрном экране всплыла новая порция описаний из текста: [Прошли годы, и принцесса расцвела. Она стала мудрой и доброй красавицей. Со всех концов света в королевство съезжались принцы и герцоги, но никто не мог заполучить её руки.] — Неудивительно, — Скарамучча продолжил обрисовывать едкими словами каждую строчку. — За руку и сердце такой принцессы даже рыцарский турнир не устроишь. Представь, как король объявит о «Великом сражении за честь Прошмандовки». Да там все лошади от ржача попадают и своих наездников придавят. Кадзуха коварно подметил одно несоответствие: — Ты так много комментируешь. Я думал тебе это неинтересно. — Мне неинтересно. Но ты мне выбора не оставляешь. Сам виноват, что ей такое имя дал. — Значит, мне больше к тебе не прислушиваться? Скарамучча заткнулся и отвёл взгляд. С кастрированными навыками общения что-то доказывать себе дороже. [Прошмандовка не отвергала любовь, просто считала, что ей пока рано связывать себя с кем-то узами брака. Её сердце было занято заботами о поданных, сочинением стихов и поиском вдохновения для них в соловьиных трелях и грациозных лилиях, цветущих в королевском саду. Окружающий мир и так наполняли дела, достойные её внимания. Однако король думал иначе: однажды, устав ждать, он настоятельно потребовал, чтобы за месяц она выбрала себе супруга. И хотя душа её противилась, принцесса была вынуждена согласиться.] За вступлением последовала, вероятно, самая безынтересная часть игры — знакомство с потенциальными хахалями Прошмандовки через тягомотные диалоги с однотипными вариантами ответа. Кандидатов на роль жениха было всего четверо: рыцарь-телохранитель Её Высочества — блондин с пышными бровями и вспыльчивым нравом, придворный маг — зеленоглазый дылда с хитрой улыбкой, веснушчатый дворянин с зализанной чёлкой и незаконнорожденный принц соседнего государства — нелюдимый брюнет с белой кожей. Скарамучча сам удивился тому, что начал их различать. Впрочем, ему всё равно было нечем заняться, пока Кадзуха привыкал к геймпаду через незамысловатые мини-игры. Его всё ещё смущал сам факт, что Кадзуха выбрал именно это нечто для изучения тонкостей консольного гейминга, но и желание как-то возмущаться пропало. Радовало, что они могли просто сидеть рядом, болтать о сюрном сюжете тупой игры, не избегая общества друг друга. Скарамучча всё ещё волновался из-за отсутствия разъяснений, но это чувство даже близко не стояло с тем, что он испытал, веря, что из-за его влюблённости Кадзуха прекратит общаться с ним. К счастью, это в прошлом. Самый тяжёлый этап уже пройден. Нужно лишь дать себе время на адаптацию, и спокойствие рано или поздно наступит. — Поможешь мне с выбором? — Что? Каким? — только через секунд десять Скарамучча сообразил, что от него хотели. Осознание заново пробудило в нём усталость и желание протереть себе в переносице дыру. — Мне кажется, ты слишком серьёзно к этой ерунде относишься. Закрой глаза и жми наугад. На фоне ярко-розовой пиксельной массы расположились четыре прямоугольных окна — в каждом из них по разодетому мужику на фоне дворцовых покоев. Вот он — главный и самый ответственный выбор всея игры. Выбор спутника жизни для бляди королевских кровей, благословлённой самими Небесами. — Хм, тогда, может... — в задумчивости Кадзуха немного размял шею, а затем отметил прямоугольник с самым скучным и невнятным героем — угрюмым черновласым принцем. За весь пролог этот кусок персонажа только пару презрительных насмешек кинул в сторону героини, после чего на что-то обиделся и с грустным видом уковылял в закат. Да кто с таким чучелом вообще встречаться будет? Скарамучча не удержался от критики: — У тебя вкуса совсем нет? Или ты решил, что раз главная героиня — Прошмандовка, ей можно в пару всяких имбецилов выбирать? Я в тебе разочарован. — А что не так? Не ты ли сказал мне жать наугад? — Да, но ты ведь выбирал сознательно! С открытыми глазами сидел, я видел! Как вообще можно из всех персонажей отметить самого отталкивающего? В этот момент что-то невыразимое блеснуло в терракотовой радужке. Всего на секунду. А потом Кадзуха спокойно и с расстановкой начал аргументировать свою позицию: — Не согласен с тобой. По-моему, этот парень очень даже симпатичный. «Симпатичный..?» Необъяснимая оторопь заставила замереть. Казалось, сам ход времени остановился, а пыль, лениво парящая в дневном свете, была всего-навсего иллюзией, созданной подсознанием. Словно отвечая на неловкую заминку, Кадзуха мечтательно ушёл в подробные разъяснения: — ...У него изящные ладони с длинными пальцами, а гладкие чёрные волосы хорошо сочетаются с его бледным лицом, — слова лёгкие, как скольжение шёлка, лились мёдом в уши. Подозрительно сладко, — Знаешь, в древности бледность кожи очень даже ценили и считали отличительной чертой богатых аристократов, так что её можно выделить, как отдельный плюс. Интуиция начала подсказывать, что где-то здесь таился подвох, но мозг не мог дать рациональное объяснение этому. Скарамучче просто вдруг стало необычайно волнительно. А ещё снова захотелось проветрить квартиру. — По поводу характера тоже готов поспорить, — без запинок Кадзуха приступил к следующему оправдательному этапу. — Хоть в сюжете о принце пока говорилось мало, я уверен, его мрачный образ — это просто маска. На самом деле у него очень добрая душа. — Откуда такие выводы? — Скарамучча выразил скепсис и любопытство одновременно. — Просто я представил, как бы он вёл себя рядом с принцессой, если бы сблизился с ней, — Кадзуха постучал подушечками пальцев по корпусу геймпада, выстраивая мысли в ряд. — Если судить по язвительным замечаниям, становится ясно, что он явно не из тех, кто старается понравиться, и это хорошо. В нём нет показного геройства ради завоевания славы. Поэтому его симпатия к принцессе точно будет бескорыстной, — тон голоса во время ответа практически не менялся, будто речь была им составлена и выучена заранее. — Такие люди, как правило, делают добро не в ожидании признательности, а из внутренних побуждений. «Куда-то ты далёко забрёл... Мы точно про одну и ту же игру говорим?» — ...При этом принц всё ещё остаётся живым человеком со своими слабостями и не совсем статусным поведением, — сделав паузу, Кадзуха прыснул в кулак, думая о чём-то. — Например, он может пригласить принцессу на чашечку чая и забыть деньги в замке. Или, если он увидит уличного кота, пробегающего под колёсами грузовой телеги, то обязательно его спасёт и приютит, даже если придётся испачкать одежду. В нём нет замашек не величие, только глубокая человечность. Это... очень меня подкупает. Вроде пример он приводил абстрактный, но хитрый огонёк в глазах намекал на некий умысел, скрытый за этим гипнотическим взглядом и медовыми речами. Похвальное мнение совсем не звучало непредвзято. — ...Также он будет мужественно заботиться о принцессе. Допустим, если однажды она ударится, и у неё пойдёт из носа кровь, принц отругает её за неуклюжесть, но всё равно предложит свой белоснежный платок из шёлка, чтобы остановить кровотечение. А потом ещё сам наложит повязку на ушиб и придумает принцессе забавное прозвище из-за её глупого внешнего вида, — по спине прошёлся ледяной шлейф, как будто химерическое существо пощекотало позвоночник обескровленными пальцами. Ну всё! Это уже не просто абстрактный пример, а события из реальной жизни. Их, чёрт возьми, жизни! — Думаю, эта отзывчивость и есть то, что больше всего меня привлекает в нём, — финальную фразу Кадзуха выдал с таким благоговением, что душа приготовилась делать сальто. Скарамуччу словно парализовало. Ну, не может такого быть! Наверное, воспалённый разум просто начал придавать словам то значение, которое в них не закладывалось. Бессмыслица! Он явно настолько глубоко потонул в своём влюблённом безумии, что теперь видел заигрывание там, где его не было. ...Верно ведь? Но откуда тогда взялась эта странная загадочная ухмылка? — А что ещё... тебя привлекает? — немного колеблясь, Скарамучча рискнул произнести вопрос, занимавший его мысли. ...И моментально пожалел об этом. — В персонаже или в тебе? «Блять!» От внезапности он поперхнулся воздухом и сорвался на кашель. А красноглазый дьявол триумфально захихикал, отмечая свою заслуженную победу в состязании по притворству. Это был подлый удар в спину. — Почему ты так удивляешься? — спросил Кадзуха с тем же неискренним простосердечием. Актёр без премии, блин. — Я всего лишь немного дополнил своё признание словами, которые не успел сказать в первый раз. Угомонив кашель, Скарамучча смог только сильнее обхватить подушку руками и с хрипом подытожить: — Дебильная шутка. — А я не шучу. — Тогда зачем ты столько дней из себя дебила строил?! Если всё это время Кадзуха был готов к романтическим откровениям, ради чего ему подыгрывать? Он что, изображал спокойствие только, чтобы быстрее довести его до ручки? — Я сначала думал подождать, пока ты сам не захочешь поговорить об этом. Прости, если обидел, — уже в типичной для себя манере извинился Кадзуха, оставив издёвки. Правда, это не имело никакого смысла. — Скар..? — Не представляешь, как сильно я мечтаю тебя сейчас придушить, — лицо, подожжённое воображаемыми спичками, полностью исчезло в складках подушки, а угроза, выдавленная из последних сил, прозвучала скорее, как глухое стенание. Хотелось голыми руками разорвать наволочку, залезть внутрь и утонуть в гусином пуху, став с ним единым целым. — Ни слова больше! И ещё. — Что? — Отсядь на полметра влево.