Будь мы богами...

      ༄༄༄       Обогнуть сражение на площади оказывается даже легче, чем я рассчитывал. Магия удачи работает, да и всех так увлёк старикан Супай со своими бешеными курицами, что нет им дела до взволнованной тени, мчащей через почерневшие от пожара кусты.       Лишь когда я уже добираюсь до противоположного корпуса Великого Храма, меня кто-то окликает, но за стоящим вокруг свистом стрельбы и криков, я не узнаю тонущий в какофонии звуков голос. И не останавливаюсь, чтобы обернуться.       «Мне жизненно необходимо найти Ло».       Запетляв по тик’альским внутренним улочкам, задыхаясь от сбившегося дыхания, терзающего лёгкие, и проклиная ломящие от изнеможения мышцы, я бегу в сторону разбитой смотровой башни, точно как некогда бегал ночами с краденной аурой. Разница лишь в том, что сейчас белый день. И мчусь я для того, чтобы перечеркнуть все свои прошлые усилия — чтобы не помогать Тик’алю пасть.       Чувствую себя мёртвым и живым враз. Погибшим в сегодняшней битве и воскресшим из пепла. Может, так и должно быть? Так и начинается новая жизнь, когда отрекаешься от всех прежних сомнений и ложных мечтаний?       Надеюсь.       Когда среди каменных руин, за ветвями жакаранд, обсыпанных прелестными сиреневатыми цветочками, я вижу локоны развевающихся на ветру длинных чёрных волос, моя душа трепещет от радости. Я забываю обо всём остальном.       — Ло!       Однако Ло не оборачивается. Куратор замирает, как стоял, с распростёртыми в разные стороны руками, на которых мелькает чернильными сгустками аура. Услышав мой голос, Лоретто вздрагивает. И аура на пальцах, точно разочаровавшись, гаснет.       — Ло? Что ты делаешь? — Тяжело дыша, я выбегаю к развалинам. С неподдельным наслаждением позволяю себе наконец остановиться, придерживаясь за край обломка колонны, и прийти в себя. Стёртые до мозолей ноги гудят. В голове звенит. «Но я успел, и я счастлив». Если я сейчас потеряю сознание, куратору придётся подхватывать меня на руки. Отличное было бы завершение дня, вопреки всему, правда?       — Лоретто, ты не можешь уйти, — выдыхаю я.       — О, не переживай, эта тварь никуда уже не уйдёт.       Это голос не Ло.       Моё едва зародившееся счастье деревенеет. Я враз забываю усталость, мечты побывать на Лореттовых руках и звон в ушах. Встревожившись, пробегаю глазами по зарослям и потрескавшимся развалинам, перевожу взгляд за плечо Ло… Только теперь вижу, что в сумраке башни, у того самого, драгоценного выхода из Тик’аля, кто-то стоит. Вот, на кого смотрит куратор. Вот почему не оборачивается — для них была уготована Лореттова боевая аура. Я не узнаю их лиц, но там трое. Простокровки, причём даже не раненные и не вымазанные в копоти, а значит, они тут давно.       «Кайл их отправил сторожить выход», — догадываюсь. Брат тоже понимал, что кто-то тут попытается улизнуть. Рассчитывал на добычу.       Однако это ведь всё равно какие-то три простокровки, верно? Три! Несмотря на то, что они полны сил, несмотря на то, что ухмыляются, как маньяки и целятся своими пистолетами в Ло… Моему куратору достаточно рукой взмахнуть, чтобы испепелить их на месте, так?       «Или было достаточно, пока я не пришёл».       Сердце чуть успокаивается в груди, пока я перевожу дух, дыхание выравнивается, и я понимаю, что и за моей спиной тоже кто-то есть. Приглушённые, но быстрые шаги, которые приближаются к нам и которые до этого я, увлёкшись надеждами, не расслышал.       И когда прикусив от вновь нарастающего беспокойства язык, я оборачиваюсь, то чуть не пыхчу. К нам бежит Кофи. «Это он окликал меня на площади?» Треклятый Кофи, который так упрямо всюду сегодня ищет меня, как охотничий пёс… Вместе с ним ковыляют ещё четверо прихвостней, чумазых и ошалелых, но рожи их от этого не менее воинственные и одиозные.       — Еля, нельзя вот так вот от меня убегать! — укоризненно фыркает Кофи, когда подходит. А потом глядит на руины и тоже замечает рваную шаманскую мантию, чей владелец до сих пор не поворачивается к нам лицом. Взгляд Кофи загорается. — О, ты аурокровку поймал? Класс, братец.       «Чтоб ты провалился, братец». Я не знаю, что мне делать теперь. Кошусь на Лореттову спину, но не смею даже произнести имя куратора вслух.       «Рассвет, скажи рассвет, Ло», — верчу мысленно опять и опять.       Но поможет ли это? Все уже видели на Лореттовых руках ауру. После стенающей Гвен, которую Йен наверняка утащил к простокровкам с пулей в руке и следами талого льда — без сомнений, магического в такую жару, — на ботинках, после Супая, чьи напичканные аурой курицы, разорвали в клочья несколько десятков людей, как пиньяты петардами, никто не поверит, что шаман может желать им добра.       Тем временем Тэйен не спешит разбираться с простокровками, преградившими путь. С уровнем мастерства Лоретто с такими противниками было бы нетрудно разделаться: выжечь энергию в их хлипких, смастерённых кустарным способом защитных талисманах даже легче, чем обмануть их иллюзией, а потом можно всех магией перебить. Или гуманно расплавить пистолеты и отшвырнуть людей взмахом руки, но — тогда надо теперь швырять и Кофи с его подмогой. «И меня». Потому что если в этой схватке Ло нежданно-негаданно не сломает мне ни одного ребра, то все поймут, что шаман меня бережёт.       Поймут, что мы заодно.       А Лоретто определённо не хочет, чтобы все это знали. Тайна — моя броня.       Поэтому, когда Кофи, присвистнув, окликает аурокровку, Ло покорно, медленно поворачивается лицом к нам.       — Еля, как ты выследил эту сук… — Кофи обрывает сам себя. Его глаза округляются. — Том?!       Том не роняет ни звука. Взгляд Ло устремляется было ко мне, и испуг вспыхивает в зрачках при виде моего окроплённого куриного потрохами наряда, но этот испуг тут же меркнет, когда ставится ясно, что я цел. А потом в Лореттовом взоре появляется странная смесь досады и раскаяния, сожаления и тоски… Искра обиды. Гнев. Следом всё исчезает за маской холодного, деланного и неприступного равнодушия, по которому невозможно прочесть намерения.       — Тварь! — выплёвывает Кофи, стоящий рядом со мной. — Мразота! Да как…       Он оглядывает моего куратора с ног до головы ещё раз, каждую ниточку дранной мантии, все царапины, ссадины и кровоподтёки, будто не веря своим глазам, надеясь найти различия между шаманом и Томом, но даже Лореттовы ныне уродливо разукрашенные наливающимися синяками под лохмотьями руки, даже распущенные, всклокоченные волосы не скрывают уже изгибы тела и черты лица, которые Кофи сумел с лихвой облюбовать прошлым вечером у нас дома за ужином.       И чем меньше теперь Кофи находит различий между врагом и другом, между незыблемой истиной, что он себе выдумал, и спорной реальностью, тем отчаяннее становится его взгляд. А вместе с тем злее. Кофи всеми фибрами души гордится тем, что никогда не путает аурокровок с людьми, а Том был в его понимании человеком. До этого момента.       И виноват в этом, конечно же, Том.       — Ну ты и дерьмо. — Сморщив нос в отвращении, Кофи обвинительно тычет пальцем в Лоретто. — Ублюдок! И Еля ещё спасать тебя хотел? Тебя?! О, в край уже охуели эти шаманы!       Он вскидывает руки, обращаясь то ли ко всей собравшейся вокруг напрягшейся публике, то ли ко мне, то ли к небу:       — Блядство! Шаманское блядство! Притвориться одним из нас, втереться в доверие к моему братцу, сунуться на порог нашего дома и нас своими улыбками соблазнять… Да моя мать этой проститутке чай наливала! Да я чуть с ним не… Еля, заковывай эту суку давай.       В следующий миг Кофи суёт мне серебряный ошейник, который всё это время таскал с собой.       Меня передёргивает от опаляющей боли, когда серебро касается моей кожи на груди — там, где рубаха сегодня порвалась, пока я лазил по кустам.       Я машинально хватаю ошейник, чтобы лишь отнять от груди, но становится только больнее, когда на серебре смыкается моя ладонь. Нет, ожогов мне этот металл не оставляет, ничего, помимо красноты, которую надо ещё разглядеть, а вот ощущения… До сих пор как прикасаться к раскалённой сковороде. Я едва сдерживаюсь, чтобы не заскулить.       Вижу, что Ло замечает мои мучения. Следит за мной, но не реагирует. Терпеливо выжидает чего-то.       А сам я, не понимая, что задумал на сей раз куратор, из опаски выдать последние козыри и всё испортить, лишь сильнее сжимаю ошейник, ведь трое бандитского вида людей за спиной Ло до сих пор целятся в моего куратора, а глядят на меня. И Лоретто как будто плевать, если выстрелят! «Может, и правда плевать». Может, это какой-то трёхступенчатый план.       Но у меня плана нет никакого.       У этих развалин сегодня должна была закончиться наша череда невзгод — я вложил все силы и последние здравые мысли, чтобы сюда добраться, истерзанный мозг отказывается понимать что-то теперь. И даже если куратор готов защищать мои тайны рискуя собой, я не приму подобную цену. Да, Лоретто может выдержать многое. Но пуля в затылок — это слишком.       Если же я возьму и банально чистосердечно сейчас признаюсь в своей аурокровной природе и любви к Ло, лишь бы куратору не пришлось меня беречь… Нет, пусть даже Кофи от шока или братской любви меня пощадит, но тогда ведь его друзья всё равно сделают грязную работу за него, им на меня плевать. И сомневаюсь, что одной удачи достаточно, чтобы выжить, когда выходишь на казнь.       В конце-то концов, даже колдовская удача не бесконечна! Удача черпается из жизненной энергии, избежишь откровенной смерти — падёшь в траву замертво, оставшись без сил. Точнее, Ло падёт, ведь удачу свою куратор подарил мне через заговор Ил’лы, и если я не успею даже задуматься о шальной пуле, не успею пожелать Ло спасти в нужный миг, Вселенная по умолчанию будет спасать меня. В мою пользу перекраивать реальность за счёт Лореттовых жизненных сил, пока Ло не умрёт.       «Значит, в кого бы из нас двоих не выстрелили, погибнет Ло… ну и что мне прикажешь, Вселенная, делать?»       Нельзя говорить правду.       Нельзя позволять им стрелять.       В надежде сообразить какой-то вразумительный аргумент, я вновь бросаю взгляд на Кайловых солдат в тени, но лишь никну сильнее. Выражения лиц у простокровок, что стоят за спиной у Ло, дёрганные, жестокие, плечи натянуты как провода под напряжением, а пальцы уже скрючились на курках, — они явно только и ждут, чтоб воспользоваться оружием, лишь повод дай. Пока все сражались на площади, они прозябали здесь, а Кайл ведь наверняка обещал им зрелищ и игрищ. Они хотят крови. Войны.       И, что поразительно — или жутко? — все доводы, какие я только могу выдумать, под заряженными дулами кажутся смехотворными в моей голове. «Лоретто не желает вам зла!» Бред. Шаман Елисея уже одурманил своим коварным взглядом, убейте, пока и на нас не посмотрел! Выстрел. «Послушайте, а мирно…» Елисей тянет время, шаман его шантажировал уже давно. Отомстим! Выстрел. «Я вас всех сам убью, если тронете…» Выстрел. Пуля быстрее словесных угроз. Лоретто растянется на залитых собственной кровью камнях.       Так ничего не решив, сжимая вспотевшей, зудящей от боли рукой ошейник, я сглатываю.       Перевожу взор на Кофи.       Брат смотрит на Лоретто в упор, глазами полными лютой ненависти и самонадеянного презрения. Если Лореттов план заключается в том, чтобы лишь действительно скрыть от всех любым способом мою правду, не заботясь о своей репутации, то да — работает. Все теперь уверены, что Том — шаманская проститутка. Она стирала со мной бок о бок наволочки три последних месяца в прачечной и притворялась улыбчивой простокровкой, чтобы втереться в доверие и пробраться в наш дом. Чтобы усыпить бдительность и обмануть всех Монтехо. Что-то разведать. А потом тихо сбежать. «А я её раскусил и поймал. Я герой».       Когда я так и не двигаюсь с места, Кофи подталкивает меня локтем вперёд.       — Не трусь, — говорит, — мы этой суке не дадим тебя цапнуть. Цепляй её на замок.       А ошейник и правда с замком. Не знаю, где братья раздобыли чертёж, но на серебряном обруче, состоящем из двух грубо выкованных половинок, алхимические задвижки с выцарапанным узелковым узором Кипу — в котором я узнаю упрощённую версию чародейских замков. Шаманы запирают двери на чары, которые обучены узнавать их владельца и пропускать без всяких ключей, а вещица с узором, напитанным аурой, если закрыта, уже не откроется никому кроме того, кто написал Узел. Один раз захлопнув этот ошейник — без дозволения создателя обруча не снять никогда. Раб.       Я опять сглатываю густую слюну. Чувствую, как у меня начинает дёргаться глаз. Пытаюсь поймать Лореттов взгляд, молю о подсказке, но Ло смотрит сквозь меня, не давая никому ни единого намёка на то, что мы близки.       «Что у тебя на уме, Ло? — Мысли ноют в висках. Мне становится дискомфортно в собственном теле, не то от внезапного омерзения к брату, который ставит меня в роль насильника, не то от нетерпения, которое нужно выказать Ло! Но Ло не шевельнётся. Может, призывает аурный смерч, как в Тронном зале? Или с Первокровной ментально общается? На это же богиня способна, так? Она придёт наконец помогать?! — Как мы поступим, Лоретто? Марисела была права, у тебя всегда есть запасной план, так что мне сделать, чтобы воспользоваться им и сейчас? Растормошить? Разозлить?.. Дай мне знак!»       Я решаюсь на маленький шаг вперёд, надеюсь таким образом привлечь внимание куратора.       Кофи за плечом одобрительно хмыкает.       Ло, даже не моргая, глядит в пустоту.       «Куратор же не боится меня? — возникает странная мысль. — Не думает, что я нарочно привёл Кофи по Лореттову душу? Что вот так наплевал на всё, что было между нами, как последний бесчувственный негодяй, предал и пришёл порабощать?»       Ещё шаг.       Ло стоит немой статуей, взгляд ледяной, точно замёрзший пруд. Лишь волосы легонько колышутся на ветру, и грудь едва-едва заметно вздымается от поверхностного, будто и впрямь оробевшего, как у птицы с подсечёнными крыльями, дыхания. Даже, кажется, чуточку побледнев. Благо, я знаю, как хорошо Ло умеет пускать пыль в глаза и что это фикция, предназначенная усыпить бдительность окружающих, иначе бы я уже извёлся совсем.       «Не поверхностного дыхания, а сфокусированного как у голодной кошки, что затаилась, чтобы напасть». — А если Тэйен ждёт момента, когда можно броситься в драку не задев меня, то мне, что, нужно сигануть в сторону и укрыться в кустах? Рискованно, будут стрелять. Тогда закричать во всю глотку, оглушив и дезориентировав всех? Но опять же, шальные пули… Самому дать куратору какой-то сигнал?..       Я едва заметно вскидываю брови, без слов умоляя Ло мне подсказать.       Тэйен смотрит перед собой без тени эмоций, по-прежнему не видя меня. Даже пальцем опущенных по швам рук не двинет. Я не чувствую исходящей от Ло ауры, как в схватке со стражей, не слышу приближающихся шагов какого-нибудь Йена, чей разум можно было бы подшаманить, который мог бы всех всполошить и отвлечь… По ощущениям, Ло не делает ничего.       Нас окутывает лишь гнетущая, пропитанная смертоносным ожиданием тишина, никакой магии. Неподалёку шелестят листья деревьев, среди развалин шуршит трава, где-то вдалеке кричат птицы… Однако всё это не поможет, и мне начинает казаться, что я в заколоченном гробу под толщей земли. Выхода нет. Грудь сдавило. И воздух почти закончился. С самого утра Марисела, что в реальном мире, что в выдуманном в моей голове, намекала на то, что сегодня ждёт меня смерть и — может, это она?       Может, правда, выхода нет и Ло всё никак не начнёт битву, потому что знает, что нам не суждено выжить вдвоём?       А чтобы выжил сильнейшей, умереть должен слабейший.       Я.       Всё медля, увядая от нервов, будучи связанным Ил’лой с Лоретто, я осознаю вдруг, что мой единственный способ разорвать наш круг порочной удачи и освободить Ло от участи моего магического живого щита в сложившейся ситуации, это и правда меня убить. Причём убить руками Лоретто. Всеми другими вариациями при малейшей опасности Вселенная защитит меня, убив Ло.       От этой идеи мне становится за себя страшно.       Но не так страшно, как потерять Ло.       Напади тогда на меня, что уж, — мысль ясна, а я устал переживать. Я пытаюсь вдохнуть, но ничего не выходит. Похоже, от жгущего мне руку серебра, у меня вновь сознание плывёт, а значит, умирать сейчас даже будет не так уж и больно. — Ну же, Ло! Пока я готов! На тот свет, конечно, не хочется, но я всё равно никогда не видел себя дожившим до старости лет… Да и умереть во имя любви? Почему бы и нет? Далеко не худшая смерть, а может, и лучшая. Достойная баллад и легенд».       Нет, Ло не собирается удостаивать меня чести обратиться в легенду. И не догадывается о моих мыслях. Вероятно, не хочет отвлекаться на них.       И план тут явно сложнее, потому что, когда иного решения у меня нет и я делаю последний шаг, оказавшись с куратором лицом к лицу, лишь Лореттовы ресницы вздрагивают.       Я жду, пока Тэйен наконец-то фокусирует взор на мне. И куратор смотрит на меня внезапно с таким наигранно детским изумлением, будто мы в ясельках и я только что признался, что конфеты у воспитательницы украл. Будто не узнаёт меня, не понимает, чего от меня теперь ожидать. Какая хорошая игра — до последнего.       «Это же я не знаю, чего ожидать от тебя, Ло!»       Всюду игра…       В чём её смысл?       Я вдруг ловлю себя на том, что мне хочется засмеяться. Не нервно ухмыльнуться или растерянно улыбнуться, а истерично захохотать. «Смотрите все, я шёл спасти любимого человека! А теперь, чтобы я ни предпринял, любым действием — и даже бездействием — я его погублю. Смешно же, так? Ло, смешно?!»       И выйти из этой игры я не могу; мне ничего не остаётся, как продолжать падать в своём гробу, сколоченном из отчаяния, в тёмную яму, каким является будущее, играть.       Потому что самое поганое во всей это ситуации то, что я не могу просчитать Лореттовы действия! А если Лоретто продолжит стоять, как засохшее дерево, когда я что-нибудь вытворю, нас обоих, как дураков, убьют!       Я медленно поднимаю ошейник. Серебро не причинит Ло боли, но коль застегнётся на горле, куратор лишится магических сил. В этом план? «Не думаешь ли ты, Ло, прикидываться невинной овечкой и давить на жалость, надеясь, что Кофи раскается, увидев, что ты такой же человек, и прикажет не тронуть нас? Он не раскается. Шаманы погубили его отца, ему нужно кого-нибудь обвинить».       Если же я в последний миг откажусь надевать на Лоретто хомут, изобразив труса, это сделает Кофи сам. Попытаюсь его остановить, и опять же — Ло банально пристрелят, обвинив в промывке моих мозгов. Да и Кофи явно подойдёт не с осторожностью, как я. Он начнёт распускать руки, причём вовсе не так, как хотел этого прошлым вечером дома.       «Он ведь ударит, Ло. Даст кулаком в живот, схватит за горло, разобьёт твой прямой нос… И ты не станешь сопротивляться. Почему ты не станешь… Что это за дерьмовый план…»       Шероховатый серебряный обруч блестит на солнце в моих руках, пока я, стиснув зубы, всё гляжу на свою ношу, стоя перед Лоретто, как неудавшийся жених. Ветер холодит мою вспотевшую на спине рубаху, ноги немеют. Люди вокруг, затаив дыхания, ждут. И я жду. Не знаю уже чего. Тишина тяготит всё сильнее, в горле ком. Как назло, мысли теперь кажутся ясными, и один-единственный бесполезный вопрос начинается крутиться в голове:       «Люди ненавидят или боятся друг друга? Или разницы нет?»       Когда я поднимаю руки, отчаявшись дождаться от Лоретто реакции, Тэйен продолжает смотреть на меня широко раскрытыми глазами. Покорно, внимательно наблюдает, как мои дрожащие пальцы тянутся, чтобы опустить на Лореттову лебединую шею две половинки обруча как можно нежнее. Ещё миг, и мне придётся их сомкнуть… что тогда?       Я не знаю, и поэтому в Лореттовых глазах отражается мой страх. Сколько бы вариантов я ни прокручивал в голове, решения по-прежнему нет. Единственный, кто в силах сейчас спасти моего куратора — сам куратор, а он всё ещё чего-то ждёт. Мне остаётся только тоже невесть чего ждать, доверять и верить, что всё это часть плана.       И я верю.       Я всегда верю Ло.       Я позволяю тяжести двух половинок металлического обруча опуститься на Лореттовы побитые плечи. Медленно смыкая их, мимоходом касаюсь кончиками пальцев Лореттовой исцарапанной шеи, украшенной чёрной шёлковой лентой, на которой с одной стороны запеклась кровь. Чувствую знакомый, родной жар Лореттовой кожи. Вижу, как взмывает и опускается Лореттов кадык.       Оказавшись точно друг напротив друга, половинки ошейника начинают притягиваться, как два магнита, угрожая хлопнуться на Тэйеновом горле.       И… в этот самый миг Ло втягивает носом воздух. Лореттовы губы приоткрываются — рваное дыхание куратора оседает на моём кончике носа. Вот, сейчас. Сейчас Ло что-то предпримет. В самый неожиданный момент, когда все расслабились, уверовав, что шаман уже в их лапах. Только теперь я понимаю, что могу наконец вдохнуть полной грудью. Поднимаю глаза…       И встречаю в Лореттовом взгляде всё тот же сияющий, детский страх.       Ло так ничего и не предпринимает. Ло просто дрожит. Глядит на меня и дрожит.       — Л-ло?.. — беззвучно срывается с моих губ в замешательстве. — «Что с тобой?»       Ло боится?       Боится.       И всё.       — Ло! — Меня враз прошибает ледяной пот. «Но ведь… а как же… Мне мерещится? Нет… неужели я оттягивал неизбежное зря? Не может такого быть. У Ло есть решение всегда! Ло не сдастся без боя без веской причины!» — Ло… — «…сделай что-нибудь. Ну хоть что-то, ну!»       Однако, чем дольше я смотрю на Лореттов уставший, безвольный силуэт, тем тяжелее становится моё сердце. Тем отчётливее я понимаю, что я выдумал Лореттову выдержку — её нет. Это не расчёт и не гнев, что мешают куратору действовать. Это и правда паника. Страх. Оцепенение, что заставляет попросту каменеть. Разум Ло всегда отключается, когда что-то идёт не так. От агонии в пронзённом Мариселой плече. От шока, каким я наградил, когда полез, не предупредив, целоваться. Когда что-то пугает, обескураживает, загоняет в тупик… Ло прячется там, где всё ещё безопасно — в себе. Застывает, как статуя. Бледнеет, как смерть.       «У Лоретто нет плана», — повторяю про себя я, и ужас завладевает мной, я не могу больше его отрицать.       Ло не двигается, потому что никакого плана нет и не будет!       Нет, не у Лоретто, не на этот раз!       Никто не придёт спасать!       — Ло… — мой голос стихает.       Куратор не отвечает.       Мир вокруг меркнет, будто проиграл я.       «Признай, Еля, ты, пусть и нехотя, отныне злодей. Ло не двигается, потому что от любви не спасти — вот и всё».       Выходит, я стал непредсказуем? Взаправду? Даже сам для себя? Я ведь хотел, чтобы куратор не исчез, не бросил меня, да? Я пожелал. Заручился удачей. А Вселенная не знает разницы между «плохо» и «хорошо». Можно попросить что угодно, и если тебе надо — то на. Не хочешь, чтобы императрица столкнула тебя с края крыши? Запросто, она примется вспарывать плечо твоему учителю, даже если ты не просил. Жаждешь насолить братьям? Без проблем, они возненавидят твоего друга Тома, решив, что тот их одурачил как слепых мышек лиса. Молишься, чтобы не остался один? Да, конечно, вот тебе ошейник — посади на него любимого. Теперь он от тебя ни на шаг!       Опасность заговора Ил’лы, что связывает две души единой судьбой и удачей, не в том, что один жертвует собой ради другого — опасность в том, что тот, во имя кого принесена жертва, не осознаёт дарованной ему власти над своей второй половинкой. Я теперь, сам того не осознавая, могу отнять Тэйенову свободу воли, а вот Тэйен мою — нет.       И что бы куратор сейчас ни предпринял, ничего не выйдет, если я не готов отпустить.       А я же запойно, наивно, безрассудно, впервые в жизни влюблён! До одержимости, до удушья в груди! С давних времён известно, что любовь — худший наркотик. Это бездна. Топь. Разве можно своими силами выбраться из неё? В мгновение ока навсегда отречься от чувств, которые прорастали в душе месяцами? Это в сказках люди расходятся, машут на прощание друг другу платочками и не жалеют никогда ни о чём, потому что боги сказали, так надо… а в моём гнилом мире я одинокий, я жизни уже не представлю без Ло! Мне проще сдохнуть, чем отпустить! Лучше убейте, так будет легче для всех остальных! Добейте!       Прошу…       Иначе не смогу отпустить…       Я понятия не имею, какая мысль — какое желание — способно сию секунду затмить мою тягу быть рядом с Лоретто, отказаться от всяких попыток отвоевать совместное будущее и обоюдно закончить нашу историю порознь на этой главе. Пожелать, чтобы куратор оказался в безопасности? Но в нас и так никто не стреляет сейчас. Душевного равновесия? Покой — это смерть. Счастья? А что такое счастье? Это неправильное желание, это нечёткая мысль…       «Прости, Ло».       Моя любовь — Лореттово проклятие. Может, поэтому куратор на самом деле пытался сбежать.       Когда наши взгляды снова пересекаются, в Лореттовых глазах отражается небо. Бездонное и холодное. И такая печаль, что у меня стынет кровь. Две сотни лет самосовершенствования, чтобы сдаться сегодня без боя. Несколько веков и поколения твоих предков, которые боролись за свободу своих земель, чтобы Монтехо тебя опять заковал. Довериться, чтобы погибнуть.       — Тебе следовало влюбиться в кого-то получше меня, Ло…       Замок на ошейнике щёлкает.       Кофи с простокровками взвизгивают от радости.       В уголках Лореттовых глаз блестят слёзы.       Я ненавижу себя.       ༄༄༄