КРИВИЦКИЙ - ПАВЛОВА: КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ ЛЮБИМОЙ

***

Гремя тарелками, я пытался накрыть стол и, взглянув на вошедшую супругу, как бы невзначай обмолвился: - Ир, нужно поесть. Тебе ещё вечерние таблетки пить.       - Нет, - отказ был категоричным и давал понять, что с этим вопросом она разберётся без меня. - Я просто тебя покормлю. Сядь. Она кивнула на моё привычное место, давая понять, что всё подаст сама. Отойдя от плиты, на которой, источая ароматы, стоял приготовленный женой ужин, я не сел, как попросила меня Егорова, а замер, приняв выжидательную позицию. В воздухе витало некое напряжение, но насколько это касалось именно меня, я не понимал. Пока Ира выкладывала ужин на тарелку, упрямый муж подошёл сзади и, прижавшись к её спине, коснулся губами открытого участка шеи. Руки нежно обвили талию жены. - Устала? Зачем столько наготовила? - Мне нужно было себя чем-то занять. - Она дёрнула плечом, то ли желая смахнуть мой почти невесомый поцелуй, то ли стараясь выдернуть себя из неприятных мыслей. - Я переживала... - За меня? - я улыбнулся, но она не увидела моей мягкой слегка с грустинкой улыбки. - Не стоило. Ты же знала, раньше, чем через четыре часа, мы не выйдем. - Причём здесь ты! - вырвалось у неё. Но, поняв, что она выпалила что-то, не подумав, Ира осеклась. - Ясно, я так и думал. - Я вздохнул и отстранился, убрав руки с её талии. - У нас проблемы, в эпицентр которых я не вписываюсь. - Ген, хватит. Садись уже, - она проскользнула мимо меня с тарелкой, на которой красовалась горка жареной картошки с румяной корочкой. Проследив взглядом за полной тарелкой и почувствовав, как рот наполняется голодной слюной, я среагировал мгновенно, прикрыв глаза и протянув: - Какие умопомрачительные запахи. С грибами? - Да, что-то захотелось картошечки, жаренной с грибами. Да садись ты уже. Долго столбом будешь стоять? Приглашать меня дважды не пришлось. Обед, а точнее перекус, был так давно, что сейчас желудок требовал топлива с удвоенной силой, потому что мозг не помнил время последнего приёма пищи. Кажется, это был завтрак. Можно сюда и кофе отнести в кабинете любимой жены. Но если вспомнить, что я бросил его недопитым и в очередной раз умчался спасать жертву обстоятельств и несчастного случая, то о кофе я мог бы и не вспоминать. Как итог, хозяин желудочно-кишечного тракта решил подчиниться инстинкту, отбросив все недопонимания и подозрения. Сначала ужин! А потом… Это будет потом. - Ммм, божественно. Тысячу лет не ел. Мать, а ты с чего решила меня так порадовать? - Картошку спасала. Сам же купил целую сетку. А кто её ест? Вот теперь и будешь сам давиться. - Кривицкая, как всегда, была неимоверно добра, проинформировав меня о возникновении шикарного ужина и дав понять, что в наличии жареной картошки виноват именно я, а не её кулинарные способности. – Я не против, потому что вкусно. Спасибо, родная. - Забросив очередную порцию корнеплодов в рот, я потянулся через весь стол, чтобы выразить свою благодарность поцелуем. Моя хозяюшка мгновенно подставила мне щёку, даже не думая отказываться от привычной маленькой нежности. За то недолгое время, которое мы были в браке, Ира осознала, что для меня важна тактильная чувствительность. Я не могу поблагодарить просто. Мои прикосновения и поцелуи будут обязательным бонусом к устной признательности и комплименту. Она не испытывала этого прежде. От Павлова слова благодарности за обычный ужин были редким явлением. И по началу бесконечные «спасибо», «благодарю» от её еврея были тем, что она не принимала. Она не могла понять, почему я постоянно благодарю за то, что она делает что-то и для себя в том числе. Почему я пытаюсь её поцеловать после произнесённых слов и промурлыкать какие-то нежности. Но постепенно Ира так к этому привыкла, что когда я этого не делал, она начинала напрягаться. Отсутствие с моей стороны нежностей для Кривицкой был сигналом к тому, что её муженёк или не доволен, или заболел, или чем-то озабочен. К счастью, подобное было редкостью, но, как во всех нормальных семьях, это было. Мы продолжали притираться друг к другу, понимая, что у нас обоих характеры не сахар-рафинад. Я гораздо чаще шёл на компромисс, подстраиваясь и соглашаясь. Она преимущественно выражала свои недовольства и была более непреклонной, но в глубине души понимала, что порой придирается ко мне по пустякам, ревнует необоснованно и вешает на меня всех собак (конечно, кроме Жорика), просто потому, что я под руку попался. Мне довольно часто прилетало от неё. Мой запас прочности на ворчунью был неисчерпаем, но иногда я тоже выбешивал её своим занудством, педантизмом и, как она называла, нытьём. Однако она знала, что только мне она может доверить самое сокровенное. Даже если она не хочет об этом говорить, я сам выведу её на необходимый разговор. Мы заново учились доверять друг другу. Ошибаясь, ругаясь и мирясь, мы искали точки соприкосновения. Так случилось и на этот раз. После благодарностей, дифирамбов и поцелуя она внутренне расслабилась, наблюдая, как я уничтожаю безумно вкусный ужин. И именно в этот момент я поинтересовался: - Ир, он звонил? - Нет. - Ир... - Я звонила сама. - Ты же сказала, что никогда... Впрочем я понимаю. - Нет, Ген, ты не понимаешь. Он против приезда Регины с Агнешкой. - Так, подожди. С этого момента поподробнее, - я отложил вилку и превратился в слух. - Они не хотят её привозить или не хотят, чтобы ты с ней общалась? - Какая разница! - взвилась Ира, повышая голос. - Есть разница. Или тебе не доверяют ребёнка, или тебя не хотят видеть вообще, - я попытался оставаться спокойным и довести наш разговор до логического конца. Но логика не была нашим коньком, поэтому завершить семейную беседу оказалось невозможным. - Отстань! Я не знаю. Я отключила телефон. - Слова, произнесённые супругой, не стали тише. Напротив, децибелы взлетели до максимума. Ужин, который несколько минут назад я поглощал с таким аппетитом и жадностью, вмиг потерял свою привлекательность и стал совершенно безвкусным. Через силу я запихнул в себя остатки жареной картошки. Делать нечего. Жена указала на то, что я виноват и теперь должен спасти продукт. Именно это я и сделал. К тому же готовила ужин она исключительно для меня, и моя совесть не позволила бы выкобениваться на пустом месте. Да и картошечка действительно была хороша. Румяный корнеплод же не виноват, что мне одной лишь фразой испортили аппетит. Я предпочёл доесть свою порцию молча, после чего помыл за собой тарелку и направился в зал. Как ни странно, но питомец Кривицкой, до этого момента отсиживавшийся под столом, быстро перебирая лапами, увязался за мной, а не остался на кухне с той, кто души в нём не чаял.       «Что увязался? Сидел бы дальше под столом. Там твоя хозяйка, еда. Будешь сейчас «дохлую белку» таскать, чтобы я с тобой играл. Как-то не до игр мне…» - подумал я, наблюдая, как кучерявая попка, прошмыгнув мимо моих ног, вертится около дивана в поисках любимой игрушки. Сев на диван, я обнял подушку и, погрузившись в свои мысли, приуныл. Было ли мне себя жалко? Нет! Мне было себя не жалко. Мне было просто обидно. «Почему так? Почему, пройдя через всё, что нам уготовила жизнь, моя жена по-прежнему не может полностью довериться мне. Почему продолжает отталкивать? Нет, я понимаю. Не смогу я ей, при всём своём огромном желании, заменить Артёмку. Как бы я ни старался, этого не будет. Кто я? Всего лишь муж. Какой-то мужик, которого завтра может и не быть рядом с ней. Завтра у неё может быть другой Гена, другой Кривицкий. И обо мне она даже и не вспомнит. А он — её плоть и кровь, её сын. И сердце моей Егоровой будет болеть и кровоточить из—за этого морального урода. Ничего с этим не поделаешь. Даже невзирая на то, что сыночка столько времени нет рядом с ней. И не только в физическом обличии. Его нет рядом и с моральной поддержкой. От него нет никакой помощи. Ни материальной, ни моральной. Ни деньгами, ни добрым словом. Он вовсе не тот товарищ, на кого моя Ирлексеевна могла бы положиться. И всё это она понимает, но, кажется, до сих пор свято верит, что если Артёмка появится, то решит сразу всё. Не только её, но и наши проблемы».       Сердце предательски заныло…       «Куда уж мне! Я реально осознаю, что не могу разрулить всё и сразу. Хотел бы, но, к сожалению, не могу. Но я хотя бы пытаюсь. Возможно, получается не всегда так, как я хочу и планирую. Иногда крайне коряво и порой безуспешно. Но я всегда рядом. Я постоянно за неё переживаю и волнуюсь. На мне она может отрываться за всех. И за Артёмку, и за Жорика, и за безбашенный коллектив Склифа во главе с её другом Михалычем, и даже за сетку картошки. Мне она может вываливать все свои проблемы, хотя и со скрипом, но всё же она это делает. Деваться ей просто некуда. Поскольку дома такой прекрасный громоотвод, который даже не возражает против подобный роли. Моя драгоценная ни на минуту не задумывается, что я могу сломаться, не выдержать и не понять её. Но, кажется, моя чаша терпения постепенно начинает переполняться. Сколько капель разногласий и сдержанных чувств должно в неё упасть, чтобы последовали катастрофические события, я не знаю, но чувствую, что перелива ёмкости осталась маленькая толика. Да, сегодня мне не понравилось её общее состояние, и я понимаю, кем оно обусловлено, но я же тоже человек, а не милый Жорик (ещё один камень преткновения между нами), которого можно просто почесать за ухом и чмокнуть в носик, и тот будет безмерно счастлив».