Будь мы богами...

       ༄༄༄       Всё ещё стоя на коленях, я бросаюсь грудью вперёд. Хватаю Лоретто за руку за секунду до того, как мне до неё было бы уже не дотянуться, и рассыпавшиеся на полу книги больно врезаются острыми краями мне в живот, когда я в неуклюжей позе распластываюсь напротив куратора. С губ невольно срывается стон.       В первый миг Тэйен лишь таращится на свою ладонь, в которую я вцепился до побелевших пальцев. Смотрит обречённо и несколько озадаченно, будто отчасти ожидая, что я толкну в аурный портал, а не спасу. Но я держу крепко, и мгновение спустя Лореттовы пальцы смыкаются на моих в ответ.       Я пытаюсь тянуть, однако густая, беспросветная аура, как стена из зыбучих песков в ночи, продолжает утягивать в себя ноги Лоретто, отказываясь мне поддаваться.       — Что нам делать? — кричу, но выходит глухо; тьма, похоже, сжёвывает и звуки. Если начну звать на помощь, всё равно не услышат. Да и нет ни души вокруг! Никого, кто мог бы заметить беду и выручить…       А с близкого расстояния, на котором я теперь оказался, портал выглядит ещё более устрашающим. Глаза не могут даже сфокусироваться на нём как следует. Это чёрная дыра. Вертикальная пропасть. Пустота прямо посреди пространства и в то же время поверх пространства. Стеллаж так и стоит за ней, как фотография за фотографией, за выжженным, чернильным занавесом из колдовской безбрежной неизвестности, в которой мой куратор вот-вот сгинет бесследно.       — Я не могу закрывать эту дрянь, застряв в ней! — кричит Лоретто.       — Но тогда… — Мой взгляд в панике мечется по углам, ища что-нибудь, на что можно было бы опереться и использовать как рычаг или опору. Однако другие стеллажи и стол далеко — чтобы до них добраться, придётся отпустить Лореттову руку, а это чревато.       Секунды идут. Не могу ничего придумать. Спина намокает от пота, нарастающая тревога царапает, как ржавая проволока, изнутри. Беспросветным магнитом аурная бездна всасывает всё больше и больше книг, вырванные страницы шуршат и кружатся в воздухе над нами, книжные корешки пролетают мимо, и как бы мой куратор ни старался отбрыкиваться, его утянуло во мрак уже почти по колено.       На глупую долю секунды мне становится интересно, каково это — когда ты лежишь и твои ноги вот так вот тонут в ничто. Похоже на невесомость? Холодно? Покалывает? Больно?..       «Не думай об этом, — корю себя. — Не сейчас. Спаси Лоретто, восторгаться будешь потом».       Когда очередная книга скользит по полу рядом, я замечаю, как она врезается в боковую стенку стеллажа и застревает в самом углу между нижней полкой и краем аурного портала. «У него есть края, — осеняет меня. — Может, он и бескрайний в глубину, но не в ширину. По крайней мере, пока что. А значит, если мне удастся упереться ногами в полку…»       Не отпуская Лореттову руку, я перекатываюсь по полу и оказываюсь теперь бок и бок с куратором. Пятки замирают угрожающе близко к бездне, и только сейчас я вспоминаю, что если моё тело коснётся магической тьмы, то такое количество ауры не просто затащит меня вовнутрь, как затащило Лоретто, и даже не подпалит, а, скорее всего, мгновенно обратит в горстку праха. При мысли об этом перехватывает дыхание. Тревога начинает опасно граничить с истерикой.       «Ну, зато я не успею почувствовать боли», — успокаиваю себя.       Тем не менее даже не касаясь портала, я ощущаю его леденящее дыхание. Напоминает кладбище в полночь. Странно, потому что аура обычно ощущается как огонь, не лёд, но может, и не важно, что именно тебя убьёт… может, это просто — смерть. Как шаманы тогда умудряются смерть укротить? Как учатся преобразовывать её в магию? В жизнь?       «Не думай об этом, не сейчас».       Согнув лёжа ноги, я упираюсь ступнями в деревянный каркас стеллажа и слегка надавливаю, проверяя его на прочность. Стоит крепко.       — Дай вторую руку! — Я хватаю Лоретто за локоть, не дожидаясь согласия. Отталкиваясь от полки, тяну Лоретто на себя и наверх. Бездна, кажется, немного ослабляет на кураторе хватку, но без энтузиазма. Едва ли на пару сантиметров.       — Прекрати мне сустав выворачивать, — шипит Тэйен, выдёргивая свой локоть и хватая меня вместо этого за плечо.       — Прекрати вертеться! Мешаешь!       Однако Лоретто не прекращает. Вместо этого, то ли случайно, то ли специально, впивается пальцами мне в плечо, стиснув меня как спасательный круг, и руку мне сводит судорогой. Я, должно быть, вскрикнул, потому что Лоретто опять начинает что-то шипеть, извиваясь на полу вдоль меня словно уж. Не знаю, кому это помогает, но точно не мне. И мне уже не до осторожности. Не думая, что делаю, пытаясь лишь отделаться от застилающей глаза вспышки боли, не отпустив и не погубив при этом Лоретто, я веду предплечьем, и моя рука интуитивно находит какой-то на удивление удобный изгиб. «Талия».       Что ж, сойдёт.       Обхватив Лореттову талию, я снова тяну куратора на себя. Мы оказываемся так близко друг к другу, что, пожалуй, склеились бы, будь мы два куска хлеба с маслом. Сложно сказать, кто из нас вздрагивает, когда Лоретто прижимается ко мне всем своим горячим телом, но мне хочется думать, что не я. Да и я даже не понимаю теперь, где чьё тело и чья рука, потому что и перед глазами, и в голове всё мелькает неразборчивым ворохом из сумрака, ворчаний и паники.       Лореттов голос щекочет висок. Лореттовы пальцы вонзаются в плечо. Ледяное дыхание бездны крадётся по лодыжкам…       Зажмурившись, я тяну что есть мочи куратора снова. Раз. Два. С третьей попытки, — а может, сто третьей, — но Лоретто наконец удаётся вырвать одну ногу из клубящейся стеной тьмы. Тэйен упирается этой ногой в край стеллажа, от которого отталкиваюсь и я, и вместе мы делаем ещё рывок. Зубы у меня невольно скрипят, мышцы натягивает и ломит от напряжения, и кажется, что вот-вот во мне что-нибудь да переломится, но упрямая аура всё-таки поддаётся быстрее.       Вторая нога куратора оказывается на свободе, и на миг мне становится до блаженства легко, а потом весь вес Лореттова тела в одночасье обрушивается на меня как лавина.       — Арг-х… ай! — Воздух выбивает из лёгких. Мне остаётся лишь держаться за всю ту же талию, чтобы под лавиной не сгинуть, когда мы по инерции от последнего толчка катимся с Лоретто в нелепой обнимке по полу вдоль стеллажного ряда, прочь от бездны. В голове у меня всё мутнеет, из глаз будто сыплются звёзды, а в мыслях сумбур.       Происходящее теряет последние крохи здравого смысла…       Ругаясь над моим ухом, куратор приходит в себя первым. Я еле успеваю сделать спасительный вдох, а Тэйен уже карабкается на колени и воинственно поворачивается к порталу. Затем ловит мою ладонь, вытягивая свою свободную руку в сторону мрака, и как электрический разряд по моему телу пробегает колючая дрожь. Пульс в висках начинает стучать ещё чаще, когда я снова вижу мерцающие искры вокруг пальцев Лоретто. Искры вспыхивают и обращаются чёрными как сама бездна.       Как аура.       Переполошившись, я пытаюсь выдернуть руку, боясь, что аура меня обожжёт, но хватка у Лоретто железная. Не обжигает, однако. Лореттовы силы, должно быть, меня защитили. С новым мерцанием чёрные искры устремляются к беспросветному порталу, и энергии наших двух тел, пусть и измученных, оказывается достаточно, чтобы заставить тьму сужаться.       Ещё секунда, ещё разряд дрожи по телу, и — чёрная завеса схлопывается совсем. Книги перестают шелестеть и кружить, свист холодного воздуха затихает, всё падает и замирает, точно сломанный механизм. Резко воцаряется тишина. Остаётся лишь лишившийся своей чёрной тучи пустой стеллаж и хаос из вырванных, мятых страниц вокруг нас. И стук моего взбесившегося сердца в ушах. «Всё закончилось? Правда-правда? Не могу поверить, что до сих пор жив».       — А как мы…       Повернувшись обратно ко мне, одним лишь взглядом Тэйен заставляет меня замолчать. Алая ярость полыхает в глазах куратора. Прежде чем я успею что-то сообразить, Лоретто накидывается на меня, усаживаясь верхом и намертво зажимая мои бедра коленями. Вдавливает мои ягодицы в пол, а спину пришпиливает к книжной полке так, что опять начинает гудеть голова, стукнувшаяся затылком о твёрдую деревяшку.       Тэйенова правая рука сжимается в кулак.       — Ты чего? Стой! Крыша поехала?! — ору я за долю секунды до того, как замахнувшийся кулак расквасит мне нос. Кольца на Лореттовых пальцах угрожающе блестят перед глазами, и теперь я задумываюсь, а для украшения ли вообще этот металл или для драки? Должно быть, больно до одури, когда железные венцы рассекают со всей силы кожу. «И почему Лоретто не использует магию, если хочет меня отлупить? Кулаки же моя стихия. Или фишка в том, чтобы сражаться на равных?..» — Я рисковал своей жизнью ради твоей! Я тебя спас!       — После того, как не удалось от меня быстро избавиться!       — Ты же знаешь, я не нарочно, Лоретто.       Лоретто молчит. Всё глядя на меня, тяжело дыша, как и я, раздумывает. Длинные волосы куратора превратились в спутавшуюся, безумную копну, укрывающую нас обоих и заслоняющую весь остальной мир. Из-за них у меня нет другого выбора, кроме как смотреть в разгневанное, напряжённо-недоверчивое лицо напротив. Не уверен, что написано в этот момент на моём собственном лице, но чувствую себя размазанным по пространству тем самым куском хлеба с маслом.       Тэйен опускает-таки кулак, не ударив.       — Сколько же в тебе дурости, Еля, — ворчит, но теперь не так враждебно, и с тяжким выдохом слезает с меня, сползая спиной по стеллажу рядом. — И сколько дурости во мне, раз я тебе всё это позволяю. Так близко со смертью мне не приходилось сталкиваться веками.       Разум медленно начинает успокаиваться, подстраиваясь под окружающий нас вновь покой.       «Веками». — Слово оседает горьковатым привкусом книжной пыли на языке, хотя я и повторяю его лишь мысленно. Это первый раз, когда Лоретто признаёт свой возраст вслух. Пока другие разглагольствовали об этом, походило на сказку, пускай я и знал, что слухи не врут, но когда Лоретто говорит своим голосом, всё… обретает значимость. Силу. Всё-таки мы такие, такие разные.       «Но мы оба живы», — теперь вдруг это кажется забавным.       — Мы живы, — повторяю я вслух, посмеиваясь. В шаге от неминуемой гибели, тьмы и забвения, но по-прежнему здесь, живём и дышим. Есть в этом какой-то иррациональный азарт: как в прыжке с высоты. Эйфория вопреки здравому смыслу и пониманию того, что от опасности ничего хорошего не исходит. Чувство неуязвимости, вседозволенности. «Как у богов». Вот, значит, что шаманы обычно испытывают? — Вау.       — Ага, живы, — откликается вымученным стоном Лоретто. — Вау…       По-прежнему, однако, ощущения нереальные, словно я блуждаю во сне, так что не могу перестать смеяться. Помедлив, Лоретто тоже хмыкает. А потом подхватывает и начинает хохотать во весь голос вместе со мной. Наш слившийся воедино смех выходит громким, бездумным и, может, чуточку неврастеничным, но самым что ни на есть искренним.       Никогда не чувствовал себя таким напуганным и таким счастливым, и всё в один час; даже когда ауру воровал из императорского фонтана, дело не было настолько откровенно смертельным.       А ещё я никогда раньше не думал, что смогу понять, что происходит в мыслях у Лоретто, но сейчас, думаю, понимаю.       В этот самый момент мы совсем и не разные.       Мы живы.              ༄༄༄       Несмотря на Лореттово обещание заставить меня всё прибирать в одиночку, если устрою погром, книги, пережившие апокалипсис, мы собираем и расставляем по полкам вместе. Работа муторная и молчаливая, но полагаю, нам обоим нужно немного времени, чтобы прийти в себя.       Лоретто не вспоминает о нашей предшествующей произошедшему ссоре, я тоже держу рот на замке — и даже выходит; и одну за другой мы приводим полки в порядок, избавляясь от следов недавнего злоключения.       — Можно задать тебе вопрос? — спрашивает внезапно Лоретто, когда я поднимаю последнюю книгу с пола и протягиваю куратору.       «Это что-то новенькое. Тэйен никогда не спрашивает разрешения». Киваю.       Поглядев на книгу, прежде чем сунуть её на стеллаж между двумя другими, Лоретто затем переводит глаза обратно на меня. Теперь во взгляде куратора нет ни признака злости или недовольства, лишь сдержанное любопытство:       — Ты ведь не боишься магии, Еля?       «Боюсь магии? — В ответ могу лишь моргнуть, растерявшись или, скорее, разочаровавшись. Отчего-то я ждал вопроса более… личного. И всё же, стоит над этим подумать. — Магии? В смысле ауры, которая может прожечь меня до костей за считаные мгновения, но мне приходится притворяться, что я жажду научиться ею владеть? Да, я в ужасе».       — Нет, что ты.       — Хорошо. Ладно, мне просто подумалось, что может, я всё неправильно интерпретирую, знаешь? — Из Лореттовой груди вырывается смешок, и точно смутившись этого, куратор опять поспешно отворачивается, делая вид, что осматривает книги, выставленные заново по полкам. — Если бы ты и впрямь презирал шаманов, как утверждаешь, Еля, то даже совесть не вынудила бы тебя рисковать жизнью ради меня сегодня. А раз уж я всё ещё здесь, то не понимаю, почему не могу подобрать ключик к твоей душе. Честно, это… немного сводит с ума. Мне всегда и во всём удаётся найти решение, но ты будто бы исключение. Наверное, следовало согласиться на помощь Зури, да? Мне никогда не приходилось быть чьим-то учителем, и это, оказывается, сложнее, чем выглядит со стороны.       Уже повернувшись было, чтобы отойти и сесть за всё тот же изувеченный моим ногтем стол и передохнуть, я останавливаюсь на полпути. «Я свожу тебя с ума?» — Благо, я не сбалтываю подобное вслух, потому что прозвучало бы точно двусмысленно.       Однако Лореттов вопрос и правда оказывается куда более личным, чем мне почудилось изначально. «Я только что услышал, как Лоретто признаётся в своём не-всесилии, в слабости. Мне».       Идея о том, что Тэйен теперь говорит со мной так открыто, расцветает благодарным теплом, и сердце на миг трепещет. Все вокруг только и делали, что твердили мне о перфекционизме и безупречных талантах моего наставника, и готов поспорить, никто в Тик’але не может похвастаться, что слышал, как Лоретто Тэйен, третий по величию шаман во всем Кабракане и протеже таинственной богини, признает слабость. «А я могу». Под солнечным сплетением пробуждается какая-то победоносная гордость — чувство, что я уникальный, особенный, избранный. Улыбка невольно растягивается по губам, хотя я тут же отгоняю её, пока куратор не увидел.       Тем не менее я ведь спас Лоретто сегодня не потому, что не презираю шаманов — ещё как презираю… некоторых.       Нет, я спас Лоретто потому, что это же Лоретто. Потому что мы друзья, разве нет? Потому что мы вдвоём против целого мира. «Ну, или против императорского двора».       «Надо бы рассказать уже, что я не аурокровка, что сжульничал, чтобы избежать наказания за кражу», — понимаю с огорчением. Очевидно же, Лоретто теперь мне доверяет, и самое меньшее, что добропорядочный человек может сделать — быть честным в ответ. В моём понимании морочат окружающим головы беспринципные, алчные волшебники, те, кто не в состоянии выиграть в справедливой борьбе и поэтому полагаются на интриги, но вот он я — и я делаю то же самое.       — Лоретто, я… — трушу. Страх разочаровать душит остаток фразы, оставив где-то в глотке. Что Лоретто обо мне подумает, если поймёт, что я не тот, за кого себя выдаю? Не тот, кто Лоретто нужен? Перестанет мне доверять? Прогонит? Возненавидит навеки? — Я не знаю. Может, я необучаем.       Наблюдая за мной, Лоретто размышляет над моими словами с выражением лица, полным непостижимых мыслей, а потом внезапно награждает меня улыбкой.       — Звучит как вызов, — говорит. Взгляд куратора становится хитрым, устремляется вниз по моей шее, и я чувствую прикосновение воздуха к краю своей рубахи. На сей раз воздух тёплый и мягкий, не пропитанный аурной бездной, хотя всё равно колдовской. Тэйен не шевелит и пальцем, но одна пуговица на рубашке тут же расстёгивается, обнажая мне грудь.       — Эй! — Я спешу застегнуться, потому что это внезапно кажется слишком уж личным. — Зачем ты так?       — Просто, на всякий случай. Чтобы доказать на примере, что магии бояться нечего. — Тэйен, не скрывая теперь, прямо-таки в наглую ухмыляется. Ухмыляется задорно, задиристо, как пятиклашка, только что выяснивший, как весело бедокурить и дёргать тихонь за косички, чтоб завлечь их в игру, а не серьёзный, внушающий уважение педагог. Что это за преподавательская тактика вообще такая? Да и юная, самодовольная мордашка не добавляет ни капли серьёзности. «Неужели крыша всё-таки чутка поехала, не выдержав ужаса потенциально возможной смерти в той чёрной дыре? Тогда что, получается, я психику поломал? Шаману? Кошмар».       Хотя это ведь всё равно не даёт права надо мной потешаться.       — Прекращай, — цежу раздражённо. — А то врежу.       — А я увернусь, — отмахивается Лоретто, смеясь и отправляясь в сторону выхода. — Но вот научись управлять аурой, Еля, и сможешь остановить меня сам.              ༄༄༄       Поднявшись по лестнице, мы возвращаемся в коридоры Великого Храма.       Время давно перевалило за полдень, солнце висит высоко и печёт неистово, так что даже ветерок, проникающий в окна, неприятно нагретый, и все, похоже, держатся подальше от жары. Не считая редких голосов где-то вдалеке на улице, в коридорах безлюдно.       Лоретто идёт на шаг впереди меня, продолжая тихо хихикать, а всё та же пуговица на моей рубахе продолжает выскакивать из петли. Застёгиваю её раз, два — три раза! — но Тэйен не устаёт от своей новой забавы. Нервы сдают. Когда пуговица дёргается на незримом ветру в четвёртый раз, я выскакиваю вперёд и, не особо продумывая свои действия, хватаю Лоретто за рукав.       Предполагалось, что выйдет отвлечь или отомстить, хотелось потянуть следом за шнурок на вороте мантии, но мой куратор оказывался проворнее.       Тэйен изворачивается, засмеявшись беззаботнее, чем когда-либо, и хватает меня за манжет в ответ. Я начинаю отбрыкиваться, и как две цирковые мартышки, мы кружим посреди пустого холла, пока наши руки машут, ловят и отбиваются, пытаясь поймать одна другую, но только мешая каждому добиться чего-либо.       Может, в итоге я побеждаю в этом ребячливом поединке. А может, Лоретто быстрее надоедает, но каким-то неведомым образом мне удаётся сомкнуть пальцы на запястьях куратора. Тэйен делает шаг назад, я делаю шаг вперёд. Лореттова спина врезается в стену меж окнами, в то время как руки оказываются обездвижены и прижаты к каменной кладке по обе стороны от головы, как у пойманного преступника, моими собственными руками.       Лоретто наконец перестаёт потешаться.       — Неожиданный исход, — говорит, оставляя своё сбившееся дыхание на моей щеке.       И впрямь неожиданный, и я теряюсь ещё больше, когда понимаю, что Лоретто не пытается вырваться. Мы глядим друг на друга, снова оказавшись лицом к лицу, каждый ждёт действий другого. Солнце обрамляет высокие скулы куратора, тени пляшут в уголках глаз. Знакомый запах диких ягод и леса после дождя щекочет мне нос. Лореттов запах. Словно уже родной, успокаивающий, но в то же время дразнящий. Смешанный с книжной пылью и едва уловимыми нотками пота, но это не отталкивает, а даже наоборот — делает момент реалистичнее. В конце-то концов, мы бились изо всех сил на библиотечном полу, чтобы избежать смерти в бездне, и танцевали среди раскалённого воздуха этого самого коридора только что; было бы странно, если бы от Лоретто, с магией или без, до сих пор пахло лишь чистотой и мылом.       Моё сердце опять трепещет. Сбивает с толку, пугает и… кружит голову. Меня никогда не прельщали приятные запахи, и вообразить не могу, почему сейчас вдруг приспичило. «Наверно, я устал». И из-за этой морочащей голову, дурацкой усталости мой мозг не в состоянии одновременно обрабатывать мысли внутри и правильно считывать происходящее снаружи. Находит что-то одно и зацикливается на этом, как и без того часто со мной бывает.       — Прекращай обращаться со мной как с ребёнком, — приходится буквально выталкивать слова изо рта, чтобы перестать всё вдыхать. — Если я не умею использовать магию, Лоретто, это не значит, что надо мной можно смеяться.       Лореттовы обласканные солнцем черты трезвеют окончательно.       — Я смеюсь не над тобой, а оттого что у меня хорошее настроение. И я никогда не оцениваю тебя как ребёнка, Еля. — Тэйен легонько вертит запястьями, проверяя, насколько сильно я прижимаю их своими руками к стене, но по-прежнему не пытается вырваться. — И даже не каждый взрослый знает слово агорафобия. Мне уж точно оно было неведомо в твоём возрасте.       — Да ты выглядишь на мой возраст!       — Я и чувствую себя на твой возраст. Когда ты рядом.       Не знаю, комплимент ли это, и не уточняю, так что мы продолжаем молча смотреть друг на друга, не двигаясь. Судя по блеску в тёмных глазах, догадываюсь, Лоретто любопытно узнать, что я предприму дальше.       «А я понятия не имею, что предпринимать». Никогда не проводил с друзьями времени столько, сколько пришлось провести за последние дни с Тэйен, но мне определённо начинает это нравиться, так как мне себя вести, чтобы это не прекращалось?       И если подумать… У меня и друзей-то нет помимо сестёр с братьями — никогда мне больше никто не был нужен. У меня никогда не было друзей, тем более таких, чьи жизни я спасал и кто ручался за мою, кто говорил, что нет ничего зазорного в том, как работает мой взбалмошный мозг, или чьё настроение улучшалось, когда я рядом.       Может, в этом и кроется причина, по которой теперь у меня сердце ёкает, а щёки горят? «Я боюсь разрушить ту единственную близость, которую мне чудом удалось выстроить».       Есть, однако, ещё один тревожный момент, который мой разум обрабатывает неправильно: ощущение Лореттовых запястий в моих руках. Моя бледная кожа на Лореттовой смуглой. Я не обращал на это внимания в библиотеке, когда в неразберихе пытался вызволить нас из бескрайней тьмы, но сейчас… Сейчас не могу перестать думать о контрасте и о том, что кожа у Лоретто горячая и нежная, и — почти что уязвимая, когда сокрытая под ней сила мне не сопротивляется.       Свободные, широкие рукава мантии сползли, обнажая изящные предплечья, и мне невольно вспоминается, как Лоретто ходит в апартаментах по утрам, сжимая кружку кофе, не нося никаких мантий. Вообще ничего. А я ведь сейчас даже ближе, чем та кружка кофе. И вокруг никого… И Лоретто не сопротивляется…       «Шаман наедине со мной. Всецело в моей власти», — эта мысль в сочетании с запахом захлёстывает так сильно, так реалистично, так досягаемо, пробуждая каждую клеточку тела, точно наэлектризовав, и затмевая все остальные мысли и чувства, что приходится зажмуриться, чтобы прогнать их прочь.       Не уходят.       Вместо этого, как только снова открываю глаза и вижу, что Лоретто облизывает пересохшие губы, всё дожидаясь моего хода, а Тэйеново дыхание вновь пробегает по моей щеке, воображение лишь разгорается, опаляя изнутри как проклятое аурное пламя.       Мы стоим друг против друга мгновения, пока в моей голове словно вечность прошла. Пока я становлюсь свидетелем Лореттовых любопытства, доверия, длинных, о боги, таких длинных и очаровательно подрагивающих при каждом вдохе ресниц… и всё так до прекрасного близко! «Лоретто всё-таки куда прекраснее, чем скульптура».       И свидетелем чего я не становлюсь, но что, помню отлично, скрывает эта лазурная мантия: линию острых ключиц, твёрдые плечи, талию, с плавной усладой переходящую в бёдра, мышцы на которых выступают чуть сильнее на каждом шагу… Всё это здесь, ближе, чем когда-либо. В мыслях я буквально уже прикоснулся!       На бравую долю секунды я задумываюсь, а дозволено ли мне следующим ходом и впрямь пустить руки ниже? Снова положить их на Лореттову талию, но на сей раз осознанно? Дёрнул бы за стягивающую эту талию шнуровку на поясе. По-настоящему притронулся бы к чему-то помимо запястий и изучил пальцами то, что уже так нагло исследовал в мыслях…       Может, это даст мне возможность лучше Лоретто понимать, верно? А может, моё прикосновение даже будет Лоретто приятно! Так же приятно, как мне думать обо всём этом. «Ох, у меня в башке и правда бардак». Но я же просто хочу поделиться этим искренним чувством, что тут плохого?       — Ло…       С глухим хлопком что-то падает на пол слева от нас. Вздрогнув в унисон, мы с куратором поворачиваем головы.       У выхода из читального зала появилась библиотекарша, её впечатлительные кроличьи глаза круглые как никогда. Книга, которую она несла, валяется у её ног.       Мне следовало бы шагнуть назад в тот же момент. Следовало отпустить Лоретто и отступить, но я, в первый миг остолбенев от растерянности, приказываю себе и дальше не двигаться. Библиотекарша нас всё равно уже засекла, а затрепыхавшись, я лишь заставлю её думать, что мне стыдно, что я сделал что-то предосудительное и нам есть что скрывать.       Поэтому я остаюсь стоять неподвижно, изобразив на лице равнодушное недоумение. «Пусть сама смущается. И убирайся восвояси, нечего глазеть».       Библиотекарша таращится на нас до неуютного долго, а затем оглядывает пустой коридор вокруг и, нервно сглотнув, говорит:       — Тебе нужна помощь?       Мой лоб морщится.       — В чём? — И только сейчас я понимаю, что её вопрос был адресован не мне. Смотрит она на Лоретто. Очевидно, что мы стоим слишком близко друг к другу, чтобы назвать это социальной дистанцией, оба растрёпанные и разгорячённые, и более того — из нас двоих именно куратор зажат между мной и стеной, с моими руками, властно удерживающими на месте.       Да и что уж там! Речи о том, чтобы зажиматься по закуткам и быть не может, ведь шаманы ни при каких обстоятельствах не приемлют даже мимолётных прикосновений без спроса, пусть Лоретто и тактично умалчивает об этом всё время, отчего в моих мыслях вечно спускается с неприступного пьедестала. Во время разговора с этой самой библиотекаршей у ресепшна, Лоретто с ней стояли на уважительном расстоянии вытянутой руки. С чего бы теперь позволять не пойми кому — нерадивому, грубому, безнравственному ученику — нарушать правила и к себе подпускать?       Это же унизительно.       На ум мне приходят лишь три причины, более-менее оправданные, пожалуй, по меркам шаманов, для прикосновения: близкая дружба или родство, романтические отношения и — позорная, жестокая драка. Зная вспыльчивую репутацию, которую я заработал в Тик’але, уверен, первые два варианта не для меня.       «Она думает, у Лоретто проблемы. А будучи шаманом добродетельным или, может, слишком вежливым, куратор не хочет бить меня в ответ».       Лоретто, однако, плевать, кто что думает.       — Нет, Вайнона, — говорит Тэйен без запинки, даже не краснея в моих фривольных недообъятиях. Будто и была таковой изначально задумана ситуация, где учитель оказался в тисках ученика, как непокорно сбежавшая до этого птица. — Я вполне могу справиться с дикарём самостоятельно.       Всё пялясь на нас и наши сцепленные руки, сомневаясь, Вайнона медленно добавляет:       — Вообще-то, я как раз тебя искала. Секретарь императрицы отправил записку. Говорит, он отправлял одну и тебе, но та, должно быть, затерялась среди книг. Иш-Чель желает с тобой поговорить, Лоретто.       — Хорошо, спасибо. Я к ней загляну.       Поколебавшись ещё робкий миг, Вайнона кивает. Не сводя с нас глаз, поднимает с пола книгу и, семеня, наконец спешит прочь. Когда нужно пройти мимо нас и всё-таки отвернуться, она то и дело с опаской оборачивается, точно ожидая чего-то плохого, но потом быстро сворачивает и исчезает за углом.       Выжидая, пока шаги Вайноны стихнут, не шевелясь, чтобы не привлечь новой дозы внимания, мы с Лоретто затем снова поворачиваемся друг к другу.       «С дикарём…» — разносится эхом в голове. Лоретто пришлось сказать так, чтобы избавиться от помощницы? Или я и правда такой в чужих глазах? Эта мысль пронзает обидой. «Дикарь. Простокровка. Монтехо». Вот, кем я являюсь и всегда буду являться, кого все вокруг видят: тем, кого шаманы презирают по праву рождения. Мне не переписать свою историю, не выкинуть как старую книгу, не вырвать как испорченную страницу.       Теперь начинаю подозревать, что я замечтался в последние полчаса. Что это вовсе не доверие согревает сократившуюся между нами дистанцию, а Тэйен просто не хочется спугивать своего студента, который и без того вечно теряет концентрацию. «Дикарь». Мои руки на Лореттовых запястьях вдруг напоминают оковы.       — Я делаю тебе больно? — спрашиваю. Сердце падает.       Одна из Лореттовых бровей взмывает вверх.       — Нет. Но… спасибо, что спросил? — Снова облизав губы, добавляет: — Можно заставлять Мариселу ждать, Еля. Но что-то мне подсказывает, от этого она только взбесится больше. А она, верно, бесится немало и так, раз хочет видеть меня. Лучше пойти узнать.       Несмотря на то, что у меня было предостаточно времени насладиться моментом, шагнуть назад и отпустить Лоретто приходится нехотя. Руки тут же ощущаются пустыми, воздух в лёгких стынет.       — Встретимся в кафетерии?       Поправляя перекосившуюся мантию, Лоретто устало мне улыбается.       — Только не воруй опять пирог, Еля. Возьми что-нибудь полезное.       ༄༄༄