Выдержит

      На облезшем лаке ногтей остаются пласты кожи – Сенди нещадно сдирает их с губ, пока те не превращаются в разъеденные помадой лохмотья. А какая разница? Никаких поцелуев на запотевшем стекле бокалов с дорогим шампанским ей не светит – только смазанные пятна на подушке. Сенди и не прочь бы сравнить их с розами, но перед глазами пляшут лишь красные кляксы на помятых сто долларовых купюрах.       Эти грязные, пропитанные похотью бумажки, прямиком из ближайшего казино, летят к ней, сияющей в свете софитов, напоминая о том, что никаких софитов нет. Нет и сцены – только хлипкое сооружение в захудалом баре-клубе-борделе. А в тесной комнатке с разбитым зеркалом, которую и чуланом обозвать стыдно, не то что гримёркой, Сенди ждёт не игривый блеск дорогих украшений от щедрого на подарки поклонника, а протестующий крик такой же актриски, как она сама, которую насилует очередной гость этого дрянного заведения. Пьяный, с трёхдневной щетиной, раздутый от самомнения, весь перекрученный, словно его вывернули наизнанку, мужлан, так безжалостно рвущий некогда воздушное платье.       Самое смешное, что за порчу разноцветного куска дешёвой материи у бедной девушке вычтут из зарплаты минимум четверть. Как будто она может остановить происходящее. Как будто животное, запертое в мерзком жирном теле может вспомнить о нормах морали. Как будто Сенди, наблюдающая за этим кровавым шоу с зажатой в зубах сигаретой, может вмешаться в него.       Послать бы всё к чертям, хлопнуть дверью так, чтоб она слетела с петель, раздавить приевшуюся сигарету каблуком и уйти в ночь, не откликаясь на тошнотворное "кис-кис-кис" хриплым гарканьем раздающееся из каждой подворотни.       Но если не хочешь встретить рассвет с перерезанной глоткой, валяясь за мусорными баками, нужно смотреть, как рушатся чужие мечты о блестящей карьере, примечая агрессивных посетителей и держаться от них подальше. А перед теми, кто поспокойнее раздвигать ноги.       Кто-то скажет – беспредел. Сенди ответит – ежедневная рутина.       Изумрудные осколки рассыпались по волосам, абсент лился рекой, холодя горящую от пощёчин кожу, когда клиент разбил об её голову бутылку. Слёзы затекали в рот, мешаясь с вязкой, сводящей зубы рвотой, когда клиент вывихнул ей лодыжку. Ужас стеклянел в глазах, когда клиент чуть не откусил ей мизинец.        Но Сенди всё вытерпела. Она это умеет – терпеть. Грубые удары о стены и столы, натирающие сценические костюмы, которые толком-то ничего не прикрывают – ей всё нипочём. Наденет парик, скрыв проплешины на месте выдранных мерзкими толстыми пальцами волос и побежит скакать на танцпол, будто заводная кукла, попутно посылая воздушные поцелуи каждому, кто попадётся в поле зрения.       Этот "каждый" конечно заметит. Сначала подумает – шлюха. Нарывается на групповое изнасилование за ближайшим углом. Потом глянет ещё раз, прикидывая, сколько может стоить товар, подсчитает наличку в кошельке, выйдет на танцпол и поймает свой воздушный поцелуй гадкими иссушенными губами.       Вот так вот сразу – без вопросов, имён и шансов на спасение. Глаза в глаза, языком в глотку, руками под юбку. Даже пресловутое "без обид" не буркнет виновато.       И правильно. Жалеть кусок мяса, отправляя его в рот – ну просто вульгарная сентиментальность. Будь Сенди образцовой домохозяйкой с пятью детьми и фартуком в цветочек, которая вдруг узнала, что кормилец-защитник-скотина-муж не просто пользуется услугами жрицы любви, но ещё и сочувствует её горькой участи – вышвырнула бы его из дому, словно паршивую дворнягу.       Вот только Сенди семейного счастья не видать как своих ушей. Не то чтобы больно хотелось, но привычно подмечать потускневшее обручальное кольцо (хрупкий символ того, что за зверинной похотью прячется не просто человек, а человек способный вызывать у кого-то такое сильное чувство – любовь) на пальце каждого четвёртого клиента гораздо противнее, чем целый день порхать у плиты.       Однако самое противное то, что Сенди может брыкаться, кусаться, царапаться, но покупатель выбирает продукт, а не продукт покупателя. Как бы она не пыталась перехитрить жизнь, именно этот закон всегда остаётся неизменным. Нет в мире проституток с правом голоса. Пора бы уже смириться.       Но Сенди не смиряется. И с наступлением пятницы – времени делёжки заработанных денег – она вырывает у Джека из зубов ещё один лишний доллар не затем, чтоб напиться в том же баре, где днём ранее она сорвала голос, умоляя липкое от пота тело, совершенно лишённое чувств и мозгов остановиться, а затем, чтобы спрятать его под скрипящей половицей в своей обшарпанной комнатушке.       Там этих долларов скопилось не мало, хватит на покупку хорошего пальто, способного спасти её от слякоти и ледяного ветра. Только Сенди не на пальто копит.       Она копит на свободу. Дикую, предвзятую и непостоянную свободу, которую не оседлаешь, даже вскарабкавшись на самый верх карьерной лестницы. Но купить, урвать себе хотя бы кусочек можно, если сильно постараться. Сенди старается – фальшиво стонет, преданной псиной падает на колени, под звук расстёгивающейся ширинки и делает много других неприятных вещей, о которых в приличном обществе и говорить-то стыдно.       Она и не говорит. Держать язык за зубами – искусство, которым Сенди овладела в совершенстве. Но, даже молча, она не отказывается от своей цели, потому что знает, что выдержит. Справится. Выкупит себя из сексуального рабства (хотя Джек с гадкой усмешкой продолжает называть это работой). Не перестанет ползти прочь из пучины разврата, даже с переломанными костями.       Сенди не сдастся. Ни при каких обстоятельствах.