Будь мы богами...

      ༄༄༄       Остаток дня проходит в озлобленной фрустрации.       Я не могу больше оттачивать магические навыки, потому что покой и концентрация — последние слова, какими можно меня теперь охарактеризовать, а значит, аура мне не откликнется. Не могу и обдумывать, как я буду разговаривать с Кайлом насчёт его несвоевременного восстания, потому что этот вопрос надо решать на холодную голову, а внутри у меня всё бурлит, как кипяток.       Остаётся лишь нарезать круги по Тик’алю, бездумно листать учебники в библиотеке, обжираться кукурузным пирогом в кафетерии, пока от него не начнёт мутить, и — ждать, когда Лоретто придёт извиняться. Не я начал ссору, так что и просить прощения я первым не стану. Ну… может, и стану. Но только когда увижу, что куратор снова готов разговаривать рационально!       Тэйен не приходит.       Я не нахожу Лоретто в библиотеке в тот час, когда Хранителя библиотеки обычно там можно найти, и за ужином мой куратор не появляется, точно специально меня избегая.       В какой-то момент я даже всерьёз начинаю обдумывать идею учинить драку с одним из альгвасилов, — да хоть с Гвен, которая патрулирует сегодня аллею за кафетерием, — ведь когда я в беде, Тэйен всегда чудесным образом появляется, чтобы разрешить конфликт. «И это будет прямо-таки идеальным способом забыть нашу размолвку: переписать последнее воспоминание, заменив новым. Сделать вид, как говорится, что ничего и не было».       Полагаю, во мне всё же недостаточно склонности к насилию или я слишком жалок, потому что так и не могу придумать достойную причину, чтобы драку начать.       Так что, когда солнце начинает спускаться за горизонт, окутывая город ленивыми янтарными красками и духотой, мне ничего не остаётся, как волочить ноги обратно в апартаменты. Буду тоже тогда в ответ просто игнорировать Лоретто, как худший щенок на свете. Молча лягу спать. Только… входная дверь апартаментов закрыта.       Воздух в лёгких спирает, когда я это осознаю.       Оглянув лоджию, чтобы удостовериться, что я не полный болван, перепутавший двери, снова дёргаю ручку, однако та по-прежнему не поддаётся. Но всегда же поддавалась, как иначе? Лореттово заклинание научено впускать меня и выпускать в любое время, мне не нужен ключ для замочной скважины, которой даже и нет!       — Лоретто? — Постучав, прислушиваюсь. Неужели мы и правда так сильно поссорились? Настолько сильно, чтобы оставить меня ночевать в коридоре?       Или Лоретто внутри и нет? А если что-то случилось? Императрица внезапно решила что-нибудь вытворить или… «Кайл узнал, что я подружился с шаманом». Но тогда стал бы он рисковать, отправляя кого-то, чтобы Лоретто покалечить?       Однако никто, видимо, по-прежнему не способен покалечить Лоретто, потому что паническую минуту спустя дверь открывается. Куратор останавливается на пороге, загораживая мне путь и не позволяя войти. Больше не выглядит злым или циничным, лишь каким-то помятым, будто весь день провалялся в кровати, и я чуть было не начинаю снова возмущаться, — потому что сам я весь день себе места не находил! — но потом наши взгляды пересекаются, и моя гордость вянет. Может, конечно, виноваты отблески алеющего заката, но глаза у Лоретто кажутся красными, словно от… слёз.       — Чего тебе? — спрашивает Лоретто осипшим голосом. — Уже поздно, и мне сказать тебе больше нечего.       Я сглатываю, и в сердце опять пропасть. «Одной магии недостаточно, чтобы сделать мне по-настоящему больно», — разносятся эхом в голове Лореттовы слова. Выходит, у меня действительно получилось? Найти у Лоретто слабость настолько большую, что я причинил боль? Я наконец научился ранить словами, не кулаками? Я и впрямь задира.       «Прости меня. Прости, прости, прости, прости… Ты не трус, и одиночество не твоя судьба. Мне жаль, что у тебя нет семьи. Я бы поделился с тобой своей, если мог». Но вслух, от страха, что вспыхнет новая ссора, если упомянуть прежнюю, у меня вылетает лишь:       — Я здесь живу.       Лоретто шмыгает носом.       — Нет, не живёшь. Тебе выделили личные апартаменты. Этажом ниже, прямиком под моими.       — Когда?       — Неделю назад.       Ком встаёт поперёк горла, и в груди что-то колет. «Но я не хочу личные апартаменты. Только не сейчас».       Я бы понял ещё, если б меня выселили сразу после того, как я дверь ванной сломал своим кривым Узлом, но сегодня… Почему это звучит как «прощай»? Мы действительно больше не друзья?       — Мне никто не сказал, что я должен жить отдельно.       — Ты не спрашивал. — Лоретто пожимает плечами, с невыразимой ипохондрией глядя в пустоту, сквозь меня.       Я перевожу взор за Лореттову спину, на гостиную, укутанную сумерками, и в груди опять давит. Свет не горит, так что ничего как следует не разглядеть. Но как мне всё исправить? Как мне восстанавливать нашу дружбу, если я буду не здесь? Банальное «извини меня» вообще искренне прозвучит?       — Можно, я хотя бы зайду вещи собрать?       — Твои вещи уже унесли. — Прежде чем я успею выдумать новый вопрос, новое оправдание, чтобы задержаться ещё ненадолго, Лоретто начинает закрывать дверь. Наши взгляды вновь пересекаются на долю секунды, и в Лореттовых глазах вспыхивает нечто похожее на тоску. Однако почти тут же эта тоска холодеет, скрываясь за более будничным, отстранённым выражением лица. — Мне правда нужно отдохнуть, Еля. Спокойной ночи.       Дверь закрывается. Закрывается неспешно, учтиво, точно говоря «увидимся» или «до завтра», оставляя меня одного на вечерней лоджии. Однако внезапно воцарившаяся тишина ощущается как стена, а не дверь. Полагаю, если я по-прежнему Еля, не Елисей и не Монтехо, всё не так уж и плохо, ничего не изменилось, только вот… кажется, что всё-таки изменилось. Сломалось. Как мои карманные часы, которые я никак не могу разгадать — все детали на месте, а они всё равно не работают.       Почему не работают?              ༄༄༄             «Нужно всё исправлять».       «Исправлю».       «Смогу».       Я не в силах думать ни о чём другом. Так что первым делом с утра, после ночи, которую я провёл ворочаясь и созерцая тревожные сны о крадущейся по телу ауре и обращённых в мочу винах, в своих новых апартаментах, которые ощущаются чуждыми и недружелюбными, я делаю вторую попытку.       Умываюсь, репетирую улыбку перед зеркалом и нахожу свою самую чистую рубашку — последнюю из неношеных среди тех, что передала мне семья вместе с пряниками. Мне хотелось оставить её на день Испытаний, эдакий кусочек, который всё так же ободрительно пахнет домашним мылом и комфортом, но… кому сейчас есть дело до Испытаний?       «Мы не можем перестать быть друзьями из-за одной глупой ссоры», — убеждаю себя я, шагая обратно к покоям Лоретто, когда облачное утро окрашивает белые стены храма в сизую хмурь. «Мы друзья».       «Судьба Лоретто не одиночество».       «И я не одинок».       «Нам просто нужно поговорить».       На этот раз, когда я стучу в дверь, несмотря на ранний час, та распахивается почти моментально. Лоретто при полном параде: в зашнурованной до горла мантии и с лентой на шее. И выглядит теперь свежо, взгляд зоркий, спина прямая, хотя в движениях и читается некая дёрганность, точно куратор тоже так и не выспался. Однако теперь нет ни намёка на грусть или, что хуже, слёзы. Единственное, что осталось прежним: отрешённое выражение лица, но теперь я бы назвал его скорее сдержанным, чем потерянным.       — Я считаю, нам нужно подкорректировать программу твоего обучения, — заявляет Лоретто прежде, чем я успею продемонстрировать свою отрепетированную улыбку. — Она стала чересчур неформальной в последнее время, это неправильно.       Лореттов предприимчивый тон лишает меня всей уверенности. Я нервно пробегаю руками по рубашке, разглаживая её.       — Но мне нравится неформальность, она… уютная, — говорю осторожно, пока Лоретто опять не торопится отходить от порога. И меня внутрь не пускает, и за дверь не выходит, чтобы пойти со мной заниматься в парк, как обычно. Что это вообще значит?       И мысленная стена между нами по-прежнему на месте, шаман я или нет, но её чувствую. Холодную, тяжёлую, удушающую. Теперь это даже хуже, чем в день нашего знакомства; тогда куратор смотрел на меня хотя бы со снисхождением, а теперь со мной разговаривают как с полузабытым коллегой, на которого и смотреть-то необязательно. Которого видеть необязательно.       Сцепив пальцы в замок за спиной, чтобы не мять опять рубаху, я нехотя киваю.       — Ладно, как скажешь. — «Если тебе так хочется». — Что тогда будем делать, Лоретто?       — Куратор. Во-первых, я твой куратор, а ты мой студент. Не забывай об этом, и так пусть и будет.       — Но мы ещё и друзья.       Лоретто моргает. Фасад напускной сдержанности на миг рушится, снова обнажая во взгляде тоску. Ещё раз моргает. Покачивается с носков на пятки, точно ища какую-то внутреннюю опору, и тоска вновь скрывается за холодной стеной.       — Мы не можем быть друзьями, Елисей. Вчерашний день послужил тому ярким примером. Я твой учитель, и мне полагается тебя учить — ничего больше. Так что если каждый из нас хочет добиться… чего бы каждый ни добивался, дружба будет пустой тратой времени. Она излишня.       «Излишня?» — Слово жалит язык, хотя я всего лишь думаю о нём. Стискиваю пальцы в замок покрепче, так, что они чуть не хрустят. «Значит, вместо того чтобы сказать друг другу грёбаное «прости», мы теперь излишни? Ты и правда сука», — хочется сплюнуть.       То ли виной тому утренняя прохлада, то ли моё вновь пробудившееся раздражение, но колючие мурашки бегут по спине. «Вместо того чтобы проблему обсудить как два взрослых, разумных шамана, ты будешь опять прятаться от меня в своей скорлупе из притворного равнодушия и делать вид, что наша дружба излишня?» Как в Лоретто вообще может уживаться столько мудрости и столько дурости одновременно?       Но я удивительным образом беру себя в руки.       — Хорошо, — говорю. «Хорошо, давай поиграем. Даже интересно, сколько ты выдержишь, прежде чем сдашься, Тэйен. Я прихожу к тебе мириться, хотя не только я вчера наговорил пакостей, но если ты не хочешь разговаривать на равных, отлично! Будешь тогда извиняться в первую очередь». — Какое будет сегодня задание, куратор?       Ничего не отвечая, Лоретто исчезает в апартаментах, закрывая дверь у меня перед самым носом, точно мне больше не дозволено даже мельком заглянуть внутрь. Спустя несколько секунд дверь распахивается вновь, и куратор протягивает мне корзину с бельём.       Я таращусь на неё в недоумении.       — Это твоё задание на сегодня, — поясняет Лоретто.       — Ты хочешь, чтобы я твои вещи стирал? — «Как мальчик на побегушках?» Грубые слова так и норовят сорваться с языка, но я прикусываю кончик. «Может, я был не прав, решив, что из Лоретто выйдет что-то дельное на троне. Могущественный шаман ты или нет, нельзя заставлять людей стирать твои трусы, оправдываясь тем, что тебя оскорбили». — В Храме для этого прислуга есть.       — Прислуга плохо стирает. И мне сегодня нужно поработать в библиотеке, так что это задание послужит тебе отличной возможностью постичь важность индивидуальной работы, терпения и необходимости беспрекословно выполнять указания своего начальства.       «Даже если моё начальство оказалось капризной сукой». Снова прикусываю язык. Я подыграю, напоминаю себе. «Я побью тебя в этой игре».       — Как изволите, Ваша Всемудрость.       Лоретто, очевидно, казалось, что я начну спорить, потому что лицо куратора вытягивается от изумления, когда я выхватываю корзину из Лореттовых рук и разворачиваюсь, чтобы уйти. Слышу, как Тэйен стоит неподвижно ещё какое-то время, наверняка глядя мне вслед, а потом тихие шаги скрываются в апартаментах, и дверь затворяется.       Я угрюмо улыбаюсь. «Вот увидишь, я буду таким послушным щеночком, что тебя затошнит от моей покладистости, Тэйен. Будешь ещё умолять меня опять накосячить».              ༄༄༄             Твёрдо решив, что на этот раз добьюсь своего, я быстро спускаюсь по лестнице и выхожу из Великого Храма. На ходу пытаюсь сообразить, где вообще в Тик’але прачечная, и раздумываю, что шокирует Лоретто больше: если я пройдусь утюгом по роскошным мантиям и выжгу на каждой парочку дыр, потом состроив невинный щенячий взгляд, или же если выстираю и выглажу всё так безупречно, что даже слуги обзавидуются?       Время только близится к завтраку, так что большинство шаманов, что встречаются мне по пути, лениво плетутся в сторону кафетерия. Поразительно, однако, никого не удивляет, что я тащу корзину с бельём. Получается, это традиция, что ли, такая тут — заставлять своего ученика вещи стирать? Никогда не пойму этих шаманов и их эксцентричности до конца; даже став одним из них, чувствую себя белой вороной…       — Елисей!       Игнорируя своё имя, я продолжаю шагать.       — Елисей! — Тяжело дыша, Йен подбегает, чтобы оказаться бок о бок со мной на аллее. — Ты чего, не слыхал, я зову? Фу-х, я тебя всюду ищу! Мне сказали, ты переехал, но я так и не нашёл куда, так что пошёл…       — Я занят.       Честно сказать, я забыл о Йене и его близняшке-сестре в последнее время, а если и его тоже не отправили за мной шпионить, то Йен мог искать меня лишь для того, чтобы поделиться очередными нелепыми слухами, которых наслушалась Гвен. Ну, или у него для меня новости от Кайла, но о брате я слышать сегодня точно не желаю. Я вообще сейчас шаман или повстанец? Мальчик у Лоретто на побегушках или Кайлов щенок? А если ни то, ни другое… кто я сам по себе? «Белая ворона».       Хотелось бы знать ещё, я один такой в мире, кто чувствует себя так, словно у всех вокруг есть своё место и роль, а у меня нет?       Пытливый взгляд Йена тем временем пробегает по мне и корзине в моих руках, однако он ничего не комментирует. Лишь проводит рукой по своим рыжим волосам, которые — что странно — не затянуты сегодня в пучок и обрамляют его квадратное лицо, гармонично сглаживая углы и пряча кривые уши.       Переведя дыхание, Йен оглядывается по сторонам, а потом снова смотрит на меня.       — Я раздобыл то, о чём ты просил, — говорит он негромко. И прежде чем воспоминания успевают полностью всплыть на поверхность моего сознания, Йен вытаскивает из кармана своей серой формы перстень.       Этот перстень не такой, как элегантные серебристые колечки Лоретто; он золотой, определённо немало поношенный и с массивным красным камнем, торжественно поблёскивающим в утреннем свете. «Аурное кольцо». У меня пересыхает во рту.       — Ты больной?! — Схватив перстень, я запихиваю тот в корзину, засовывая поглубже в тряпьё. Тоже оглядываюсь, но к счастью, поблизости действительно никого. Однако если кто-то увидит нас с числящимся украденным аурным кольцом, это хуже, чем оружие пронести. Преступление!       Почёсывая затылок, Йен усмехается.       — Да не дрейфь, Елисей. Все шаманы — тщеславные снобы. Ну… все, кроме Лоретто. Никто тут даже не ждёт, что простокровки посмеют перечить, так что никто на нас и не глянет. И вообще, мы с Гвен уже третий год тут на службе, патрулируем улицы как дворовые псы. Я могу тебе расписание нарисовать, кто и когда здесь прохаживается. И чужие шаги услышу за полкилометра. Никто нас не видит.       «Или они хотят, чтобы мы так думали». Хотя может, Йен прав. Если бы от меня хотели избавиться, то оправдание давно бы уже нашли, а если теперь меня хотят использовать против моей семьи, как считает Фарис, — то найдут оправдание и незаконному кольцу в моём распоряжении.       Наверное, даже если бы я кого-то взаправду убил, меня б теперь оправдали. «Интересно, вот каково чувствовать себя всесильной императрицей? Делаешь, что желаешь, — а потом пишешь под себя и законы». Никто не зовёт Мариселу убийцей, хотя она, должно быть, отняла жизни сотен людей в годы гражданской войны, так? Получается, чтобы стать героем, неважно, что ты делаешь, нужно лишь победить — любой ценой.       Написать собственную историю.       Я останавливаюсь на углу Храма, в тени. Полагаю, должен поблагодарить Йена за кольцо, которое сам же и попросил, но оно ведь теперь мне не нужно. А сказать Йену, что оно мне не нужно, я не могу, потому что он спросит почему, а я не могу быть шаманом — тщеславным снобом — в его глазах.       — Чьё это кольцо? — спрашиваю, силясь звучать непринуждённо.       Йен отмахивается.       — Хе, не забивай голову. У друга моей сестры есть друг, а у этого друга друг, который… Короче, товарищ твоего брата Кайла по имени Пабло помог, так что кольцо должно быть надёжным.       «Пабло? Разве Фарис не упоминал Пабло? Предателя?» — Мрачнея ещё больше, я вглядываюсь в улыбчивое лицо Йена. Однако если тут и сокрыт какой-то подвох, Йен либо хорошо лжёт, либо плохо распознаёт чужую ложь, потому что улыбка у него безмятежная. И всё же… есть что-то в Йене, что не позволяет чувствовать мне безмятежным себя: он познакомился с Валто незадолго до того, как Валто убили, а потом оказалось, что он и Кайла знает, а теперь… Пабло?       Однако у меня нет времени сообразить, к чему эта моя мысль ведёт, потому что Йен добавляет:       — Я, кстати, сейчас свободен.       Когда я озадаченно сдвигаю брови, его улыбка становится шире.       И теперь — только теперь — воспоминания о последней нашей беседе всплывают на поверхность моего сознания окончательно. «В прошлую нашу встречу мы ведь не только обсуждали Валто, и я не только попросил достать мне аурный амулет. Уговор был одолжение за одолжение, кольцо за…»       Мой взгляд снова скользит по Йену. По его выстиранной и выглаженной униформе, по аккуратно обрамляющим лицо рыжим прядям, по скрупулёзно выбритым щекам и светлым голубым глазам, подсвеченным нервным предвкушением. «Я обещал ему свидание с Лоретто».       Что-то горькое появляется на языке.       Я мало что знаю о Йене, и может, он не демонстрирует широту взглядов или разносторонние интересы — болтает вечно лишь о драках и сплетнях, почёсывая затылок и повторяя своё «хе-хе», — но что вижу в нём прямо сейчас, так это добродушного, лёгкого на подъём, хорошего человека. И при мысли об этом на душе становится лишь паршивее.       Внезапно мне кажется, что сам я не такой уж и хороший человек. Что моя чистая рубашка выглядит убого по сравнению с тем, как щепетильно Йен сегодня постарался над своим внешним видом. А если Лоретто это оценит? Просто чтобы меня взбесить или… правда понравится? Лоретто обожает всё гармоничное, а именно так Йен нынче и выглядит.       «Но только его мне ещё сейчас не хватало, — понимаю с досадой. — Как я буду с Лоретто мириться, если тут Йен под ногами путается?» И мой куратор же меня точно матом покроет и заставит до конца жизни свои шмотки стирать, если узнает, что я променял его на кольцо.       «Как Йена прогнать?..»       Голова идёт кругом, пытаясь найти причину отказаться, но чем больше я думаю, тем окончательнее прихожу к выводу, что если хочу, чтобы Йен от обиды никому не разболтал о нашем уговоре, остаётся идти до конца. Да и даже если он как-то замешан в смерти Валто, коррехидор не способен навредить опытному шаману вроде Лоретто — тем более единичной беседой.       «А Тэйен сегодня в ублюдском расположении духа», — эта мысль веселит. Если я хочу, чтобы Йена отшили да так энигматично и властно, чтоб он не вернулся, но вины моей в этом не было, то это должно быть сегодня.       — Конечно. — Я натягиваю на себя улыбку в ответ. — Пошли, Йен.              ༄༄༄             Когда мы заходим обратно в Великий Храм, то находим Лоретто как раз на пути в библиотеку.       Заметив нас с другого конца коридора, куратор поджимает нижнюю губу, будто решив, что его идут бить, и крепче сжимает охапку книг в своих руках, однако помимо подозрительного взгляда в мою сторону, ничего не выдаёт Лореттовых эмоций, так что я и дальше следую своему же плану.       Который…       Мне казалось, будет сложнее.       Казалось, будет неловко и наигранно, но к моему разочарованию, происходит всё так быстро и незатейливо, что я даже не успеваю насупиться.       Когда мы подходим к Лоретто и я начинаю бубнить что-то нескладное о том, что столкнулся с Йеном случайно и что мимо Лоретто сейчас мы тоже идём случайно, и попутно стараюсь вплести в свою речь оба их имени, чтобы познакомить, не знакомя, выражение лица у Лоретто внезапно теплеет.       — Да, я тебя помню, Йен, — говорит Тэйен угодливо сахарным тоном. В этом тоне такая тонкая грань между вежливостью и приторностью, что я не могу понять, издёвка ли это или искренний интерес, или и то и другое. — У нас спарринг был в храме альгвасилов в том году, верно?       — Точно! — Йен сияет. — Ох, я думал, ты меня забудешь.       — Разве можно забыть такого, как ты?       С разрастающимся огорчением я наблюдаю, как Йен расплывается в улыбке от уха до уха, и вся его прежняя нервозность тает и млеет, как обожравшийся валерьянкой кот.       — Мне безумно понравилось, как ты двигаешься, Лоретто. Особенно тот выпад, когда ты…       Резким взглядом в мою сторону Лоретто его обрывает.       — А тебе нечем заняться, Елисей? — спрашивает куратор.       Растерявшись, я лишь пялюсь. На языке сухо и горько, и становится ещё хуже, когда я вижу, как Йен мне кивает, точно поддакивая и выгоняя без слов. Прощаясь. «Не надо со мной прощаться, я никуда не уйду». Или эта беседа внезапно стала чем-то приватным? Но рядом с Лоретто стоять должен я, это мой наставник, мой друг, мой шаман, чьё грёбаное шмотьё я таскаю — ничего тут не может быть приватного без меня! Нечего меня выгонять как нагадившую на диван шавку.       Не знаю, однако, что ответить так, чтобы это не вылилось в очередной скандал, так что разворачиваюсь и иду прочь, не говоря ни слова.       Но не ухожу.       Завернув за угол, в боковой коридор, я прижимаюсь спиной к отполированной каменной стене и, замерев, слушаю.       Первое время Лоретто с Йеном обсуждают их спарринг, шутят и смеются, и всё это звучит так по-дружески, что Тэйен вдруг и не видится мне больше не знающим как вести себя в социуме одиночкой. Или притворяется так хорошо из вежливости? Я едва сдерживаюсь, чтобы не вернуться и не разогнать их как голубей до того, как Йен пригласит моего куратора на настоящее свидание.       «А оно вообще может быть? Свидание?» — Тревога растекается по телу жаром, пугающим контрастом в сравнении с холодной стеной за затылком.       Нет, ну это вообще-то дерзость со стороны Йена думать, что один из самых могущественных шаманов Кабракана воспримет простецкого, неотёсанного патрульного, как Йен, всерьёз. Им есть, о чём поговорить, лишь потому, что у них был спарринг — один! — но готов поспорить, что это было, когда мой куратор только прибыл в Кабракан и не знал, что шаманам не полагается опускаться до уровня простокровок и тренироваться со стражниками.       «Хотя ведь Лоретто тоже считается в какой-то мере изгоем среди шаманов, да и плевать моему куратору всегда на то, что и как полагается…» — не нравится мне сейчас этот вывод.       Тем временем, эти двое всё продолжают и продолжают щебетать за углом, и в груди у меня начинает щемить, пока мой предательский разум в красках выписывает картину того, как всё это возможно: Лоретто согласится на свидание.       А потом ещё одно.       И ещё.       И Лоретто понравится, ведь это что-то неизведанное, любопытное, как новая книжка.       «И эта нелепая парочка начнёт расхаживать по городу, держась за руки, устраивая вдвоём пикники. — Когда я представляю, как мясистые ручищи Йена в порыве страсти схватятся за Лореттову талию, а липкие губищи потянутся к острому подбородку… меня чуть не выворачивает прямо в корзину с бельём. — Лоретто вообще нравится подобная романтическая чухня?»       Я не ревную, просто интересуюсь.       Ну а может, и ревную, что с того? Что такого может Йен, чего не могу я? «Я тоже могу устроить пикник, у меня уже даже корзина вот есть». — Втягивая носом воздух, я понимаю, что даже он вдруг какой-то горький.       Да и зачем, ну зачем нужна эта романтика, когда у тебя уже есть верный друг, а? Когда уже есть, с кем поговорить по душам, кого обнять, кому спать на твоём диване? Ради секса? «Он переоценён». К тому же, если б Лоретто хотелось кого-то трахнуть, то никто явно не стал бы ждать Йена. Никто не стал бы предпочитать людям книги!       «Нет, ну почему так-то?.. Почему когда я впервые в жизни отыскал себе друга, кто-то норовит его у меня отнять?» — Опять внутри всё горит. Если Лоретто найдёт кого-то другого, с кем можно проводить вечера, что насчёт моих вечеров? Как мне чинить нашу дружбу, если Тэйен будет постоянно с кем-то разгуливать? Кто будет есть апельсины, которые я в следующий раз сопру из сада, разбирать со мной прадедовы часы, слушать мою болтовню? «Я привык уже, что кто-то слушает мою болтовню…» Лоретто же не из тех людей, которые меняют друга на интрижку, верно?       Нет, я не ревную.       Просто в груди что-то щемит всё сильнее.       Спустя полчаса омерзительно милой беседы, наконец воцаряется неловкая пауза. Моя ядовитая гордыня ликует. «Со мной-то у Лоретто неловких пауз не бывает». На цыпочках подкравшись ближе к повороту, я слышу из-за угла, как Йен прочищает горло, намереваясь было снова начать разговор, однако Лоретто его опережает.       — Йен, я могу говорить с тобой откровенно? — спрашивает Лоретто внезапно посерьёзневшим, будто сахар закончился, тоном. Йен, должно быть, кивнул, потому что Лоретто через мгновение продолжает: — Ты достойный человек, Йен, и у тебя много качеств, которые способны прельстить, но я вижу, чего ты добиваешься, так что, позволь, сэкономлю твои силы. Я не ищу каких бы там ни было отношений. Не ищу ни физической, ни эмоциональной близости.       Картинка пикника, так тщательно разукрашенная в моей голове, обращается чёрно-белым пеплом. От облегчения буквально выдыхаю. Ну разумеется, Лоретто просто любезничает. Я у куратора единственный друг.       — Я… да я прост… — В самом голосе Йена слышен смущённый румянец.       — Кроме того, я человек мнительный, требовательный и мстительный. Такого ты хочешь видеть в своей жизни? — бесстрастно продолжает Лоретто. — Не обманывай себя моей приветливой внешностью, меня невозможно удовлетворить. Я пренебрегаю чужими проблемами и никогда не остаюсь рядом надолго, даже если во мне нуждаются. Беру, что хочу, и ничего не даю взамен. Лгу, улыбаюсь и использую других, если в этом есть моя выгода. И я признаюсь тебе во всём этом сейчас, Йен, лишь потому, что не представляю, какую выгоду можешь принести мне ты.       «Ну теперь ты переигрываешь, куратор». — Я бы скорее поверил во всё это, если бы услышал от Мариселы. Хотя, пожалуй, Лоретто ведёт сейчас себя именно так, как по мнению любой простокровки и должен вести себя тщеславный сноб.       Затаив дыхание, я осторожно выглядываю из-за угла. Лоретто стоит ко мне спиной, и я вижу лишь часть лица Йена за Лореттовым плечом. Йен выглядит удивлённым и растерянным, и выражение его лица, ещё недавно лучезарное, теперь померкло и побледнело, став каким-то точно пришибленным, отчего мне почти что становится его жаль. Но полагаю, если бы я не знал Лоретто так хорошо, то тоже бы поверил этому убедительному шаманскому голосу. Но я не верю.       По крайней мере, пока.       — Хотя, — снова начинает Лоретто, держа свои книги в одной руке, а второй делая жест, будто легонько, задумчиво похлопывая Йена по плечу. — Мне вдруг пришло в голову… Может, я найду в этом выгоду. Мне не помешают личные глаза и уши среди стражи, раз ты сам предлагаешь. Расскажи-ка поподробнее, какие отношения ты задумывал?       Вот и всё, финальный удар. Шок искажает лицо Йена, и он отшатывается от прикосновения Лоретто как от ядовитой змеи. И я не могу не согласиться, это слишком уж жестокий способ отвергнуть человека, пришедшего к тебе с открытым сердцем и влюблённой душой, полной возвышенных мечтаний.       Это удар под дых, бросающий с седьмого неба на землю продажной реальности. Фарис бы, наверное, сказал, что я идиот, и в этом-то и заключается истинная сущность Лоретто — используй или будь использован — но нет. Версия Лоретто, которая знакома мне, ни за что не станет торговать своими чувствами.       «А я знаю, о чём говорю, ведь в нашей дружбе настоящие чувства».       Кроме того, если бы я не нравился Лоретто за то, кто я есть, и всё это было лишь ради политики, никто бы не стал со мной вчера ссориться — наоборот, меня бы держали при себе, нашу дружбу бы полировали до блеска! Куратор бы не стал пытаться задеть меня своими словами за живое, и мои бы слова за живое куратора не задели.       Может, Тэйен сейчас как раз-таки вымещает своё недовольство мной на Йена?       «Или знает, что я подслушиваю? — Моя тревога возвращается. — Мне полагается всё это слышать? Ревновать? Стыдиться? Бояться?» Иначе зачем Лоретто всё усложнять, если Йену можно просто сказать «нет»? Я должен услышать всё это и поверить, что для Лоретто любые отношения, будь то дружба или романтика, — это холодный расчёт?       Поверить, что моё присутствие тоже излишне?       Это тогда что, такая самозащита от потенциально разбитого сердца? Разбей его другим, пока не разбили тебе?       — Я… — Йен мямлит, не находя слов в ответ.       Да и что тут ответишь? Звучит всё в Лореттовом исполнении вполне однозначно и бессердечно. Ведь предложение подразумевает… что именно? Что Йен годится лишь для роли личного шпиона? Крысы? Прислуги? Шлюхи? «А взамен?» Получить право прикоснуться к шаману и хвастаться всем своими отношениями с ним? Возможность постоять рядом раз в недельку под безжалостным солнцем, пока Тэйен слушает новую порцию тайн и слухов, ходящих среди патрульных, пока Йен предаёт своих же друзей и товарищей? Шанс увидеть, как Лоретто — с жалостью — смахивает с формы Йена ворсинку, попутно потрепав по плечу, как щенка?       Вероятно, Лореттова стратегия и впрямь работает, потому теперь я невольно начинаю представлять на месте Йена себя. Моё открытое сердце чувствовало себя таким же растерянным, когда куратор вчера, пусть и не так беспощадно, но захлопнул передо мной дверь. А сегодня утром я ведь буквально готов был встать на колени, лишь заикнись Лоретто об этом — точно как Йен сегодня готов был с неба луну достать своим воодушевлением.       Я всё думал о Йене, как о ком-то грубом и варварском, как о неподходящей паре кому-то столь утончённому и деликатному, как Лоретто, но — мы с Йеном не такие уж и разные, так?       Может, не зря говорят, что в других мы больше всего презираем те недостатки, которые отказываемся признавать в нас самих. Может, меня и бесил Йен как раз потому, что мы с ним похожи, потому, что я вижу в нём пороки, какие мне противны в себе? Я же тоже не деликатный. Запястья у меня не намного тоньше, чем у Йена, что вряд ли может Лоретто понравиться, а выбирая между оружием и книжкой, я определённо скорее научусь точить кинжалы, чем разберусь, как каждый раз не теряться в библиотеке.       Да и будем честны, я тоже, как и Йен, чаще всего смотрю на мир с двойными стандартами, которые сам же придумываю, того не замечая. «Лоретто — шаман, но не такой как все. Магия плохая, но я её беру во благо. В Тик’але отвратительно, но от местной еды я не откажусь». Я тоже мусорю и топчу цветы, а потом обзываю окружающих свиньями. Бросаю слова на ветер и нахожу причины не выполнять обещанного. Говорю, что отношения — чушь, а потом мечтаю о дружбе… И мне тоже нечего предложить самодостаточной, целеустремлённой душе, какой обладает Тэйен!       — Я… — Йен всё никак не может подобрать слов. — Лоретто, я же…       «Может, наши вечерние посиделки с Лоретто и впрямь излишни. Если мы хотим обыграть Совет и императрицу, надо вести себя проницательно и расчётливо; надо быть именно такими, каким в глазах Йена выставляет себя мой куратор, бесчувственным, мелочным», — впервые эта мысль звучит до жестокости трезво в моей голове. Никакой тревоги и паники, лишь суровая опустошённость.       «Да и что хорошего может из нас вместе выйти? Я только сею хаос, а Лоретто надо быть начеку, тренироваться перед Испытаниями, не отвлекаясь на мои проблемы».       Мне же в свою очередь всё сложнее в последнее время думать о нуждах моей простокровной семьи, пока я зарываюсь в прелестях жизни шамана всё глубже и глубже.       Мы с Лоретто два разных мира. А когда разные миры сталкиваются, они взрываются, не оставляя после себя ничего.       — Я так не могу, — дрожащим шёпотом выдавливает из себя наконец-то Йен. — Я… прости.       Спеша уйти, Йен забегает за угол, где я прячусь. Заметив меня, он вздрагивает, и пару секунд мы таращимся друг на друга, оба точно парализованные стыдом. Красные пятна заливают щёки Йена, когда его сломленный взгляд устремляется обратно в главный коридор, где по-прежнему стоит Лоретто. Затем Йен опускает глаза и шагает прочь.       Спустя долгий миг я слышу, как Лоретто вздыхает. Потом перекладывает книги в руках, собирая их поудобнее, медлит, но всё же отправляется дальше. То ли делает вид, то ли и впрямь не знает, что я всё ещё стою за углом и с пристыженной растерянностью обнимаю бельевую корзину.       ༄༄༄