Будь мы богами...

       ༄༄༄       Невесть откуда взявшееся ощущение обиженной злобы не даёт мне покоя теперь. Давит на лёгкие, как усевшийся на грудную клетку призрак кота, который отказывается слезать, даже когда я наконец подхожу к кафетерию и прячусь от безбожно палящего солнца и забываю про Йена.       Дела вроде бы складываются сегодня удачно, но послевкусие… мне не нравится.       Всё, что раньше приносило счастье, стало бессмысленным: мечта изменить мир, желание покарать спесивых шаманов и — даже любимые блинчики! Равнодушно прохожу мимо них, когда изучаю столы с едой, набирая в свою тарелку жареной с физалисом курицы и добавляя к ней пару кусочков сладкого кукурузного пирога.       Жизнь у меня всё та же, а тогда выходит, проблема во мне — мне не нравится всё, что радовало прежде. «Что во мне сломалось?»       Оглядывая переполненный зал, я ищу, куда примоститься, но всё занято, включая моё обжитое неприметное местечко в углу, где устроилась парочка, у которой, похоже, оу, свидание: меняются конфетами и хихикают, хотя, как приличные шаманы, сидят поодаль и даже не прикасаются друг к другу. В другом обычно тихом закутке носятся чьи-то шаманские дети, в третьем — шепчутся недовольные старики.       Единственный вариант, что остаётся мне: ютиться с Джаей и Ялин, которые обедают за столом в самом центре. Не люблю внимание, но зато выйдет отлично показаться на публике, как и наставлял куратор.       Я думал, девчонки не захотят меня видеть после того, как в моей комнате нашли Валто с перерезанной глоткой, но когда подхожу, они приветливо улыбаются и отодвигают тарелки, освобождая место для моей.       Едим молча.       Может, Джая с Ялин слишком заняты мыслями об учёбе, а может, просто не знают, что сказать — я тоже не знаю, — но по крайней мере, отсутствие упрёков и косых взглядов с их стороны означает, что они не верят в то, что убийца я, а это уже утешает. «Не все здесь желают от меня избавиться».       В конце концов, когда я, доев, поднимаюсь было вновь на ноги, Джая внезапно забывает о своей миске с карри и подаёт голос:       — Прости, если лезу не в своё дело, Елисей, но… твой куратор случайно не делился с тобой новостями? Наши нам ничего не рассказывают, и я подумала, твой может. Мне неспокойно.       — Какими новостями?       — Ты не ценитель колец?       — Колец? Нет! — Последнее слово вылетает чересчур оборонительно. И я тут же цепенею с пустой тарелкой в руках, ощущая, как холодок обвивает мой позвоночник. — А почему ты спрашиваешь? — «Кто-то подслушал наш разговор с Йеном о амулетах? Я опять вляпался? Уже?»       — Говорят, в Тик’але нашли кольцо, — жестами поясняет Ялин. — Серебряное. — На этом слове в её глазах, подведённых розовыми стрелками в тон кончикам волос, появляется испуганная искра. — Одна из библиотекарей наткнулась утром. Не поняла, что это серебро, пока не подняла и заработала жуткий ожог. Кажется, она теперь в лазарете.       — А-а. — Убийство перестало быть свежей новостью, всем уже не до него. «Хорошо». Холодок отступает. — Нет, мы с Лоретто особо не разговариваем.       «Но… серебро? — задумываюсь теперь. — Оно токсично для шаманов, оставляет их с ожогами и без магических сил, причём порой на годы; серебро запрещено в Кабракане уже много лет, а найти его сейчас здесь, в самом сердце шаманской империи, равносильно яду, замаскированному под вишенку. Сначала убийство, потом это. Что-то назревает…»       — Тогда просто будь осторожен. Не трогай ничего серебристого и не поднимай брошенные кольца, если увидишь. — Пристально на меня посмотрев, точно выискивая во мне что-то, Джая затем кивает и снова берётся за еду как ни в чём не бывало. — Я не особо умею дружить, но чувствую, мы с тобой можем быть друзьями, Елисей, хорошо?       «…Мог ли какой-то шпион Кайла раздобыть серебро? Не настоящее, алхимический сплав, наверно. Но тогда зачем приносить сюда? Пугать шаманов таким явным способом и тем самым предупредить о своих планах на восстание?..»       — Да-да, вы тоже. — «…а убийство и это кольцо как-то связаны? А если у Лоретто и правда спросить?» Заплутав в размышлениях, я спотыкаюсь о собственную ногу, когда разворачиваюсь. Ялин вежливо сдерживает смешок за моей спиной, в итоге лишь сдавленно фыркнув. — Будьте осторожны в смысле.       Девчонки больше ничего не говорят.       И лишь когда я уже отправляюсь прочь, лавируя среди шумных столиков, то по-настоящему осознаю, что только что сказала мне Джая — она назвала меня своим другом. Точнее, для начала намекнула, что мы могли бы стать друзьями, но уже это немало, верно? Мы едва знакомы, а она считает, что я достоин её дружбы — ни один шаман в моей жизни не оценивал меня так высоко. «И я лгу своим друзьям, притворяясь одним из них, тем самым по-прежнему помогая братьям лишить всех их магии. Волк в овечьей шкуре».       Никогда не считал себя злодеем, но почему-то уверен, знаю, что это за чувство.       Чувство, что я ощутил при виде искры испуга в глазах Ялин от слов о серебре. Чувство, что меня пробрало от блеска страха во взгляде Лоретто, появившегося вместе с вопросом, не убийца ли я. Чувство склизкое, как заплесневевшее в шкафу забытое яблоко, которое тут же хочется швырнуть прочь, когда рука на него случайно опускается в темноте. Прогорклое, гнилое. Одинокое.       Не нравится мне оно.       Но что я могу с ним сделать? Не признаться же всем во всех своих махинациях — убьют.       «Не думай об этом, в нужный момент решение отыщется само. Надеюсь». — Сделав выдох и мысленно отгородившись от всего остального, я следую собственной инструкции, и на ум тут же приходит новая мысль.       Уже выходя было из кафетерия, я разворачиваюсь и иду обратно к накрытым столам. На огромной тарелке там красуется свежеиспечённый кукурузный пирог, а рядом несколько блюдечек для желающих отрезать себе кусочек. Пренебрегая блюдцами, я тянусь за тарелкой.       Пирог оказывается тяжелее, чем я рассчитывал, и в первый миг боюсь оступиться и рухнуть лицом прям в него у всех на глазах, но к счастью, удерживаюсь.       Когда ухожу со своей добычей, то ощущаю на себе чужие, одиозные взгляды, слышу, как кто-то начинает укоризненно ворчать про жадных простокровных дикарей, пока я нарушаю каждое правило шаманского этикета, захапав еды куда больше, чем способен съесть за раз, да ещё и гордо уношу эту еду с собой. Но я всех игнорирую.       И зато теперь никто не забудет, что я показался на людях.              ༄༄༄       Вернувшись в апартаменты, я обнаруживаю, что Лоретто уже здесь. В мантии неформально расстёгнутой, но обнажающей, слава богам, лишь штаны и майку, — и никакой наготы, — мой куратор поджал одну ногу под себя и сидит в уголке дивана в окружении разложенных перед собой старых книг, как обычно.       Однако сидеть на диване, не за столом, для Лоретто не обычно. «Это чтобы я не вздумал опять превращаться в тыкву?»       Тэйен поднимает глаза, следя за мной с подозрением, а может, банальным удивлением, когда я ставлю пирог на кофейный столик, тоже в свою очередь искоса следя за наставником. Не уверен, пытаюсь ли это я сейчас просчитать Лореттов следующий шаг, или Лоретто пытается просчитать мой, но после нескольких секунд непостижимого молчания, когда никто из нас так ничего и не произносит, я удаляюсь в ванную.       Вскипятить воду магией мне больше не предлагают, а выпрашивать стыдно, так что моюсь быстро. Под ледяным душем, который бодрит лучше, чем ночь сна без сновидений, и покрывает кожу мурашками. Потом остаётся лишь растирать себя полотенцем, чтобы согреться вновь.       Переодевшись в чистое, иду обратно в гостиную. Лоретто по-прежнему сидит в той же позе, ни одна мышца не дрогнула. «И правда скульптура». И эта скульптура продолжает на меня поглядывать, пусть теперь и тайком, когда я устраиваюсь в противоположном углу дивана, скрестив ноги, и начинаю своё привычное дело по разбору прадедовских карманных часов для того лишь, чтобы потом снова их собрать — убить время.       Проходит час.       Вечереет, солнце тонет за горизонтом, погружая комнату в густой сумрак. Лоретто легонько взмахивает рукой, будто сплетая пальцами тени, и светильники вокруг вспыхивают. Наши с куратором взгляды вновь пересекаются на долю секунды. И вновь ни слова.       Ещё час в тишине.       Странно, но медленное течение времени меня отныне не тяготит. Я всё думал о Тик’але как о тюрьме, отделяющей меня от семьи, но сейчас начинаю размышлять о проведённых тут днях как о каникулах.       В апартаментах у Лоретто так тихо — дома у меня никогда не бывает тихо. Пока я был маленьким, ма с папой вечно кричали, а когда разъехались и к нам перебрались Кофи с Арьаной, Олой и их матерью… ну, дом, полный детей, вообще не может быть тихим, наверное. И пускай наша суматоха вполне себе уютная и озорная, это ведь всё равно суматоха. Хаос. Рокочущий эхом тревог у тебя в голове, когда спишь.       И стоит признать, Лоретто составляет не такую уж и плохую компанию. Никаких требований, никаких нравоучений. Меня всегда пугала тишина, ведь она делает мысли в голове громче, однако в те редкие случаи, когда мне удаётся утихомирить и мысли, я искренне верю, что никто не понимает меня так же хорошо, как безмолвие.       Если кто-то тих со мной, значит ли это, что этот кто-то меня понимает не хуже? «Может, и нет». Но всё равно приятно. Очевидно, Тэйен умеет быть сострадательным другом так же, как и сардонической сукой, и в отличие от постоянного шума, в котором я вырос, это нечто сбалансированно освежающее. Гармоничное. Как шестерёнки в часах, которые щёлкают, сходясь, как только…       — Зачем ты этим занимаешься?       Подняв голову, я понимаю, что Лоретто уже без зазрения совести, откровенно наблюдает за моими руками, сортирующими детальки часов. Глубокая линия пролегла у куратора между бровей. Поначалу кажется, Лоретто просто надоела моя возня, нарушающая идеальную для чтения тишину, и хочется меня выгнать, вопросом тактично намекнув, что я недоумок, если до сих пор не понял, что часы не работают, но потом… замечаю Лореттовы пальцы, безустанно барабанящие по книге. Точно как на собрании, когда нужно было придумать, что сказать Мариселе и уберечь нас обоих от участи быть обвинёнными в убийстве. Мысли мчатся, нервируя тело. Ищут решение, но пока не в силах найти.       «Любопытство», — осознаю с удивлением. В комнате, может, и тихо, но в мыслях у Лоретто не очень. Так же как я нахожу владение магией невозможным и непостижимым, Лоретто видит нечто неизведанное в том, что делаю я. Сам того не намереваясь, я нашёл кое-что, — возможно, единственное, — в чём я искуснее шамана, и тем самым пробудил в Лоретто интерес. «Вот это да…»       Я пожимаю плечами в ответ.       — Мне нравится процесс. — Когда Лоретто ничего не добавляет, лишь продолжает озадаченно наблюдать, я облизываю губы и неуверенно продолжаю: — Кайл… мой старший брат, Кайл, отдал мне эти часы на четырнадцатилетие. Сказал, они принадлежали нашему прадедушке.       Помню, я тогда был горд безмерно, думая, что наконец стал достаточно взрослым, чтобы мне доверили такую ценную вещь, как семейная реликвия. Опуская же теперь глаза на металлические детали, поблёскивающие в свете ламп на подушке передо мной, ловлю себя на том, что хочется улыбнуться. Пусть и глупо, но я разбирал этот механизм уже сотню раз, могу собрать с закрытыми глазами, и мне не надоело.       — Я пообещал Кайлу их починить, — добавляю, вздохнув, — но одна из шестерёнок, похоже, стёрлась. Вечно съезжает со своего места, и часы останавливаются максимум через час-другой. А может, просто какой-то детали не хватает. Не уверен.       Складки мантии мягко шуршат, когда Лоретто меняет наконец позу, наклоняясь чуть ближе ко мне, чтобы рассмотреть часы получше.       — Почему просто не заменить детали, Еля? Починишь раз и навсегда.       — Но тогда это уже будут другие часы, не так ли? Если заменить подлинную их часть. Кроме того, их починка для меня стала чем-то вроде хобби. Успокаивает. Разве у тебя нет хобби?       Лореттово лицо резко блёкнет в растерянности.       — Нет.       Когда же Тэйен продолжает говорить, голос становится отстранённым и бесцветным, будто все эмоции ушли в прошлое:       — У моей старшей сестры хобби было рисование… думаю. Птиц. Она наблюдала за ними часами, забравшись на дерево рядом с нашим домом, и всегда возвращалась с рисунками. Но мне тогда лет было слишком мало, чтобы успеть найти хобби и себе.       «У Лоретто была сестра?» — Сердце сжимается. Это должно звучать заурядно, но отчего-то обескураживает. В моей голове Лоретто является некой грозной тайной, чуждой всему мирскому. Протеже богини, оставшийся сиротой и взращённый для войны. Подмастерье Первокровной, сосуд для магии, у которого нет собственных мечтаний и радостей. Оружие, целящееся на трон. Террор. Восходящая легенда. У легенд нет сожалений, нет прошлого, нет семьи, а теперь Лоретто… как все? «Как я». Эта мысль затмевает все остальные на миг.       — Я могу тебя научить, — предложение срывается с языка до того, как успею его поймать, позабыв, что никакие мы не друзья, чтобы заявлять подобное.       Не двигаясь, Лоретто недоверчиво прищуривается.       И теперь это выглядит почти что как вызов, который я не могу не принять.       — Ой, да ладно тебе! Тут же золото, не серебро. Никакого обмана с моей стороны. Или думаешь, ты учителем быть можешь, а я нет? Вот, это легко. — Я протягиваю Лоретто шестерёнку, которую держал, и указываю на место в механизме, куда она должна встать. — И весело. Попробуй.       После недолгих колебаний, Тэйен всё-таки откладывает книгу. В глазах по-прежнему недоверие, но по-прежнему и любопытство.       Куратор неспешно придвигается ко мне ещё ближе, склоняясь над часами, лежащими на диване между нами, и длинные волосы падают из-за плеч и рассыпаются у наших коленей, пока Лореттов взгляд изучает механизм.       Знаю, часы выглядят несуразно. И мне почти что хочется извиниться за это, когда Лоретто всё продолжает глядеть на них с мрачным сомнением. Стрелки старые, золотой корпус давно исцарапался и померк, но поэтому я их и люблю, на самом-то деле. Когда разбираешь всё на части, чудится, что детали совсем не подходят друг другу, что они слишком большие и грубые, чтобы работать бок и бок. Однако отсюда и удовольствие собирать их воедино — заставлять работать вопреки их внешности. Всегда приятно совершить что-то, что кажется невозможным, верно?       Может, это тоже засчитывается за магию.       Задумчиво медля ещё пару минут, Лоретто затем берёт шестерёнку, которую я протягивал, в свои руки. Однако вместо того, чтобы засунуть её в часы… не могу объяснить. Это похоже на ускользающий ветер, из ниоткуда появившийся под пальцами куратора. Невольно задерживаю дыхание, застигнутый врасплох, когда ветерок проносится по моим щекам, потом поднимает шестерёнку в воздух и бережно опускает точно в паз между двумя другими.       Детали с мягким щелчком сходятся.       Лореттовы губы растягиваются в улыбке.       — Ты прав, это легко. — Когда наши глаза встречаются вновь, Лоретто всё улыбается. Не пресно, не цинично, не надменно… благодарно. Без притворств. Улыбка даже уголки раскосых глаз затрагивает, собираясь в едва уловимые, по-доброму лукавые морщинки. Это такая улыбка, которая тут же звенит колокольчиком в твоей душе, заставляет гордиться собой, чувствовать свою значимость, незаменимость, потому что знаешь, что незнакомец не способен был бы её заслужить. — И весело. Думаю, я экспроприирую твоё хобби, Еля. Давай следующую деталь.              ༄༄༄       За бессмысленной починкой нечинящихся часов мы проводим ещё часа два, пока ближе к полуночи нам обоим не становится лень даже двигаться.       Сперва разговор у нас с Лоретто не клеится, выходит натянутым и искусственным, пока каждый словно ждёт подвоха от другого, но постепенно языки развязываются — мой, по крайней мере. Не знаю, как так получается, но ничего не могу с собой поделать. Если начинаю болтать, то кажется, слишком много всего важного надо уж рассказать, чтобы меня поняли правильно.       Теперь я сижу на полу, упираясь спиной в диван, а ноги вытянув под кофейным столиком, наслаждаясь очередной порцией кукурузного пирога. Доев свой кусок и им и удовлетворившись, Лоретто лежит на диване, праздно свесив одну ногу и покачивая ею рядом с моим плечом, чистит апельсин. Ночь благодатная, и впервые с тех пор, как оказался в шаманском городе, я наконец начинаю верить, что за спиной у меня неустанно не маячит угроза. Лишь Тэйен.       — …и я спёр ключи от кабинета директора, чтобы выбраться через её окно во двор, — продолжаю, самозабвенно чавкая. И почему сестра сказала, что Лоретто невозможно подловить для беседы? Всего-то и нужно иметь при себе сломанные часы и застрять в Тэйеновых апартаментах на несколько дней. — Так и поймал одноклассника. Единственный раз, когда я выиграл в эту игру.       Лоретто хмыкает.       — Какая-то бестолковая игра, Еля. Притворяться охотниками и ловить одного шамана? Что в этом сложного? Да и если каждый хотел быть шаманом, не охотником… почему вы все не могли вырядиться шаманами тогда?       — У нас в школе настоящих аурокровок и не было даже. А игра потеряет смысл, если все начнут ими притворяться. Кого ловить?       — Могли бы быть шаманами, ловящими охотника.       — Тогда всё закончилось бы в первые же пять минут. Простокровный охотник, тем более в одиночку, беспомощен перед магией. Поймать легче, чем чихнуть.       — Как скажешь.       Воцаряется пауза. Лоретто соглашается как-то слишком податливо, и я не знаю, что на это ответить. Краем глаза вижу, как Тэйен зевает и не впервой за вечер косится в сторону своей спальни.       Уже и правда глухая ночь, и в это время я обычно тоже чувствую себя сонным, но не сегодня. Может, дело в холодном душе и в том, что я спал три дня кряду до этого. Или в нашей беседе, которая мне нравится слишком уж сильно, хотя ни за что не признаюсь вслух.       А может, в этом безумии весь я — порой не могу ни единого дела закончить, а порой зацикливаюсь на чём-то одном. Как те часы. Как этот вечер. Я чувствовал себя таким никчёмным все эти дни в Тик’але, во враждебном месте, которому не принадлежу, а наша с Лоретто беседа помогла ненадолго удержать мои мысли в стороне от надуманных и реальных — но неизменно бесконечных — тревог.       Когда Лоретто заканчивает чистить апельсин и снова косится на спальню, я осмеливаюсь задать новый вопрос в надежде удержать внимание на себе ещё хоть немного:       — До тебя доходили слухи о шаманской богине?       Не впечатлённый, куратор кладёт дольку апельсина на язык.       — Ну, и?       — Ну и говорят, эта злая богиня была твоим учителем.       — Чего только не говорят, но от этого правды не становится больше. В древности вот левшей обвиняли в поклонении дьяволу и сжигали как ведьм. Как шаманов.       Моя рука — левая — сжимающая ложку, замирает на полпути к губам. Во рту пересыхает, и я сглатываю, когда невольно воображаю, как мою руку суют в костёр… Зверство. Хорошо, что сейчас всё не так.       — А тогда почему императрица тебя так не любит? — тихо спрашиваю, в итоге с усилием, но отбросив жуткие мысли и запихав новую ложку пирога в рот. — Если не из-за богини. — «Та вообще существует?»       — Из-за Испытаний. Каждый шаман в Кабракане участвует в ежегодных Аурных Испытаниях, которые выявляют уровень наших навыков и магических сил, и должности при дворе распределяются согласно результатам. Чем лучше результат, тем более высокую должность получаешь. Более привилегированную. Марисела всегда на первом месте в рейтинге, никто никогда не смог её обойти. Её дядя Тихон на втором, а…       — Ты на третьем.       — Да.       «Но ты в Кабракане всего год, у тебя была лишь одна попытка в Испытаниях». Сердце начинает биться чуточку чаще от этой мысли — или от того, что Лоретто случайно задевает болтающейся ногой моё плечо. «А если мой куратор, скажем, победит в этом году? Получается, чтобы заработать корону легитимно в глазах народа, Лоретто не нужна даже поддержка богини — нужно лишь побить Мариселу в её же игре, по правилам и законам, которые она сама и установила. Легче, чем чихнуть!»       Теперь понимаю вдруг, что Лоретто и не называет сегодня Мариселу императрицей Иш-Чель. Нет, всегда лишь по имени. Говорит о ней как о равной, о сопернице, не госпоже.       И если задуматься… именно из-за гражданской войны, начатой императрицей, вся семья Лоретто некогда погибла; наименьшее, чего может желать Тэйен — отнять её корону в знак мести.       «Однако Марисела ведь тоже должна осознавать такую опасность, видеть Лореттово пробуждающееся могущество».       — Почему тогда ты не в Императорском Совете? — уточняю. — Как Тихон и другие влиятельные шаманы. — «Говорят же, держи друзей близко, а врагов ещё ближе».       — Она не хочет меня там видеть.       — Почему?       — Почему ты не пойдёшь и сам у неё не спросишь?       Отложив ложку, я поднимаю глаза на куратора. Мягкий свет ламп окутывает Лоретто полупрозрачной, мистичной тенью, прямо как ту загадочную богиню в моих домыслах — картину можно писать. «Вопрос был риторический?»       — Вообще-то, я мог бы, — отвечаю. — Марисела недавно недвусмысленно пригласила меня в свою постель.       Лореттова нога перестаёт болтаться. Жду, что губы наставника изогнутся в хмуром недоверии, но вместо этого Тэйен кривится в усмешке.       — И чего ты тогда до сих пор здесь со мной, cariño? — последнее слово слетает с Лореттовых уст пугающе похожим на Мариселу тоном. Томно-сахарным. Хищно-соблазнительным. Дрожь бежит у меня по спине.       Снова сглатываю, на этот раз ком в горле, и отвожу взгляд.       — Не уверен, что доживу до восхода, если приму её приглашение. — Хотя если уж начистоту, я б отказался, даже если бы не боялся. Некоторые сексу чуть ли не поклоняются, других он не интересует вообще, а я вечно нахожу себя где-то посередине, не подходя никому. Мне такое нравится — думаю, — но в теории; в реальности же… всё какое-то пустое. Разочаровывающее? Будто ожидаешь слишком многого.       Куда легче тогда уж прикасаться к себе самому под какую-нибудь несбыточную фантазию, чем искать подобное чувство в реальности. Да и разве его можно найти? Пытаться прочесть мысли и желания партнёра, который так и не прочтёт твои. Где тут удовольствие? Твоя рука точно знает, чего ты хочешь; выходит куда быстрее и эффективнее, а если секрет удовольствия заключается в любви…       Что такое любовь?       Я вот думал, что влюблён в школе в Рори. Пока резко не отсёк эту мысль. Пока она, одеваясь, не сказала: «Ты милый и всё такое, но болтаешь несусветно, и мне это уже надоело. Заткнись ненадолго, ага? Я же не для беседы приглашала тебя к себе в гости».       «А для чего тогда?» — не понимая, что прозвучит дерзко и тупо, от растерянности сболтнул я.       Рори тогда расстроилась, кажется. Выразительно уставилась на меня, стоящего перед ней без штанов, и будто задумалась, правда, зачем? Но разве секс был не просто приятным бонусом? Потому что он был приятный. И всё.       В конце концов Рори призналась, что я выгляжу отважным. Опасным! И чуть-чуть безрассудным. Оказалось, ни одной школьной драки за последние пару месяцев без меня не обходилось, и если я в них и не побеждал, то как минимум выходил с наименьшим количеством синяков. Я этого, право, не замечал… Банально всегда считал своим долгом выразить честное мнение, если где-то рядом начинали хвалить и обсуждать магию или шаманов — а их обсуждали часто. Кто бы мог подумать, что моё честное мнение всех бесит и к дракам приводит, а?       И кто бы мог подумать, что других могут привлекать во мне синяки?       Только вот Рори не разделила моего недоумения. И не понравилось ей, как я заявил следом, что не буду бить морду кому бы там ни было, если она попросит, даже если мы будем вместе.       Да и зачем нам быть тогда вместе? Нет, не мог я влюбиться в человека, который не желает знать, что у меня на душе, но зато хочет, чтобы я ходил в синяках; молчать и драться — так я и в одиночку умею!       Вот так мои чувства сгинули враз. Хуже даже, они обратились неприязнью, когда мне прилетело вдогонку: «Надоедливый ты. Находишь сложности там, где их нет. И руки у тебя волосатые, в курсе? Но если на них не смотреть, то ничего».       Ничего? Никогда прежде не думал, что и с руками у меня что-то не так, спасибо, Рори. Глаза теперь невольно скользят вниз, проверяя, на месте ли манжеты рубашки. Не хотелось бы, чтоб нос у Лоретто тоже скривился от отвращения.       «Люди не оправдывают ожиданий — или я своих не оправдываю». И не существует никакой любви! Всё это самообман. Можно запасть на чужую улыбку, комплимент, безупречную репутацию… Можно испытывать непреодолимое желание оберегать и защищать родных. Но все остальные, вычислив твои недостатки, теряют пыл. Фантазия рушится, выворачивая душу от нахлынувшего с новой силой одиночества, и люди уходят или же, в лучшем случае, превращают первые чувства в выгодный фарс. Марисела бы уж точно превратила, согласись я провести с ней ночь.       Лучше уж вообще не тешить себя надеждами. Целее останешься.       «А трахаются люди от скуки, видимо».       Прочистив горло, я снова перевожу взгляд на Тэйен.       — Не вижу удивления. Тебя императрица тоже к себе приглашала?       Лоретто всё так же лениво продолжает жевать апельсин, и глаза теперь прикрыты в полудрёме. Ни толики заинтересованности.       — Увы, — отвечает, — мы несовместимы. По многим причинам, но в основном потому, что она любит командовать, а мне давно опостылело выполнять чужие указы.       «Какой изощрённый способ сказать, что тебе тоже нравится быть у руля», — думаю, но вслух, осмелев, продолжаю:       — Говоришь, что опостылело выполнять чужие указы, однако продолжаешь делать, что требуют. Продолжаешь играть по правилам императрицы, пытаешься меня чему-то научить, хотя тебя явно не радует идея быть куратором, терпишь унизительные комментарии советников. Почему бы тогда не последовать своим же словам — сыграть в равнодушие и отказаться? Или просто уйти из Кабракана.       Лоретто перестаёт жевать. Принимает вертикальную позу, садясь, причём так резко, что ногой снова толкает моё плечо. Сильнее на это раз, злее. Намеренно. Тэйен смотрит на меня долго, пронзительно и сердито, позабыв весь свой сон, а потом говорит:       — Я действую в своих интересах, Еля. Не в интересах Мариселы, не в твоих. Не путай упрямство со смелостью, а прямолинейность с мудростью. Бывают времена, когда приходится согласиться и подыграть, чтобы добиться желаемого; времена, когда, бунтарствуя в одиночку, ты можешь других покалечить, а себе заработать лишь раннюю смерть. Тебе бы уже следовало это уяснить. Ранняя смерть никому не приносит пользы.       Когда Лоретто кладёт очередную дольку апельсина в рот, свет ламп вокруг нас слегка вздрагивает в тот же миг. Не уверен, должно ли это было меня впечатлить или припугнуть.       — И с чего мне уходить? Кабракан — моя родина, здесь мой дом. Я не брошу дом снова. Если тебе здесь так не нравится, сам уходи.       — Это и мой дом тоже, — замечаю хмуро. — Здесь жили мои предки.       — А мои предки здесь жили ещё до того, как приплыли из-за океана твои.       «Другими словами, нам обоим идти больше некуда».       — Тогда, может, нам следует научиться делиться, куратор.       Куратор не отвечает. И не смотрит теперь на меня. Отталкиваясь от дивана, Лоретто поднимается на ноги, заодно и ловко меняя тему:       — Завтра пойдёшь со мной. До следующих Испытаний, в которых ты тоже должен будешь принять участие, чуть больше месяца, а ты продолжаешь игнорировать все мои попытки тебя чему-либо научить. — Тэйен кивает на стопку книг на столе, которые я даже не додумался подвинуть, чтобы сделать вид, будто хотя бы открывал. «Болван». — Не думай, что сегодняшняя маленькая вечеринка со сладостями меня задобрит. Завтра попробуем новый подход.       Мне остаётся лишь наблюдать, как Лоретто обходит кофейный столик, отправляясь спать и оставляя меня наедине с моими суматошными мыслями, которые, кажется, уже опять начинают жужжать в голове. «Что, если я не прав, и Лоретто не жаждет трона? Иначе откуда столько желания сделать из меня шамана? Какая может быть другая причина, если не выслужиться перед Мариселой? И тем самым сломать жизнь… мне. Но мы же так хорошо провели сегодня время, с чего Лоретто по-прежнему хотеть ломать мне жизнь?»       Понимаю вдруг, что до сих пор ничего не знаю о своём учителе помимо того, как заставить его улыбнуться.       — У тебя столько уверенности в том, что сможешь натаскать меня и я пройду Испытания, — говорю вслед куратору, и не пойми откуда взявшаяся тоска давит на сердце. Я сегодня был готов буквально душу излить и рассказать о себе что угодно, а Лоретто так ничего и не спрашивает. Да и беседа наша, похоже, окончена. Наверное, оно к лучшему? Тоска ведь безопаснее, чем все мои секреты, которыми мне нельзя делиться с шаманом. — Но Джая и Ялин готовились целый год, да и магию они практикуют с пелёнок. Я применил её единожды. Случайно. — «Обманом». — Можем играть по правилам императрицы сколько угодно, притворяться учителем и учеником, но что, если у тебя не получится сделать из меня чародея, куратор? Чего мы вообще добиваемся?       Вместо того чтобы ответить, Лоретто разделяет две последние дольки апельсина и, обернувшись, без предупреждения кидает мне одну.       Едва успеваю её поймать за миг до того, как та шлёпнет меня по носу.       — Я не хочу.       — Аллергия?       — Нет, просто не люблю апельсины.       — Хм. — Амбивалентная, смутная мысль мелькает во взгляде Лоретто, но я не успеваю её распознать до того, как она угаснет. — Знаешь, пирог, который ты уплетаешь весь вечер, приготовлен по рецепту моих предков, Еля. А вот апельсины привезли в эти земли твои королевы и короли.       — Ломаю тебе стереотипы своими вкусами?       — Не переживай, совсем чуть-чуть. — И Лоретто уходит. — Спокойной ночи. — Лампы мигают ещё разок и затухают, мрак проглатывает комнату и Тэйенов силуэт.       В темноте слышу, как дверь спальни затворяется, скрипнув заклинанием как замком, и кажется, будто что-то и во мне захлопывается в этот момент, опустев. «Я по-прежнему не заслужил от Лоретто доверия».       Не знаю, почему эта мысль как пощёчина, но когда ложусь на диван и прижимаю щёку к подушке, обнаруживаю, что та всё ещё тёплая там, где Лореттова голова покоилась всего несколько минут назад. Подушка пахнет сладковато-терпкими дикими ягодами и свежестью леса после дождя. Может, это шампунь или стиральный порошок, или магия, которая, похоже, пронизывает сам воздух всюду, куда ни ступит наставник, но вещи, одолженные мне для сна в первую ночь, пахли так же. И теперь этот запах кажется мне привычным и оттого успокаивающим.       Родным.       Словно Лоретто по-прежнему рядом.       Словно я больше не одинок.        ༄༄༄