Братишка

Мой брат младше меня на восемь лет. Можно даже сказать, что мы представители разных поколений. Я родилась ещё в 90е, он – в нулевые. Но не это важно. Тут главное другое: мы родились совсем в разных семьях, хотя родители у нас были одни и те же. Когда я появилась на свет, была жива наша бабушка. Папа работал в обычном режиме, а мама постоянной работы не имела, скорее подрабатывала. Как результат, меня было кому воспитывать. Я постоянно была с бабушкой или мамой. А в выходные даже папа проявлял интерес. Водил меня куда-нибудь. Особо прикольно было, когда катал на плечах. В общем, я родилась в нормальной семье, и детство у меня было самое обыкновенное. Паша же появился на свет в другое время, и люди его окружали совсем иные. Бабушка уже умерла. Папа получил повышение и всё больше пропадал на работе. А по выходным отдыхал, и внимания детям особенно не уделял. Мама же пошла, работать на полную ставку, и бывала с нами только вечерами. Да и то… у неё дел домашних хватало всяких, и много внимания детям своим она уделить не успевала. А ещё была я, старшая сестрёнка. Немного капризная чертовка, которой тоже подавай внимания! Впрочем, со мной это продлилось недолго. Статус старшей сестры как-то очень быстро повлиял, заставил чуть-чуть взрослее стать. Ответственность на меня возлагали, порой. Не хочу хвастаться, но обычно возложенное доверие я оправдывала. Как только у мамы закончился декрет и она перестала кормить Пашу грудью (о, это очень странноватые воспоминания для меня), она вышла на работу, в полный рост встал детячий вопрос. Что с нами делать? Я ещё маленькая. Оставить одну дома ещё как-то можно, но за братом смотреть точно не смогу. Пришлось родителям нанять для нас няню. Ну, то есть как няню… Обычная тётка откуда-то из Средней Азии. Гастарбайтерша. По-русски говорила неплохо, но в остальном та ещё особа. Нет, не подумайте, я к ней не особо в претензии. Те деньги, что ей родители платили она отрабатывала. Следила, кормила, раз в день выводила Пашу на улицу. Собственно, на этом и всё. Воспитывать нас она даже не собиралась. Да это, поди, мама бы и не одобрила. Только в итоге Паша остался довольно-таки заброшенным ребёнком. Мама, наверное, рассчитывала на садик, но тот накрылся медным тазом. Закрыли его, детский сад ближайший к нам. А в других мест не было. Вот и пришлось брату расти без должного воспитания. Да и с другими детьми он как-то не особо много играл. Видимо, по этой причине вырос он диким и неуправляемым. Он меня немного доставал даже будучи совсем малюткой. Но тогда это было обычной ревностью старшей сестры, не более. Повзрослев же, Паша стал меня раздражать намного больше. Носился везде, ломал, что под руку попадётся. Много кричал, вопил, пытался какие-то глупые песенки из мультфильмов петь. И главное… Поначалу он ведь всё это делал как бы просто по дурости своей. Не понимал, что другим мешает. А вот потом, уже где-то к школе, он стал пакостить специально. Меня только то и спасало, что комнаты у нас разные были. Трёхкомнатная квартира – это вещь! Когда Паша пошёл в школу, от услуг няни наша семья отказалась. Мне уже пятнадцать лет тогда было, и мама с папой решили: а чем эта странная девочка не няня? Как результат, мне пришлось забирать брата из школы (ну а ему всё чаще ждать меня на продлёнке, уроков-то у меня побольше было). Дома следить за ним, кормить обедами. Если что-то портил – мне тоже влетало. Несильно, правда. Наши маман и папан слишком уставали на работе, чтобы ругаться и наказывать. Но всё равно меня это злило. До маминого прихода мне никакого покоя не было. Я даже уроки свои сделать не могла. А уж о том чтобы с подружками встретится, и речи не шло. Только по выходным с ними и видалась. А уж каникулы… Это финиш! Посчитай, у меня их и не было. С этого дурня даже глаз спустить нельзя. Только сядешь чего-нибудь посмотреть по телевизору или позвонишь кому – он сразу чего-нибудь учудит. И хорошо если шум поднимает, а может и сломать чего-нибудь. И главное – не себе. Свои вещи он бережёт, да и везучий, гадёныш. Раз, было: разбежался, да как вдарил по дверце шкафа открытой. Дверка отлетела, а на Пашке даже шишки нет. Парадокс! Только тем и спасалась, что подружек к себе звала. Они, правда, не всегда приходили. Братец их тоже доставать любил. Шуточки дурные играл. Одной в туфли соль насыпал, к другой подбежал и прямо на неё пукнул. И вроде бы всё не смертельно, но… Достал! Честное слово, достал! Я говорила маме с папой: надо что-то с ним делать. Учителя тоже маме жаловались, ведь учился он паршиво. Но ей не до того. Учится плохо? Так это учителя неправильные, сама буду с ним заниматься! И, что характерно, сидела вечерами, уроки с ним делала. Хотя чаще за него. Прямо думаешь, и даже сейчас зло берёт! Пашу, конечно, пытались призвать к порядку. Папа ему пару раз хорошую взбучку задал. Но тот хитрый, он осторожнее стал, когда папа дома. А маму он вообще ни в грош не ставил. Да она и сама виновата, потакальщица! Самый же тяжёлый случай произошёл летние каникулы. В самом их конце, в месяце августе. Я забыла закрыть дверь в свою комнату. Да, я её натурально закрывала на ключ. Иначе было вообще никак. Ну так вот, однажды я её закрыть забыла. Сижу: вроде тихо. Дай думаю, позвоню подруге, пока чем-то отвлёкся. Сижу в общей зале, разговариваю. Минуту, другую… Минут двадцать наговорили, и тут соображаю: чего-то тут не так. Слишком спокойно! Пошла проверить… Тот погром, что он устроил в моей комнате просто не передать! И ведь, сволочь такая, дверь не забыл прикрыть, чтобы я не услышала. Листы из книг и тетрадей повырывал. Одежду из шкафа повытаскивал и какой-то дрянью залил, которая ещё и не с первого раза отстиралась. И не в комнате её нашёл, специально принёс, гадость эту! Постриг одну из моих кукол налысо, а лицо ей раскрасил маркером. И это была не какая-то там заурядная Барби. Это была фарфоровая кукла в викторианском платье! Мне её подруги подарили. Другую куклу: мягкую, старую и ещё советскую, которую мне бабушка отдала, он канцелярским ножом вскрыл. Ну, её ещё ладно, я кое-как зашила потом. Да и в куклы я не играла уже, это они так, для красоты и коллекции были. Всё можно было бы простить… Кроме одной тетрадки, которая в самый дальний ящик стола была запрятана. В ней стихи были. Мои, которые я с пятого класса писала. Глупые немножко, неумелые и наивные, но для меня очень важные. А ещё там, в тетрадке, был листок с очень особенным письмом. Мальчик, с которым я поцеловалась в седьмом классе, для меня их написал. Это, наверное, самая важная вещь для меня была. Тем более что написавший давно уже уехал из города, и я по нему долго-долго грустила. И этот поганец… Мои-то стихи он всё больше помял или чуть-чуть порвал. Я потом большую часть восстановила, переписала в другое место. Но этот листик…. Он как почувствовал, что для меня это важно! Разорвал прямо в клочья, да ещё и по комнате разбросал. И часть обрывков залил вместе с одеждой. Чтобы уж точно не восстановить, даже как мозаику. Ах… да чего там, сам листик для меня не менее важен был. Там Лёша такие сердечки милые подрисовывал, и буковки выводил... Просто непростительно! В общем, я закрыла брата в его комнате на весь остаток дня. Запретила выходить, подпёрла её стулом. Только в туалет выпустила два раза, и один пообедать. А потом, когда вернулись родители, поставила вопрос ребром! Давайте! Наказывайте! Это уже за гранью добра и зла! Как же, наказали они его! Папа сразу самоустранился. Он только тогда воспитанием занимался, когда сам шкоды Пашины заставал. А тут передал всё маме. Сказал: скажешь взгреть – устрою. А мама… Я её с тех пор совсем почти уважать перестала… Мама взяла и спустила это всё брату с рук. То есть как бы для виду она на него поругалась, сделала внушение. Страшное наказание прямо! Ещё запретила ему мультики неделю смотреть. Ха! Он этого запрета даже не замечал никогда, если я его не гоняла. А мне не до того стало, я расстроенная была. Днём-то ничего, а вот ночью перед сном долго плакала. Больше от обиды на маму, дуру слабохарактерную! Следующий день был выходной. Паша, которому запретили смотреть мультики, провёл его на улице. О да, какое страааашное наказание! Он, кстати, гулять всё больше ходил, когда папа дома бывал. Хитрый малый. Друзей у него, впрочем, особо не было. Он всё лазил где-то сам, или прибивался к случайным ребятам, если те в какой-нибудь футбол играли. А я пошла плакаться к подружкам. Притом реально плакаться – я опять разревелась, когда про письмо рассказывала. Успокоили. Стали думать: что же делать? Спускать на тормоза нельзя, он тогда совсем на шею сядет. Хотя он и так там неплохо устроился, надо сказать. Но мне ещё и отомстить хотелось. Сделать как-то так… чтобы и унизить его, наказать, и желание шкодничать отбить! Это, конечно, скорее фантастика – так я думала. А потом мы пришли к одной очень странной идее. Подружки у меня было две. Ну прямо вот такие чтобы реально подружки: настоящие и близкие. С которыми я могла всем поделиться, которые мне помогали. Заходили ко мне, несмотря на Пашку. И обеим, кстати, с семьями повезло больше чем мне. У Жанны семейство было обширным – она была вторым ребёнком из четырёх. На неё большой ответственности не ложилось, всё на старшей сестричке было. Их там три девочки было, и один брат. Третий который. Жили не очень дружно, порой ругались. Но всё-таки все нормальные люди, нормальные дети. Родители за ними следили, и реально ими занимались. Хотя мама у них тоже работала. Как это получалось я даже и не знаю! Вот прям до сих пор хочется у своей родительницы спросить: «Ух-ты, а так можно было?». Вторая же подружка, Вика, была единственным ребёнком в семье. Ей все эти наши заморочки были чужды. Но оттого же, ещё острее ощущала она мою беду. Только представит, что к ней кто-то в комнату может ворваться и так напакостить, так сразу убить готова! Она вообще особа решительная, даже жестокая немного. Это ей Паша в туфли соли насыпал. А Вика её высыпала, и чуть не пошла моего брата этими же туфлями отлупить. И честное слово, я бы её не остановила. Только вот у мамаши моей тогда был отпуск, и Паша за её юбку спрятался. Поганец хитрый! Я не просто так про подружек сейчас. Это важно! Если бы не было младшей сестрички у Жанны, нам бы эта идея даже в голову не пришла. И если бы не было с нами особо решительной Вики, мы бы никогда в реальность её не воплотили. А началось всё с того самого обсуждения: что делать? Делились идеями. Ничего стоящего не придумали и стали чуть отстранённее обсуждать вещи. Помимо прочего Жанна рассказала про свою младшую сестричку. Ей, к слову, уже десять было на тот момент. В общем и целом суть рассказа: в самом детстве её поведением можно было управлять с помощью одежды. Старшая сестра этим часто пользовалась, и мама тоже. Надень на неё платье: она спокойная станет, смирная такая. Будет к кому-нибудь липнуть постоянно, или тихонько себе сидеть, в куклы играть. А вот если в штанишках или шортиках она становилась намного активнее. Не такой безумной как Пашка, но всё-таки чуть шабутной. Поэтому дома она всё больше в платьях ходила, а на улицу её в штанишки одевали. И стали мы вздыхать: эх, ну почему с мальчишками так не поступить! Была бы у Пашки одежда, которая его бы успокаивала. «А то тут только рубашка смирительная поможет» - грустно пошутила я. А потом, вдруг, Вика как заявит: «А почему бы и не попробовать? Давайте!». Мы сразу и не сообразили о чём она. Подружка пояснила: давайте оденем его в платье да посмотрим что будет. Затея показалась мне глуповатой. Я просто не могла поверить, что это платье моего брата хоть как-то успокоит. Скорее уж он разозлится и его разорвёт на себе. Но всё-таки мы стали обсуждать эту идею. И как-то даже не заметили, как она из полушутки превратилась в настоящий план. Тут дело в том, что нам очень многое благоволило. И с Пашкой я надолго одна оставалась, и подружки мне помочь могли. Если не получится, так хотя бы месть будет. Но шансы на успех всё равно были. Опять же, мы придумали как бы эти шансы побольше сделать. Пожалуй, мы даже как-то излишне увлеклись. Но и меня поймите! После этого листка со стихами я готова была придушить братца. Когда нашла обрывки - так даже буквально. Реально боялась ему навредить, поэтому в комнате и закрыла. Хорошо он сам туда убежать догадался… Впрочем, ладно, это уже и не особо важно. Главное мы придумали план и решили его исполнить. Благо особой подготовки он не требовал. Понедельник. Подружки заходят ко мне. Пашка смотрит мультики по телевизору – ему плевать на запрет. Мы молчим, киваем друг другу. Мол: делаем? Делаем! В руках у Жанны пакет, вместе с которым мы входим в зал, где стоит телевизор. Я велю выключить, напоминаю про наказание. Паша игнорирует. Подхожу, выключаю сама. В ответ брат начинает ругаться на меня, но отобрать пульт не пытается. Обычное дело. Он понимает, что я пока сильнее. И наверняка в голове у него мысли вроде: «Ну погоди, вот выросту и устрою тебе…». Хочет уйти, но мы его не отпускаем. Мы с Викой хватаем мальчика, Жанна раскрывает пакет. Оттуда появляется, немного поношенное но вполне даже чистое, девчачье платье. Розовое такое, с рюшечками. Носочки беленькие, с сердечками. А потом ещё и туфельки, типа балеток. Тоже розовые, но уже как бы побледнее. Мы начинаем стягивать с Паши одежду. Всё, до самых трусов. А потом надеваем на него платье. Он отбивается, но мы втроём намного сильнее. Пытается кусаться, но тут Вика ему говорит: «Только попробуй! Успокойся, мерзкий мальчишка! Будешь дёргаться, я тебе соль припомню, и мамочка тебе не поможет теперь!». И так зло сказала, что подействовало. Битья Паша боится, поэтому при папе и не хулиганит почти. Вот он одет как девочка. На его короткие волосы с трудом прицеплены бантики, губы накрашены помадой. Хорошо, что дёргаться перестал, она ровно легла. Поставили его на ноги. Стоит весь такой гордый, смотрит на нас. А мы как достали телефоны, да как давай его фоткать. Тоже часть плана такая. Паша сообразил, что к чему, попытался убежать. Поздно. Фотографий у нас набралось десятка два. И он как-то сразу догадался, что это означает. Но я всё-таки озвучила: теперь, мой милый братик, ты будешь хорошим и послушным ребёнком. Иначе все твои одноклассники увидят эти фото. Как думаешь, им понравится? Мне вот кажется, они тебя всем классом побить решат. Правильно? Правильно! И потом постоянно бить будут. Понимаешь? Понимаешь! В самые угрожающие моменты мне ещё и Вика помогала. «А теперь будь хорошей девочкой и сделай книксен!» - добавила я. Это уже была импровизация. Конечно, Паша не знал что это такое. Пришлось объяснить, показать, как это делается. Ничего сложного, даже дурак поймёт. Сводишь ноги вместе, чуть приподнимаешь юбку за края и немножко приседаешь. На самом деле правильно его сделать тоже не так легко, но этого и не требовалось. Главное Паша попытался. А я сделала ещё одну фотку. Как бы в награду мы позволили ему поиграть с куклами. Одна из них была моя чудом уцелевшая Барби, вторую Жанна принесла из дома. Вика угрожающе сказала: «Если испортишь, получишь по полной! А ну живо играть!». Последнее прямо ряфкнула так. И Паша пошёл. И играл ими, хоть и без особо энтузиазма. А мы тайком ещё пару фоточек сделали. Теперь уж он точно не смог бы отвертеться, даже если бы попытался. Боялась ли я последствий, если бы брат рассказал всё родителям? Да не особенно. Папа вряд ли бы меня решился ударить, а мамины наказания – смех один. Зато Пашке было чего терять, и он догадывался – родители его не спасут. Сразу стал таким послушным… Как шёлковый! Хотя характер у него от одной этой выходки вот ни разу не исправился. К приходу родителей мы отмыли с него помаду и позволили переодеться. Подружки ушли, оставив мне пакет с платьем и туфлями. Жанне оно было уже не нужно – сестричка переросла, и пополнения в семье больше не ожидалось. А вот я собиралась ими очень даже активно пользоваться. Благо теперь у меня был рычаг давления, и можно было заняться воспитанием несносного мальчишки. Разу уж родители это не делают, придётся сестричке. Он смолчал. Весь вечер ходил надувшийся и злой. Мама спрашивала – он огрызался. Но ничего ей так и не сказал. А я убедилась, что план работает. Следующий день Паша пытался держать себя в руках. Первую половину дня провёл на улице. Но вот потом пришёл домой, и… Не выдержал, начал опять буянить. За что и был вновь подвергнут переодеванию в платье. На сей раз я не стала ему красить губы, но одеваться он теперь должен был сам. Важно было: не забунтует ли? Нет, смирненько переоделся и больше не шумел. Сидел в своей комнате, рисовал чего-то. Может меня с отрезанной головой, даже и не знаю. Решила не смотреть. Да и вообще, лиха беда начало! Правда, в первичную нашу задумку пришлось внести небольшие изменения. Мы предполагали использовать платье как способ наказания. Хулиганишь? Шумишь? Вот тебе платье! Но вышло всё равно наоборот. Вышло всё так, как Жанна про свою сестру рассказывала. И платье стало не жестокой карой, но способом профилактики преступлений. Нося его, Паша становился смирным-смирным. Настолько спокойным, что я могла даже из дома выйти в магазин, и когда возвращалась, дом был на месте и без повреждений. Он не пытался порезать платье или уничтожить. Правда, однажды, уже спустя два месяца, «случайно» пролил на него борщ, когда обедал. Не буду говорить, насколько в этом был умысл злобный, сама точно не знаю. Он ведь ещё и обжегся немного. В любом случае затея (если она была) окончилась ничем. Вместо одного платья в доме появилось целых два. Одно жёлтенькое другое голубенькое. У Жанны их было полным-полно. Я же, в свою очередь, немножко остыла. Про порванное стихотворение не забыла, но как-то сердце успокоилось. Стала действовать не только кнутом но и пряником. Когда Паша был в платьице – спокойный и послушный, я старалась его всячески поощрять. Хвалила часто, развлекать пыталась. С уроками помогала. Притом не как мама – за него не делала. Пыталась, чтобы сам научился чему-то. Без платья, к слову, он тоже вскоре хулиганить сильно перестал. Что-то ещё проскальзывало, но по сравнению с прошлым это были мелочи. Но мне всё равно не нравилось, и я его ругала. Вскоре как-то так вышло, что дома он у меня постоянно ходил в платьях. Когда родителей дома не было, конечно. Но и этого было достаточно для воспитательных целей. Не знаю, что именно на него так воздействовало: страх ли, доброта ли вместо него, но он теперь пытался мне угодить. Притом искренне пытался, даже… с уважением, как ни удивительно. Платья ненавидеть тоже вскоре перестал. Иногда приходил со школы, и сам напоминал, чтобы я ему одежду выдала. Порой даже конкретное платье просил. Подружки тоже иногда захаживали, и прямо диву давались от такой перемены. А однажды, уже зимой, пришли в гости с подарками. И денег-то им было не жалко! Впрочем, не такие уж они были и дорогие. Собственно принесли они с собой юбку и кофточку. Тоже не новое, но их явно редко носили. Юбка была чёрная такая, немножко зауженная. А кофточка мягкого розового цвета, с цветочками на груди. Мне понравилось. А вот ботиночки – нет. Они были милые и симпатичные, но с небольшим каблучком. Я сразу представила, как Пашка в них топать будет. А ещё там в пакете были свежекупленные товары. Дешёвый парик со светлыми волосами до плеч и несколько пар колготок. Белые и чёрные. Такие, знаете… Не совсем для деточек, но и не для взрослых девушек. Как раз для младшекласниц в самый раз. Паша спокойно и даже с небольшой охотой надел это всё на себя. С колготками, правда, ему пришлось помочь, и парик поправить, но с остальным проблем не было. Потом ещё бантик ему прицепили мой, чёрный с блестяшками. И стал мой брат большой красоткой! Нет, кроме шуток, он никогда раньше не выглядел так мило и симпатично. До сих пор это был просто мальчишка в платьях. Теперь же я увидела в нём почти натуральную девочку. Кроме шуток, родная мама бы на улице увидела – не узнала бы. Впрочем, с нашей мамой это так себе показатель. Паша, когда увидел себя в зеркало, был сильно удивлён и даже будто бы зачарован. Ему будто бы действительно понравилось. Наверное, что-то подобное и я чувствовала в детстве, когда на меня надевали чего-нибудь очень-очень красивое, на праздники всякие. К сожалению, в голову чужую не залезешь, точно не скажешь. Но начиная с этого момента, Пашка перестал быть заложником ситуации и злобной жестокой сестрички-воспитательницы. Он стал скорее добровольцем. Правда волновало его не собственное будущее, и уж точно не порядок и покой в доме. Он просто делал то, что ему, по какой-то странной причине, нравилось. Ну или позволял делать с собой это. Ибо если для меня он был братом (ну ладно, может, как бы уже не совсем братом, а чуть больше сестричкой), то для подружек моих он был скорее их личной куколкой. Им нравилось наряжать его в красивую одежду, создавать всякую внешность поинтереснее. Они даже деньги тратили, хотя особыми личными средствами и не располагали. Со временем мой шкаф стал забиваться большим количеством девчачьих вещей. К счастью, место для них там нашлось. Потому что после выходки одного несносного типа все слишком светлые пришлось выкинуть! На них остались следы той гадости… Кстати, я вдруг обнаружила: того Пашку что наблюдаю сейчас я как-то и не могу винить за тот проступок. Это как бы два разных человека. И я была уверена: если сейчас резко выбросить все платья, последствия всё равно не пройдут бесследно. Хотя прогресс явно откатится. Но заканчивать я не хотела. Зачем? Стало спокойно, приятно. Да и брату явно нравилось. Я без проблем смогла доучиться, к экзаменам подготовиться. А потом было лето, поступление в институт. И общежитие. Фактически я съехала от родителей, и приезжала только после сессий. Пашка же остался один. Но платья носить дома не перестал. Ну, то есть теперь не только платья. Теперь у него нормальный такой набор одежды был, разнообразный. Опять же, я-то фактически уезжала, притом надолго. Большую часть одежды забрала с собой, многие личные вещи тоже. Но комнату не освобождала. Она родителям и не нужна была особо, им залы хватало. Так что её я оставила за собой. И закрыла на ключ, велев маме так её и держать. Только вот ключа у меня было целых три! Ещё один я оставила себе, а третий… Третий я отдала Паше. А шкаф мой оказался почти целиком заполнен его одеждой. В чём, впрочем, большой нужды не было. Это я уезжала в далёкие дали. А Жанна оставалась в городе. У её родителей что-то типа семейного дела, ей пришлось, как и сестре старшей, сразу после школы в него вливаться. Не то чтобы она сильно жаловалась… Да не про то и речь. Просто Паша не потерял свой источник старой одежды, которой в их большой семье было ещё много. Младшая сестричка-то всё росла и росла, а выкидывать её, по старой привычке, не торопились. Вика, кстати, тоже оставалась. Но у них там совсем другая история вышла… пока меня не было. Оказалось наша милая и крепкая дружба не так уж и крепка. То ли это я таким миротворцем была, то ли просто без школы так оно стало… Вика и Жанна вскоре поругались и поссорились. Не из-за чего-то конкретного, просто так. Я вот думаю: они просто слишком разные были. Вика – эгоистка до мозга костей, единственный ребёнок в семье привыкший делать как он хочет. А Жанна… Ну, у неё были проблески альтруизма и немаленькая щепотка коллективизма. Она привыкла заботиться о других, думать не только о себе. Напомню: она легко отдала собственность своей семьи. Просто потому, что им она уже не нужна, а кому-то пригодиться может. И Пашку, как я понимаю, она наряжать любила не только из эстетических чувств. Ей нравилось смотреть, как тот радуется. В общем… Если бы она поучилась чуть-чуть политологии то поняла бы, что по натуре своей та ещё социалистка. А Вика наоборот, была до мозга костей даже не либеральной, но скорее либертанной особой. Её – это только ей, покушаться не смейте! Делаю чё захочу, это моё дело! Не лезьте в мои дела. Я! Я! Я! А вы все… Даже и не знаю, испортился ли у неё так характер после школы, или всегда такой был. Но точно могу сказать: деньги на Пашкины наряды она тратила исключительно потому, что ей самой это всё удовольствие доставляло. В общем… Подруги мои поссорились. И Пашка, который с ними всё равно общался, оказался на стороне Жанны. Вика же как-то отошла в сторону. Я так понимаю, ей просто это всё надоело. К счастью, она никому ничего рассказывать не стала. Она девчонка хоть и жесткая, но всё-таки не злобная. С моим отъездом Пашка как бы остался один. Родители решили, что он немножко взрослее стал, поуспокоился. Стали ему доверять, одному после школы разрешили оставаться. Обед себе греть научили, оно и ладно. А он, между тем, активно пользовался моей комнатой и оставленными там вещами. Вообще-то мне даже как-то завидно чуть-чуть. Слишком жирно: две комнаты у него было в личном распоряжении, а я в общаге с соседкой ютилась. В некотором роде Жанна взяла над ним шефство. Периодически навещала, приносила чего-нибудь. Теперь у неё была работа и денег свободных стало больше. Нет, ничего дорогого не покупала, мелочь всякую. Наверное, оставшись с Пашкой без меня, она тоже стала видеть в нём эдакого младшего братика-сестричку. Звонила мне, рассказывала как тот в учёбе успехи делает, всякими полезными делами занимается. За собой следит хорошо, не хулиганит. И так продолжалось довольно долго. Периодически я приезжала, и могла оценить результаты воочию. И с каждым разом я всё меньше вспоминала про своего дурного и неуправляемого брата. Теперь он воспринимался исключительно как хорошая сестричка. Которая, правда, почему-то притворяется перед родителями мальчиком. Как оказалось, не только я его так воспринимала. Вскоре он и сам стал о себе думать как о девчонке. Я всё чаще замечала: ему легко было общаться, будучи одетым в юбку, говорить о себе что-то вроде: «Я сделала, но я не хотела…». А вот с родителями он напрягался. Ему требовалось чуть подумать, сделать усилие, чтобы о себе в мужском роде сказать. Но это – поверхность. Всей глубины его переживаний я, конечно, не знала. Зато Жанна была более осведомлена – с ней Пашка чаще откровенничал. Моё обучение длилось шесть лет. Четыре года бакалавриат и ещё два магистратуры. Последние я так и вовсе дома почти не появлялась. Приезжала буквально на пару дней, на Новый Год. У меня уже была работа, и я снимала с одной из университетских подружек комнату вне общаги. В общем, были у меня свои дела… Да я, честно вам сказать, возвращаться назад в свой город особо и не собиралась. Но тут папа через какого-то знакомого пробил мне место хорошее. Притом реально неплохое, как он расписывал. С деньгами прямо, с перспективами. Молодому магистру в самый раз! Так что я, без особой охоты, но и без какого-то большого горя, вернулась домой. Пашке, к тому времени, исполнилось уже пятнадцать лет. И я не смогла его узнать! Ох, ладно уж, последний год я дома вообще не появлялась, но такое… Сперва я просто была в шоке, ничего не могла понять. Он был девочкой! Ну, то есть натурально… Я видела в нём такие вещи, которых у парней быть никак не должно. Родители же их не замечали. Просто не знали куда смотреть… или специально в нужную сторону не смотрели, я не знаю. Когда мы остались в доме вдвоём, я потребовала от Паши объяснений. Какого чёрта происходит? С чего это у него грудь стала расти? О да, она была небольшой, но у парней такого не бывает! Разве что у очень толстых, но брат-то мой наоборот был худым. Я надеялась на нормальный ответ. В конце концов, он был уже почти взрослым человеком, и про остальные вещи мы спокойно общались. Но Пашка мне ничего сказать не смог. Будто через силу бросил мне: «С Жанной поговори». Мрачный очень стал, обиженный. Будто я что-то очень страшное просила. Само собой я стала вызванивать подругу. И, честно говоря, была очень зла. Мы ведь с ней периодически общались. Как она могла не упомянуть о подобном? Дозвонилась. Жанна пообещала всё объяснить, но не по телефону. Предложила встретиться на улице, в каком-нибудь тихом месте. Ничего не поделаешь, я согласилась. Предлагала ко мне зайти, но та отказалась. Мол, это неэтично будет обсуждать в присутствии Паши. Лето. Мы сидим на скамеечке в нашем городском парке. Самое ранее утро, даже мамаш с колясками нет. Только редкие бегуны где-то проносятся. К счастью, мы в стороне от их путей. Нам нужно орать, чтобы кто-то услышал. Жанна поведала мне о множестве проблем, которые возникали у моего брата. Про всякие депрессии, про философские вопросы на которые не было ответа. Он сомневался, чем вообще является и как может существовать. Знаю, звучит странно, но с ним такое было. А потом Паша, не без помощи Жанны, пришёл хоть каким-то убеждениям. Мол, он на самом деле и есть девочка. Просто родился не того пола. Поэтому раньше и злился. Поэтому и успокоился, когда всё хоть как-то вернулось в норму. Но теперь всё нужно исправить окончательно… Жанна призналась, что покупает для Паши специальные таблетки. Из-за них у мальчика и растёт грудь. Из-за них… В общем, у него скорее женское сложение, чем мужское. И вариантов больше нет. Он свою жизнь решил прожить как девушка. Точнее она. Подруга объяснила: Паша не потому на меня обиделся, что я ему не сестра а ехидна. Просто теперь, когда я знаю его тайну, не нужно называть его Пашей. Полина. И не он, а она. Тогда мы сразу поладим. Жанна призвала меня присоединиться к их тайному делу. В конце концов, это мы открыли сей ящик Пандоры… И теперь, как взрослые люди, должны нести ответственность. А таблетки, между прочим, совсем недешёвые. Мне понадобилось время, чтобы это всё переварить. Но потом я согласилась. И сделала для Паши даже больше, чем моя подружка планировала. Притом не скажу, чтобы это было как-то очень уж спланировано изначально. Дело в том, что место, которое мне нашёл отец, оказалось не так уж и хорошо. Там платили неплохие деньги (по меркам нашего городка так даже и хорошие очень) но возможности подняться не было совсем. Там чуть ли не японская система была, повышали по старшинству. В общем, причин долго оставаться в городе я не видела. Решила отработать год-полтора, и опять на вольные хлеба податься. Планировала куда ехать, чего искать. И, в конце концов, уехала. Устроилась, сняла квартиру, стала жить себе в большом городе. Жанне переводила деньги на таблетки, какое-то время. Но вскоре потребность в этом отпала. Ибо я получила Пашку в своё распоряжение целиком. Точнее Полину. Мужских вещей сестричка с собой даже не привезла. Едва окончив школу, она рассказала всё родителям. Те оказались не в восторге. Особенно папа. Он всегда был склонен к агрессии, а с возрастом у него характер ещё и испортился. Мама пыталась что-то блеять в защиту «Бедного больного мальчика», но тот на неё лишь зыркнул, и она заткнулась. В общем… Случилась небольшая потасовка. К счастью Пашка предусмотрел такую ситуацию. Правда, метод защиты выбрал так себе. Применять перцовый баллончик в квартире – это не лучшая идея. Все трое чуть не задохнулись. Зато отец успокоился, и в драку уже не лез. Просто велел «проклятому извращенцу» выметаться из дома. Что тот, собственно, и сделал. Сейчас мы живём вдвоём. Полина воюет за право окончательно стать… Полиной. Я её пытаюсь поддерживать, но работа есть работа, от неё не убежать. Тем более сестричка-то нормально устроиться пока не может. Почему-то не берут её. Отказывают, едва только на документы взглянут. Оттого и воюет столь яростно. Ну и зарабатывать тоже пытается, параллельно. Всякая сиюминутная работа, которая оформления не требует, а то и вовсе личного присутствия. Реклама в интернете там, раздача листовок у метро. Её ведь так-то от обычной девушки не отличишь, это нужно в паспорт смотреть. Или в трусы. Но последнее ещё никто проделать не пытался. Наверное, ей кто-то предлагал всякие пошлости. Знаю, что на свидания звали, принимая за настоящую девушку. Полина всем отказывает. Говорит: пока не исправит главную проблему, ни за что ни перед кем не разденется. Да она и сама как-то смотреть избегает на эту проблему. Противно ей, неприятно. А я живу себе, работаю. Коплю вместе с сестрой деньги ей на операцию. Жанна тоже помогает нам, но у неё своя жизнь есть, да и заработки в родном нашем городе не столь впечатляющие. Вот так мы и живём. Ждём разрешения на операцию для Полины. И ждать ещё долго. Но мы не унываем. Она уверена, что после всё наладится. И знаете, глядя на нее, я даже как-то и не сомневаюсь.